Мы все были людьми интеллектуальных, можно сказать элитных профессий: я, к примеру, бухал кочегаром в угольной котельной, Арон — сторожем на заводе имени Воровского развращался сказками о буржуазной сладкой жизни посредством приёмника «Океан», умевшего ловить «Би-Би-Си», а Алик занимался чем-то таким для меня недоступным и таинственным до сих пор, поскольку имел сценический псевдоним Аборт-механик, хотя учился в Горном. Но выше всех на социальной лестнице укрепился Игорь Владимирович Корнилов, нырявший по унитазам гостиницы «Большой Урал» в качестве слесаря-сантехника, его начальльство ценило и даже выделило, ублажая, служебное помещение для жилья в восемь квадратов. А это вам — не харей брякать, сами понимаете. Но Корнилов не кичился, не зазнавался перед нами, ведь мы музицировали в одной команде, как это тогда называлось — вокально-инструментальном ансамбле, и он позволял именовать себя просто — Кур. А когда мы его очень просили, то, отбросив ложный стыд и забыв о гегемоническом статусе, он выбегал на сцену в рваных семейных трусах, чтобы привлечь симпатии зрителей или, хотя бы, зрительниц к нашему коллективу. Такой это был скромный, стеснительный юноша.

Впрочем, почему я говорю «был»? Он и сейчас есть. Правда в должности опустился до главного бухгалтера в солидненькой строительной конторке. Что поделаешь — выкинула его злая судьба из передового пролетарского класса в слабенькую рябистую прослойку служащих, эх!

Я ему иногда говорю: «Какой из тебя на фиг финансовый клерк? На себя посмотри — ты же по сцене в трусах прыгал!»

У меня вот, к примеру, есть котяра Мындр, невский маскарадный колор-пойнт, правда, без паспорта, ибо его на Уралмаше стырили; так все его кошачьи понты — пушистая шерсть, оригинальный сиамский окрас, голубые глаза и т. д. сами собой подразумевают этакого разжиревшего на деликатесах ленивого, вальяжного зверя, гордящегося своим аристократическим происхождением и с презрением взирающего из окна теплой квартиры на бродячих дворовых сородичей. Если бы так!

Заорет, бывает, утром, я его на улицу выкину, чтобы спать не мешал, и пошёл он себе по подвалам и чердакам искать кому бы по ходу морду набить или встречную даму возлюбить с наскоку. Вернётся через сутки-двое с располосованной рожей, прокушенной лапой, грязный, как шина от КамАЗа. А мои увещевания, дескать — блюди породу, прилично себя веди — ему, как тому попу реклама бритвы «Жилетт».

С Куром та же история, только с точностью до наоборот. Так что грустно бывает наблюдать его, одетого в стильный костюмчик и чакающего по клавишам компьютера.

А ведь делались дела, ох, какие у нас дела творились!

Я пытаюсь чего-нибудь помягче вспомнить...

...Да вот, кстати, история, случившаяся три дня спустя после выдачи зарплаты. ...Очнулись мы вдвоём в его безобразной комнатухе и приготовились помирать для начала. Но через некоторое время наши недобитые организмы усопнуть мирно отказались, а потребовали чего-нибудь покурить и выпить, желательно — в темпе шейка. Водой из-под крана хрен ты своё здоровье обманешь, поэтому я вытащил записную книжку и стал звонить знакомым по нисходящей степени безнадёжности в плане займа.

Последним в списке стоял Арон, как самый проверенный и ценный кадр. К нему-то и пришлось обратится, когда остальные уже грубо отсекли мои притязания. «Арон, — говорю, — ты у нас самый ценный и проверенный кадр. Если мы щас с Куром не похмельнёмся — считай нас коммунистами, поэл?»

Отвечает Аронище эдак замогильно: «Кранты-винты,Стёпа. Я, если помнишь, еще вчера с вами злоупотреблял. И с женой сейчас сложились соответствующие отношения. Да и в садик завтра с дочкой надо идти на утренник, а сегодня подарки на всех детишек купить. Мне такое дело, вишь, поручили...»

Повисла секундная пауза, за время которой на меня снизошло нечто, вылившееся во фразу с рыданиями: «Не понял ты ни хера! Я тебе не хотел сразу говорить, подготовить тебя хотел! Страшное произошло, даже ужасное!» «Ну-ну-ну!» — забеспокоился Арон. Я ещё разок взревнул для убедительности и продолжил: «Мы с Куром таксиста на ... послали, денег не было расплатиться, а когда из тачки выгребались, он сука, дверью изнутри хлопнул и отхлопнул Куру палец! УКАЗАТЕЛЬНЫЙ ПАЛЕЦ НА ЛЕВОЙ РУКЕ!» «Как же он на соло-то играть будет!» — заорал Арон и бросил трубку.

Я повернулся к Корнилову:

— Арон приедет. Но для того чтобы нам его раскрутить, найди срочно бинт! Лучше — гипс, но это, понятно, невозможно.

— А если не поверил? — уже суетясь, сказал Кур.

— Зипун тебе на елдык! — зачем-то шаря по карманам, ответствовал я.

Кур был восхищен моим тонким знанием людской психологии. Бинт был найден, и я ему плотно перевязал палец, согнутый во второй фаланге. « Теперь, следующий этап, — внушаю, — Сиди со скорбной рожей и вставляй только слова благодарности за соболезнования».

Арон примчался с космической скоростью, и, судя по его бегающим глазкам, он ещё надеялся, входя, что всё это — лишь сволочной розыгрыш. Но, увидев раненого Кура в зажимной позе на диване, уже не сомневаясь, со смешанным чувством горя и успокоенной совести, вынул из-за пазухи флакон (когда успел купить?).

— Как же ты так! — скрипя зубами по жестяной крышке, убивался Арон, — Сильно болит?

— Пока не очень, — глухо отвечал Кур, следя за ровностью доз, разливаемых по стаканам, — Скоро вот анестезия кончится, тогда заболит.

— Выпивай скорей! — угощал Арон, — Должно заглушить...

...Когда кончили вторую бутылку и сознались в содеянном, то облегчение от счастливо минувшей катастрофы помешало Арону отколбасить нас с Куром. А денег от общественной детской кассы уже оставалось так мало, что они годились лишь на третью и т.д. поллитры — всё равно ведь придётся где-то занимать...