-Помню, интереснейший случай со мной произошел. Было это в Розливе. Я жил тогда в шалаше и замаскировался под косильщика сена. Работал, понимаете-ли, батраком, разливал всякую бодягу по бутылкам, такие знаете-ли бутылки-четверти. Ну это так, ради конспирации. После рабочего дня решил я немного заняться делами. Чертовская охота взяла поразмышлять о судьбах России. Сижу я в шалаше, делаю выписки из привезенных товарищами книг, и слышу легкую поступь неподалеку. Думаю, кто из наших не станет так предательски идти, чуть передвигая ноги, значит враг. Я делаю вид, что, дескать не замечаю ничего. Пишу себе. А сам смекнул, что это не иначе, думаете кто? Правильно, агент царской охранки. Он постучал в дверь шалаша, она знаете-ли, дубовая была, помнится, чертовски крепкое дерево, дуб. Я говорю:"Кто там?" Он отвечает таким наглым голосом:"Товарищ Иванов." Я говорю:"Скажите пароль, батенька". Он замялся, видимо, не знал пароля. Слышу, отошел на несколько шагов. Ну, я сижу пишу воззвание какое-то, сейчас уж не упомню. Опять стучит, и более наглее. Но стены еще не трясутся. Хорошие были стены у шалаша, прочные. Из камня белого сделаны. "Кто?"-спрашиваю. Он говорит:"Водопроводчик, водопровод чинить." Этим он рассмешил меня до колик в животе. Я ему:"Сами подумайте, какой в шалаше водопровод?" Это его смутило. Агенты вообще народ тупой и бездарный. Я прямо перебесился весь от смеха, не мог сдержать себя. Через несколько минут стучит опять. На мой вопрос отвечает, что он ведет телефонный кабель в Америку, и что он может поставить мне телефон. Я от смеха чуть не свалился под стол. У меня спутниковая связь, понимаете-ли, сотовый телефон, а он с какой-то ерундой трясется. "Вы бы еще телеграф предложили",-говорю я с такой, понимаете-ли, батенька, издевкой в голосе. "Что вам нужно, друг мой?"-спрашиваю и на всякий случай вынимаю из ящика стола пистолет. Он говорит умозрительную вещь:"Мне нужен Ульянов-Ленин". Я ему говорю простую, как Колумбово яйцо, фразу:"Он уехал в Петербург, ищите его там". Он сначала не поверил и спрашивает:"А вы кто? И почему в его шалаше?". Я ему:"Я эконом, батенька". Так он и ушел, не солоно хлебавши. Хитрость революционера плюс конспирация, залог победы над самодержавием, сударь мой.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз перехитрил ищеек царской охранки.

 

-Знаете-ли, люблю я поохотиться. Есть за мной такая привычка. Поэтому решил я взять ружьишко и пойти в лесок. В Шушу это было. Иду я значит по лесу, иду, никого не трогаю пока. Глазами ищу зайца, чтобы пристрелить его. И мало-помалу вышел на хуторок. Маленький такой хуторок, домов двадцать деревянных. И вижу, шляется около хуторка подозрительный такой человек. Может кто другой и не понял бы, но я понял. Это был, думаете кто? Агент царской охранки, правильно. Я, значит внимания на него не обращаю, но ружьецо держу на всякий случай в его сторону. Ружьецо у меня хорошее было тогда. Американский винчестер, многозарядный, двенадцатого калибра, привезенный в чемодане с двойным дном через Женеву. Он подходит ко мне, такой, знаете-ли развязной буржуазной походкой и говорит:"Приятный сегодня денек выдался", и глазами зыркает по моей амуниции. "Здравствуйте, а кого вы ищите?"-спрашиваю я. Он говорит:"Ульянова-Ленина." И показывает даггеротип. "Надо проверить его на благонадежность,"-говорит. А у меня как раз был непорядок с бумагами в Шушу, много запрещенной литературы привезли товарищи, интереснейшей знаете-ли, литературы. Мопассана и де Сада. Вы, наверное, не знаете таких буржуазных писателей. Я давно раскритиковал их философию с позиций марксизма. "Ленина, значит, ищите",-говорю я и лихорадочно размышляю. Он кивает головой. "Так это не я",-говорю я ему и поворачиваюсь, чтобы уйти. Он вежливо распрощался со мной и отвернулся. И зря. Ружьишко мое всегда било точно.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.

 

 

Было это давно. Точно помню, что перед революцией. Приехал я как-то в Женеву, батенька, знаете, городок небольшой в Швейцарии. Небольшой, но очень шумный. Столица, знаете-ли, пересечение торговых путей. Принял я там чемодан с двойным дном и рабочего Петрова, который вроде как должен был меня охранять в поездке домой. Были в том чемодане деньги, вырученные за кое-какое золотишко... Благополучно сел в поезд, товарищи проводили с наказом возвращаться. Говорили, что здесь ощущается голод в цветных металлах. В вагоне я сразу почуял, что пахнет как-то не так. Шпионским духом пахнет, и пахнет где-то поблизости от моего купе. Вначале подумал, что источником запаха является рабочий Петров, ан нет. Оглянулся я, и вижу подозрительного человека. Сидит в пальто с поднятым воротником, и глазами по сторонам зыркает. Многие революционеры ездили в пальто с поднятыми воротниками, но в нем мне сразу что-то не понравилось. И не зря. Ни слова ни говоря, он вдруг поднимается и подсаживается ко мне. "Здравствуйте, как вам Женева?",-говорит и гадко так улыбается:"Приятный город, не так ли?" Я говорю:"А кто это вы?" Он улыбается. "Нас здесь полный поезд". Я покачал ему головой и говорю:"А знаете, что воспроизводство человека есть двуиндивидуумное реализованное тождество отрицательного единства рефлектирующего в себя из своего раздвоения рода становления в сущности и движения от ничто к ничто и тем самым к себе самому?" Эта простая философская мысль вывела его из строя на полчаса, а я немного успел подумать. Он улыбается еще гадливее, архигадко, но как-то вымученно. "Ничего не выйдет",-говорит,-"Владимир Ильич, даже не думайте вступать со мной в дискуссию, нас много". Я ему "С чего, это вы, батенька, взяли, что я Владимир Ильич?". Он как-то сник, и я понял, что он берет меня на пушку. "По фотографии опознал",-говорит. Я ему:"Покажите даггеротип, вы же знаете, что я не люблю фотографироваться". И он в кусты, даггеротипа у него не оказалось, их вообще очень мало по стране гуляло. Я, значит, все думаю. У них, агентов, руки длинные, как только приедем, начнутся обыски и так далее. Говорю:"Я знаю, Ленин в этом поезде". Он прям весь насторожился, даже привстал. "Где?"-спрашивает. Я ему тихо:"Тут, только ради всего святого, не кричите". Иногда приходится жертвовать лучшими. На следующей станции рабочего Петрова выволокли из вагона и расстреляли прямо на вокзале. Такие вот были тогдашние нравы.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.

 

Иду я как-то раз на конспиративную квартиру к Феликсу Эдмундовичу по одному не терпящему отлагательств делу. И чувствую спиной, как за мной кто-то идет. Как думаете, кто? Правильно, агент царской охранки. Я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, хочу взять его на испуг. "Вы за кем следите, не за Лениным ли?"-спрашиваю я у него. Он весь встрепенулся. "Да, за ним",-говорит и руки все в карманах держит. Думаю, что это у него в карманах, не наганы ли? Не просто так он руки в них держит. "Так это не я, вы обознались",-применяю я испытанный прием. Он мне посмеивается и говорит:"Я стреляный воробей, еще в Шушенском стреляный, помните?" Я сразу и вспомнил, что-то его наглое лицо мне сразу показалось знакомым. "Так и там не я был",-говорю я и стараюсь придать лицу правдивое выражение. Он улыбается еще шире. "Рассказывайте",-говорит. "Вас я доставлю живым или мертвым, мне все равно, мертвым даже предпочтительнее." "Экий вы негодяй и прохиндей,"-говорю я ему и оглядываюсь по сторонам. Никого. "Какой есть"-, говорит мне эта гнида. " "Ну, пойдемте",-говорю я ему. А он, представляете, говорит:"Вы, сопротивляйтесь, да поживее, пока на улице никого нет, вы привлекаете меня в мертвом виде." Ну думаю, свалился какой-то извращенец на мою голову. Он продолжает:"Хотел я довести вас до явки, но невмоготу мне, так руки и чешутся, вы уж меня простите." Хорошо, что это все видел Феликс Эдмундович из окна явки. Ведь мы немного до нее не дошли. У него на стене висела преотличненькая винтовочка с прикладом красного дерева. И с оптическим прицелом. И с глушителем. Специально для нас ее сделал какой-то немецкий мастер. Агент вдруг подкосился весь как-то и упал. Я перешагнул через него и пошел к Феликсу. У нас намечался звонок в Лондон по поводу цен на золото и бриллианты. Поднакопилось, знаете-ли этой всячины.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел за нос агентов царской охранки.

 

Сидел я как-то раз в тюрьме. Вообще я сидел много раз, но это к слову. Сижу, понимате-ли, пишу листовку к рабочим Петербурга, при этом пользуюсь книгой немецкого философа, отгадайте какого? Неверно, я же не немец, батенька. Я пользовался Марксом. Толстая такая книга, старинное издание. Вдруг чую легкий скрип у двери, надзиратель поднимает фортку. Чертовски быстро я опрокинул в рот чернильницу из хлеба, восьмую за день, и сделал вид, что просто читаю. Он посмотрел по камере глазами пошарил, не нашел ничего компрометирующего и говорит:"В связи с переполненностью тюрьмы к вам подселение будет в количестве одного человека". Я киваю головой, я полностью согласен. В камеру вводят связанного человека, он смотрит на меня прямым революционным взглядом. Он сел на койку, поздоровался со мной, и по голосу я сразу понял, кто он. Думате, кто? Ни за что не догадаетесь. Агент царской охранки. Елейным голоском он мне и говорит:"А что это вы там пишите?" Я говорю:"Очерк". Он говорит:"А дай-те посмотреть, что вы там пишите, мне очень интересно." Я ему и говорю:"А вы революционер, батенька? Я даю только революционерам." Его аж перекосило всего от злости, едва он услышал это слово. "Да",-говорит,-"Начинающий". Я ему:"Ну берите, почитайте." Он хватает листовку и жадно так читает, прямо проглатывает. Там помниться, много было написано о царе с марксистской точки зрения. И призыв вооружаться там тоже был. Я ему сую перо и хлебную чернильницу, и говорю:"Подправьте, что найдете неказистым." Он с готовностью кивает головой, а я говорю: "Когда придет надзиратель, надо проглотить чернильницу, это первая заповедь настоящего революционера, а пока потренируемся." Он проглотил сорок одну чернильницу, а наливал я в них не молоко, как себе, а настоящие симпатические чернила. После этого он долго не мог говорить. Потом я стал его обучать условным стукам, и говорю, что стучать в стены камеры товарищам нужно головой, так звук лучше. Он сначала сомневался, но я показал ему лысину, и говорю, что достучался до лысины. Его голова никуда не годилась после первых десяти стуков. Пришлось ему помогать за волосы. Я научил его правильно стучать ровно через час. Потом я склонил его к побегу. Он с радостью согласился. Я показал ему как выламывать прутья решетки. Зубами. Он оставил все зубы на подоконнике, но решетку так и не выломал. Я его укорил этим. За эти полдня он, как мне показалось, проникся духом революционера по-настоящему, и сам предложил покончить с надзирателем. Я ему и говорю:"Чертовски рано, еще, батенька, тысячу раз рано, пока надо бы вам научиться распознавать шифры и мой почерк." Надо сказать, почерк то у меня всегда был мелковат и неразборчив. Не каждый мог прочитать. Он ослеп на один глаз через два часа, я специально засекал по хронометру. В окончании этого короткого курса начинающего революционера я почитал ему Маркса, чем , как мне показалось, вконец расстроил его нервную систему. Не годятся агенты для Маркса. Потом показываю ему, как отрывается ножка от кровати, и зову надзирателя. И говорю ему:"Что ж, вы, батенька, подсаживаете ко мне грязных революционеров? Ведь мне доподлинно известно, что он революционер, этому есть доказательства." И показываю ему на листовку, которую дал ему в руки. "Требую расстрела!"-кричу. Его выволокли под руки, помниться. Но голову надзирателю он раскроить успел. Вскоре я услышал на дворе выстрелы, уж не знаю, по кому и стреляли. После этого мне уже не досаждали провокаторы. Я мог работать в полную силу.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз перехитрил агентов царской охранки.

 

Сижу я, помниться, в стационном буфете в Париже. Денег нет, паспорт поддельный, как обычно. На рабочего Иванова был паспорт. Сижу, вспоминаю былое. Денежки-то у меня поначалу были. В Париж я приехал за мимеографом, знаете-ли, компактный печатный станок. Но как на грех по пути в магазин, где продаются мимеографы, повстречался мне один веселый дом. Я решил посмотреть как развлекаются проклятые буржуа. Чертовски весело, знаете-ли, они развлекаются. Денежки быстро кончились, и хозяин магазина с мимеографами в долг ничего мне не дал, сволочь такая. Он на своих мимеографах сделал матерые деньжищи, мы много у него чего покупали. Я пригрозил расстрелом этому глупому французу, но он меня выгнал.... Так, о чем это я? Ах, да! Сижу я в буфете и с грустью смотрю на поезда. Единственная радость была, что мимеограф у меня все-таки был, как и маузер,не зря я грозил французу..... Но денег не было ни рублика. Вдруг ко мне подходит один человек и говорит:"Здравствуйте, Владимир Ильич, давненько не виделись." Я сразу его и вспомнил. Кто это был, ни за что не догадаетесь? Это был агент царской охранки, тот самый, который ушел от меня еще в Шушенском. Архиживучий был человечище. Я ему и говорю:"Добрейший сегодня денек выдался, батенька",-а сам лихорадочно думаю, как бы его перехитрить. "Давайте, поедем, пора уже",-говорит он и руку в кармане держит по своей привычке. "Здесь не ваша юрисдикция",-говорю ему я. Он прямо остолбенел. "Нечего тут выражаться, никто вам не поможет",-говорит,-"Собирайтесь, пойдем, поезд скоро отходит." "Да, Россия нуждается во мне, вы правда думаете, что мне надо ехать?"-говорю я ему, чтобы выиграть время. Он изменился прям в лице весь. Дальше было неинтересно, сели мы в поезд, он купил мне билет, помог загрузить печатный станок, говорил, что, дескать, это улика против меня. В общем, чертовски мне помог. В вагоне я подсыпал ему в бокал какого-то порошка, который завалялся у меня в кармане. Порошок-то был у меня на всякий случай.... Он как-тосразу уснул и вроде забыл про меня. Ближе к России он стал дурно пахнуть и я попросил проводника что-нибудь сделать. Товарищи получили мимеограф.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз провел агентов царской охранки.

 

Помниться, голод был и холод после революции. Народом, знаете-ли, овладел экстаз, все ходили вооруженные и хотели крови. Я занялся чрезвычайно выгодным делом. Через товарища Сталина я получал наркотики, знаете, такая штука, почище водки будет. Страна Советов и партия очень нуждалась в средствах. Оружие мне доставлял Феликс Эдмундович. Стою я на перекрестке, приторговываю. В день уходило несколько мешков наркотиков и пара сотен стволов. В основном брали винтовки Мосина. Самое дешевое и безотказное оружие. Большое количество патронов.... Покупали и красные и белые. Для бизнеса нет окраски, ни национальной, ни расовой, ни какой-либо другой. Помнится, мое заведение пользовалось чертовской популярностью. В этот день торговлишка слабо шла, за два часа продал только одну винтовку какой-то капризной барышне. И вдруг подходит ко мне один человек и просит килограмма три героина. Я для облегчения взвешивания давно перевел все в килограммы. Фунт для меня английский дензнак, а никоим образом не мера веса... Ну я живенько ему взвешиваю на аптекарских весах и отсыпаю в мешочек. И узнаю вдруг в нем Керенского. Знаете, был главой Временного правительства. Он то меня не узнал. Помню, бежал он в женском платье, товарищ Сталин погнался было за ним, да не догнал. Коба всегда любил прекрасный пол. И сейчас, говорите, любит? Не знал, не знал, много силы еще в нем мужской.... Так о чем это я? Ах, да! Я Керенскому и говорю:"За мешочек придется платить отдельно, у меня не благотворительная лавка, будьте любезны десять целковых". Золотых, естественно целковых, другими словами царских червонцев. Он замешкался, видно на мешочек у него не хватало. Тем временем я насыпал ему вместо героина другого снадобья. Стрихнина пополам с крысиным мором. Чертовски смертельная, знаете-ли, штуковинка. Ядреная. На мешочек у него так и хватило. Я простил ему эту мелочь, вообще я ему уже все простил.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич совсем покончил с Временным правительством.

 

Помнится, давненько это было, я еще молодым был, но уже лысым, как сейчас. Было лето, шли мы с рабочим Ивановым лесом, у меня в руках был чемодан с двойным дном. На рабочем Иванове валенки с двойной подошвой. Надо было пройти кордон полиции и агентов царской охранки. Идем, мы значит, по сторонам поглядываем, и вдруг рабочий Иванов мне говорит, что за кустом неподалеку притаился агент царской охранки. У него идеальный нюх, помнится, был на подобные штуковины, чертовски идеальный. Я ему говорю, чтобы он шел потише и не кричал во все горло. Он положительно не умел говорить тихо. Я и опомниться не успел, как передо мной вырос агент царской охранки и с ним еще двое. "Показывайте документы",-потребовал он. Видимо, он не знал меня в лицо, что было несколько странно, тогда все знали меня в лицо. Ну я показал ему свои документы, он вроде как успокоился. "А кто это с вами идет, гражданин Иванов?",-спрашивает он у меня. В документах я был рабочим Ивановым. Я не стал долго думать и говорю: "Ленин, не знаете такого?". Он удивился и вытаскивает пистолет, значит. И не долго думая, стреляет. В рабочего Иванова. Мы ему потом памятник поставили. Что вы говорите, Сталин снес? Зачем это он. Враг народа был, тогда понятно..... Так, о чем это я? Ах, да! Я и говорю:"Этот проклятый Ленин одурманил меня и отнял валенки последние". Они сразу подобрели, и говорят, что валенки я могу взять обратно. В них была чрезвычайно ценная информация. Ценовая котировка некоторых акций на лондонской бирже. На этом дело и закончилось. Больше никто по дороге мне не попадался.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз ловко провел ищеек царской охранки.

 

Вспоминаю я, как на редкость долгонько не могли мы с меньшевиками договориться. А это было архиважно по тогдашним временам. Собрались мы на квартире и одного товарища, сидим, полемизируем. В комнатушке, знаете-ли, накурено, на столе несколько бутылок с сельтерской. У меньшевиков лидером был некий Мартов, человек крайне буржуазных взглядов. Подленький такой человечишко, казалось, отвернешься, а он всадит нож в спину по самую рукоятку. Я у него и спрашиваю:"Уважаемый оппонент, почему же вам не нравится теория марксизма, развитая мною?" Он мне и говорит:"Вот поэтому и не нравится, что вы ее развили и превратили черт знает во что!" Этим он оскорбил в моем лице многочисленную прослойку передовых рабочих и пролетариат. Я прямо взбесился весь. "Вы не правы, батенька, тысячу раз неправы!"-крикнул я ему в лицо. "Как вы можете надеятся на буржуазию и на глупенькую интеллегенцию? Она вас не вытащит из дыры самодержавия!" Он так спокойно мне и говорит:"А кто вам сказал, что самодержавие-дыра?" Этим он лишил меня дара речи. Ненадолго. "Вы страдаете политической слепотой, а я знаю одно средство от этой напасти",-хотел я помочь человеку, предложить свои сочинения в сорока томах, но он не понял меня. "Это вы политический прелюбодей, вашим именем только детей пугать!" Я всплеснул руками, так знаете ли, горестно. Не мог я понять этого человека. "Давайте объеденим наши силы в борьбе с самодержавием",-предложил я,-"Не будем глупцами". "У нас диаметрально различные взгляды буквально на все, начиная со старика Маркса." Когда я услышал эти идиотские гелертовские выверты, золотой перстень сам упал с моего пальца. А это плохой признак. Пришлось вступить в полемику товарищу Дзержинскому и прочим большевикам. Они чертовски хорошо были вооружены. Не только словарным запасом, батенька. Я тогда сделал все, что мог, но Мартов не внял голосу разума. Этот пошлый вонючий либерал еще долго кричал о правах человека....

Голос за кадром.

-Вот так сплачивалась наша великая партия.

 

В канун Нового Года ко мне пришла расчудесная мысль. Я решил встретить его вдали от опостылевшей Крупской, знаете, бывают такие моменты. Тем более, Новый Год приходит чаще, чем, ну сами понимаете, что.... Так, о чем это я? Ах, да. Позвал я Феликса Эдмундовича и Сталина. Тогда мы с ним в прекраснейших отношениях были. Встречали в Смольном. Помню, французское шампанское было ящиков десять, и вино грузинское, и водка импортная. Джин и виски. Ананасы всякие, абрикосы.... В стране тогда дьявольский голод был. Тяжелый наступал год. Немцы, война, знаете-ли. Захотелось немного расслабиться от работы. Приняли мы немного на грудь, как полагается. Феликс позвал девчонок. Из бывшего института благородных девиц. Пока они там разговаривали с ними, я рассматривал маузер Феликса. Я ведь не очень люблю женский пол. Особенно, когда немного постарел. Хороший был маузер, с чертовски точным боем. Я кликнул какого-то крестьянина и поставил ему на голову яблоко. Потом меня что-то отвлекло, что-то показывали по телевизору интересное. У нас была, помнится, спутниковая антенна. Вечерами показывали чертовски интересные вещи о жизни буржуазного общества. Пуля не попала в яблоко. Я позвал еще одного крестьянина, тут раздался какой-то визг, и я опять отвлекся. Знаете-ли, надоело все, не могу отдохнуть спокойно. Вспылил, перебесился весь от злости, пули в маузере быстро, помниться, кончились. Чертовски быстро. Несколько крестьян валялись на полу, видно очень устали стоять. Но потом ко мне присоединились мои лучшие друзья, пришли крестьяне, и Новый Год прошел чертовски весело.

Голос за кадром.

-Вот так веселился Владимир Ильич. Веселился и вам велел.

 

Вспоминается мне один случай, чертовски знаете-ли, занимательный. Перебирался я как-то по льду через Финский залив. Да шел не один, а с проводником. Проводника я нанял в одной конторе для отвода глаз, ведь Финский залив я знаю, как свои пять пальцев. Но враги то этого не знают. Не ваши пальцы, а мои, батенька. Я иду, значит впереди, ветер свищет, пурга, да еще темное время суток, ради конспирации. Ну думаю, положусь я на проводника, пусть агенты думают, что я до сих пор еще не знаю пути. Проводник идет, и знаете, так с хитринкой поглядывает на меня, ну я в ус не дую, иду себе за ним. И вдруг чувствую, проводник сворачивает не в ту сторону. Я и вида не подал, только пистолет нащупал в кармане пальто. Хороший был пистолет, добротный, ТТ. Целую кучу кирпичей, знаете-ли пробивает в щепки. Проводник чего-то вдруг споткнулся, упал. Я его там и оставил, нечего цацкаться со всякими сволочами. Прошел еще шагов десять, вылезает человек пять. Агенты царской охранки. Я сразу почуял. "Ну как,"- спрашивают-," прикончил Ленина?" Я и смекнул, что к чему, и киваю так утвердительно. Говорить-то мне нельзя, они бы сразу меня узнали по прононсу. А так метель ведь была, лица не видно. От радости они начали прыгать и громко кричать. И совершенно зря. Это скрыло звуки выстрелов.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич в очередной раз обвел вокруг пальца агентов царской охранки.

 

Надежда Константиновна чудные котлетки у меня готовит. А тут, как на грех случилась забастовка крестьян, мяса не стало. А мне чертовски захотелось котлеток. И вот пока армия подавляла восстание, собрался я на сафари. Знаете, есть такой вид охоты в африканских странах. Особенно на львов. Я узнал об этом из книги одного буржуазного писателя, и решил проверить всю прелесть этой охоты. Но писателя я раскритиковал в одной статье, которая вышла в "Правде". Чертовски красиво вскрыл скальпелем марксизма его идеалистическую, дрянную и склочную, судя по его книжонкам, натуру. Он пропагандировал идеи махизма, и это мне не понравилось. Выписал я из Англии "Лендровер", машинка такая, полноприводная, как раз для сафари. Стоит она сущую безделицу. Ружьишко у меня было, но для сафари оно было старовато. Пришлось сделать заказ на английский же "Ремингтон", помпового действия ружьецо, ведь наши дураки ничего не умеют делать. Передергиваешь помпу, патрон идет в патронник, стреляная гильза выбрасывается. Нажимаешь на спуск, кто-нибудь перестает шевелиться. Дьявольски просто и удобно. Шофером у меня был Феликс Эдмундович, мой старый друг. Прыгнули мы в машину, я в кузов, и приехали в одну деревеньку. Неподалеку от деревеньки крестьяне косили сено, к ним мы и поехали. По лесам-то особо не покатаешься на машине, даже с Феликсом, а по свежескошенным лугам так приятно ехать. Правда иногда под колеса попадались подстреленные крестьяне, но это сущая мелочь и пустое. У нас ведь нет львов, это архиплохо. Для крестьян. Из кузова открывался прекрасный обзор. "Ремингтон"-прекрасное ружьецо, знаете-ли, батенька. Не перегревается. Я еще несколько раз выезжал на сафари, но это чертовски утомительное и архидлинное занятие. По мне охота лучше. Многие потом стали подражать мне, особенно при крестьянских бунтах. Теперь Надежда Константиновна могла приготовить котлетки.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич решил свою продовольственную проблему.

 

Поехали мы как-то раз отнимать хлеб у кулаков. Я, Феликс Эдмундович и сознательные рабочие, человек сто, не больше, на броневиках. Препротивные людишки эти кулаки, доложу я вам. Действуют они так, вырывают ямы поглубже и зарывают туда хлебушек, чтобы никому не достался. И при этом думают, что до их уловок никто не дознается. Тупо, надо сказать, бессмысленно и жалко поступают, ведь в каждой деревне у нас были свои люди, передовой пролетариат, деревенская беднота, несправедливо угнетаемая кулаками. Приезжаем в один дворик,хороший дворик, по всему видать, что живут сытно. Хорошая, плотная изба, немного покосившаяся. Крыша почти до земли достает с одного края. Собака бегает по двору с костью в пасти. Думаю, сами хлебушек едят, а собаке кости. Стучусь в дверь. Она падает с петель. Ну думаю, крепко стукнул, переполнила ярость на кулаков этих проклятых. Захожу внутрь, никто мне не обрадовался, надо полагать, не признали вождя. Спрашиваю у главы семейства, где он прячет излишки хлеба. Он говорит, что ничего лишнего у него нет. Видимо, он не знал, что со мной приехал Дзержинский. Я уступил Феликсу место, и через десять минут кулак показывает, где прячет хлеб. Оказывается, он вырыл яму в огороде и закопал два мешка пшеницы. Ну мы мешки погрузили на экспроприированную у него же телегу и увезли, народ в Петрограде очень нуждался в хлебушке. А кулак этот, представляете, свалился в ту же яму. Как сейчас помню, стоит он на самом краю, метрах в пяти от ямы, и вдруг падает. И прямо в яму. Феликс Эдмундович пытался помочь ему, да так и не успел. Вот такая история, батенька.

Голос за кадром.

-Вот так Владимир Ильич и его доблестные соратники боролись за сытую жизнь.

 

Помню, отдыхал я как-то раз в Горках. Неплохое, доложу вам, местечко. Снегири всякие и так далее. Воздух, знаете-ли свеж и приятен. Было это после той скверной истории на заводе Михельсона. Да, скажу я вам, продают пистолеты с отравленными пулями кому попало.... Ну, да ладно. Иду я, значит по полю, кажись, там что-то росло, не то рожь, не то марихуана...., что-то я запамятовал. Денек погожий выдался, чертовски весело на душе, солнце греет. И представьте себе, из каких-то кустов высовывается архимерзкое крестьянское рыло и самым наглым образом кричит:"Как вы смеете ходить по моему участку и гадить! У меня семью кормить нечем, а всякие проклятые дачники ходят и топчут мой хлеб!" Я сразу и подумал насчет колхозов. Товарищ Сталин архимудро поступил.... Так я ему и говорю:"Ах, вы, проклятый собственник, после победы социалистической революции вождю мирового пролетариата и погулять по полю нельзя!" Тогда я еще был вождем. Мирового пролетариата. Чертовски опасная, знаете-ли, должность. А эта неумытая харя кричит:"Кто вы такой,чтобы блудить здесь и топтать мои посевы!?" Я сначала по рации остановил рабочего Сидорова, он, знаете-ли, стал со мною похаживать после того случая с проклятой эсеркой. А потом и говорю крестьянину так спокойно:"Закройте рот, дорогой товарищ, а то кишки простудите". И добавляю:"Ленин-моя фамилия, может слыхали?" Он сразу побледнел весь, затрясся, извиняться стал на коленях. Зрение, якобы у него плохое, не признал меня... Говорит, что, ему, печнику, и так жить не на что, а тут еще и хлеб топчут. Я ему и говорю, что давно мечтал о печурке, и приглашаю его ко мне подремонтировать старую печь. За деньги. Он от денег сразу отказался, но руки у него задрожали, так знаете-ли воровски. Пришли мы домой, тут меня из центра вызвали, на столе куча факсов, всем ответ надобен. Я отрядил в помощники печнику рабочего Сидорова. Признаться, печник мне сразу не понравился. Мелкий, паразитирующий на народном теле собственник. Об этом я и сказал рабочему Сидорову, так, для облегчения. Так, знаете-ли, сударь мой, вскользь. Через час рабочий Сидоров приходит ко мне в кабинет и говорит, что печника придавило кувалдой. Или упала она на него, я уж и не помню. И печную заслонку заклинило, и как на грех, откуда не возьмись, огонь.... Вот такая грустная история.

Голос за кадром.

-Владимир Ильич любил третьи руки.

 

Люблю, знаете-ли, вспомнить молодость, гимназические развеселые деньки. Надо сказать, гимназию я окончил с золотой медалью. Сижу я на уроке. Преподавали закон божий, наимерзейшая наука для любого атеиста. Я не нахожу ничего смешного в заигрывании с религией, но нахожу много мерзкого. И смотрю, один мальчик, его фамилия была Керенский, тот самый Керенский..... Мучает под партой птицу. Выдергивает перья. Мой разговор с ним кончился плачевно для меня. Злой поп посадил меня на горох, чертовски сильная штуковина горох. Еще тогда я подумал, что Керенский делает плохо, и высказал это вслух, но никому мои слова не понравились. Несправедливость царила жуткая. Я пришел домой, походил по канату в сарае, обдумывая план. Потом сделал уроки, ведь я был примерным мальчиком... Сказал, что сегодня получил десять пятерок, хотя было на самом деле тридцать.... Не хотел, чтобы мать от счастья заплакала. Отец обещал заехать в гимназию, проверить как там дела, и позвал играть в шахматы. Я обыграл его на втором ходу, чертовски занимательная была игра, сицилианская защита. Потом, значит, подхожу к Сашиному шкафчику, я знал, что у него есть наган. Не раз он говорил, что из этого нагана убьет царя... Никого не боялся старший брат. Беру наган и ухожу, но думаю, что звука выстрела все перепугаются, я ведь человек по натуре очень добрый. Навинтил глушитель, такая, знаете, длинная трубочка, и лег спать. На следующий день вижу, что плохой мальчик Керенский опять мучает птицу. Я тогда сравнил птицу с Россией, и представил, что будет, если Керенский и его сообщники будут делать то же самое с Россией. У меня уже тогда болела душа за нее,за ее будущее.... Ну так вот, вытаскиваю я наган и стреляю. И представьте себе казус, попадаю в птицу! Как на грех! Бес попутал, говорю себе. Конечно, переполох в классе и все такое.... Пуля пробила парту и угодила в кучу гороха. Я тогда сказал себе, что идти надо другим путем. У Саши была еще взрывчатка для царя.... На следующий день я подложил ее в парту Керенскому, он, представляете, опять мучал птицу! Но уже другую. Архиважно было избавить ее от мучений. Для взрывчатки я соорудил часовой механизм, мне чертовски легко давались такие штуки. И опять ерунда какая-то вышла. Как только по часам подходит к взрыву, Керенский перестает мучать птицу и смотрит на попа, который говорит что-то о заповедях... Не знаю, что случилось с взрывчаткой, но она не сработала, Саша написал из тюрьмы о каких-то запалах. А Сашу забрали за покушение на царя. Чертовски плохая история вышла. Не хватило им силы взрыва...

Голос за кадром.

-Владимир Ильич любил старшего брата.

 

Знаете Каплан? Противную эсерку? По глазам вижу, что нет, так я вам расскажу о ней. Дело началось еще в Париже. Надо было завязать знакомства в местной буржуазной среде, ну я и пошел на какую-то площадь, где и познакомился с ней. Все делалось для партии и для народа. Там много было таких как она, красиво одетые, пестро так, с ними легко знакомиться, ну это к слову... Отвел я ее на конспиративную квартиру, где мы целую ночь проговорили о делах. О судьбах России, о пролетариате. Я сразу понял, что она революционерка в душе и в одежде тоже.... Завязались у нас тесные рабочие сношения, однажды я привез ее в Россию. А тут чертовски неприятная история вышла. Крупская у меня дьявольски странная женщина, и от услуг Каплан пришлось отказаться. Все бы было хорошо, если бы не она. Приезжаем мы как-то раз на завод Михельсона агитировать массу. Рабочую. Чертовски передовые рабочие были на заводе Михельсона... Я так увлекся, что вышел из броневика, меня пытались удержать, но куда там. Я видел пытливые глаза рабочих и стремился рассказать им всю правду... Откуда нам было знать, что проклятые эсеры тоже приехали сюда агитировать за свою анархию. Ну мы с ними и столкнулись. Я лично беседовал с их лидером, неким Черновым. Крайне невежественные и темные взгляды были у него на положение в стране. Вообще, он был пустой, однобокий и скучный человечек. Слишком добренький для революции. Грязь, слякоть, подлый клеветник и жалкий авантюрист, впрочем, как и вся его неумытая орда. Я осветил ему некоторые вопросы при помощи маузера. Такие, знаете-ли, длинные вспышки пламени из ствола....., очень яркие. В словесной борьбе на меня было совершено покушение. Две ядовитые пули. Чертовски смертельная рана.... Если бы не добровольные доноры, то вы бы меня сейчас не видели. Доноров набрал рабочий Сидоров из эсеров.... Мы тогда победили, рабочие нам помогли, мы им сказали, что эсеры это преодетые жандармы... А стреляла Каплан, моя соратница, примкнувшая к эсерам. Представляете, как больно мне было от этого. Все-таки две пули, да еще отравленные.... Потом, на суде, я хотел простить ее, но масса не захотела. Как же я пойду против массы.

Голос за кадром.

-Ильич всегда делал то, что хотел народ.

 

После революции, наступил, знаете-ли, такой экстаз, всем было чертовски весело... Один я думал о трудном положении. Надо было что-то делать с беляками. Но народ как-то терпимо относился к белой сволочи, что было архиглупо по тем временам. Позвал я как-то раз Феликса и говорю ему, что не мешало бы объявить красный террор. Чертовски занимательная штуковина. Он весь проникся этой мыслью и посетовал, что не положение еще не слишком критическое. Вообще, дьявольски сообразительный, сейчас он показался мне размазней. Я сказал ему, что было бы хорошо, если где-нибудь что-нибудь случится. Что-нибудь такое разэтакое. Но, говорю, большевики неспособны на всякую дрянь и провокацию... На следующий день узнаю из газет, что "Аврору" захватили белые и обстреляли город. Много домов было порушено. При этом они решили жизни всех матросов. Белых было много, сотни три. Они высадились с геликоптеров. Странно все это, ведь "Аврора" чрезвычайно хорошо охранялась.... Но недосуг мне было заниматься расследованием этого дела. Я поручил его Дзержинскому, а сам выступил в прессе, где проклял обагривших по локоть в крови руки белых и прочие разномастые собрания... В том числе и Учредительное. Нельзя, сказал я, выражать на народе свое политическое недержание. И сказал, что большевики вынуждены в ответ на эту кровавую выходку белогвардейщины и иностранной военщины объявить по всей стране красный террор. Другого выхода, сказал я, они в моем лице не видят. Прежде всего в защиту передового слоя рабочих и мирового пролетариата. Террор чертовски помог нам исправить трудное положение.... Дело с захватом крейсера было вскоре раскрыто. Виновными оказались многие.....