Записки капли

Часть 1. Снег.

Я летела…

Я летела, задыхаясь. Кружась и переворачиваясь, смеясь и плача от осознания собственного бессилия. Я летела сквозь время и пространство, сквозь пыль столетий, сквозь историю.

Холод. Адский, неземной холод. Собачий… Так, кажется, говорят?

Ветер, высота. Я пила эту высоту, пила ветер, пила скорость. Жадно вбирала каждым атомом своего аморфного тела.

Нас миллионы, миллиарды… Таких, как я, но не таких… Как это может быть? Как можно быть одновременно одинаково безликими и полярно непохожими друг на друга?

Порыв. Ветер склеивал нас в одно целое. Бесконечное групповое изнасилование, танец обнажённых разгорячённых тел в обжигающе холодном воздухе.

Комки нервов, желаний, похоти, снов… Всего. Всего земного, такого простого, такого обычного, недельно-будничного.

 

Я летела…

Ледяным слепком души, прижимаясь к другим, отделяясь от них и снова сталкиваясь. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Боже, от этой канители переворачивается мир. Слегка подташнивает… Чуть-чуть.

Я боюсь. Безумно боюсь этой лихорадочной свистопляски. Я боюсь потери контроля над собой, боюсь, что меня окончательно затянет в чёрную, чёртову дыру ветрено-облачной круговерти. Боюсь потери ощущения реальности.

Земля… Небо… Небо… Земля… Может, я всё выдумала? Или воспринимаю неадекватно? Вон у моей соседки, притиснутой ко мне потоком воздуха, блаженство читается во всём теле. И та довольна, и та, и та.. Все бьются во всепоглощающем огненном оргазме, все кричат от сладкой боли, все свободны и безумны… Вот именно БЕЗ УМНЫ. А я? Зачем я думаю? Зачем не растворяюсь в этом стаде мазохистов? Я же как все! Или нет? Тогда кто?..

АААААААААаааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!

Удар. Взрыв. Земля. Я вывернута наизнанку, разломана, разрушена, смята. Смята потоком однородной массы. Индивидов? Индивидуумов?

Прощай, жизнь. Прощай, смерть. Я не в вас. Я вне вас. Бесконечна. Как Вселенная, как Время, как последовательность…

 

Часть 2. Дождь.

Я снова падаю…

Все мы падаем. Этакой стайкой, дарующей жизнь всему живому. Весело разбиваемся вдребезги. О рубероидные и черепичные крыши домов, о листья-зонтики деревьев, о грязно-жирную землю… Бьёмся насмерть, передавая своё дыхание дальше совершенно посторонним предметам…

Я снова падаю…

Мы падаем…

Безумно, безудержно. Опять вихри, опять бесконечные оргазмы сталкивающихся тел — один за одним. Прогрессия…

Ещё! Сильнее! Ближе!

Свет… Солнце перечеркнуло наш нестройный строй, выдернуло, бесстыдно оголило брачные игры отдельных капель…

Это днём. Это слепой дождь. Не правда! Мы… Мы же всё видим! Мы живы! Живее всего на свете, это мы источник жизни! Боги! Разве боги бывают слепыми?

Ночью… Ночью меня не видно. Всех нас не видно. Тем заметнее бесконечное падение, глухие удары. Тысячи, миллионы умираний в минуту. Тысячи, миллионы возрождений в час…

 

И опять полёт…

Я очень старая. Я пропиталась дыханием городов, фабрик, пропустила через себя сточные воды — всю злобу и бесполезность мира.

Но приходит день, и я снова чиста, ангелом поднимаюсь наверх и встречаюсь с такими же ангелоподобными каплями. Чтобы однажды снова совершить безудержное падение — мою тропу войны.

 

Я ненавижу свою работу. Я слишком стара для этих смертельных танцев.

Вот, например, озеро. Там своё стадо. Хорошо бы снова и снова попадать туда. Там бездействие, сон, слабость… Никто никуда не торопится. Это наш санаторий. Дом отдыха разбитых капель.

Облака… Чистилище. Ожидание… Вот! теперь! сейчас! Вместе, ближе, ещё ближе! Больше огня, страсти!

ИИИииииии… Понеслись!

Опять. Снова и снова… Лавиной… Нет! Мы рвёмся наружу из облаков-тюрем, чтобы разбиться.

Часть 3. Капля любви в бочке жизни.

 

Сейчас чудесный момент. Ночь. Такие ночи ласково обнимают, шепчут, тоскуют, записывая в самый затаённый уголок подсознания свои ритмы.

В одну из таких ночей я, древняя капля, впервые влюбилась. Нет, раньше всё было не так. Пустое слияние тел в порывах страстного ветра… Ветер сводил, слеплял и он же не давал опомниться, разнося на безнадёжные расстояния для того, чтобы больше никогда не встретились эти два опустошённых тела.

А в этот раз… Вместо того, чтобы просто, молча меня изнасиловать, мой партнёр попросил разрешения. Невиданно! Неужели… Неужели он тоже ДУМАЕТ??? Он спросил, как мне нравится погода… Достаточна ли скорость ветра… Не больно ли он прикасается ко мне… Не надоедает ли…

И я… Я оттаяла… Было очень холодно, но я текучей вспышкой неслыханной любви обняла Его, растворялась в Нём, заполняла Им всю себя, — все пустоты, выеденные временем, изъеденные ржавчиной несвободы, отмершие за ненадобностью в процессе адски бесконечных перевоплощений…

Я вцепилась в Него, прирастала к Его телу — только бы этот стервозный ветер не разорвал, а если бы и разорвал, то вместе со мной. Я перестала жалеть себя. Меня уже не существовало… Были МЫ. МЫ…

Я разрешила… Сказала Да, хотя Он и не требовал от меня ничего… Впервые бешеное падение было мне подмогой, впервые я по своей воле пила рвущийся воздух, впервые чувствовала бесконечные огненные вспышки блаженства, разлитые во всех и во мне… Звень нервов, неконтролируемые крики… Боже, никто ведь и представить себе не может, сколько разврата таится в одной-единственной капле!..

 

Конец я уже плохо помнила… Череда волн наслаждения, гамма эмоций, ноты любви и боли… И слабость — резко, внезапно, отчуждённо…

 

Я очнулась, когда солнце слегка тронуло меня, зацепив своей золотой рукой. Вокруг были сотни, миллионы таких же тел… Кто спал, отдыхая от стихийной оргии, кто просто лежал, готовясь раствориться в переливающемся свете воздуха…

И опять все были вместе. Толпой. Сообществом. Братством. Семьёй? И… Я была одна. ЕГО рядом не было. Расставание по-английски. Без упрёков, объяснений, слёз. Без слёз? Конечно. Разве каплям позволено плакать? Слёзы — вода. Капли — вода. Если плакать, то выворачиваться наизнанку?

 

Вот и всё. Встретиться вновь — шанс небольшой. Ничтожный. Один из миллиона? Миллиарда? Триллиона? Сколько нас, капель, в этой Вселенной? Сколько километров воздуха, земли, воды, в которых можно потеряться, спрятаться, отжениться?..

Вот и всё… радость воспоминаний, тупая боль разлуки, последняя любовь, — всё моё. Лишь моё. Только моё. Этого у меня не отнять разлучнику-ветру и палящему солнцу. Это глубоко, так глубоко, что голова кружится… Кружится, повторяя, прокручивая наш безумный дождь, дождь любви…

 

Люди! Знаете ли вы, что на вас каждый день льётся дождь любви? Знаете ли, сколько боли несёт в себе каждая капля? Сколько душ разбивается ежесекундно о ваши плечи, зонты, стены, парапеты, тротуары, машины?..

Это тоже могло бы быть вашим. Стоит только захотеть. Открыть сердце дождю любви, дождю счастья и наслаждения… Это ведь так просто!

 

Нет, вы не можете… Жизнь — мимо. Смерть — врозь. Вы не умеете растворяться, пасуете, становитесь тряпками… Тихим, отупело безмолвствующим Домом отдыха разбитых капель…

 

Вместо эпилога. Живые капли.

Если подумать,

Совсем немного подумать,

То капли живые,

Капли как люди,

И у каждой своё

Собственное имя:

Катя, Даша, Мария…

И если мы будем

Уважительно относиться

К каплям,

К маленьким каплям,

То нам простится

Довольно многое.

Вернётся сторицей

Прямая дорога,

Дорога-птица.

И капля — птица —

Она же летает!

Значит, живая,

Как и люди.

Капля растворится,

О ней забудут.

Так и бывает…

А жаль.

 

Розы цвета рассвета

 

 

— Подари мне розы цвета рассвета, — она умоляюще посмотрела на него.

— Зачем? — он слегка приподнял правую бровь. — Что ты с ними будешь делать?

— Я их буду любить, — прошептала она.

— Как меня? — усмехнулся он.

— Нет. Как нас обоих. Ты — шипы. Я — лепестки. А всё вместе — роза цвета рассвета.

— Что же это за цвет такой? — он бросил заинтересованный взгляд в её сторону.

— Море… Ты любишь море? Оно такое живое и искреннее. Особенно утром, когда ещё нет солнца, но его присутствие уже выдаёт ласковая полоска над горизонтом, разграничивающая две стихии… Розы цвета рассвета именно такие. Наивно-искренние. — Она подняла глаза вверх.

— Ты знаешь, что в те моменты, когда мечтаешь, ты похожа на кающуюся Марию Магдалену? — мягко спросил он.

— Откуда же мне знать? Я об этом не думала…

— И не надо. Лучше подумай о том, что будет с нежными лепестками через пару-тройку дней, — он попытался вернуть её из тех далей, где было море и тёплый рассвет.

— Это не важно. Они изменят вид, но это не поменяет их сущности, — она нисколько не смутилась. — Мы станем такими же, только у нас другое временнОе измерение.

— И ты будешь любить их увядшими и сморщенными? — всё ещё сопротивлялся он.

— Да. — Она посмотрела ему прямо в глаза.

Повисло долгое и неловкое молчание. Она была где-то далеко, за тысячи световых лет от него, хотя тело её находилось на расстоянии вытянутой руки. Ему неожиданно стало тепло и ласково. Вначале он не понял, откуда пришло это чувство. Потом глаза против его воли потупились, и ватный язык прохрипел:

— Хочешь, я подарю тебе розы цвета рассвета?

 

Like life

 

 

…В те минуты, когда она умирала, всегда в памяти всплывало его лицо — ласково-обиженное с чистыми-чистыми глазами. Ей хотелось крикнуть: «Меня никто не любит!», но это лицо её молча укоряло. Ей хотелось заплакать: «Я никому не нужна…», но не могла обмануть его. Иногда она думала, что по-настоящему её любил только он. Один человек из нескольких планетарных миллиардов людей… Мало. Хотя почему же мало? Мало относительно чего? В двоичной системе, разграничивающей мир напополам, там, где не существует других цифр, единица кажется существеннее нуля.

…Это было пару месяцев назад. Или три. Не важно. Для неё тогда мир начал опрокидываться навзничь и биться в истерике. Она впервые стояла оглушённая тихим телефонным голосом посреди улицы и пыталась на ветру прикурить от спички. Может быть, тогда она поняла, что её не любил никогда этот вальяжный голос? Что она нужна лишь тому, которого по своей глупости давно потеряла?

…Давно. Его не было уже давно. Она не знала, где он. За неё все боялись, потому что она умирала. Просто так, беспричинно. Пыталась кричать, просить о помощи, стучаться во все двери подряд, но за тонкими, чутко слушающими, притаившимися стенами была лишь тишина. Каждый предпочитал, чтобы его не отвлекали от собственного мазохизма. Сочувствие немодно. Сочувствие глупо.

…Сочувствие нужно. Но его не было. Она почти умерла, когда в воспалённой голове быстро начала пульсировать, разрастаясь на глазах, мысль: «Господи, что же я делаю?» Неожиданно нашёлся смысл жизни. И вместе с ним белая мёртвая зима разложилась на тысячи живых красок и звуков. Она открылась миру. Мир послушно вошёл в неё, и сам открылся ей.

…А спустя три дня позвонил он. Он был пьян и кричал, что любит её. Она просила говорить тише и счастливо улыбалась…