...А продолжается как будто Та же жизнь. И также ходят поезда в подземке. И продают с лотков любую снедь везде, где есть скопление народа. Естественно, нет дела никому до чьей-то частной жизни (разве только бульварной газетенке). Слишком часто спиваются, бросаются с мостов, глотают зарубежные таблетки... Но в целом продолжается Та жизнь. К подругам ездят брошенные жены. К любовницам усталые мужья. В сомнительные клубы те и эти. Еще куда-то дети. Но о них отдельно говорить, увы, не стоит, они растут и входят в общий строй бегущих от себя, гневящих небо. Жизнь, как и встарь, все Та же, несмотря на ускорение мелькания предметов. Когда есть дача, проще устоять от искушения кому-то дать по морде. На даче можно бить подвальных крыс и разбивать усадебный участок, где разводить цыплят и рядом розы. Для нервов это очень хорошо. И меньше времени печалиться о смысле земных печалей и большой души, которая мельчает год от года. На дачах для рождения идей не то пространство. Здесь скорее дети родятся органично, и растут, и зачинают новых... Жизнь прекрасна! Но Та же, если присмотреться. Впрочем... Спускаясь в нищий дом из мифологий так трудно совместить урчанье в брюхе с болезненной мечтой об общем братстве. А тихие иконы, как эстампы, на стенах так безропотно пылятся, что хочется скорей ремонт затеять, чтоб повод появился рвать бумагу. День выходной уходит понемногу. Вечерний свет - почти что откровенье. С такой подсветкой даже люди тоньше. Предметы же и вовсе натюрморты. И хочется быть главным очевидцем всего, что, может быть, еще случится. А где-то кто-то тонет, пьет, бросает любимую семью, работу, кошку... Трагедии всегда найдется место, особенно к исходу воскресенья. И снова продолжается Та жизнь, к которой вроде нет альтернативы. (Мы суицид из хобби исключаем). А по сему - живем. Тяжелый век лишь кажется тяжелым. Все как прежде: разумно - неподвижен человек в безумно - окрыляющей надежде. И продолжается все та же... И так же ходят... И продают... И прочее... И даже: то, чего здесь быть не может - тоже будет. |