Зевс скучал, как могут скучать только бессмертные боги, познавшие тяжесть вечности.

«Люди думают, что мне подвластно все, - устало размышлял он.- Они не знают, что миром правят не боги, а Законы мироздания. И никто, даже я не в силах изменить или отменить их. Нет ничего безграничного и бесконечного. Я победил своего отца, низверг его в Тартар. Когда-то придет тот, кто низвергнет меня. Интересно, если бы люди знали об этом, стали бы также поклоняться богам, приносить жертвы, бояться нашего гнева?»

- Какая скука! - он с надеждой посмотрел на Геру, но та лишь надменно поджала губы.

Нет, она не умела развлечь его, а может, и не хотела. «Почему пылкие красавицы, выйдя замуж, так быстро превращаются в скучных, «добропорядочных» женушек, считающих мужа своей собственностью, изводящих своей ревностью, пытающихся командовать им? Или это тоже закон? Закон стабильности семьи».

Чувство семьи было чуждо ему. В детстве семью заменила коза Амалфея, единственное живое существо, любившее его бескорыстно. Братья и сестры, освобожденные им из отцовского чрева, так и остались соперниками, претендующими на власть.

- Какая скука.- Повторил он, тряхнув головой, чтобы отогнать неприятные мысли.

Гера закусила губу, едва сдерживая слезы обиды. «Конечно, с женой ему скучно! Привык с девками развлекаться! Наплодил детей незаконных, да еще на небо их берет. От моего гнева прячет, как же… А наши дети всегда на задворках. Всегда нелюбимые»,- она задумалась, припоминая, когда они с Зевсом последний раз были на брачном ложе. Получалось, что очень давно… даже по олимпийским меркам… А ведь когда-то… он не побоялся гнева Океана, Фетиды, не побоялся проклятий матери Реи, взял в жены родную сестру, так велика была его любовь. «Куда же она делась, наша любовь, почему превратилась в привычку, переходящую в раздражение? Или это один из законов мироздания: вино переходит в уксус, страсть - в равнодушие… Пенелопа ждала своего мужа двадцать лет, и хоть бы один укол ревности… А он… За те же двадцать лет - всего две связи, да и то… Посмел бы он отказать богиням… - усмехнулась Гера. - Орфей… ему ли было жаловаться на отсутствие женского внимания. А он любил свою Эвридику, даже в Аид за ней спускался…

Почему же смертные умеют любить так, что им завидуют боги? Не потому ли, что смертны… умеют ценить каждый миг своей жизни, зная, что он может оказаться последним...»

Зевс наблюдал за меняющимся выражением лица жены: «О чем она думает? Почему так переменчив ее лик? Мне казалось, что я настолько изучил ее, что могу предугадать ее мысли…». Он окинул взором Олимп в поисках Атэ, богини безумия. «Не иначе ее проделки. Лезет в голову всякая муть…».

Но всевидящее око обернулось к печальной Афродите. «Так вот откуда такая тоска по любви,- понимающе покачал головой Громовержец.- Опять мой непутевый сын… Да, вот оно проклятие Реи…». Многие на Олимпе считали, что Арес не его сын, что Гера родила его сама от себя, но Зевс точно знал – его. Его сын, вобравший в себя все самое худшее от родителей: жажду расправы отца, безудержность матери. Никто, даже собственная мать, не мог полюбить этого жестокого бога, да и он сам любил лишь кровавые забавы… И только Афродита, сама любовь…

От этой вселенской печали лучшее средство – Парнас. Туда и отправились олимпийцы.

 

 

Аполлон всегда был радушным хозяином. Дивноголосые музы, белоногие хариты увлекли гостей в хороводы...

Непонятный гомон нарушил гармонию песен.

- Что там такое?- возмутился Зевс.

- Там … женщины, их много…- вездесущий Гермес казался растерянным.

- Женщины? Сюда? – насторожилась Гера,- Кто их пустил?

- Ну… Кто же сможет удержать разъяренных женщин?- тонкая насмешка скользнула в уголки губ вестника богов.

Гомон усилился. Испуганные хариты, сбившись в стайку, жались к Аполлону, ища защиты.

Наконец, возбужденная толпа предстала перед олимпийцами.

- Чего вы хотите?- Величественно-строго обратился Зевс к вошедшим.

Женщины замерли в нерешительности, ослепленные божественным светом.

- Зачем вы пришли сюда? – Громовержец смягчил голос, умерил сияние. Мимолетное раздражение сменило любопытство - хоть какое-то развлечение.

Вперед вышла юная Лаида. Вряд ли кто мог назвать ее красавицей, но во всем облике молодой женщины была какая-то уютная мягкость и еще что-то такое, что притягивало взгляд, но даже всевидящему оку не позволяло заглянуть под тунику.

- О, всемогущий Зевс, - Она почтительно склонилась, припадая к его ногам,- И вы, великие боги, молим о помощи вас!

- Помощи?

- О да. – Лаида подняла лицо, оно светилось ожиданием счастья, надеждой на чудо.- Мы, женщины Эллады,- она оглянулась на спутниц,- пришли к Аполлону просить даровать нам поэтический дар.

Она засмущалась, видно было, что речь далась ей нелегко.

- Кастальский источник доступен всем жаждущим.- Сребролукий был в явном недоумении. Однако краем глаза успел заметить, как переглянулись Евтерпа и Эрато, музы лирической и любовной поэзии, они явно что-то знали…

- Да, мы ходили к источнику, пили хрустальную воду, вдохновение наполнило нас, но…- Лаида едва справлялась с волнением.- Но… для того, чтобы писать стихи одного вдохновения мало, надо еще иметь власть над словами, что бы расставить их в нужном порядке. Власть эту дают музы и Аполлон.

Взоры богов обратились к музам.

- Мы не раз прилетали на зов этих женщин, но бессильны помочь. – Эрато замялась.- Поэтический дар приходит вместе с влюбленностью, в нас. Только любя и страдая, можно из множества слов выбрать самые верные, расставить их так, что получится песня… Из женщин же только Сафо творит, вдохновленная нами.

- А мы любим мужчин и хотим воспевать их, свою любовь к ним, а не к женщинам.- Пришла ей на помощь Лаида.

- Вы не к тем обратились за помощью.- Афина не скрывала своей неприязни к Эрато.- Каллиопа – муза эпоса. Ей привычно петь о мужчинах.

- Но мой возлюбленный не царь, не герой и даже не воин…

- Тогда зачем слагать о нем стихи? Зачем вам вообще слагать стихи? Займитесь чем-нибудь другим, более полезным, хотя бы рукоделием.

- Да, простит меня мудрейшая из богинь. Я просто женщина, и мне недоступна великая мудрость. Для меня вся жизнь состоит из любви. Любви и поклонения к богам, любви и почитания к родителям, любви и заботы к детям, любви к мужчине. Да, мой возлюбленный простой гончар. Но в моих глазах он подобен богу.

Парнас замер от неслыханной дерзости. Боги с тревогой смотрели на Зевса, ожидая его реакции.

- Богу равным кажется мне по счастью

человек, который так близко-близко

пред тобою сидит, твой звучащий нежно слушает голос*… - прошелестело в толпе.

Зевс понимающе улыбнулся.

- Да, любовь не знает преград и различий. Ее чарам подвластны все: и смертные, и боги, даже сама богиня любви. Она приносит величайшие муки, и величайшее счастье.- Он с тревогой посмотрел на жену, опасаясь, как бы она своей болезненной ревностью не натворила бед, но Гера неожиданно ответила ему манящей улыбкой.

Девушка, ободренная самим царем богов, вдохновенно продолжала:

- Мой любимый лепит горшки, думая обо мне, и придает горшкам очертания моего тела. Так он выражает свою любовь. Горшки служат людям, и пока они служат, будет жить память о его любви ко мне. А я? Чем я могу выразить ему свою любовь?

- Нарожай детей!- с легким сарказмом подсказала Паллада.

- Дети не могут быть доказательством, отражением любви. – Спокойно и просто рассуждала женщина, обладавшая не божественной, но житейской мудростью.- У животных тоже родятся детеныши, растения приносят плоды и семена, продолжая свой род. Причем здесь любовь? Да, я шью мужу одежду, готовлю еду, но это выражение заботы, а не любви. Стихи же стали бы лучшим памятником не только нашей любви, но и богине, даровавшей нам это прекрасное чувство, всем, кому довелось его испытать, и, конечно, тем, кто даровал мне вдохновение.

- Не много ли ты на себя берешь? Столько памятников сразу. Великих поэтов мало, вас же, жаждущих писать стихи – Афина обвела строгим взглядом женщин - много. Зачем столько стихов? Уж если они вам так необходимы - достаточно одного.

- Возможно. Только женщин на свете еще больше, мы – лишь малая часть. Мы все разные, думаем и выражаем свои чувства по-разному. И все же, когда мы счастливы, нам хочется петь от счастья, поделиться им со всем миром, а когда плохо – хочется плакать и опять–таки рассказать о своей беде, поделиться ей в надежде на сочувствие и поддержку. Возможно, стихи, которые могла бы написать я, умерли бы вместе со мной, возможно, пригодились бы другим женщинам, стали их песнями. Горшки, которые лепит мой возлюбленный, тоже могут служить долго, а могут оказаться разбитыми сразу же после обжига. Кто знает об этом заранее? Только мойры, но они молчат.

Зевсу нравилась ее убежденность, помогающая выдерживать нападки Афины, не знающей любви.

- А ведь, она права. Или ты тоже знаешь все заранее? – обратился он к Мудрейшей.- Права… Вот только… - Зевс задумался, не зная как помочь женщинам. Музы - дочери Мнемозины. Если нужен муз, то почему бы ей не родить еще и сына? Возможно, даже Гера бы не стала возражать и сердиться, все-таки - благое дело… Но муз только семь. И это закон. Где же взять муза для женщин? Кому поручить столь ответственное дело?

Задумались и остальные боги. Ни Парнас, ни даже Олимп еще не видели такой всеобщей задумчивости. Даже воинственный Арес, чуждый искусствам и лирике, с надеждой и мольбой смотрел на Афродиту.

Никто не обратил внимания на то, что Великий Эрос, приняв привычный вид шаловливого мальчугана, как-то уж очень сосредоточенно и придирчиво перебирает стрелы в своем колчане….

 

Мой маленький Муз не очень любит стихи. Все же миссия, возложенная на него, должна быть выполнена. Это закон и смысл его существования. Мы оба это знаем, и между нами давно уже сложилась своеобразная игра. Я, желая подразнить его, предлагаю поиграть в буриме. Он забавно куксится, старательно подбирая самые смешные и нелепые рифмы, и пытается отвлечь меня занимательными рассказами из истории Парнаса.

- И зачем вообще писать стихи?

-Как?- я слегка оторопела,- Ты же сам сейчас рассказывал, как древние эллинки … Когда душа плачет от горя или от радости, ей нужна песня. Для того и стихи.

- Но почему этой песней должны быть обязательно стихи?

-???

- Ведь есть же народы, у которых певец поет о том, что видит, что чувствует, не заботясь о рифме, и ритме.

- Да, но это тоже стихи, только белые.

Он делает вид, что удивлен и разочарован, но… ему ли не знать теорию и историю стихосложения. Вид муза обманчив. К кому-то он приходит в образе знойного красавца, к кому-то – убеленного сединами старца. Передо мной предстает шаловливым мальчуганом, хотя ему уже не одна тысяча лет и впереди у него – вечность…

- А давай ты будешь писать прозу, а я стану первым и единственным Музом прозы.

- Станешь первым? – я не смогла сдержать иронии.- А как же прозаики обходились до сих пор? Творили без музы и без муза?

- Не все дано понять смертным.- Холодно произносит он.

Увлекшись игрой, я перешла дозволенную грань. Забыла, что передо мной посланец Великого Эроса, благодаря которому существует все и вся, и Солнце удерживает Землю около себя… Чтобы замять неловкость, я подала ему огромное краснобокое яблоко. Он тут же впился в него своими острыми зубками и … исчез… Даже не попрощался.

А это значит, он обязательно вернется.

 

 

 

• Сапфо. Античная лирика. М Худож. лит.,1968.С.56.