ПЕСНЬ ЯМЩИКА Да, знаешь ли… что песни держат впрок, как яблоки, взморщённые морозом, те, кто хранит душевный уголек, идя по рифме с песней и по прозе! Те, кто не раз в судьбе своей тонул, но не протягивал к прохожим длани, пускай, и как топор, идя ко дну, и реи принимая, как медали. А в далях, что давно уже не те, давно не то, не эдак…, между прочим, -- три вещих сна: пурга и эта степь, и тот ямщик, что замерзал средь ночи… Пусть все прошло, прошло и перешло в другую ткань, в другую цепь событий… Но, коль жива, -- поют ее: назло ль, иль потому, чтоб волком не завыть им! Дуэтом, соло, хором иль толпой, -- поют в тайге или в пути ковыльем, поют, когда уходят на покой те, кто всю жизнь кроил Пегасам крылья… СОБАЧЬЕ ГОРЕ А пес не выл… он просто слал луне свой позывной, запечатленный в генах, и вопрошал: за что судьбина мне дала любовь к хозяину и плену? За что дала покорный этот взгляд, и этот хвост, виляющий приветом (или когда я в чем-то виноват) пред божеством двуногим и одетым… Да… пес не выл, он просто звал родных, которые сбежали в стаю Гончих, он слов не знал: ни тех, и не иных и пел, как мог, белесой этой ночью. Но… чуял он… что только этот вой, когда душа в свободе неподдельной, гласит, что там, где властвует покой, резона нет для голосоведенья… ДЕНЬ «НАДЕЖДЫ» В то утро, помню, вороненка пара поставила удачно на крыло… А вечером расстроилась гитара, и в окнах растревожилось «алло?»… И кто-то растопил на радость баню, а кто-то по коврам прибавил стук… Дедок на лавке в стареньком баяне нашел «Надежды» подзабытой звук. И посылал -- не важно: в полночь, в полдень -- к чертям все часовые пояса, и голос довоенный был свободен, и перебил земные голоса… по компасу… забыв поставить точку, сводя с ума, а ссоры все -- к нулю, он вторил бесконечную цепочку из двух местоимений и «люблю»… И песню по округе разносило, дедуля ж добавлял: то хрипоту, а то – басы… С березовою силой «Надежда» ночь встречала на посту… |