Журфак-17-2. Я, Семен...

 

* * *

Просим те, абыс на хвили,

Смутку муй, тедь мне опустил,

Облакем, шедым облакем

Быс летел дал аж к мему дому,

А летел быс к мему дому...

Бржегу муй, так се укаж там

Коусичкем, еном коусичкем,

Бжрегу муй, бжрегу ласкавы,

Алеспонь едноу бых те видел

Там, за тоуто черноу-черноу млгоу...

Кдеси пада дешть, кдеси пада дешть –

Заслунка лагодны дешть,

Кдеси у ржеки в мале заграде

Уж зраи вишне,

Зклонене до земи...

Теплы детски сен врати памнеть тедь,

Ма памнеть заховава...

Вшак памнеть ми хлади тен подзимни смртелны лияк...

Лияку, так уж напой мне,

Напой мне, але не к смрти,

Видиш, яко напоследы

Дивам се к шедивему неби,

А одповедь марне гледам...

Просим те, абыс на хвили,

Смутку муй, тедь мне опустил.

Облакем, шедым облакем

Быс летел дал, аж к мему дому,

А летел быс к мему домову...

 

Роберт Рождественский. Песня о далекой Родине. Чешский перевод выполнен Семеном Венцимеровым в сентябре 1974 года...

 

Так быстро пронеслись года,

Так далеко моя столица

И МГУ-шная звезда.

Но в памяти родные лица

 

Друзей студенческой поры

Все также вдохновенно ярки...

Мы были звонки и пестры,

А новый день нам нес подарки.

 

Мы верили в свою судьбу,

Надежды воодушевляли –

И гениальностью во лбу,

И пламенем очей сияли...

 

Кому-то в жизни повезло –

Взошел на пьедестал высокий,

Кого-то сбило и снесло.

Жизнь строгие дает уроки –

 

Не все способны сдать зачет.

Не все прощаются обиды.

Иной мечтаньями живет,

От суетной сбежав корриды...

 

Однажды наступает миг

«Остановиться, оглянуться»....

Жизнь нынче знаем не из книг...

Увы, нам в юность не вернуться.

 

Но я ее благодарю:

Взметнула жизнь мою ракетой.

-- Спасибо, юность! – говорю, --

Была счастливою планетой,

 

В сиянье пламенных годин,

Дарившей мне любовь и дружбу...

В Москве я остаюсь один.

Должны меня призвать на службу.

 

Являюсь в райвоенкомат

На Красной Пресне без повестки

Четыре месяца подряд...

-- Ну, как? Ну, что? –

В ответ – по детски

 

Упитанный старлей-пузан

Синельщиков лишь сводит плечи.

-- Ведь призываю же не сам –

Обрадовать покуда нечем. –

 

Я Медведовским написал.

Письмо ведь тоже род общенья.

Друзьям в конвертике послал

Недавнее стихотворенье:

 

«Такие чудесные факты –

Удавшийся эксперимент:

Вчера был солдатом – и, ах, ты! –

Сегодня – московский студент!

 

В такое поверишь не с маху,

Так, вдруг, осознать нелегко...

Но надо солдатскую марку,

Как прежде, держать высоко.

 

И надо учесть от порога –

Мне истина эта ясна –

И здесь с нормативами строго,

А времени – вовсе немного,

Порой не хватает для сна.

 

Мой новый дружок Медведовский,

Ракетчик, газетчик, поэт,

Нарочно дубовые доски

Под простыни на ночь кладет*

 

*Гришка прислал мне обратно мое стихотворение, подписав внизу:

«Где он их берет?»

 

Где тополь густой, желтолистый

Нам шепчет с рассветом «Привет!»,

Стоит факультет журналистский,

Теперь это – наш факультет.

 

И мы под тем тополем старым

Спешим – ведь нельзя опоздать...

Сегодня у нас семинары –

Истпарт, диамат, совпечать...»

 

Григорий с Нинкою уже

В Ульяновске, вполне при деле,

С квартирой, словом – бламанже...

Письмишком подбодрить хотели,

 

Но лишь сильнее депрессняк.

Григорий -- стихо-остроумный,

Чему свидетель весь журфак,

Экспромтик вяжет многодумный:

 

«Мой старый дружок Венцимеров!

Живя в ожидании звезд,

Ты им не предайся без меры,

Иначе ты – полный прохвост.

Спасибо за весточку, друже!

Ты первый, кто нам написал.

Мы думали: ты уже служишь,

Как средневековый вассал.

Идешь в сапогах и с нагайкой,

А в правой руке револьвер –

И в ужасе разные шайки

Бегут от границ ГДР...»

 

Проходят дни, а не служу,

Без денег медленно нищая...

Ну, телеграммы разношу

По факультетам и общаге...

 

Мы побывали в Черновцах,

Димурку принесли в столицу.

Родителям в своих мальцах

Отрады столько! Золотится

 

Кудряшками его чело...

Лепечет сын:

-- Ними на лучки

Любимого! –

Тоской свело

Мне сердце...

Вспарывая тучки

 

Уносит Тому с Димой «Ту»

В Сибирь – я снова в ожиданье

Терплю тоску и маету

В Москве в напрасном упованье...

 

Синельщиков:

-- Уже теперь,

Я знаю, ждать тебе недолго:

Призыв осенний – в эту дверь

И ты для исполненья долга

 

Затянут будешь... –

Вдохновлен.

Выписываю вновь в столицу

Тамару с сыном. Он умен,

Красив... Растет – и не боится

 

На самолетике летать...

Вновь в Черновцы их провожаю,

Там, дескать, будет ближе ждать...

-- Когда, когда же – вопрошаю... –

 

Дружок Синельщиков молчит...

Ношу по вузу телеграммы.

Жизнь несусветная горчит –

И я теряю килограммы.

 

И настроенью в унисон

Минорно –

«Я прошу...» -- взывает

К далекой Родине Кобзон,

Тоску сильнее навевает...

 

Подумалось: разведчик наш,

Чей мир души вполне советский,

Коль даже и впадал в стенаж,

То делал это по-немецки...

 

И песню я перевожу.

Живет в немецком варианте...

Немного, может, погожу –

При языке и при таланте –

 

По умолчанью – Божий дар,

А вовсе не моя заслуга,

С душою, устремленной вдаль

И вспоминая Ярду-друга,

 

Переведу на тот язык,

На коем с ним общался в Праге –

Такой вот неуместный бзик...

Уже в отчаянном напряге

 

Опять иду в военкомат.

Синельщиков официален.

-- Я порадеть вам был бы рад.

Но вот ответ... Нет, не реален

 

Ваш замысел вступить на путь

Армейской радостной карьеры... –

Все та же сталинская жуть:

Барьер на входе в офицеры

 

Еврею... Он не стал скрывать,

Что призывают Иваненко...

На что теперь мне уповать?

Иду, контуженный маленько,

 

Не ощущая «кочана»...

И вот тогда на остановке

Встречаю Вовку Кривчуна...

Кому пожаловаться? Вовке?

 

Он радостен. Его дела

В порядке. Он живет в столице...

-- Работа есть?

-- Сама нашла –

Журфаковец на все сгодится... –

 

Конечно, если не еврей...

Я «избрвнный», в чем убедиться

Пришлось опять... С «графой» моей,

Наверно, лучше удавиться --

 

В родной безнравственной стране

Едва ль найдется примененье

При всех талантах ярких мне,

При языках... Найти решенье

 

Мне нужно быстро, ведь теперь

Уже нельзя мне жить в столице.

Любую захлобучат дверь

Пред беспрописочным... Годится

 

Любой реальный вариант.

Жалею, что новосибирский...

Потерян... Их подъемный грант

Я отослал... Расчет на близкий

 

Призыв себя не оправдал...

Исходный вариант с Сибирью --

(В переговоры я вступал

Заранее, там ждали...) – былью

 

Не стал: Минобороны нас

С Тамарой, Димкой поманило –

И вот – манок убрало с глаз...

Сказать, что мне обидно было,

 

Так это мало: в сотый раз

Столкнулся с антисемитизмом –

Ехидна, мерзкий дикобраз,

Позорно слитый с кретинизмом,

 

Выталкивает из страны

Не самых глупых и бездарных –

Ведь как-то отвечать должны

На подлости мужей державных...

 

Наверно правы были те,

Кто сразу, молодым, уехал...

Они приблизились к мечте...

Но я учился... С немцем, чехом

 

Один в один – по языкам,

Я был бы классным офицером...

Но бес державным мужикам

Мозги опутал и – химерам

 

Враждебным, не стране служа,

Меня отвергли, троглодиты...

Несправедливостей дежа

Полна до края... Вразуми ты,

 

Страна Россия, дураков –

Пусть лучше строили б дороги...

Но кто их души из оков

Бесовских вызволит? О Боге

 

Страна забыла. Ей кумир –

Муляж в кремлевском мавзолее,

Которым потешают мир...

Патологически зверея,

 

Кремлевский антисемитизм

В конце концов взорвет Россию.

Нацеленный в меня цинизм

Нацелен в самого Мессию....

 

В Новосибирский комитет

Звонок не дал мне утешенья.

-- Теперь для вас вакансий нет... –

Другого и не жду решенья –

 

И обращаюсь на журфак...

Инспектор курса Рыбакова

Не может мне помочь никак...

--- Ну, разве что замолвлю слово

 

Я пред инструктором ЦК.

Был Леня Кравченко комсоргом

У нас... –

Начав издалека

В сердечном разговоре долгом

 

Кураторша о сем о том

С цековцем мило толковала

По телефону... Лишь потом

С нажимом рекомендовала

 

Меня:

-- Чем можешь – помоги... –

-- Есть место только в Ашхабаде... --

Судьба, хоть нынче не солги,

Будь милостивой, Бога ради!

 

Одна из первых в жизни книг

Была, представьте, о туркменах,

О доблестной натуре их,

Об их надеждах сокровенных.

 

Ту книгу написал Берды –

(Туркмен, конечно) – Кербабаев.

Как дорожат глотком воды,

Ахалтекинцев, алабаев –

 

Своих чудесных скакунов,

Овчарок, точно братьев любят...

Из непереведенных слов,

Туркменских, в русском тексте – тупят

 

Порою перья толмачи –

Без перевода оставляют

Слова исконные... Учи,

Запоминая... Добавляют

 

Роману местный колорит...

Запомнил слово «той» из книжки,

По русски – праздник... Мне велит,

Отставив прочие делишки,

 

Звонить немедля в Ашхабад

Цековец...

-- Там – Мередов Тойли

Мередович – он будет рад... --

Я верю и не верю:

-- Ой ли? –

 

Как «Праздничный» -- перевожу

Туркменского цековца имя.

По телефону нахожу,

Делюсь проблемами своими,

 

Докладываю, что к нему

Адресовал отдел цековский...

-- Да, мне известно, что к чему.

Вы – Венцимеров – и московский

 

За вами значится журфак.

Ждем, непременно прилетайте.

Я малость вдохновлен, чудак...

С Москвой прощаюсь... Угадайте,

 

Кто на пути до Черновцов

Мне вещи подтащил к вокзалу?

Помог Ванюшка Селедцов –

Он учится еще – помалу

 

 

На Киевский с ним донесли

 

Все чемоданы и коробки –

В одной – «Рекорд»...

И все. Вдали

Все дни высокой бестолковки,

 

И очумелого труда,

И вдохновенного полета...

Я отбываю в никуда.

Ни в чем покуда нет оплота.

 

В тревоге горькой голова

И оскорблен подлянкой низкой...

Прощай, жестокая Москва! –

Но так созвучен Городницкий:

 

Прощай, моя Москва!

Покинутый тобой,

В пыли чуэих дорог

Пойду по миру, странник.

Бульварная листва

Краснеет за спиной

И старого метро

Тупой четырехгранник.

 

Скорблю я по тебе,

Как путники скорбят.

Жду, как земля дождей

Засушливой порою.

Пускай сто раз в судьбе

Разрушить твой арбат, --

Его в моей душе

Я в сотый раз отстрою.

Прощай, моя Москва!

 

Пушинка за плечом.

Тебя в моем окне

Не видеть мне ни разу.

Но где бы я ни жил,

Теперь я обречен:

Твои огни во мне

Растут, как метастазы.

 

Прощай, моя Москва.

Холодный дождь в лицо,

Закрашенный кружок

На рыжей карте мира.

Кружится голова –

Садовое кольцо,

Как вянущий венок,

Плывет, качаясь, мимо...»

 

Тамаре с Димкой в Черновцах

В хрущебной тесноте неважно.

Нет перспективы в тех стенах,

Но бодро держится, отважно.

 

Вселяет и в меня задор.

Мы обсуждаем перспективы:

-- Пробьемся. Пламенный мотор

Работает – покуда живы...

 

Я в Киев. Зоя помогла

Достать билет до Ашхабада.

Где –... ни работы ни угла.

Мередовская экспланада:

 

-- Позвольте, я не знаю вас...

Я обещал?... Впервые слышу...

-- Но я звонил же и не раз! –

Мне от обиды сносит крышу –

 

Как можно так бесстыдно лгать?

Я понял, как туркменам верить.

Не хочет, подлый, помогать

Мою обиду не измерить.

 

На телевидение он,

Мередов, обещал устроить...

Я возмущен, я озлоблен...

Он:

-- Я хочу вас успокоить:

 

В редакции газеты есть

Для вас вакансия... Трудиться

В «Туркменской искре» -- это – честь:

ЦО республики! –

Глядится

 

Заманчиво на первый взгляд...

Иду в редакцию... В бараке

Такие скучные сидят,

Потасканные... На журфаке

 

Не доводилось мне встречать

Таких унылых персонажей...

И мне придется здесь скучать?

Медведев, шеф, приятен даже.

 

Похоже добрый человек:

Сердечно и тепло чужого

Приветил...

-- Здесь начать разбег

Неплохо. Есть для вас в Чарджоу

 

Собкоровская ставка. К ней –

Пикап и новая квартира... –

На осмысленье пару дней

Прошу... Мне как-то здесь постыло.

 

Брожу по городу, себе

Картины разные рисую,

Что буду счастлив по судьбе,

Туркменским овладею... Всуе:

 

Мои фантазии всегда

Заканчиваю неизменно:

Потом уеду... И тогда

Себе сказал я откровенно:

 

Уехать хочется сейчас.

Немедленно. Бесповоротно.

Попробую последний раз...

Звоню в Новосибирск... Несчетно –

 

Зврнил... Пормогут или нет?

Ура, ответили...

-- Парфенов...

-- Новосибирский комитет?

-- Да, радио... –

Из миллионов

 

Людей один лишь этот мог

Помочь! Он выслушал в молчанье...

Внуши ему, всевластный Бог,

Сочувствие ко мне, желанье

 

Поднять с колен и поддержать

Ему неведомого парня!

-- Решим на месте... Будем ждать... –

Без обещания... Коварна

 

Судьба – и как же поступить?

Звоню Тамаре...

-- Что мне делать?

-- Что? Тете Тасе позвонить –

В Новосибирск немедля ехать... --

 

Я позвонил...

-- Конечно, жду...

Сердечность в голосе отметив,

Благодарю ее... Иду

В редакцию...

-- Итак? –

Медведев

 

Надеется услышать «Да!»...

-- Нет! –

Мне отказывать неловко.

-- Не тянется душа сюда,

Сопротивляется...

-- Вербовка

 

В собкоры мне не удалась...

Могу оставить в Ашхабаде...

-- Туркменская не задалась

Судьба – простите Бога ради... –

 

А денег – в самый раз, впритык,

Чтоб долететь до Толмачева...

Еще один карьерный взбрык

Уже мне не удастся... Снова

 

Не выйдет поменять судьбу.

А как она пойдет в Сибири?

Услышь, Господь, мою мольбу,

Спаси и сохрани!...

Вступили

 

В полупустой холодный «ТУ»...

Как облачко, мечусь по свету,

Переживая маету...

От Ашхабада эстафету

 

Судьбы, Новосибирск, прими...

В иллюминаторах – турбины –

Чернее не бывает тьмы?

Черней моей души глубины...

 

Здесь прочерк, или же пробел

В повествовании начнется...

Причина? Просто я хотел,

Когда «Журфак» конца дождется,

 

В поэме новой изложить

Мою радийную карьеру,

Коль даст Господь еще пожить,

Не повторяясь, зная меру...

 

А здесь лишь обобщенный факт:

Тринадцать лет в Новосибирске –

Моей поэзии затакт.

Мне стали дороги и близки

 

Суровые сибиряки.

Промчался в звукопередвижке –

За мной поля и городки –

Я ведаю не понаслышке

 

И прямоту и доброту,

Распутицу и злую стужу,

Студийное искусство чту

И репортерское не вчуже...

 

Здесь двух журфаковских предтеч

Я помяну заупокойно.

Я помню каждую из встреч –

Вели себя со мной достойно

 

Соснин и Виктор Ельмаков,

Поддерживали делом, духом –

Достойны благодарных слов –

И пусть земля им будет пухом!

 

Господь хороший голос дал,

А режиссер Петро Синенко

Меня актерски воспитал –

И мне за дикторство оценка

 

Была высокая всегда...

Вела меня к высокой цели

Журфака ясная звезда.

Узнав, что прежде не успели

 

Весь исторический фактаж

Собрать о радио в Сибири.

Архивный начал я зондаж.

В Москве меня не позабыли –

 

И я экзамены сдаю

На кандидата ист. Науки.

А диссертацию мою

На кафедре вручаю в руки

 

Багирову... Энвер суров.

-- Ты должен сократить работу

А ровно половину слов

Отдать генсеку, что заботу

 

О всех имеет отраслях... --

Я в шоке: сократить работу?

А Брежнев-то причем? В яслях

Он что ли проявлял заботу,

 

Чтоб радио в Сибирь пришло?...

Что ж, пусть пока работа киснет...

Шли дни... Ничто не помогло

Помочь с генсеком – и повиснет

 

Моя работа навсегда...

На курсы переподготовки

Послали... Помнится, тогда

Георгий Бойков – шустрый, ловкий

 

Нас в жанры радио вводил...

Шалашников – иновещатель

В отставке -- нас обогатил

Воспоминаньями... Копатель

 

В истории, я был им рад...

Нам только в семьдесят девятом –

Уже энтузиазм на спад --

Квартиру дали в доме рядом

 

С работой, выправив уклад...

Тринадцать лет я жил в эфире...

Затем судьбина – невпопад --

-- Иди, -- сказала, -- к новой шири –

 

Я перебрался в лесники...

И стал защитником природы.

Гэбэшники-отставники

Пошли всем скопом в цветоводы,

 

Отсиживали здесь часы...

Сперва губители свободы,

Молившиеся на усы,

Теперь – ревнители природы...

 

Кубло гебистов разогнал.

И, первую в Новосибирске,

Их партячейку с глаз убрал –

Довольно жить по-сталинистски!

 

Я здесь газету издавал

«Экокультура» -- о природе,

На вдохновенье уповал,

В Москву наведывался – вроде

 

Для консультаций, на ликбез

Начальственный – ведь я впервые

В начальственную «волгу» влез...

Старался и дела живые

 

Наладить по охране рек,

Озер и салаирских сопок...

Экологический стратег,

Я исходил десятки тропок,

 

Сам браконьеров приструнял –

Был, словом, в самой гуще жизни...

Тут облсовет меня позвал

Вновь порадеть о журнализме...

 

Газета «Ведомости»... В ней

Я новый опыт обретаю

Две тысячи веселых дней...

В Казань за пленкою летаю...

 

В дни перестройки ничего

Не стоили рубли России.

Всем дай лишь бартер, а его

Нет у редакции... Просили

 

Офсетной пленки хоть рулон –

Как раз бы нам на год хватило...

Включай извилины, Семен...

Да, есть идея... Как мортира,

 

Корыстолюбие она

Пробила: мы «ТАСМЕ» построим

«Копь» соляную... Жизнь чудна:

Я знаю, как – чего-то стоим...

 

«ТАСМА» нам самолетом шлет

Аж двадцать пять рулонов пленки –

И исполнения не ждет...

Дан «Ведомостям» старт – и в гонки

 

Включились за летящим днем

Мои коллеги- журналисты...

В Казани точно создаем

«Пещеру» соляную – быстрый

 

В ней получают результат

В лечении тяжелой астмы...

В том эпизоде принял старт

Я в роли коммерсанта. Факт: мы

 

Продали пленку с барышом,

А мне – процент от сверхдоходов.

И «Ведомостям» хорошо,

Мне и подавно... Я подходов

 

Сто маркетинговых нашел

Для продвижения газеты.

Представьте, даже изобрел

Подход к рекламе, что сюжеты

 

Для продвижения всего,

Хоть кандидата в президенты,

Давал такие – ого-го!...

Я вспоминаю прецеденты...

 

Сын незаметно повзрослел.

В нем проявилось музыкальность

Консерваторский одолел

Курс композиторства... Реальность

 

Потребовала – стал учить

Английский с пленками Илоны,

Меня насмешками перчить:

Слабо тебе? Еще препоны

 

Не обнаружилось в мозгах.

Я стал прослушавать кассеты.

Поскольку с детства – в языках,

Сдал документы, и беседы

 

Прошел – и в конкурсе большом

Прошел отборочное сито

Уже с английским языком –

И вот я в арканзасском сити,

 

Где губернаторствовал Билл,

Что стал позднее президентом...

Завел дневник – так дорожил

Там каждым прожитым моментом...

 

Мне не понравилась страна.

Богатая, но нам чужая.

Была моей душе тесна.

Язык еще не сильно зная,

 

Я не отваживался сам

Расхаживать по Арканзасу

И удивляться чудесам.

Другие --- увидали массу...

 

Я вскоре снова поменял –

В который раз уже – работу...

Мой опыт – ценный капитал –

И на меня ведут охоту.

 

 

Есть, знают, творческий секрет...

«Ключ от квартиры»... Срок короткий,

Но опыт ценный... Пиэтет

Здесь Женя вызывал Слогодский.

 

Он -- гений маркетинга... С ним

Осуществлял «Квартиризатор»,

Род лотереи... В прах и дым

Ушли и эти дни... Фарватер

 

Меня выводит к языкам:

Стал репетиторствовать вволю...

Жаль – поздновато... Сильно нам

Немецкий с чешским нашу долю

 

Подкрашивали, помогли

В дни как бы послеперестройки.

Сопротивлялись, как могли

Невзгодам, были крепки, стойки...

 

Но общий кризис и меня

Настиг – я снова без работы...

Семья? Отвечу не темня:

Порою не было охоты

 

По вечерам являться в дом...

Я шел к пятидесятилетью.

Страна – как пьяный ипподром:

Уже ни пряником ни лестью

 

Не обуздаешь рысаков

И не загонишь их в конюшни.

Осталось мало чудаков,

В ком сохранилась совесть... Нужно

 

Хватать буквально изо рта –

И я остался без работы

И без надежды... Жизнь пуста...

Вот если выброшен за борт, ты

 

Наверное поймешь, что я

Почувствовал – и нет опоры

Ни в чем, ни в ком... Суть бытия –

Вдруг обессмыслилась... Конторы

 

Все отказались от меня...

А я ведь полон сил и знаний,

На пике опыта... Фигня –

Коль так страна со мной, стенаний

 

Вы не дождетесь – ухожу.

Начну жизнь новую в загранке...

И начал... Жив пока... В дежу

Моей судьбы чужой сметанки

 

Добавил... Выучил язык.

Учился. Как-то пробивался.

Но жизнь, увы – не черновик.

Она уходит – и остался

 

В моей душе один журфак

Восторженным воспоминаньем

Неопаскуженным... Итак –

Я начал – и хочу со тщаньем

 

Осколки заново собрать

С наивной и счастливой верой,

Что мне удастся воссоздать

Наш курс... Заведомой химерой

 

Иным покажется мой шаг,

Но строчку прилагаю к строчке,

Главу к главе... Живи, журфак!

Дай Бог мне дописать до точки...

 

* * *

Ich bitte dich,

Dass fuer kurze zeit,

Meine Not,

Du mich mal verlaesst,

Wie die Wolke,

Eine graue,

Laess dich zu meiner Heimat ziehen,

Und ziehe zu meiner Heimat

Du, Mein Strand,

Laess dich durch die Nacht,

Durch die Nacht

Mal beobachten,

Du, mein Strand,

Du, der zaertliche,

Laess mich zu dir durch Jahre segeln,

Ich bitte, dass du mich nicht vergisst.

Irgendwo so weit steht ein kleines Dorf

Im Regen beim Sonnenshein,

Irgendwo so weit sind die Kirschen reif

Im rlenen Garten,

Biss zum Grunde verbeugt,

Irgendwo so weit im Gedaechtniss tief ist’s wieder kinderlich warm,

Bkoss wird mein Gedaechtniss durch toedliches Regen gefroren.

Regenguss!

Stille doch den Durst,

Still’ den Durst

Aber nicht zum Tod,

Ich geh’ Allein

Durch den fremden Herbst,

Unter dem fremden grauen Himmel,

Wo keine Antwort ist zu finden.

Ich bitte dich,

Dass fuer kurze Zeit,

Meine Not,

Du mich mal verlaesst,

Wie die Wolke,

Eine graue,

Laess dich zu meiner Heimat ziehen,

Und ziehe zu meinem Heimatland…

 

Роберт Рождественский. Песня о далекой Родине. Переведена на немецкий Семеном Венцимеровым осенью 1974 года в Москве, на пороге послеуниверситетской жизни...