Казалось, снег будет идти вечно...

 

Летящие сквозь него белые птицы не были видны городу, как не была видна ему сущность душ человеческих и чувств их; лишь слабое касание крыльев, сбивающих с такта мерцающее мироздание, выдавало их временное присутствие. Когда снежинки начинали испуганно жаться друг к другу, в глубине души я понимала...

 

1.

«Мария! Мария! Мария!

Пусти, Мария!

Я не могу на улицах!

Не хочешь!

Ждешь,

Как щеки провалятся ямкою,

Попробованный всеми,

пресный,

Я приду

И беззубо прошамкаю,

Что сегодня я

"Удивительно честный".

В. Маяковский.

 

... Он никогда не был пресным, скорее наоборот – всеми своими повадками, всей загадочной натурой своей он напоминал мне какой-то экзотический фрукт. Ты видишь его в магазине, вспоминаешь, что где-то что-то слышала о нём и, пресыщенная кисловатыми яблоками из собственного сада, тянешься, чтобы потом долго-долго ходить вокруг – ещё боясь прикоснуться, но уже вовсю смакуя его будущий вкус.

 

Часами говоря ни о чём (именно так это выглядело в моём представлении), я тайно любовалась им. Не желая тревожить и без того израненное сердце (его?.. моё ли?), старалась быть внимательной и умной собеседницей. Последнее давалось мне легко – долгие лекции в университете, приучившие меня довольно продолжительное время следить за ходом чужих мыслей, думая о чём-то своём, делали своё дело, а врождённая любовь к чтению позволяла поддерживать разговор ровно настолько, насколько это было возможно, чтобы не только не наскучить, но и заинтересовать, подцепить на крючок очередной арабской сказки и не отпускать до рассвета.

 

Но, «попробованный всеми», были ли он честным со мной?..

 

2.

«Я в спасительность сумрака верю

Он вручает мне власть окутать любовью тебя

Разжечь в тебе жажду, жить в глубинах моей неподвижности.

Твою сущность раскрыть, избавленье тебе принести и тебя потерять

Днем невидимо пламя (невидимо пламя!)...»

П.Элюар.

 

Слушая очередной рассказ о большом одиночестве ему подобных, (в принадлежности к которым он никогда не признавался прямо), я размышляла об одиночестве иного вида – одиночестве любви, невозможной и мучительной, любви, предоставляющей мне только одно право – чувствовать себя столь же отверженной в этом мире, что и он.

 

С жизнью нас примиряла страсть к искусству и необычайно развитое чувство собственного достоинства, временами переходящее в эгоизм. Мы, с непонятной обоим радостью, вкладывали в свои творения ту боль, что копилась в душе годами, и гордо выносили её на суд друг друга, считая, что другим не дано проникнуть ни в суть наших чувств, ни наших желаний.

 

Я честно пыталась понять его, вплоть до того времени, как перестала понимать себя. Чувство дружбы и братской любви оказалось не просто ложным, а самым что ни на есть гибельным – когда, в очередной рассвет нашей долгой беседы, я осознала, как далеко мне до Шахерезады.

 

Убеждая себя в том, что моя истинная цель – добровольное самопожертвование, приносимое на алтарь помощи страждущей заблудшей душе, я уже знала, как далеко была от меня истина. Почти также, как были далеки эти белые, парящие в снегу чайки, неизвестно откуда взявшиеся посреди зимы в спальном районе нашего сухопутного города.

 

3.

«По небесной суше господу на суд

Нес свою я душу, как мешки несут

Ноша ли убога, соли было воз

Но меня с порога выгнал бог

 

Я хочу понять что ты хочешь понять

Желая обнять меня

Я хочу обнять, я так хочу тебя обнять

Мне не сдержать желания».

А.Градский.

 

Влюблённые стараются не верить в плохое, любящие же и вовсе не умеют этого делать. Вот и я, не веря до конца в его андрогинную сущность, смирялась с ней при одной лишь мысли о его трусости. Рано или поздно ему надоест пугливого оглядываться по сторонам, и он придёт к той женщине, которая всё это время будет рядом с ним, придёт за сочувствием и поддержкой и, может быть, останется...

 

Не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы играть роль Эдит, я ни на минуту не задумалась, а как он будет чувствовать себя на её месте?. Ощущение изгойства и своего рода избранности крепкой печатью жалости лежало на всей его жизни. Что стоило добавить в этот костёр ещё одну сосновую иголку?..

 

Осторожно, боясь нарушить то хрупкое равновесие взаимной привязанности, которое сложилось между нами, я подходила к интересующей меня теме. Несмотря на то, что акценты казались давно расставленными, я начинала сомневаться в них, делая упор на сложность ситуации, в которой не хотела бы оказаться. Я заставила его прочитать Цвейга, после чего получила клятвенные заверения, что ничего подобного меня ожидать не может. Но... самое главное, то, за что я могла бы зацепиться, чтобы распутать этот клубок, так и не было сказано.

 

4.

«Роль сумасшедшего очень удобна

Ты не в себе, но себе на уме

Ты из засады за всем наблюдаешь подробно

Делаешь ход, и уверен, что ты на коне».

А. Градский.

 

Милый мальчик... Милый мальчик с душой, подобной прекрасному тропическому цветку, какая почва заставила тебя каждым лепестком своим источать яд, медленно разрушающий другие души?.. Предательство любимого, ушедшего к другому?.. Невозможность быть собой?.. Неприятие тебя этим миром?.. Нежелание смириться со своей истинной сущностью?.. Чувство вины перед творцом за то, что ты не можешь быть таким, каким он тебя создал?.. Что?..

 

Судьба (словно в насмешку) одарила тебя роскошной внешностью и ясным умом, но сама жизнь испуганно открестилась от этих даров. Одинокий, искалеченный душой разум безумно скучал в ненаходящем отдохновения теле и был рад любой возможности начать очередную бисерную игру.

 

Он, конечно же всё понял и понял сразу: равнодушные женщины не краснеют от случайных поцелуев, не предают подруг, не привязываются так быстро к людям...

 

Не меньше моего он жаждал признания, признания, которое навсегда бы подчинило меня ему.

 

*** подвело его же собственное оружие – душе, живущей в двух мирах, не было дано понять душу женщины, душу чистую, незамутнённую ничем, кроме любви.

 

Я ушла сразу, как только разглядела среди звенящего снега чайку.

 

5.

А небо было синим, высоким,

И светом заливало балконы...

Застывшее мгновенье тревоги

Коснулось губ, расплакалось снова.

 

А в воздухе металась утрата,

Взбивая сливки бед неизбывных.

Не надо утешений, не надо,

Была же ведь когда-то я сильной.

 

Вот только беспокоило что-то:

Какая-то поникшая жалость...

А небо было солнечно-долгим

Над лентой поездов запоздалых.