Сашку разбудил стон, раздавшийся совсем рядом. Он испуганно вздрогнул, повернулся, и... сам застонал от неожиданной боли в животе, заставившей вспомнить события вчерашнего, как ему казалось, бесконечно длинного дня.

Три дня Нечаеву досаждала ноющая тупая боль в животе, и он сразу установил себе диагноз - отравление, как в том анекдоте - наверное что-то съел...

На четвертый день, поняв бесполезность процедур, самому себе прописанных: промывание желудка и клизму, в конец ослабевший, он решился зайти в заводской медпункт. Сестричка Валюша, уложив его на кушетку, путем нескольких приемов пальпации, категорично определила аппендицит и направила его в районную поликлинику на Слободке. Испугавшись за свою драгоценную жизнь, и судя по Валиному беспокойству, не без основания, Сашка дождался 135 автобус и старательно оберегая себя от пассажиров, не замечающих его болезненно сморщенную физиономию и как будто нарочно старавшихся сделать ему больно, доехал до такой желанной и знакомой по прошлому остановке "Базарчик", неподалеку от которой находилась районная поликлиника.

В поликлинике он совсем растерялся, когда его уложили на такую же стандартную, как и в медпункте кушетку, и взяв анализ крови, через часа полтора подтвердили диагноз заводской медсестры.

 

К вечеру, упавшего духом и телом Сашку после длительного турне почти по всем одесским клиникам из-за отсутствия мест, так как число жителей города летом утраивалось, а число койко-мест упрямо стремилось к константе, привезли в приемный покой знаменитой "еврейской" больницы на Молдаванке. В полутемном пропашем карболкой вестибюле, разделенном фанерными перегородками на отсеки он, всеми забытый, проваландался еще два томительных часа. За это время в приемный покой привезли троих пострадавших в автокатастрофе, одного из них сразу укатили на операцию, а соседа Сашки, за все время соседства не подавшего ни звука вынесли ногами вперед. Пульсирующая и пугающая боль в животе и, появившийся при виде крови и мертвеца, страх за свою так подорожавшую в последние часы жизнь, заставили его подняться и потребовать скорейшего решения своей участи. Уже в полубессознательном состоянии состоялось его переодевание и небрежное бритье лобка. Он пришел в себя на операционном столе. Медработники, негромко переговариваясь, готовили его к операции: привязывали запястья и лодыжки, а также делали местную анестезию. Боль постепенно отступала и Сашка воспрянул духом и даже заговорил с моложавой симпатичной сестрой, попросив более тщательно укрыть его гениталии, так как ему стыдно.

Стыдно, когда ничего не видно, - с лукавой усмешкой сказала та, все же тщательно подвернув простыню под бедра. Включили бестеневку, Сашка зажмурился от яркого света, а сестра промокнула холодную испарину, внезапно выступившую на Сашкином лбу.

Во время операции, которую проводил хирург Ковалев при участии двух молодых студентов-практикантов, Сашка чувствовал себя превосходно, тем более, что хирург отвлекал его внимание вопросами "за жизнь", а также пояснениями операции для старательно выслушивавших их, сосредоточенных практикантов.

Как будто оперировали не его, а совсем кого-то постороннего, он с интересом прислушивался к хрусту разрезаемых тканей и четким командам хирурга.

- Тебе будет больно во время операции два раза, - предупредил Василий Петрович, - когда вытащим твои кишки наружу, и когда будем возвращать их обратно. Терпи казак!

Действительно было так больно, что Сашка, как ни готовился к этому и решивший вытерпеть боль и показать какой он сильный духом, все же хоть и негромко, но закричал это неожиданное, знакомое по детским годам спасительное слово: - "Ма-а - ма-а!"

И еще ему было стыдно на вопрос хирурга признаться, почему в его кишках необычно много воды, но пришлось все-таки рассказать о своем дилетантском диагнозе: <что-то съел>.

- А вот виновник твоего несчастья, все же свидетельствует, что ты не что-то съел, а неосторожно ел, да и еще раньше два раза были приступы - вот они спайки, - показал Василий Петрович после операции злополучный набухший отросток, - еще час или два и он бы лопнул и натворил беды.. Повезло тебе казак.

Сашка теперь и сам знал, что всему причиной стали кедровые орешки, привезенные мамой Ларисы из далекого Забайкалья, которые он так и не научился щелкать. Вспомнил он и приступы в детстве, которые мама лечила средством от глистов.

После операции ему казалось, что опять про него забыли, но вот пришли санитары и укатили Сашку в двадцать шестую палату, где переложили на свободную койку. Дежурная сестра на просьбу пить, дала ему проглотить несколько таблеток, смазав влажным тампоном пересохшие и потрескавшиеся губы и поправив одеяло прошептала:

- Пока нельзя, миленький, потерпи до завтра. Усни дружок, тут и болеутоляющее и снотворное, наркоз-то проходит. Спокойной ночи.

 

И вот проснувшись то ли от чужого, то ли от своего стона, вспоминая вчерашний долгий день и превозмогая боль, Сашка начал помаленьку осваиваться. Попробовал повернуться на койке лицом к стене, затем на другой бок - было больно, но терпимо. Через два больших окна с открытыми форточками, затянутыми марлей, в палату с шелестом листьев, с далеким скрежетом трамвая, с дикими стонами горлиц вливалась свежесть летнего погожего утра. Пока Нечаев ворочался туда-сюда на своей койке, он успел в общих чертах рассмотреть палату. Шесть кроватей вмещалось в ней по три вдоль стен от двери до окон. Сашка лежал на второй от двери справа, а через широкий проход напротив сидел на койке сухонький старичок, обративший внимание на зашевелившегося Сашку.

- Молодой человек, - произнес он с одесским акцентом, заметив, что ночной пациент ожил и пытается освоиться, - чтоб Вы были здоровы, Вам вчера дважды повезло. Во-первых, Вас успешно прооперировал сам Ковалев, а во-вторых Вас поселили в знаменитую палату, где лежал Утесов.

- И, в-третьих, - пробасил его сосед от окна, - что здесь временно поселился Борис Аронович.

Начался процесс знакомства и уже после завтрака Сашка, с пятнадцати лет живший по общежитиям, был знаком со всеми пятью обитателями двадцать шестой и историями их болезней.

Борис Аронович, по его словам, имел классический геморрой. Сосед Б. А. Алексей - обладатель сочного баса и прооперированной язвы желудка, а другой его сосед Володя, человек примерно двадцати пяти лет после операции на горле лежали по левой стороне от входа. Сосед Сашки, расположившийся у двери, Валерка - общительный подросток после удаления аппендикса и сосед у окна - Дмитрий Иванович, старожил палаты с незаживающим швом после удаления грыжи и с незаживающей обидой на хирурга Ефимца, небрежно его заштопавшего, находились по правую руку от двери.

Новичок, как водится в среде общего обитания людей, является некоторое время чужеродным элементом в сложившемся коллективе, а значит объектом всевозможных розыгрышей и покупок, уровень которых соответствует интеллектуальному уровню коллектива и особенно его лидера.

С первых минут общения с обитателями палаты Сашка безошибочно определил, что в палате всеобщим авторитетом пользуется Алексей, крупного телосложения и приятной наружности человек, с располагающей к себе улыбкой.

- Ну что ж Саша, по уставу нашей палаты тебе предоставляется слово, - обратился он к Нечаеву, когда ходячие пациенты, а таковыми являлись все кроме новичка, вернувшись с завтрака, улеглись или уселись на свои кровати. Нечаев на цемзаводе был комсоргом цеха и, поднаторевший на анкетах, стал кратко и по существу излагать свои анкетные данные: год и место рождения, соцпроисхождение и т.д и т.п., но с недоумением заметил еле сдерживаемый смех "аборигенов". Не поняв причину происходящего, а смех уже звучал вполне откровенно, Сашка прервал свой рассказ, догадываясь, что купился.

- Саша, ты не на комсомольском собрании, а основной девиз нашей палаты - ни дня без анекдота, - подтвердил его догадку Алексей, - просим вступительный взнос.

- Понятно, и в таком случае анекдот на счет собраний, хотя не очень уверен в его свежести:

- Сам ври, но и другим врать не мешай - еще одна статья из нашего неписаного устава, и никто не должен даже показать вид, что он уже слышал это раньше, т.к. каждый может рассказать про одно и тоже в своей интерпретации - перебил его Дмитрий Иванович.

Саша любил анекдоты, но больше слушать, чем рассказывать, и как ни старался, помнил только особо ему понравившиеся. Один из них всплыл в его памяти.

 

- Как-то по инициативе Юнеско, - начал он, - решили провести мировой эксперимент на выживание и адаптацию на необитаемых островах людей определенной национальности. Остановились на англичанах, французах и русских. По три человека каждой национальности: двух мужчин и одну женщину поселили высадили на необитаемых островах сроком на один год. Через год инспекторское судно совершило обход островов.

На "британском" острове комиссия обнаружила выложенные из камня стены, разделяющие остров на три сектора, в которых совершенно автономно существовали оставленные годом ранее люди. На вопрос о таком обустройстве островной жизни англичане однозначно ответили, что при высадке их забыли познакомить.

"Французский" островок выглядел безлюдно и тоскливо. Экспертам предстала одинокая фигура убитой горем женщины, сквозь слезы рассказавшей о постигшей их остров драме. В первый же день, обуреваемые любовной страстью, оба месье погибли на дуэли.

И вот наконец авторитетная комиссия прибыла на остров высадки русской троицы. К удивлению экспертов, остров радовал взгляд возделанной нивой и аккуратно срубленной избушкой, из трубы которой курился легкий дымок. В избе "на всю катушку" функционировал самогонный аппарат, два мужика за столом, уставленном снедью, потягивая самогон, играли в карты.

- Где же ваша женщина? - обеспокоилась комиссия

- Какая женщина? - удивленно воскликнул один из них.

- Подожди, подожди, так это они про наш народ, - встрепенулся другой:

- Народ в поле. А у нас сейчас партийное собрание, решаем вопрос - кто сегодня вечером <работает с массой>.

По взрыву хохота в палате Сашка понял, что его дебют состоялся.

 

- Дядя Леша, теперь моя очередь, - нетерпеливо напомнил о своем существовании Валерка, - я про туалет расскажу.

И захлебываясь, и глотая от волнения слова, парнишка поведал историю о лесном туалете.

- Собралось как-то зверье на субботник и отгрохали они себе туалет, чтобы все было как у людей. А на следующий день ЧП лесного масштаба - разбито окно в новом туалете. Предводитель лесной братии Лев срочно созвал всех на собрание с конкретной повесткой дня: "Кто, когда и почему!?" Звери естественно не могли ослушаться, пришли расселись по пенькам и гадают. Потом заметили, что зайчишка дрожит больше чем обычно.

- Рассказывай косой, как случилось, - рыкнул сердито Лева.

- Виноват, Лев Тигрович, - залепетал, вконец окосевший от страха, Заяц, - заскочил, значит, утром пописать, а рядом товарищ Волк справлял большую нужду.

- Линяешь косой? - спрашивает.

- Ни как нет, - говорю.

Тут он меня использовал и небрежно в окошко выбросил.

Лев сделал соответствующее внушение и приказал виновнику застеклить окошко, а на следующий день история повторилась.

Опять собрание и опять Зайца трясет как осиновый лист.

- Ну ты достал меня Заяц, что случилось на этот раз? - грозно спросил Председатель.

- Простите товарищ Председатель, простите дорогие товарищи звери, черт попутал, - заверещал Зайчишка, - устроился я сегодня аккуратненько, слышу кто-то рядом пыхтит. Присмотрелся - это Ежик скрючился.

- Ты линяешь Ежик? - спросил я его.

- Нет, - говорит.

Вот я его и использовал, а дальше не помню, как в окно выскочил.

 

В палату с ведром и шваброй зашла нянечка, тетя Клава, и загнала всех на кровати.

Сашка, несмотря на то, что со вчерашнего дня ничего не пил, почувствовал острую необходимость опорожнить мочевой пузырь. Он вполголоса посоветовался со своим соседом Дмитрием Ивановичем, который предложил у тети Клавы попросить утку или же туго перевязать шов полотенцем и пройти в туалет самостоятельно. Так как Нечаеву первый способ и предмет больничного обихода не был знаком и в то же время стесняясь малознакомых людей и боясь оконфузиться, он выбрал второй и, тихонько ступая, благополучно сходил в туалет.

При входе в палату он нос к носу столкнулся с Ковалевым.

- Это что еще такое, - возмутился доктор, - как ты посмел, казак? Только полсуток прошло, как тебя заштопал. Что за безрассудное "геройство"? А, впрочем, молодец.

Осмотрев его и произведя необходимые указания дежурной сестре Оксане, он пожелал всем быстрого выздоровления и ушел домой, так как его смена давно закончилась.

Через некоторое время в палату вбежала разгневанная Оксана, которая, и по всей видимости взаимно, была неравнодушна к Володе.

- Ну как тебе не стыдно, - еле сдерживая себя в рамках приличия, выговаривала она ему, - он же еще ребенок, я чуть не упала, когда он попросил стакан:

- Да перестань Оксана, и марганцовка и менструация, что на вид, что на запах одинаково противны. И пошутить нельзя. Ты бы послушала разглагольствования этого салаги о своих несуществующих победах над женским полом.

Тут со стаканом раствора марганцовки вошел, ничего не подозревающий Валерка.

- Володя, чего это она рассердилась, пришлось самому сделать. Посмотри не крепко ли будет, - сказал он, поставив стакан на Володину тумбочку.

Палата так и взорвалась от хохота, смеялась даже Оксана, вытирая выступившие слезы.

 

На следующий день Валерка, перехватив тихохода Нечаева на перекуре в туалете с упорным любопытством консультировался, чем отличается марганцовка от менструации.

- Валера, - спросил Володя, снующего вдоль и поперек палаты парня, - ты хорошо плаваешь?

- Обижаете, я ж на море вырос и ныряю лучше всех в классе. Знаете каких мидий снимал на банках за семнадцатой станцией?

- Так вот, такой же ловкий и бесстрашный парнишка спас однажды тонувшего перед волнорезом еврейского мальчика и, естественно не афишируя свою личность, скромненько ушел с пляжа.

Через день в "Вечерней Одессе" объявление:

- "Человека спасшего мальчика Леву Додика на пляже "Аркадия" просят зайти по нижеуказанному адресу".

Спаситель-студент, существовавший на скромную сорокарублевую стипендию, естественно обрадовался, надеясь на вознаграждение от благодарных родителей или в крайнем случае на "халявный" обед. После лекций в Политехе, не заходя в общежитие, он оказался на лестничной клетке по нижеуказанному адресу и волнуясь нажал кнопку звонка. Приоткрыв дверь, дородная матрона спросила, что ему надо?

- Я по объявлению в "Вечерке", - произнес наш спаситель.

- Муня, иди скорее сюда, - обрадовано крикнула женщина вглубь квартиры, из открытой двери которой так ароматно запахло жареной кефалью и чесночным соусом.

- Так это Вы спасли нашего Левика? - поинтересовался Муня, выходя на площадку и подтягивая сползающие с огромного живота <семейные> трусы.

- Я, - ответил студент, краснея от смущения и глотая слюну от голода.

- А кепочка где? - Воскликнула в один голос чета Додиков.

 

На следующий день дремавшего лицом к стене Сашку разбудил, раздавшийся над его ухом до боли знакомый с легкой хрипотцой курильщика женский голос, который он пытался и не мог забыть:

- Ну ты и задал мне работу, Саша. Я все больницы объехала, пока разыскала тебя.

- Ты зачем пришла Лариса? - тихо прошептал, повернувшись к ней и увернувшись от ее губ Сашка.

- Да вот, принесла тебе бульончик, сок:, - делая вид, что не услышала вопрос, бодрым голосом продолжала Лариса, выставляя принесенные баночки на его тумбочку.

- Спасибо, и извини, что не позвонил на работу, думал в медпункте знают мое место пребывания, - громко произнес Нечаев, заметив взгляды соседей, внимание которых не могло не могло не привлечь появление в палате молодой женщины, - ты позвони потом Подгорному или мастеру.

Лариса была привлекательной особой невысокого роста с ладно скроенной фигурой. Большие зеленые глаза, матовая кожа лица и пышные рыжие от природы волосы, маленький рот с пухлыми губками придавали ей загадочность. Этот загадочный томный взгляд в одночасье перевернул Сашкину душу. Все произошло как-то внезапно. Его неожиданный и для нее и для себя звонок к ней на мельницу, ее приход и поцелуй с порога. И свидание, назначенное на ее квартире. Цветы, шампанское, а затем бутылка водки, за которой она его послала прямо с порога в магазин в доме напротив. Ночь, проведенная у нее, была бурной и не без фантазий. Утром его разбудили слова: "Не пора ли и честь знать". И осталась на несколько месяцев не разобранной сиротливая Сашкина кровать в общежитии. За эти месяцы он уговорил Лору сменить пыльную и вредную работу оператора цементных мельниц на должность завхоза детского садика за квартал от дома, в котором воспитывалась ее чудесная двухлетняя дочурка Маринка.

Сашка слишком поздно понял, что Лора как и ее покойный муж Витя Завьялов, работавший в одном цеху с ней сменным мастером, была, если сказать помягче, неравнодушна к алкоголю. В те "застойные" годы пристрастие к алкоголю именовали вредной привычкой, а не болезнью и "боролись" с ней довольно безуспешно, как впрочем и в любые времена. В народе на непьющих смотрели, как на больных или пьющих при закрытых дверях, пьяных же жалели и говорили, что, дескать, с каждым может такое случиться. Постоянные застолья по любому поводу в доме Ларисы, будь то чей-то день рождения, поминки, дни получки чуть не сделали алкоголиком и самого Сашку. Осмыслив происходящее, он пытался вытащить Ларису из этого хмельного состояния. Напомнив, что от пьянства погиб в возрасте двадцати пяти лет ее муж, способный специалист Завьялов, он старался уговорить прекратить пьянки и зажить трезвой жизнью, заниматься воспитанием дочки и повышением своего, как тогда говорили, общеобразовательно-культурного уровня. В дни ее прозрения они с удовольствием слушали оперу, смотрели балет, старались попасть на все новые спектакли одесских театров, а их в Одессе не мало. Эти вечера Нечаев считал самыми прекрасными из прожитых в жизни. Но это состояние не бывало длительным и всегда заканчивалось безобразно. Только тот, кто имел несчастье жить с алкоголиком или самому испытать это пагубное пристрастие, знает сколько душевных и физических сил требуется для преодоления этой зависимости. Тем более, что алкоголик никогда не считает себя больным. Сашку не покидала надежда вытащить Лору из этого омута, ему казалось, что с приездом ее матери все наладится. Антонина Ивановна, еще крепкая даурская казачка погостив у дочери две недели, не выдержала шума большого города и уехала восвояси. Сашкины опасения показались ей напрасными, мол очень любила своего покойного мужа, горюет. Может быть Сашкины потуги и достигли бы положительного результата, если бы не обнаружил однажды после вечерней смены в постели рядом с пьяной Ларисой брата заведующей садика, Алика Карапетяна. Заплаканная Маринка уснула рядом с ними в кресле, обняв своего плюшевого медвежонка.

И вот теперь эта женщина сидит рядом и сыплет соль на еще кровоточащую душу Сашки. Это было свыше его сил. Сашка осторожно поднялся, нашарил под кроватью туфли и стараясь быть вежливым взял ее под руку:

- Давай выйдем отсюда поскорей.

На лестничной площадке они остановились и посмотрели друг другу в глаза. Они оба понимали, что на их прошлой жизни поставлен крест и это свидание будет последним.

- Прости, меня непутевую, так мне и надо, - не выдержав, отвела взгляд Лариса, - но я тебе обещаю, что пить брошу. Тебе не придется переживать за Маринку, ей не будет стыдно за меня.

- Прости и ты меня, но если бы это произошло раньше: Живите счастливо, ты еще молода и красива. - Сказал Нечаев, и, не оглядываясь, ушел в свою палату.

 

В палате же происходило очередное "явление двуликого ануса". Так называл это, проводимое еженедельно профессором одесского медина Нудельманом Йосифом Соломоновичем для студентов специализировавшихся на хирурга, зрелище Борис Аронович, главное действующее лицо или с его же слов "главная действующая жопа". Находясь в коленно-локтевой позе и укрытый специальной накидкой, а попросту простыней с проделанной в ней дыркой, Борис Аронович обратился к аудитории во главе с профессором обследовавшим его "классический геморрой":

- Дорогой профессор и вы, уважаемые ученики Гиппократа, я и мой многострадальный анус счастливы послужить отечественной медицине, но будем счастливы вдвойне, если вы нас вылечите и избавите от этой треклятой шишки.

В ответ по окончанию исследования, сопровождавшегося введением в прямую кишку смотровой трубки, в простонародье называемой "телевизором", профессор выразил чувство глубокой признательности Борису Ароновичу, пообещал скорую операцию и увел свою аудиторию мыть руки.

Услышав обнадеживающую весть о предстоящей операции главное действующее лицо к случаю поведало историю об одной "хирургической" ошибке из жизни "еврейского казачества".

Обратился как-то к раввину с просьбой о помощи многодетный Абрам:

- Помоги, раббе, нет сил и средств, а жена не унимается - каждый год рожает. Что бедному еврею делать?

Открыл раввин талмуд, полистал его и вычитал:

- Если один еврей жалуется на то, что его жена рожает каждый год, надо еврею вырезать одно бейцо.

Вырезали бедному Абраму одно бейцо.

На следующий год Абрам снова приходит с жалобой, мол не помогло и снова родила Сара. Раввин опять обратился за помощью к священной иудейской книге и нашел ответ на вопрос, что же все таки делать:

- Если еврей жалуется на то, что жена родила после того как ему вырезали одно бейцо, следует еврею вырезать и второе бейцо.

Через год совсем невероятное - Сара родила двойню. Бедный Абрам сам не свой идет к раввину за советом. Долго листал раввин талмуд, но в конце концов нашел мудрый совет:

- Если еврей жалуется на то, что его жена рожает каждый год и еврею вырезали оба бейца, а жена родила двойню, значит, не тому еврею резали бейца.

 

Счастливый Валерка раздавал съестное содержимое своей тумбочки - сегодня он будет обедать дома. Попрощавшись со обитателями палаты и медперсоналом он попросил Алексея:

- Ну пожалуйста, дядя Леша, расскажите что-нибудь на дорожку.

- Чтож, присядем друзья. Садитесь поближе и ты Зоечка присаживайся, хватит вертеться, - усадил Алексей такую же непоседливую, как и ее старший брат, каждый день навещавшую его в больнице сестренку Валерки и начал попутную историю.

После знакомства с парижскими достопримечательностями мистер Джонсон удобно расположился в одном уютном ресторанчике на Елисейских полях. Сделав заказ и закурив "гавану", он окинул взглядом небольшой зал ресторана. В этот предвечерний час посетителей было совсем мало. За соседним столиком что-то степенно обсуждала за чашкой кофе пожилая, по всей видимости, супружеская пара. А через зал напротив стола англичанина, закинув ногу на ногу, с сигаретой в руке сидела молоденькая блондинка. Мистер Джонсон, в силу сложившихся семейных обстоятельств, путешествовал по Франции один и в первый раз в свои тридцать пять лет был в Париже. Ничто не омрачало безоблачное настроение жителя туманного Альбиона, решившего отдохнуть от повседневной и скучноватой жизни банковского служащего и по возможности развлечься и он, уловив пристальный взгляд молодой особы из-за столика напротив, приветливо улыбнулся ей в ответ.

Девушка, подозвав гарсона, что-то торопливо написала на листке и, кокетливо послав воздушный поцелуй разочарованному Джонсону, походкой модели покинула зал. Гарсон передал записку от только что ушедшей молодой дамы мистеру Джонсону. Тот ни слова не понимающий по-французски попросил официанта перевести содержимое письма, предвкушая приятное знакомство. Официант, прочитав записку, побледнел, оглянулся по сторонам и попросил мистера пересесть за другой столик, отказавшись принести заказанные устрицы и вино. Возмущенный англичанин позвал хозяина ресторанчика, требуя объяснений. Низенький, с усиками под Чарли Чаплина, хозяин извинился и попытался уладить конфликт, но прочитав записку, попросил готового взорваться от бешенства мистера Джонсона покинуть его ресторан. Через несколько минут голодный и расстроенный, но желающий получить удовлетворение английский турист входил в парижскую мэрию. Приветливо выслушав жалобу, мэр попросил предъявить записку, посланную таинственной незнакомкой. Прочитав ее, мэр закашлялся и, отводя смущенный взгляд, потребовал от незадачливого путешественника в течение трех часов покинуть Париж. Благо, что дело происходило в столице, возмущенный мистер Джонсон тут же прикатил в британское посольство. Посол, строгий седой господин, ознакомившись с загадочным листком, извинился перед своим соотечественником и, намекая на какое-то таинственное осложнение текущей международной обстановки, попросил его прервать путешествие по Франции и отбыть восвояси. Раздосадованный, но не желающий больше испытывать судьбу, в сопровождении сотрудника посольства мистер Джонсон был отправлен первым же пароходом на родину. На следующий день он в своей лондонской квартире за чашкой чая рассказывал жене о неудавшемся турне.

- Милый, - попросила миссис Джонсон своего уважаемого супруга, - покажи-ка мне эту злосчастную бумажку, как ни как я уже десять лет преподаю французский в колледже и надеюсь, что смогу тебе помочь разобраться в этой мерзкой истории. Мистер Джонсон с пристрастием осмотрел содержимое карманов, кейса и чемоданов, но листка из записной книжки француженки исписанного каллиграфическим почерком, нигде не нашел как будто его вовсе не существовало в природе:

 

- Не переживай, Александр, это не сложно и, главное, почти не больно, - успокоил Дмитрий Иванович несколько взволнованного предстоящей экзекуцией - снятием швов со своего заживающего послеоперационного рубца Сашку. - Это у меня не зарастает, наверное, чем-то обожгли при операции, а у тебя срослось прекрасно. У Ковалева таких досадных мелочей не бывает. Он и Ефимец, как говорят в Одессе - две больших разницы. Вот одна история про врача по случаю.

- Это про того хирурга, что ножницы зашил в животе? - Спросил Володя.

- А вот послушайте, что случилось с одним моим знакомым, пусть будет, Василием, который возвращался из командировки по рекламации.

В скором поезде № 23 Москва-Одесса познакомился Василий, работник нашего завода "Кинап" с прехорошенькой студенткой, после удачной сессии направляющейся к родителям в Одессу на каникулы. После посещения вагона-ресторана они поняли, что им не хватает отдельного купе. В переполненном поезде в разгар курортно-отпускного сезона такой вариант им не светил. Но девчонка была себе на уме.

- Вот что, Вася, - говорит она ему, - Ты кем работаешь, наладчиком, лечишь киноаппаратуру? Придется тебе на время стать доктором. Как только я зайду в свое купе, сделаю вид, что у меня колики в животе. А ты в это время покрутись недалеко в коридоре.

Как договорились, так и сделали. Через некоторое время наша "актриса" начала стонать и закатывать глаза, корчиться и хвататься руками за живот так естественно, что соседи перепугались не на шутку. Кто предлагает воду, кто прилечь, кто таблетку анальгина и естественно пошли искать врача. А "врач" тут как тут. Заскочил к себе, захватил свою сумку с инструментами и быстро направился в купе с пострадавшей, уложил девушку на нижнюю полку, пощупал пульс и попросил попутчиков удалиться на время осмотра больной, закрыв дверь на защелку. Взволнованные пассажиры толпились в коридоре перед закрытым купе, слушая непрекращающиеся стоны и благодаря судьбу, что врач оказался в поезде да и совсем кстати в их вагоне. Минут через десять стоны прекратились, а еще через пару минут вышел Вася и успокоил пассажиров:

- С больной все в порядке, пришлось сделать укольчик, теперь ей необходим покой и отдых. Если приступ повторится, позовите меня, сделаем повторную инъекцию. Пассажиры стали расходиться по своим местам, а один почтенный старичок, поманив пальцем новоиспеченного "доктора" и тихонько сделал ему замечание:

- Эх ты, Склифосовский, застегни ширинку шприц простудишь!

Прошло много лет с тех пор как Сашка покинул "еврейскую" больницу, но на всю жизнь в памяти осталась и 26 палата, и ее пациенты, доказавшие на деле великую силу "смехотерапии". А годы, прожитые в Одессе, в этом никогда не унывающем и незабываемом городе считает он самыми яркими и счастливыми в своей жизни.