-Ты был ещё мутной каплей, когда моя фуражка уже висела в дежурной части. Тянава!…Рядовой Тянава, твою мать! - кричал дежурный по части прапорщик Красько во время очередной вечерней поверки. Красько он был по военному билету, солдаты называли его, просто, Ж.па. Надо сказать, он оправдывал своё второе имя, не прилагая к этому ни каких особых усилий. Не заметно для него оно стало первым. Его любимой поговоркой была - "Ненавижу две вещи - расизм и негров!". К последним, похоже, прапорщик относил нас. Проходя мимо спортгородка, где проходили занятия по физической подготовке, он всегда противно орал - "Тяжело в учении, легко в гробу!", при этом хитро улыбаясь. А ещё Красько не любил умных, к коим себя честно не причислял.

-Я-а-а…- проснувшись в строю, дрожащим голосом протянул Тянава. Глаза солдата покрывала сонная пелена. Она была всегда, независимо от времени суток и состояния горячего эстонского парня. Создавалось впечатление, что он всё время спит. Может, так оно и было. Где-то на гражданке* это могло прокатить, но в Советской Армии…НИКОГДА!

-Несчастный - злобной волной прокатилось по строю.

 

Когда осенью 86-го года, в нашу часть пришло очередное пополнение, он как-то сразу, к несчастью для себя, выделился среди других. Худощавый двухметровый блондин с бледной кожей, как у того эстонца из анекдота, так и не попавшего за всё лето на пляж. К этому портрету необходимо ещё добавить 48-ой размер ноги молодого солдата. И глаза! Затянутые вечной мутной пеленой глаза. Его забрали в армию после первого курса медицинского факультета Тартуского Университета. Тянава учился на хирурга! Папа у него был доктором медицинских наук и профессором, в том же универе, а мама работала управляющей городского банка. В семье он был единственным и поздним ребёнком. Ходили слухи, что до армии наш герой играл центровым* в молодёжной сборной Эстонии по баскетболу, но в это мало кто верил. И надо сказать, для подобных слухов были серьёзные основания.

 

Всё началось с получения новобранцами обмундирования. Для рядового Тянавы у коптёрщика* старшины Юшкевича, естественно, не нашлось подменки* нужной длины. О сапогах и речи не могло быть. С 1964-го года, года основания в/ч №5666*, подобных экземпляров в неё не заносило, разве что, в Книгу рекордов Гиннеса. Так что первых два дня своего пребывания в армии, пока сапоги не обменяли в соседней части, он прослужил в нелепых солдатских тапочках, чем вызвал бурю нездорового смеха, как у солдат, так и у офицеров и прапорщиков. Надо было видеть этого долговязого верзилу в бриджах*, марширующего по лужам на плацу* в розовых бабушкиных шерстяных носках и белых тапочках, при этом пытавшегося петь по бумажке белорусскую народную песню "А я ляху, приляху"! Да, совсем забыл выдать страшную военную тайну - часть наша располагалась в Таллинне, батальон назывался загадочной аббревиатурой СМЧМ, задачей которого была охрана общественного порядка в столице Эстонии. Призывались в него, почему-то, только "блатные"* эстонцы и белорусы-минчане. Я попал туда в качестве спортсмена и, будучи единственным русским, чувствовал себя в должности спортивного инструктора "своим среди чужих, чужим среди своих".

 

Статус "несчастного бойца" прилип к Тянаве сразу и надолго. Всеми своими нелепыми поступками и курьёзными ЧП, случавшимися с ним постоянно, он изо дня в день закреплял его за собой. Его русский язык желал не то что лучшего, а просто был никакой. Изучением "великого и могучего" бедолага неоднократно занимался по Уставу, в упоре лёжа на плацу, под нудным прибалтийским дождём и монотонный счёт ефрейтора Хяльвина. Физическая подготовка молодого солдата тоже хромала, причём, на обе его длинные ноги сразу. В первом же своём карауле, естественно, впервые в истории части, он провалился в люк. Взял, и провалился. Никто 22 года не проваливался, а он - УХ!, только и видели. Доставали горе-часового, практически, всем батальоном. Надо справедливо заметить, во всех своих "подвигах" Тянава был эксклюзивен. Несомненно, у него был талант находить свои "люки". Создавалось впечатление, что они были везде на его нелёгком и неординарном солдатском пути. На марш-броске, во время которого он, извините, обосрался от расстройства желудка. На стрельбище, где Тянава потерял шомпол, на чистке оружия в тире, отмеченной пропажей его табельного пистолета Макарова (пистолет, слава Богу, потом нашли) и на торжественном принятии Присяги, где он вместо "торжественно клянусь" выдал старательно громко (как учили) "торжественно колюсь", после чего прикололся весь батальон, а особенно командир нашего взвода старший лейтенант Угнивенко, по кличке Гнида.

 

Про Гниду, отдельный разговор. Еще тот оказался военный "кадр". Он прибыл служить к нам в часть в одно время с Тянавой, сразу после окончания какого-то мухосранского военного училища. Попал в Таллинн по блату. Отец у него служил "генеральской шишкой" в Москве в штабе армии. Мы были с Угнивенко одного года рождения, так как меня забрали в армию с 3-го курса ликбеса имени Лесгафта после отмены отсрочек для студентов. Я даже был на месяц постарше его, что, отнюдь, не являлось плюсом в армейской иерархии. - Я учился на командира спецвзвода в Москве, был в Афгане, сынки! - вешал нам лапшу с порога кубрика* этот "столичный" урод. Вы будете у меня как пантеры по спортзалу летать! - такова была наша безрадостная перспектива. Пантерами летать никто не хотел, все банально мечтали ехать, идти, плыть, ползти дембелями домой. Следует отдать комвзводу должное, за полгода до дембеля он умудрился достать меня, не физически, но морально. Карьера Гниды в батальоне развивалась стремительно и ещё быстрее бесславно завершилась. Как потом рассказывали мои однобатальчане, через год службы, за связь с фарцой*, тусовавшейся у легендарной гостиницы "Виру", его пинком под худой зад выперли из армии. Даже крутой папашка не помог, но дело замяли. В белокаменную столицу папочкин сынок возвращался дождливой эстонской осенью 87-го года в поезде Таллинн-Москва, с бланшем под глазом от очередных благодарных дембелей и в подменном солдатском тулупе, так как офицерский и всю фирменную гражданку у него заблаговременно умыкнул перед дембелем хитрый и хозяйственный здоровяк ефрейтор Хяльвин.

 

Хяльвин был единственным ефрейтором в батальоне среди местных аборигенов, чем породил армейскую истину - "Лучше прапорщик-хохол, чем ефрейтор-курат*". Больше всего от эстонского богатыря, по фактуре напоминавшего былинного Калевипоэга*, доставалось его земляку - тартусцу Тянаве, попавшему в часть, на свою беду, на полгода позже своего дотошного наставника.

-Тянава, курат! - усердствовал он без акцента - Упор лёжа принять! Раз, какс*, три… Вспомни подругу, ты сейчас на ней! А она с другим на гражданке трахается, несчастный! Ты у меня кончишь, лесной брат*! - выпендривался Хяльвин и заливался идиотским смехом.

Подруги у Тянавы, конечно же, не было, да и быть не могло. Во всяком случае, так нам всем казалось. Впрочем, письма он от кого-то получал. Тянава аккуратно складывал их в тумбочку, но в один прекрасный день они куда-то исчезли. Потом письма обнаружили в солдатском туалете. Как впоследствии оказалось, писала ему бабушка Хельги по отцу, на хуторе которой он провёл большую часть своего счастливого и беззаботного детства. Деда Тянавы, в прошлом лесного брата, в известное время, выслали в Сибирь, где он умер, так и не дождавшись возвращения на родину. Родители его матери, в свою очередь, сделали удачную политическую карьеру в советские времена, будучи номенклатурными работниками ЦК Коммунистической партии Эстонии. Ещё у него были какие-то родственники в Швеции и Канаде. Именно это обстоятельство очень привлекало пристальное внимание к его скромной персоне батальонного особиста* капитана Смирнова.

 

Количество нарядов вне очереди нарастало у Тянавы в арифметической прогрессии. Он получал их за всё, что мог, а мог он многое. За плохой русский язык, за ноль в подъёмах-переворотом*, за мозоли от неправильно намотанных портянок, за постоянное расстройство желудка от солдатской пищи, и как следствие, спонтанное пуканье в строю, за случайно уроненный на марше из машины автомат Калашникова и т.д. и т.п. Мойка посуды стала для него привычным делом. "Дискотека" - так назывался этот, самый стрёмный вид наряда. Под "дисками" подразумевались нескончаемые тарелки, добиться чистоты которых, при отсутствии горячей воды, было ох как не просто, особенно, зимой. "Опять несчастный залетел" - делились нескрываемой радостью солдаты его призыва в столовой. Пиком несчастий Тянавы стало отбывание им наряда дневальным по части, в обязанности которого входило 4-х часовое ночное бдение за пультом на время отдыха связиста. Уснув за ним, где-то в 3-ем часу ночи, он умудрился нажать своей бедовой головушкой "тревожную кнопку", подняв мирно спящий, ничего не подразумевающий батальон "в ружьё!*" и посягнув, тем самым, на святая святых в армии - положенный по Уставу 8-ми часовой солдатский сон. За этот "подвиг" Тянава получил от комбата полковника Абдулкапарова десять суток гауптвахты*. В одну из летних белых ночей солдаты "отблагодарили" несчастного за досрочный подъём выносом крепко спящего длинного тела вместе с койкой на плац, где он пролежал до обнаружения его прапорщиком Красько, традиционно раньше всех появлявшимся на службе.

 

Полковник Абдулкапаров…замечательный был человек. Почему был? Дай Бог ему здоровья. Офицер княжеских кровей в четвёртом поколении, справедливый, подтянутый эстет строевой подготовки с фигурой гимнаста, интеллектуал с кавказским чувством юмора, любитель хорошего коньячка с лимончиком, красивых женщин, пикантных специев и утончённых анекдотов, всегда в начищенных до блеска сапогах и отпаренных до совершенства брюках, в зависимости от формы одежды. Его прадед служил ещё Великому Императору Николаю Второму. Солдаты его любили. Он не олицетворял собой того самого "батяню-комбата" и "настоящего полковника" из дурацких песен "Любэ" и Пугачёвой. Он даже не был товарищем полковником. Абдулкапаров был Господином полковником! У Господина полковника была редкая национальность - даргинец, поэтому он разговаривал и давал команды с очень своеобразным, ни на что не похожим, гордым горным акцентом. Одним словом, горный орёл, всегда державший своё офицерское слово! Что касается национальностей, то в части, как я уже говорил, их было две. Больше всего меня веселили фамилии своих собратьев по оружию. В нашем взводе было два эстонца моего призыва Урмас Выру из Выру и Урмас Ярве из Кохтла- Ярве. А "поверка" в моём отделении звучала следующим образом:

-Сержант Остапук!

-Я!

-Ефрейтор Андрюк!

-Я!

-Ефрейтор Хаврюк!

-Я!

Далее по списку шёл я - рядовой Рогов, но мне всегда очень хотелось крикнуть - Рядовой Рогюк!

 

Что касается армейских баек, которые очень любят травить мужики, особенно за праздничным столом 23-го февраля, то у развесивших уши дам может создаться впечатление, что в Советской армии служили 99% дембелей и только один процент, так называемых, "молодых". Как правило, после третьей, все резко начинают тиранить молодых и совершать подвиги в "секретных" и "специальных" войсках, и обязательно, в "горячих точках", известных только самим рассказчикам. В каждой части была своя классификация, соответственно срокам службы. У нас в батальоне солдат до присяги называли "духами", первых полгода - карасями, до года - опухшими карасями, после года - черпаками, за полгода до дембеля - дедами, а после выхода очередного приказа о демобилизации - теми самыми почётными дембелями. Как-то лёжа в гарнизонном госпитале с долбанным привычным вывихом левого плеча, я познакомился с парнем, служившим морским пограничником на Финском заливе. Эти бедолаги тянули по три года, так как являлись "морскими". Мне стало интересно, как у них называют матросов первого года службы. На что он мне спокойно ответил - "Первых полгода, ни как не называют. Просто…, эй ты, х.., иди сюда!". Наверное, обидно быть "х..м", тем более, целых полгода.

 

В одно из своих зимних дежурств на КПП* я увидел, как Тянава, находясь во внеочередном карауле на посту №2, что-то рисует веткой от веника на снегу. Я подошёл к нему поближе и увидел какую-то странную аккуратную схему, изображённую им.

-Тянава, что это за абракадабра такая? - спросил я.

-Эт-то пла-ан, как я пасажу даро-ожки и сдэлаю кусты ва дваре своего до-ома - гордо ответил он.

-А у тебя есть дом?

-По-ка нэт, но о-бя-зательно будет.

-Круто! - сказал я, а про себя промямлил - Вот тебе и несчастный.

Возвращаясь на КПП и проходя через пост №1, где доблестно нёс караульную службу рядовой Зыгмант, мне, буквально, брызнуло в глаза залихватски выписсанное жёлтеньким, знакомое всем народам мира, троебучье.

 

Будучи уже на гражданке я узнал, что во времена великих перемен, в Нагорном Карабахе, куда был командирован наш батальон, на марше колонны, шальной пулей был убит прапорщик Красько. Он отправился в "горячую точку" для осуществления своей давней мечты, получения звания Старшего прапорщика. Среди солдат сразу же родилась "чёрная" шутка - "Полная Ж.па!". Рассказывали, что после этого они как-то сразу странно осиротели. Его стало не хватать. Тогда кто-то филосовски выдал - "На бесптичье, и Ж.па соловей". Прости нас, и пусть земля тебе будет пухом, старший прапорщик Красько. Его мечта осуществилась. Ему было присвоено долгожданное звание, также он был награждён орденом Красной звезды….посмертно. Говорят, о мёртвых или хорошо, или ничего. Я не могу сказать ничего хорошего о Жо…о Красько. А как его зовут-то…звали?… Просто, помолчу. Царство, тебе, небесное.

 

 

После дембеля прошло более 15-ти лет. Как-то перелистывая свежий глянцевый журнал, на одной из фотографий я узнал рядового Тянаву. Интервью с ним было посвящено две страницы. Он был Генеральным директором самого преуспевающего коммерческого банка страны, являющегося спонсором легендарного баскетбольного клуба "Калев". Вот, засранец, даёт - по-доброму подумал я - похоже, мамины гены оказались сильнее, и карьера хирурга, к счастью для потенциальных больных, не состоялась. У него была красавица жена-художница и трое детей, две дочки и сын. На второй фотографии красовался его дом на берегу Финского залива, в престижном районе Пирита. Схема расположения дорожек и кустов во дворе показалась мне очень знакомой. А через некоторое время я встретил его с женой в Таллинне, на Певческом поле, во время просто шикарного концерта Тины Тернер. Он сразу узнал меня и широко улыбнулся. Вечная пелена с его глаз куда-то исчезла. Это были глаза счастливого самодостаточного человека. С жутким акцентом Тянава лаконично рассказал мне о том, о сём. Армию не вспоминали. Он только радостно сообщил, что взял в свой банк на работу охранником бывшего ефрейтора Хяльвина, долгое время искавшего работу.

 

 

Может и тебе, Женечка, надо было в тот долбанный люк провалиться. Ты ведь сам в караул ходил неоднократно. Или в штаны наделать…хотя, как показывает жизненный опыт, это не помогает.

 

 

 

В интернете рассказ размещён на сайте и в ЖЖ.