...За поминальным столом меня усадили рядом с невысокой миловидной женщиной, одетой во все черное. По другую ее сторону сидела заплаканная девушка.

 

Девушку узнал сразу, видел ее неоднократно. Еще прошлой зимой она каталась на лыжах с Володей в Протасовом яру.

Это, увы, никогда уж более не случится.

Сегодня ее отец – виновник “торжества” – поменял свое временное жилище на постоянное.

 

Женщину (мать девушки) узнал с трудом, она все же изменилась, да и не мудрено, последний раз видел лет пятнадцать назад.

Была тиха и молчалива, ей было нехорошо здесь, хотелось спрятаться, укрыться от всех, ничего не ела, уткнувшись вилкой и глазами в тарелку, изредка поднимая голову на очередного говорившего.

 

Да, рядом со мной сидела первая жена покойного (не скажешь же первая вдова), а напротив на другом конце стола (во главе его) в окружении подруг величественно восседала нынешняя его жена (теперь вдова) – статная видная женщина со строгим приличествующим моменту торжественным лицом.

 

Случайно, а может и не совсем, напротив друг друга (через длинный стол) сидели две женщины-соперницы, поровну разделившие с покойным его семейную жизнь.

 

Первая родила ему дочь, вторая – сына.

 

Сын – высокий красивый темноволосый юноша – сидел рядом с матерью. Ему досталась тяжкая доля – он “присутствовал” при смерти отца.

 

Это случилась в горах. Втроем – он с другом и отцом поехали на Кавказ в Приэльбрусье, где отец – бывалый альпинист – передавал (преподавал) мальчикам альпинистские навыки. Расположились в ущелье “Адыл-Су” чуть выше альплагеря “Эльбрус” и отсюда ходили на занятия.

 

В тот день на леднике “Кашкаташ” они обучались ледовой технике – рубили ступени, ходили на “кошках”, переправлялись через трещины. Отец сидел на “страховке”, корректируя действия своих подопечных.

 

После занятий спустились в свой лагерь, как обычно поужинали. Мальчики остались у костра, а Володя ушел в палатку, сказавшись нездоровым – давило сердце. Когда к ночи сын вполз в палатку, отец корчился и хрипел.

Мальчишки растерялись, бросились в альплагерь, нашли инструкторов, те снарядили машину.

 

По дороге в Тырныауз Володя умер, так и не придя в себя. Как они пережили все это – другая история. Ведь нужно было организовать перевозку тела в Киев, лето, жара, другая страна, короче, натерпелись.

 

Единственно непонятно, как такое могло произойти, ведь он отличался исключительным здоровьем. Весельчак, заводила, гитарист, он был самым крепким в нашей альпинистской команде, мог часами «висеть» на стенке, без устали осваивая скальные маршруты. И вдруг почему-то поторопился, первым решил уйти туда (в заоблачную синь?).

Мы (альпинисты) бывали там, совсем близко (выше облаков), но никогда не достигали…

 

В момент прощания напуганный потерянный мальчик так и не решился приложить уста ко лбу отца – уж очень сильно на него все это подействовало, за него это сделала мать, “нанеся” усопшему прощальный завершающий поцелуй, чего не посмела сделать первая его жена…

 

Вдова с подругами привычно и спокойно управляла поминальной трапезой, будто это делала не раз, была преисполнена ответственности и важности момента.

 

Первая жена, сидевшая “на выселках” в конце стола, была напротив растеряна, неприкаянна, отстранена.

 

Заговорил с ней – чем занимается, что дочка, замужем ли?

 

Дочка повторила судьбу матери, рано вышла замуж и также родила дочку, да спустя пять лет развелась. Такая же, как и ее мать – мягкая, тихая, застенчивая – она не сумела (не научилась) удержать при себе мужчину.

 

Это дано лишь сильным волевым женщинам. Не ведая сомнений, они не оставляют иного выхода мужчинам, как дожить с ними до гробовой доски, до последнего вздоха, безропотно “донашивая” свою жизнь, да почему-то раньше времени уходя из нее, не выдержав навязанного им “непереносимого счастья”.

 

Я сидел за столом, вполне явственно ощущая, как воздух полнился, наполнялся напряженностью – густой и вязкой.

 

Это было соперничество двух женщин, разными способами доказывавших свое главенство (первенство) в жизни мужчины, первая – скорбным, молчаливым укором, вторая – нарочитостью, неуязвимостью, непримиримостью.

 

Это соперничество они перенесли и на послесмертие, борясь за что? Ведь делить вроде нечего – память-то не поделишь…

 

Я тихо беседовал с “бывшей”, ловя на себе недовольные взгляды вдовы.

В последнее время он зачастил к ним, навещал внучку, даже оставался ночевать, здесь по ее словам ему было комфортно и уютно…

 

А вот от “новой” почему-то уходил в походы выходного дня…

 

Расспрашивая о последних годах жизни, я чувствовал, что брошенная много лет назад женщина не держала зла на бывшего мужа, что демонстрируют практически все оставленные женщины, а говорила о нем с сожалением, жалостью, чуть ли ни с состраданием. Неужто до сих пор любила?

 

Действительно, замуж она не вышла. А ведь еще вполне привлекательная женщина. Где-то между слов (строк) понял, что в последнее время между ними стали налаживаться отношения, а может и большее?..

 

За столом возникла длительная пауза тишины, захотел разорвать ее, да моя соседка опередила меня, неожиданно, наверное, даже для себя самой встала, настроилась говорить, на нее обратились взоры, да наткнувшись на грозный, убийственный взгляд “хозяйки бала” поникла, сгорбилась, вздохнула, махнула рукой, села, бормоча про себя невысказанные слова…

 

С этого момента неприкрытое соперничество уже не оставляло женщин.

 

Они откровенно обменивались выстрелами-взглядами, у одной во взгляде проглядывали несогласие, вызов, пожалуй, даже бунт, у другой – непримиримость, ненависть, желание растоптать, уничтожить. За что? Не ей роптать – ведь она стала разлучницей!

 

Нет, не простила она той, что как не старалась, а завоевать сердце отобранного мужчины ей так и не удалось, при всей ее напористости и решительности, более того в последнее время она явно теряла преимущество (инициативу)…

 

С каким-то мучительным болезненным неприятием наблюдал я эту их молчаливую войну.

 

Было горько и обидно за Володю, что перед лицом его смерти не сумели они поступиться принципами, унять обиды, не нашли великодушия простить и друг друга, и его, более того их вражда усугубилась, выросла.

Небось и у могилы не сыщут согласия, уничтожая следы присутствия соперницы...

 

Последнее слово оставила за собой вдова. Она поблагодарила всех присутствующих за понимание, сочувствие, соучастие, перечислив всех родных и близких, но ни словом не обмолвилась: ни о дочке, ни о внучке, ни, естественно, о первой жене…

 

Поминальная трапеза подошла к концу, гости тихо расходились…

 

Вдова с подругами деловито, не скрываясь, укладывали в большие сумки остатки еды и напитки…

 

Попрощался с вдовой, пожелав ей найти силы, чтобы пережить горе, и боль, получив в ответ укоризненный, гневный взгляд – не дождешься!

 

И вместе с первой женой Володи покинул поминальный зал…

 

Почему-то она была мне милее.

По дороге долго говорили о дочке, о внучке, о жизни, о смерти, о несуразностях судьбы, о счастливом прошлом и, увы, несладком будущем…

………………………………………

На девять и сорок дней вдова меня не позвала.

 

Не простила “предательства”…