Однако, как бы не старался, я не смогу забыть то побережье, что, несмотря на малость шанса, но все же стало некою надеждой, которую разрушив позже, я думал, что утратил смысл жизни, хоть потерял намного больше - лишился собственной свободы мысли, ее надолго ограничив (прошло, как видишь, больше, чем два года) тобой одной, твоим обличьем и, видимо, твоей - не злись - породой. Ведь я тогда к обычным людям тебя уж точно не отнес никак бы, и весь в мечте о том, что будем с тобою вместе, я поднялся как бы в своей самооценке выше, чем был и до и после когда-либо. Ну, я наивен был, но ты же прекрасно все осознавала, ибо твои слова, что ты не хочешь держать со мною долгих отношений, не хуже, чем дрожащий почерк моей руки в столетие свершений, обозначают пониманье всей глупости дальнейшего развитья и того факта, что в кармане у будущего все давно пропито и не достать заветный козырь из рукава ближайших дней. Короче, грядущая зима морозы нам гарантирует надолго. Впрочем тебя я обвинять не смею, ведь каждый волен поступать согласно своим критериям, идеям и точкам обозрения. Хоть раз, но устав от суеты, ты сядешь за письменным столом и опустивши на руки голову, погладишь неважно чье, но фото на афише, и взгляд твой упадет случайно на мой конверт и прочитавши адрес, ты вдруг решишь узнать ту тайну, что вовсе за два года не состарясь, хранилась за замком бумаги, скрепленная решеткой хилой клея. И ты увидишь строки - наги, прикрытые лишь рифмой, что, слабея, пытается внести искусство в безмолвный прагматизм воспоминаний и порождает там, где пусто, мое письмо - какой-то образ знаний. Но ты, прошу, мой слог бездарный не обессудь, я не пытаюсь вовсе взывать - пусть даже под гитару - к сочувствию и жалости, ведь то все есть порождение эмоций и к чувствам не имеет отношенья, а я нуждаюсь в тех пропорций таксоне, что рождают увлеченье. |