Ленки

 

Диана Балыко

 

Мой муж сразу прозвал ее Гаагская конвенция, за то, что, обсуждая возможность получения мною российского гражданства, она, умно гримасничая, многозначительно ссылалась на Гаагскую конвенцию. Тогда еще мой муж – юрист – неудачно пошутил про декларацию прав человека, по которой мозги должны раздавать вместе с умным выражением лица, а не по отдельности.

Куропаткина затаила злобу.

* * *

Ненавидеть Лен - это пошло с детства. И уже сейчас я могла бы защитить диссертацию на тему «Ленки в жизни человека». Нет, лучше «Вред Ленки в жизни человека». Защитить и опубликовать для широкой общественности.

Сколько нареченных и безымянных Ленок было в моей жизни... Сколько их хамило в магазинах, заставляло доплачивать в аэропорту за два несчастных килограмма перевеса, делало ужасные укладки на самые решающие встречи, обсчитывало, опаздывало, раздражало. Я давно перестала бороться с этим явлением, я просто живу...

Но Ленки продолжают липнуть, как мухи, и я попадаюсь сама, хочу попасться, а потом грустно вздыхаю устами одной из своих героинь: подруг нет, потому что их не бывает.

* * *

Первой была Лена Худякова. Мне было пять, а ей одиннадцать. Не смотря на то, что уровень интеллекта у нас был приблизительно одинаковый, я испытывала просто сакральный трепет перед ее зрелым возрастом и высоким ростом. К тому же ее частенько просили за мной присмотреть.

Мы с Ленкой коллекционировали открытки – почтовые, поздравительные, с флорой и фауной, пейзажами и видами городов. Не то чтобы мои родители были слишком состоятельными людьми, но открыток мне покупали на порядок больше, чем Ленке. А они – мои родненькие, уникальные, купленные в единственном экземпляре быстро перекочевывали в Ленкину коллекцию. Ленка их выменивала у меня достаточно рекетирским способом.

-- Так, - изучала Ленка новые поступления в моей коллекции, - эту я меняю на эту.

Ленка проворно совала мне испорченную, то есть бывшую в употреблении, то есть уже кем-то кому-то подписанную, отправленную, проштампованную почтовыми штемпелями, полученную, прочитанную, использованную открытку.

В моих глазах лопались сосуды от обиды и еле сдерживаемых слез:

-- Я не хочу так меняться!

-- А как ты хочешь? – хитро спрашивала меня Ленка.

-- Я хочу вот на эту, - мой пальчик тыкался во что-то глянцевое, яркое и новое.

-- Нет, -- печально вздыхала Ленка, -- к сожалению, эта открытка не из обменного фонда. Я ее вообще не меняю.

-- И я свою не меняю, - я прижимала любимую новенькую открытку к груди, как младенца.

-- Нет, -- печально вздыхала Ленка, -- к сожалению, у тебя все открытки в обменном фонде. И я хочу ее получить.

Каким-то змеиным цыганским движением тонких пальцев-пинцетов она вытягивала из моих рук желанную открытку и победно улыбалась. Я не могла противостоять ее колоссальной уверенности в собственной правоте. Так часто бывало и потом – с моими мужчинами, «знающими», что для меня лучше и почему. Я просто печально вздыхала.

Лучшие открытки доставались Ленке. Тогда я еще не знала, что за место под солнцем нужно бороться локтями.

* * *

Эту историю про Худякову я вспомнила, когда мы с Куропаткиной проплывали по банкетному залу ресторана «Орбита», где состоялось торжественное открытие Красноярского филиала управляющей компании «Семерка-монолог».

Куропаткина держала в руках бокал «Бордо»:

-- Господи, какая скука была на семинаре! Если бы я не была экономистом, я бы ничего не поняла. Вот скажи, родная, как ты там не уснула во время всех этих нудных отчетов?

-- Милая, это покажется странным, но я попала сюда совсем не случайно, а потому, что являюсь инвестором данной компании. И когда мне рассказывают о том, как в течение года управляли моим капиталом, я обычно не сплю.

-- Да? И через какие фонды ты инвестируешь свои средства?

-- Предпочитаю «Потенциал»...

...Блуждающие карие глаза с длинными ресницами одиноко стоящего бизнесмена задержались в моем декольте.

-- Скучаете? – я подошла сама, потому что давно устала ждать милости от природы.

Он улыбнулся и принес два бокала вина:

-- За успех безнадежного дела!

И тут на моей талии внезапно оказалась рука с деловой и до боли знакомой хваткой. Куропаткина оскалила желтоватые зубы в брекетах и протянула моему собеседнику визитку:

-- Елена Куропаткина, коммерческий директор Западносибирского региона Австрийской компании «Yellow Piece».

Произошел ритуальный обмен. Имя потерянного для меня кавалера утонуло в звуках солирующей виолончели.

-- В каком бизнесе вы работаете?

-- Мы занимаемся франчайзингом.

-- Как интересно, -- Куропаткина была в теме.

Я отошла. На этом банкете было еще около ста мужчин. Порядка шестидесяти представляли для меня определенный интерес.

-- Вы одна? – мне уже нес шампанское высокий блондин.

-- Пока да, - я улыбалась.

-- Как вы считаете, у нашего знакомства есть какие-нибудь перспективы?

-- Попробуйте предугадать прямую доходность от этого предприятия...

-- Хотелось бы не двадцать процентов годовых, а сто процентов за один вечер.

-- Предложение заманчивое, но боюсь, что я могу не попасть в интервал вашего отраслевого фонда.

-- Все, что нужно, мы купим на бирже или проведем дополнительную эмиссию!

-- Тогда я готова рассмотреть ваши предложения по инвестированию...

-- Думаю, стоит оформить заявку в «Потенциал» и три-четыре раза внести средства.

-- Однако вы Добрыня Никитич! А Дружину на помощь звать не придется? – диалог меня веселил. И собеседник попался не промах.

-- Вы даже не можете представить, насколько я подкован в вопросах доверительного управления... – он уже нежно увлекал меня на кожаный диванчик.

-- Могу предположить, что доходность высокая... Опыт управления большой?

-- Наша компания вполне конкурентоспособна даже на международном уровне...

Куропаткина издала боевой клич, ворвавшись в кульминационную фазу нашего флирта, и снова протянула визитку...

Пасть смертью храбрых в битве за мужчину не входило в мои планы. Я отошла в поисках следующей жертвы. Не прошло и минуты, как я услышала знакомый голос:

-- Родная, принеси мне красненького.

Непосредственность Куропаткиной меня бесила.

-- Елена, я, черт возьми, -- протягивая ей бокал, зловеще прошипела я, - пригласила тебя на это гребаное мероприятие, где банкет спонсирован с прибыли инвесторов. С моей, блядь, прибыли. Ты зачем шляешься здесь моими тропами? Тебе мало мужиков? Ты можешь курсировать где-нибудь невдалеке?

Ко мне на встречу шел, широко улыбаясь, директор Красноярского филиала:

-- Диана...

-- Поздравляю вас, Евгений, - метнулась я навстречу.

-- Почему вы не подошли ко мне ни разу за весь вечер? – он игриво капризничал.

-- Понимаете, - заговорческим шепотом начала я, взяв Женю под локоть, - моя подруга в красном платье считает, что лучше меня разбирается в экономике, и, пользуясь этим ограничивающим убеждением, набрасывается на всякого интересующего меня мужчину. Я пыталась вас сберечь для себя...

Деловитая рука Куропаткиной уже лежала на моей талии. Другая рука резко по-мужски была выброшена вперед, к солнечному сплетению Евгения. В пальцах-пинцетах была зажата яркая новенькая глянцевая визитка Куропаткиной.

-- Как открытка, - подумала я, - вспоминая всех Ленок, покушавшихся на моих мужчин.

* * *

С Ленкой Кисель мы дружили до шестого класса. Пока однажды не втюрились по уши в нашего одноклассника Витьку Жука. Казалось, совместная безответная любовь к Витьке могла только сплотить несчастных жертв сердечной болезни. Мы могли бы создать фан-клуб и слушать его сольные выступления на уроках литературы, когда он, картавя, декламировал Пушкина. Но неразделенная любовь не входила в Ленкины планы. Кисель по-дружески поручила мне писать любовные записки Жуку от ее имени:

-- Динусик, у тебя же самые лучшие сочинения в классе...

Писать записки от чужого имени, избавившись от страха быть отверженной, было прекрасно. Я дала волю всей своей девичьей фантазии и, подписываясь Ленкиной фамилией, сходила с ума от любви. Работала и автором, и курьером. Нестерпимой радостью обожгло низ живота, когда на мою пятую записку Витька ответил взаимностью. И сразу пронзило:

-- Это не тебя, дура! Это меня он любит! – Кисель прижимала к груди заветную записку, как Худякова, выцыганившая у меня открытки...

...Вскоре Витька заболел ангиной. И на четвертый день его отсутствия в школе, я решилась его навестить... Сердечко выскакивало из груди. Останавливаясь буквально на каждой ступеньке, я сорок минут поднималась с первого на третий этаж. Потом бесконечно долго звенел звонок в квартиру, потом нестерпимо медленно шуршали тапки к двери.

-- Принесла? – хриплым незнакомым голосом спросил Витька.

-- Что? – не поняла я.

-- Как что? Записку от Ленки...

В этот раз я не написала никакую записку. Я пришла с пустыми руками. Отрицательно мотнула головой.

-- Тогда зачем пришла?

-- Проведать, - мой голос тоже стал каким-то сиплым.

-- Нормально все. Привет передай.

В квартиру меня Витька не пригласил. Я стояла на лестничной клетке. Он за порогом.

...Через тринадцать лет Витька стал ксендзом в польском церковном приходе. Он так и не узнал, как сильно я любила его.

* * *

С Леной Вахмяновой мы решили худеть перед поступлением в универ. Один и тот же. Но на разные факультеты. Она приехала ко мне в Минск из провинциального Пинска, обосновалась в моей комнате, подвинула меня к стене на моей кровати и заняла две трети рабочего стола.

Не то чтобы я была недовольна своими сорока девятью килограммами на сто шестьдесят шесть сантиметров роста, просто за компанию и жид повесился. Мы пили столовый уксус, разведенный в воде.

-- Гадость жуткая, но жир сжигает, - констатировала Ленка.

Врач обнаружил у меня ожег слизистой желудка, когда через сутки такой диеты меня увезли в больницу на скорой. Моя комната удачно освободилась для подготовки в вуз. Я провалялась на седьмом этаже больницы скорой помощи две недели. Ленка ни разу не навестила меня. Она готовилась на юрфак. Серьезный факультет. Не было времени.

По моей палате сутками слонялась Танька Березина и пинала балду. Мы с ней поступали на истфак и ничего не боялись. Нам с Танькой всегда было море по колено. Разве что у Таньки не было хронического гастрита, который появился у меня после «уксусной диеты».

Вахмянова экзамены на юрфак провалила. Через год Ленка снова брала на абордаж этот универ. С филфаком ей повезло больше.

* * *

Дружили мы все меньше, но до замужества она еще иногда объявлялась в моей телефонной трубке.

-- Представляешь, я подписала договор на серию книг... – это был мой возбужденный голос.

-- Я была лучшего мнения об этом издательстве... – бросила Вахмянова.

Я замолчала.

-- А ты готова консультировать людей по вопросам секса? И мне можешь помочь? – Ленка была в ударе.

-- Да запросто.

-- А вот я так не думаю.

-- Ну, и живи со своими проблемами.

Ответом мне были длинные гудки.

* * *

-- Ну, и живи со своими проблемами, -- хихикала пьяная Куропаткина, рассматривая мою озверевшую морду на банкете по случаю официального открытия «Семерки-монолог» в Красноярске.

-- Лена!

-- Я уже тридцать два года Лена.

В эту ночь мне нужно было улетать из Красноярска в Москву на крайне неудобном, но очень экономичном рейсе «Аэрофлота». Кто-то должен был отвезти меня в аэропорт.

Куропаткина была подходящей кандидатурой.

Еще за неделю до банкета я позвонила ей:

-- Дорогая, мне будет чертовски приятно, если ты составишь мне компанию на этом мероприятии...

-- С удовольствием.

-- А потом ты не могла бы подбросить меня в аэропорт? Самолет улетает в пять, в три начнется регистрация... Если бы мы приехали к часу... Я понимаю, что утром тебе на работу и не хочу, чтобы из-за меня...

-- Ну что ты, родная! Я же напьюсь на банкете! Пьяная женщина за рулем – хуже, чем обезьяна с гранатой. Возьмешь такси.

Такси мне не хотелось брать не только из экономических соображений. Мне нужен был рядом человек, плечо, запах, что-то родное, а не купленное мной на два часа за тридцать долларов. Мне хотелось создать иллюзию заботы обо мне.

Так Куропаткина оказалась со мной на банкете по случаю открытия «Семерки-монолог».

* * *

С Аленой Засимович мы решили лететь в Америку по программе «Work & Travel USA». На летних каникулах. Будучи студентками. Я помогла Аленушке получить Job Offer. Списалась со своим работодателем, и он выслал Засимович контракт на работу. Sandwich-specialist – конечно, не бог весть что, но гораздо лучше, чем бить баклуши в Беларуси.

Алена мне нравилась, и я чертовски нуждалась в ее английском. Мой оставлял желать лучшего.

А еще несколько месяцев перед этой поездкой я готовила Ленке сюрприз. И вот в огромном боинге, под облаками я объявила своей подруге:

-- Мы не поедем с тобой в Кейп-код. Вернее, поедем, но не сразу. Целую неделю мы проведем в Нью-Йорке у моих друзей. Бродвей-шоу, барбекю, дискотеки, Статуя свободы. Все, что захотим.

Мое сердечко лихорадочно билось. Алена выглядела немного озадаченной. Подумала пару минут и сказала:

-- Хорошо. Мне это подходит.

Потом повернулась к Тамаре, девушке, которая сидела в соседнем кресле:

-- Тома, извини, в Атлантик-сити я не поеду. Ты все слышала. Неделя в Нью-Йорке – это шанс, черт возьми.

У Тамары навернулись слезы. Оказалось, у Алены было целых два Job Offer. Одно приглашение на работу добыла ей я, второе – однокурсница Тамара. Ленка выбирала. Мне говорила, что поедет со мной, Томе - что с ней. Мы обе оказались в дурах.

Оскорбиться и устроить истерику, поддержать Тамару мне было не с руки. Я совершенно реально боялась остаться в Америке без подруги, без языка и с кучей детских страхов.

...Ленкиным английским воспользоваться мне не пришлось ни разу. После недели в Нью-Йорке у моих друзей, которые, изголодавшись по хорошему русскому, только и щебетали на родном языке, мы отправились в Вэлфлит, где каждый был сам за себя... Ленка искала замуж, а я зарабатывала деньги на квартиру. Но это уже другая история.

* * *

В Минск безмужняя Засимович вернулась на месяц раньше меня и сразу же позвонила моему супругу:

-- Хочешь я расскажу, с кем встречается твоя жена?

-- Я и так все знаю, - ответил мой муж и положил трубку.

Через два дня ей хватило наглости, чтобы позвонить снова и напрашиваться к нам домой на халявный Интернет. Интернет-кафе тогда в Минске практически не было. Доступ к телу нашего компьютера она не получила.

* * *

Банкет подходил к концу. Джентльмены, готовые провести в моем обществе бессонную ночь по маршруту Красноярск – Емельяново, рассасывались по своим теплым иномаркам и уезжали домой.

Марк Кунтсман был мой последний шанс. А последние шансы я не упускаю. Я вцепилась в него, как хищная лисица в замерзшую куропатку. Ленка носилась рядом, но мне уже было не до нее.

-- Странная у тебя подруга. Женщина в красном, - походя заметил Марк.

Марк был хорошим. Он сидел со мной в зале ожидания аэропорта, он держал в своей надежной мужской ладони мои узкие маленькие ладошки и говорил про «фатер-ленд». Он говорил, а я все думала, повторяя про себя, как мантру:

-- Не уезжай, не уезжай, не уезжай...

Но Марк спешил домой, к жене и детям, к завтрашнему аналитическому отчету. И я сама, улыбнувшись, сказала ему:

-- Тебе пора, спасибо, что подбросил.

-- Пришли смс-ку, когда приземлишься в Москве. Я хочу знать, что у тебя все в порядке.

Он был джентльменом на сто процентов. Куропаткина в это время сладко спала. Мне оставалось еще два часа до начала регистрации. Марк отнес мой чемодан в камеру хранения, и я пошла гулять по Емельяново, вспоминая...

* * *

С Ленкой Бергольц мы дружили лет семь. Да, что это я? Мы и сейчас общаемся. Но реже.

Это случилось два года назад. Вернее, тогда это и не случилось. А как раз наоборот. Я вернулась из московской командировки в дорогую знакомую неубранную минскую квартиру, накормила мужа завтраком и отправила на работу. Тут-то и зазвонил телефон. Это была она. Бергольц:

-- Дорогая, ты как? Хи-хи-хи... Э-э-э-э. Ну, знаешь...

-- Давай, колись.

-- Ну, в общем, у твоего мужа совсем нет чувства юмора... Ты уехала. Я ему позвонила и говорю: мол, раз Дианы нет, можем теперь встречаться с тобой хоть каждый день... А он помолчал-помолчал и повесил трубку. Ну, совсем шуток не понимает...

-- Да, дорогая... С юмором у него всегда были проблемы...

* * *

Я гордилась своим мужем. А Ленки все не кончались.

Кукушкина заявилась ко мне с двумя сыновьями. Дети плакали, у Ленки было два фингала, симметрично под каждым глазом.

-- Сука, - тихо выдохнула она. – Застал меня с любовником, импотент херов. Ну, вот...

Я вздохнула и по старой привычке уступила ей с детьми свою спальню. Мы с мужем переселились в зал.

Подруги на работе шутили:

-- Семья мормонов.

Мне было не до шуток. Хотелось вытолкать Ленку на лестничную площадку и закрыть дверь. Но детей было жалко. Я ездила за ними в детский сад на другой конец города, пока Ленка улаживала конфликт с любовником, который тоже пострадал от рук ее крепкого мужа.

-- Почему он не снимет тебе квартиру, если у вас такая любовь? – эта тема меня всегда беспокоила.

-- Почему-почему! Мы уже ищем.

Искали они месяца два. Ленка так прочно обосновалась в моей квартире, будто пустила корни. Кажется, уезжать она не собиралась.

Однажды ночью после алкогольно-веселых посиделок на кухне я отправилась спать, а Кукушкина с моим мужем, пообещав помыть посуду, остались допивать спиртное. Смех на кухне не утихал. Потом полилась вода из крана.

-- Видимо, моют, - пронеслось у меня в голове. Но сон не шел. Я думала о завтрашнем отчете, злилась, что кухонное шуршание мешает мне уснуть, болела голова, и я решила выйти за анальгином. Аптечка была на кухне.

На обеденном столе абсолютно голая сидела Кукушкина. Мой благоверный сидел на стуле и целовал ее в живот.

-- Не надо трахаться, где кушают мои дети, -- сказала я незнакомым голосом, взяла анальгин и снотворное и ушла в зал.

Кукушкина, как ни в чем не бывало направилась в спальню. Муж закрылся в ванной и проторчал там до утра. Снотворное мне не помогло. Прокрутив в голове коварные планы мести, я не придумала ничего лучше, как в шесть утра войти в свою собственную спальню, разбудить Кукушкину, поднять ее детей, выбросить из моего шкафа ее одежду, запихнуть все в чемодан и, наконец-то, выставить все семейство на лестничную клетку.

-- Диасик, ты все неправильно поняла!

Муж молчал. Его я ни о чем и не спрашивала.

* * *

Через полгода Елене Каменевой предложили в Минске работу. В спешке она покинула Жодино и приехала ко мне:

-- Поживу, пока не сниму квартиру.

Наученная собственным опытом, я сказала:

-- Нет, я уезжаю в командировку, Елена Прекрасная. В Москву. На два месяца. Нет.

-- Ну, это чудесно. Я буду заботиться о твоем муже, пока ты в отъезде. Горячие обеды, стиранные рубашки...

-- Не стоит быть хранительницей моего очага: ты слишком красивая женщина.

-- Твой муж – это святое. Я даже смотреть на него не буду.

-- Он будет, - отрезала я.

В Каменевой было восемьдесят килограмм веса на сто шестьдесят пять сантиметров роста. Но если кошка однажды села на горячую плиту, то больше она не сядет даже на холодную.

...Через два месяца я вернулась из командировки и позвонила Ленке. Было интересно, сняла ли она квартиру и каковы условия работы. Все эти два месяца Елена Прекрасная – наперстница моих тайн и хранительница моих секретов - жила у моего любовника и уезжать не собиралась...

* * *

...Недавно в моей электронной почте появилось письмо от еще одной Лены. Зверко. Она хотела отдаться в мои трепетные руки психолога. Есть у меня такой экспериментальный индивидуальный психологический тренинг, занимающий один рабочий день. Делаю я людям портфолио - снимаю их и записываю фотографии на диск. Обычно за это дело беру я долларов пятьдесят – сто, в зависимости от платежеспособности клиента. За целый день моей работы, грим, прически, подбор костюмов и образов... Так вот объявилась у меня в почте девочка с детским церебральным параличом. 26 лет Леночке, экономист, из Слуцка...

Лена сразу перешла к делу:

-- Давай фотосессию в кредит.

-- Ну, уж дудки, - подумала я и предложила альтернативный вариант: - Давай дешевле, но деньги сразу, например, тридцать долларов за сессию, двадцать - тебе скидка.

Я решила быть хорошей: надо же людям помогать, а в каждом бизнесе есть социальная сторона вопроса.

На следующий день приехала ко мне с утра эта Леночка. Фоткала я ее долго, часов шесть. Устала ужасно, потому как барышню с ДЦП снимать - это не балду пинать. Она же не ангел и не нимфетка юная. Ее надо было правильно выставить, чтобы асимметрию лица скрыть и прочие дефекты. Ее и одеть надо, и раздеть, и грим специфический и масса других нюансов. Короче, работа не для слабонервных. А еще очень сложно было понять, что она мне говорила. Запарилась я. Выдохлась и сижу, как мышь мокрая, думая о том, что плевать я хотела на гуманизм человеческих ценностей. Пока писали фотографии на диск, я предложила бутылку пива распить, чтобы стресс снять. Распили. Но стресс не снялся. Отдала я Леночке диск.

И тут она решила мои книжки по психологии изучить. Изучила. Спросила, сколько стоит. Поняла. Выбрала себе одну. Автограф попросила. Я подписала. После чего девочка села на диван и зарыдала, что тридцать долларов за сессию и пять за книжку ей, мол, очень дорого. Пенсия у нее маленькая по инвалидности. Деньги нужны на лекарства и массаж. С работы ее сократили еще в январе.

Сердце мое было тронуто моментально. Я сказала:

-- Двадцать долларов за все и... иди, дорогая, домой.

Леночка тут же успокоилась, рассмеялась, обняла меня и полетела домой.

Я сидела в гостиной на полу и злорадно вопрошала себя:

-- Ну, что, психолог хренов, поимели тебя в извращенной форме?

* * *

Кстати, свекровь моя тоже Лена. Это ее карма. Муж знает о моих перипетиях с этим именем. Но не может же он просто взять и переименовать свою мать. Она же не улица, в конце концов. К тому же вещи всегда надо называть своими именами. И уж если свекровь оказалась Ленкой, то ничего тут не попишешь.

* * *

В Емельяново было тихо. Маленький аэропорт. Немного рейсов. Человек пять дремали в креслах в зале ожидания. Весело щебетали отогревшиеся синицы. Была какая-то сумасшедше-сказочная ночь.

-- Как они попали сюда, эти мелкие смешные щебетухи? - думала я, улыбаясь.

Ленки в моей голове уступили место вселенскому покою и тихой щенячьей радости от факта моего существования на земле. В Емельяново работал книжный киоск. И в нем на самом видном месте красовались все шесть томов «Психологии на шпильках», написанные Дианой де Шарман. Нет, мне не захотелось оставить автограф дремавшей продавщице. Просто я осознала материальность моего присутствия во Вселенной. Осознала и решила написать смешной и грустный роман «Ленки» про всех случайных и вездесущих, безымянных и нареченных Прекрасных Елен, оставивших выжженную землю моей памяти...

30 ноября – 21 декабря 2006 года.