1

Судорожные движения рукой, громкие клацанья мышкой. Мозг медленно закипает от попытки решить неразрешимое. Так, еще раз: македонцы собираются напасть, вон, сколько войск подвели, даже катапульты с собой притащили. Греки опять подняли головы, черт! Ведь захватил у них пару городов, в тяжелой битве замочил короля… Или как его там зовут. Должны теперь несколько ходов собирать войска. Вместо этого осадили два моих города, в одном практически нет гарнизона, наладили несколько таранов, башен, лестниц… Штурмовать будут. Еще пираты, гады, не дают переправить армию, уничтожают мои корабли. А идти в обход далеко.

-Хоть бы погулял. – Раздался голос из реальности. Той самой, в которой уже давно нет македонцев или римлян, но расплодились их потомки, а я сижу в по-вечернему сумрачной комнате за компьютером.

Я с досадой оторвался от монитора, передо мной стоит мать, протягивает чашку чая. Я принял с благодарностью, отпил обжигающей крепкой жидкости, по горлу пробежала бодрящая волна.

-Какой нахрен погулять? – Спросил с искренним недоумением. – У меня тут греки опять головы поднимают, македонцы войска подтягивают.

Мать покачала головой, чуть пальцем не погрозила.

-Через полчасика. – Пообещал нехотя. Прогуляться действительно надо: глаза устали, слезятся, а голова раскалывается, наливается дурной кровью.

Еще раз: македонцы, греки, пираты… Ладно, перебросим с границы пару отрядов, все равно галлы и бриты опять чего-то не поделили, им сейчас не до меня. В двух городах рекрутируем жителей, ишь, сколько развелось, пускай повоюют. Я со спокойной душой нажал на кнопку передачи хода. Десять секунд ходили дальние народы… Черт! Галлы подвигаются к моим границам, с бритами помирились что ли, черти?

-За кого играешь?

Я оглянулся, за спиной стоит отец, с искренним участием смотрит в монитор.

-За римлян.

-Надоело за варваров? – С улыбкой спросил отец.

-Надоело. – Признался я. – Хочу попробовать в деле железные легионы. Врагов надо знать хорошо, чтобы бить было легче.

В комнату вошел Петр Петрович, друг отца. Я глянул зло: не люблю, когда вламываются без стука, разрешения войти. Отцу можно, он никогда войдет просто так, только если посмотреть, чем занимаюсь. Мне от его присутствия становится как-то легче, увереннее, потому и разрешаю.

-Опять за компьютером? – Спросил Петр Петрович строго.

-Да, а что? – Ответил я недружелюбно. Фигура папиного друга плохо обрисовывалась в полумраке комнаты, руки вообще за спиной, словно достают отравленный кинжал.

-Как что? Как что? – Закудахтал Петр Петрович, всплеснул руками. – Нет, чтобы книжки читать, развиваться, молодежь сидит за компьютером, как зомби, смотрит в проклятый монитор.

Даже чуть не плюнул в предмет ненависти.

-Еще скажите, глаза портятся. – Хмыкнул я.

-И это тоже… - Неуверенно согласился Петр Петрович.

Отец улыбнулся: у меня ЖК, глаза устают не больше, чем при чтении обыкновенной книги.

-А он читает книжки. – Вступился за меня отец.

-Классику? – Осведомился Петр Петрович.

Я скривился. Взрослые дураки прикрываются этим словом, не понимая, что старое уходит в глубь веков, на смену приходит новое, властно отодвигает устаревшее. Даже плохенького писателя восемнадцатого века ставят в пример, утверждают, что сегодняшние мощнейшие писатели и в подметки ему не годятся. Вечные проблемы… Ха! Ретрограды, хреновы. Не вечна даже вселенная, а значит и материя.

-Читал он классику, – ответил отец, положил ладони мне на плечи. В тело будто влилась добавочная мощь. – Когда поменьше был.

-А сейчас? – Не отступался Петр Петрович.

-А сейчас читаю современных писателей. – Ответил я, продолжил шутливо. – Даже не кривитесь так. Сейчас другое время, другие проблемы… Достоевский предсказал фашизм, больший поклон за это. Но фашизм – уже прошлое. Сейчас встают проблемы объединения всех в одну нацию, то есть глобализма, а также сепаратизма, терроризма… Кто-нибудь из ваших «классиков» писал об этом?

-Ну, нет. – Промямлил Петр Петрович, явно не зная, что ответить. – А как же любовь? Проблема взаимоотношений между людьми?

-Да, ладно вам, дядь Петь. Это раньше ранимые барышни страдали из-за неразделенной любви. А сейчас заводят девушку, именно заводят, как собак, чтобы, простите, переспать или поднять социальный статус, мол, вот я какой взрослый, такую девку… Гм, вы поняли.

Петр Петрович кивнул, но в глазах разгорается азарт заядлого спорщика.

-Пойду погуляю. – Сказал я быстро, вступать в многочасовую баталию нет никакого желания.

Хотел продолжить свою Работу. Именно с большой буквы. Работу, в которую вкладываю силы, убиваю на нее свободное время, когда можно пойти попить пивка с друзьями или зайти к бывшей однокласснице, еще в школе начавшей давать всем без разбору. Но продолжить Работу придется чуть позже, да и прогуляться не вредно: кровоснабжение восстанавливается, сердце гонит к мозгу кровь с питательными веществами и кислородом, приходят умные мысли.

Когда выходил из квартиры, рылся в карманах в поисках ключей, услышал отрывок разговора отца и Петра Петровича.

-Что-то светильник у него криво висит… Гвоздик забить надо. Умеет?

-Ты бы, Петя, еще сказал лошадь запрягать или из лука стрелять.

-А что?

-А ты web-странички делать умеешь?

Петр Петрович не ответил, явно хотел спросить: «А что это такое?». Но сдержался.

 

2

Я вышел на улицу, под вечернее небо.

Бесцельно зашагал по пустой улице. Мысли несутся рваным сумбурным потоком, налезают одна на другую. Я и не заметил, как начал рассуждать вслух, размахивать руками, что-то доказывать. Остановился и рассмеялся: только что был разговор об устаревшем Достоевском, а теперь веду себя, как Раскольников.

Работа. У каждого человека должно быть дело, которому посвящает большую часть жизни. Кто-то вырезает фигурки из дерева, другие собирают фантики… Но это пускай делают те, кто на большее не способен. А я хочу изменить мир. Хотя бы не изменить, а чуть повернуть его движение в сторону, которую считаю правильной я.

Навстречу идет молодая девушка. Современная: глубокий вырез на мини-топике, короткая юбочка, только подчеркивающая оттопыренную попу и длину ног, ярко сверкают белые трусики. Она томно изогнулась, активнее задвигала бедрами. Я почти ощутил под ладонями молодое податливое тело, за право обладать которым дерутся молодые сильные мужчины… Не топорами, конечно, для недалеких сейчас силен тот, у кого денег больше. (Другой вариант двух предложений перед скобкой: Я почувствовал зов молодой самки, облако ее феромонов, от которых самцы возбуждаются, набрасываются скопом, дерутся за право оплодотворить…)

Я повернул голову в другую сторону… Дура, как будто нужна ты мне. Не понимаешь, что я не такой, я особенный. Ощущение причастности к творению истории, изменению человечества намного круче оргазма. Мне не нужны удовольствия похотливого тела, верней нужны, но я их умею ограничивать. Я прошел мимо, даже глаза не скосил. Спину обжег обидчивый взгляд.

Все-таки есть некоторые запреты, которые нельзя нарушать даже в этот век крушения моральных устоев. Душу согрела уверенность, что в будущем, каким оно видится мне, таких расстреляют без жалости. Потому что человек тем и отличается от животного, что помимо телесного начала в нем есть и духовное, которое должно преобладать над телесным.

Я осторожно всунул ключ в скважину, замок все-таки звякнул. Я тихо вошел, не захлопнул, а притворил дверь. Родители уже спят, а мать просыпается от любого шороха, срабатывает древний инстинкт – защищать территорию, даже если это всего лишь кровать. Отец спит, как бревно, хоть кувалдой бей – не проснется.

Я прошел в свою комнату, запустил компьютер. Пальцы привычно легли на клавиши клавиатуры, мысли в голове выстроились в стройный ряд. Пора менять мир. Путь долог, приходится работать каждые сутки, глаза слипаются от недосыпания, но ощущение причастности к Великому подстегивает, придает сил. И пускай другие в это время пьют пиво, лапают податливых девок или беззаботно спят в теплых постелях. Я-то знаю, кто будет править миром.