Я взяла в руки газету и вздохнула.

Прежде, чем открыть, я вновь вздохнула. Смирения, однако, не прибавилось. Хотя я объясняла себе каждый день, что люди – разные, судьбы их – тоже. Опять же случая не приманишь, как Жучку, и глупо думать, что человек, цитирующий Кузмина, достоин чего-то большего, нежели 28 рваных квадратных метров, потому что ремонт был сделан на годовщину бабушки (в смысле, год ей тогда исполнился), а муж (мой, не бабушкин) объелся груш и спокойно почивает большую часть суток на женской половине, чтобы всё остальное время выглядеть «Ах!», оправдывая неизвестно кем данное прозвище Цветик. Видимо, Семицветик.

Вот так я сидела и злобствовала над нераскрытой газетой.

- Что, малыш, трудно?

Я подняла глаза, и Цветик, предупредительно махнув рукой, зачастил.

- Да-да-да! Говорил и буду говорить. Жить на что-то нужно. А это – реальная работа.

- Цветик, извини, но я уже работаю на работе.

- Зачем? – ещё не подкрашенные глазки его распахнулись мне навстречу с каким-то детским удивлением.

- Чтобы есть еду. – отрубила я.

Не желающий отрубаться Цветик присел на краешек стула.

- Не присаживайся.

- Я ещё кофе сегодня не пил. Нельзя быть такой жестокосердной. И потом, я, Иван-царевич, тебе пригожусь.

- Вот тебе аванс. – сказала я, поставив перед ним тарелку с детской кашей.

- Здравствуй, мама! Здравствуй, папа! Здравствуй, солнце! – Славучик всё говорит одинаково – одинаково радостно, в полную силу своего семилетнего оптимизма.

- Здравствуй, босикомое! Каша на столе.

- Мама, а почему ты кормишь меня крестьянской едой? – он уже сидел на стуле, поджав под себя голые, в смысле отсутствия тапочек, ноги.

- Это он!! – взревел Цветик.

Да нет, я привыкла к тому, что Цветик называет своей детской непосредственностью, просто он почему-то всегда забывает, что после так называемой ломки голоса его альт значительно приблизился к басу.

- Папа, кто он? – радостно спросил Славучик, незаметно отодвигая от себя тарелку.

- Верни тарелку на место. То, что папа нашёл мужчину своей мечты, отнюдь, не повод для отказа от завтрака.

- Не моей мечты. – обиделся Цветик. – А твоей. Вот послушай: «Срочно требуется репетитор по русс.яз. Оплата – в у.е. Клиент – н.р.».

Цветик явно ожидал восторженной реакции, что, конечно, было предельно наивно с его стороны. Тогда он взялся за телефон.

- Будешь битым. – строго предупредила я.

- Пусть. – самоотверженно выдохнул мой сурпуг. – но упустить тебе такого ныр не позволю.

- А что такое ныр? – спросил Славучик, опять-таки пытаясь сместить тарелку в сторону.

- Верни тарелку на место!! И вообще, прекратите доводить меня до греха!! – неожиданно взорвалась я.

- Ну это ты совсем не по-русски сказала.

- А что такое «догреха»?

Я стояла и смотрела на своих мужиков, и в который раз задавала вопрос, отвечать на который никто не хотел. Простенький такой вопрос: «Ну почему?...»

- Алло! Добрый день! Я по поводу вашего объявления….

Слушать, как Цветик расписывает достоинства моего языка, не было никаких сил.

- Ушла в лес.

- Значит, в три часа мы вас ждём. – Цветик положил трубку. – А куда ушла твоя мать?

- В лес. А можно я не буду есть крестьянскую еду?

***

К трём я, конечно, из леса не вернулась.

Потому что в лесу, то есть этажом ниже, подруга моя сказала умную фразу: «Не ты первая, не ты последняя».

Катюха говорит, что она – видавшая виды женщина. Я же считаю, что видала эта женщина не только виды, классы и отряды, но и много отдельных особей, преимущественно мужеского пола.

- Понимаешь, то, что он – новый русский, вовсе не значит, что он – хам и быдло.

- А ты с ним знакома?

- Нет. С ним, - подчеркнула она. – не знакома. Но считаю, что ты, как опытный педагог, в состоянии справится с поставленной перед тобой задачей.

- Научить русскому языку нового русского?

- Снять с него как можно больше денег. А ещё лучше – охомутать его. И делу – конец.

- А Цветик?

- А Цветика возьмёшь к себе в горничные. Или вот, секретаршей к своему новому русскому.

- Цветика? секретаршей? - ни за что!

- Тоже верно.

Вот так, обмениваясь тупыми фразами, мы приятно провели часа два, после чего Катюха сказала, что мы могли бы постесняться друг перед другом пороть такую муть. На что я ей сказала, что любой разговор с ней и есть эта самая муть. Она тут же сказала, что с её стороны было глупостью тратить свой жизненный опыт и кофе на непроходимую тупицу. И тупица пошла домой.

Тем более, что время было почти три.

***

- Ныр пришёл! Ныр пришёл!

Мне не удалось перехватить Славучика на выходе из ванной. Судя по досадному «Эть!!», Цветик в районе кухни тоже дал маху.

Босикомые ноги остановились, звякнула дверная цепочка. И радостное чадо моё выпалило: «Здравствуй, Ныр! У меня к тебе два вопроса. Что такое Ныр? И почему ты платишь уями?»

- Здравствуй, босикомое! – сказал шкафчик.

«Как же мы его будем вносить?» - беспокойно подумала я, но продолжить не успела, потому что шкафчик удивительно ловко миновал дверной проём и, на ходу подхватив Славучика на руки, прошёл в гостиную.

Мысль о том, что обувь надо снять, видимо, просто не пришла ему в голову.

- А училка, значит, вы? – бросил он через плечо и с любопытством поглядел на подтёки на потолке.

Училка и её законный супруг переглянулись: я была в халате, поверх которого был повязан фартук с маленькими коровками по некошеному лугу, зато супруг выглядел вполне презентабельно, вот только кисточка от туши в правой руке как-то не вязалась с его не то, чтобы косой, но всё же саженью в плечах.

- Моя жена – квалифицированный педагог. – начал Цветик.

- Да? – весело спросил шкафчик.

Цветик смутился, спрятал руку с кисточкой за спину, потом непринуждённо, как ему показалось, хихикнув, вручил кисточку мне. Я взяла.

Но лучше выглядеть от этого не стала.

- Вы этим будете двойки ставить? – шкафчик был просто весельчак и юморист.

- Нет, родителям записки писать. – слабо отшутилась я.

- Нет их у меня. Я – сирота. – он настолько искренне загрустил, что Славучик, сидя у него на груди как брошка, погладил его ладошкой по ёжику на голове. А благоверный мой как-то странно заморгал.

- Тушь в глаз попала. – огрызнулся он, заметив мой взгляд.

- А нечего её у меня таскать. – холодно заметила я.

- А тебе она всё равно не нужна. – ещё раз огрызнулся Цветик.

- А вам ещё одну надо купить. – разрубил этот гордиев узел шкафчик.

Я быстро глянула на него, но никаких следов иронии не нашла ни в голубых глазах, ни в складке полных губ. Боже мой!

- Цветик! Быстро в парк со Славучиком!

- С чего это? – взбрыкнулся он.

Так и знала! Поздно!

- Ну, Цветик, не станете же вы мешать мне работать! Ко мне же ученик пришёл!

- Только помни: это я его нашёл. Смотри! – угрожающе шепнул Цветик, выходя из квартиры.

- Ныр! До встречи, Ныр! Ты маму не бойся. Это она только снаружи страшная и злая.

- А внутри я красивая-прекрасивая и добрейшей души человек. – зловещим шепотом сказала я сама себе, закрывая дверь.

«Главное – это достоинство. – подумала я уже в гостиной. – Блин. Ведь больше-то ничего нет»

- Надеюсь, моя семья не отбила у вас тягу к знаниям? – слюбезничала я.

- А меня Боря зовут.

- Конечно.

- Что «конечно»?

- В смысле, очень приятно. – спохватилась я.

Не стану же я ему объяснять, что у деда в деревне что ни бычок, то Борька.

– Очень приятно, что вы, наконец, догадались представиться.

Ой, не так, не так я всё делаю. Степень ядовитости моей речи стала такой высокой, что укус, видимо, был бы смертелен.

- Звать тебя буду Марьиванна. – сказал Боря, усаживаясь в кресло. – Заниматься будем так, - продолжал он, легко сдвинув низкий стол с его насиженного столетнего места и установив его перед собой. – Я пишу, что мне надо. Ты исправляешь ошибку и говоришь, почему.

И он положил перед собой лист бумаги и золотым пером (ведь иным-то оно не могло быть, по моему разумению) начал что-то выводить на бумаге.

- А почему ошибку?

- А? – он на секунду оторвался. – А! Я ж неграмотный. Два года церковно-приходской школы.

Вот это сюрприз! Вполне оперившееся чувство юмора в сопряжении с изящно-ироничным оборотом! Но я взяла себя в руки. Хотя уже тогда надо было брать руки в ноги и бежать.

- Так почему вы так уверены, что ошибка будет всего одна?

- А я, Марьиван, дольше не высижу. – добродушно сказал Борька.

***

Сказать, что Боря – хозяин своему слову я не могу, потому что отзанимались мы с ним два академических часа. Отбив три попытки послать гонца за пивом и скормив ему крестьянскую еду, я одолела рекордное количество ошибок в его сочинении на свободную тему. Тема была свободной, в частности, от границ нормативной лексики.

- А почему здесь «ть»?

- Глухие согласные на конце слова проверяются множественным числом.

- Бля-ди, – Боря старательно разбил слово на слоги и поставил ударение. – И точно, - удивился он. – Вот так фишка. Слушай, - его явно осенила какая-то идея. – А с целым классом заниматься не хочешь?

- Спасибо. На мне уже висит одно классное руководство.

- Не-а. Не поняла ты. С моими братанами. А то, понимаешь, ругаться приходиться каждый день, а, выходит, что мы – неграмотные.

- Боря, дружок, скажи, мы всегда говорим так же, как и пишем?

- Не-а. Марьиван, не догоняешь ты. Мы именно цидулки пишем.

- Пишем что? – но я и так знала, что не ослышалась.

- Да ладно. – смущенно сказал Боря. – грамотный я и учёный. Два высших образования: экономический факультет и прикладной математики. Но с русским и в школе проблемы были. Такой уж склад ума.

- А тебе какое из двух твоих образований жить мешает? – спросила я не очень вежливо.

- По масштабу дела и уровню жизни я вписываюсь в круг этих людей. А вот лексика, вернее, её наличие, хромает. – не обращая внимания на мой тон, продолжал Боря.

- Иди на улицу. Тебя любой алкаш за бутылку такому научит, что забудешь всё, что знал до этого.

- Короче, у них, в смысле, у окружения, стиль есть. Не просто набор ругательств, а песня – изнутри льётся, а главное, каждое слово – в тему. Я же как ляпну, то как довлатовский сержант из….не помню, как….

- Я помню, умник, не напрягайся. Короче, дзинь-дзинь. Урок окончен. Выйди из класса.

- Помоги. Я же и Марьиванной тебя…

- Большая перемена. – бесстрастно продолжала я.

- …назвал, потому что в роль вхожу.

- До скончания времен. То есть, - с расстановкой отчеканила я. – навеки вечные.

- ….иначе нельзя. У них, понимаешь, как: если ты…

- Не быдло, значит, стань им? Ты это хотел сказать?

- Я не ворую. Ни из кого денег не вышибаю. Я вот этим местом, - он сильно постучал себя по голове. – деньги зарабатываю. Вот этим. – и он опять стал стучать по своей голове.

- Хватит. – испугалась я. – Хватит. Дурнее не станешь. Вот что, интеллегент. Мы с тобой сейчас пойдём.

- Куда?

- На практические занятия. – отрубила я.

И он так уставился на меня своими невыносимыми голубыми глазами, что мне захотелось во что бы то ни стало влезть в свои кожаные брюки. У меня получилось. И когда я вышла из подъезда к ждущему меня Боре, он снова уставился на меня. Но почему-то опять прямо в глаза. Это был единственный раз, когда мне не польстил лишенный плотоядности взгляд.

- Что уставился? Пойдём. – хмуро сказала я и пошла в сторону моей школы, где в дневное время по вторникам и четвергам сеяла разумное, доброе, вечное. По дороге мы зашли в магазин. Боря просто молчал, ни о чём не спрашивал, только время от времени смотрел своими глазами на меня.

Мой расчёт оказался верным. Увидев зад школы, Боря онемел, застыл и прилип к земле. На заду не было живого места. Сравнение с росписью под Хохлому теряло смысл, наверное, потому что не содержит она в себе букв русского алфавита, составленных в слова махровые, с такой, знаете, густой эмоционально-экспрессивной окраской.

- Не-а. Я так не сумею. – молвил Борька после детального анализа зада.

- А ты учись! – я решила подать пример и достала из пакета купленный в магазине баллончик с краской.

- Слушай, ты ведь знаешь, - начал он хмуро, но решительно. – кто платит, тот и музыку заказывает. Так вот. – он откашлялся. – Мы будем писать: «От улыбки станет всем светлей»

- От улыбки в небе радуга проснётся? – ирония моя давно работала в режиме автопилота.

Он тут же направил на меня свой баллончик. Я быстро подняла руки вверх и сказала, но теперь уже утвердительно:

- Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся.

Некоторое время тишину заполняли энергичные пшики.

- Слушай, а твой муж?...

- Цветик.

- Не понял.

- Цветик он у меня.

Я подумала, придется долго объяснять, а он начал смеяться. Я подумала, что это, по крайней мере, не тактично, а он присел на корточки от смеха. Тогда я подумала, что я слишком много думаю.

Тут, как всегда, не вовремя пришли менты. Они не стали ничего говорить, вместо этого они ловко скрутили нам руки за спину. Я пихнула своего ногой, а он в ответ пихнул меня рукой. Борька сказал: «Вот козёл» и стал с такой силой махать руками и ногами, что мне захотелось рисовать с натуры поле брани во время брани. Врагов, однако, прибывало. Мы с Борькой оказались в меньшинстве. Нас утрамбовали в «бобик», и Борька сказал, что таких отчаянных баб он в жизни не видел.

- И при этом, очень красивых. – кокетливо подсказала я, кося в его сторону подбитым глазом.

- Правда? Да что ты? – начал он, но потом, видимо, вспомнив, что одно из его ясных очей составляет буквально пару моему, умолк.

Нас подбрасывало на кочках, кидало друг к другу на поворотах, а мы старательно пялились в противоположные окна всю дорогу до самого отделения.

- Меня, значит, к уголовникам, а её – к проституткам! Ну почему всё лучшее всегда детям? – заныл Борька.

Я на ходу попыталась смерить его взглядом, что у меня плохо получилось, потому что, во-первых, правый глаз показывал всё меньше, а во-вторых, показывал он тётеньку мало дружелюбной наружности. За полчаса, проведённых в камере, я узнала, что Алёна – сука, потому что дала шлёпки. Кто такая Алёна и в чём ходила тётенька до этого, осталось загадкой. А самое главное – я не должна дрейфить. Так мне сказала эта уроженка города Брянска.

У Цветика было лицо Георгия-Победоносца.

- М-да, Иван-царевич. – начал он сладенько. – М-да. – дальше явно не шло, и Цветик, понимая это, стал тянуть время. – М-да – в третий раз сказал он.

Всё окончательно испортил Славучик, когда увидел идущего по коридору Борьку.

- Ныр!! Ты как принц маму выкупил!! Ныр, а ты милиционерам тоже уями платишь?

Славучик смотрел на сказочного Ныра с обожанием, которое, впрочем, поблёкло, когда он увидел его длинную машину. Борька открыл дверь и сказал:

- Кока в холодильнике, мультфильмы – в телевизоре. Шеф, отвези парней домой.

Цветик тоскливо скользнул взглядом по Борькиной спине.

- Потаскуха. – выдохнул он мне в ухо и неожиданно улыбнулся в поднимающееся чёрное стекло.

- Эй, а я? – довольно бездарно имитировала я растерянность, когда машина отъехала на добрых двести метров.

- А ты продолжишь практические занятия.

- Это где?

- В метро. Будем слушать живую речь.

Но вместо того, чтобы слушать, он всю дорогу пялился на меня, а все встречные и поперечные эскалаторные девицы разных мастей и возрастов пялились на Борьку. Поэтому я вздохнула с облегчением, когда мы выбрались на свет Божий. Увы! На этом Божьем свете было столько же девиц, сколько и под ним.

- А знаешь, школу завтра побелят. – он помолчал и снова открыл рот. – И завезут целый грузовик баллончиков с краской. Как тебе идея?

- По тебе, наверное, всё-таки сильно менты дубинками стучали. При чём, без сдачи.

- Не могу я бить не защищённых. Социально. – усмехнувшись, ответил он уже на улице. – А у нас с тобой свидание под памятником. – он прижался своим носом к моему. – Как в зеркало в тебя гляжу, царапин сходство нахожу.

- Соседство с классиком, пусть даже гранитным, обязывает. Понимаю. – съязвила я голосом нежной свирели.

В ответ мне раздался взрыв. И Борька бросил меня на асфальт, залепив со всех сторон собой, таким большим, таким родным.

Борька лежал на мне. Я лежала на асфальте. И думала, что если эти невыносимые голубые глаза посмотрят на меня ещё хотя бы раз, я научу его ругаться даже на суахили.

Это было в сентябре. Около Пушкина