Листья на ступенях.

 

На серых, старинных ступенях, истертых тысячами подошв лежали оранжевые кленовые листья, расплющенные косыми струями осеннего дождя. Их горьковатый запах, слегка отдающий прелью неожиданно понравился Сергею, разбудив в нем нечто давно забытое, но тем ни менее очень дорогое и родное. Сергей улыбнулся, и осторожно ступая по этому осеннее-кленовому чуду, подошел к высокой, металлической двери, в кованых завитушках и подтеках грязно-зеленой, потрескавшейся от времени краски. Не менее древний, чем и сама дверь навесной замок, открылся неожиданно легко, обе створки с протяжным, ржавым скрипом распахнулись, и Сергей, с волненьем шагнул в полумрак древней церкви, куда он был направлен в качестве иерея, после окончания Сергиево-Посадской духовной семинарии.

Воздух в храме, был насквозь пропитан запахом пыли, свежей краски, табака дешевых сигарет и еще чем-то неподдающемуся описанию. Может быть, так и должна пахнуть многовековая история этой церкви.

Сергей, хотя нет, сейчас более верно будет сказать Отец Сергий, огляделся по сторонам. В храме шел ремонт. Вдоль высоких, местами покрытых разводами плесени стен стояли колченогие строительные леса с дощатыми настилами, по углам высились пирамиды мешков со шпаклевкой, а в самом центре зала, в огромном металлическом ящике с приваренными по краям ушками белела куча известкового раствора. Желтый, осенний свет, проникая через высокие стрельчатые окна, пронизывал пыльный воздух церкви ярко-видимыми в полумраке лучами, и ложился на истертый мраморный пол идеально-четкими светлыми квадратами.

Одна створка Царских Врат, валялась на полу, а на второй виднелась надпись, выполненная черной краской, через трафарет.- Склад. Выдача горюче-смазочных материалов и ветоши. Тов. Брыкалко В.В.

- Где же ты сейчас, уважаемый товарищ Брыкалко?- в полголоса проговорил Сергей и прошел вглубь храма, по направлению к алтарю. Все стены церкви видимо еще во времена гонений были закрашены побелкой, неумело и наспех, кое-где сквозь жирный слой извести проглядывались фрески, не четко, словно на еще сухих листах переводных картинок. Под самым куполом, обильная протечка смыла побелку, обнажив левую сторону лика Иисуса, умиротворенного и скорбного. Казалось, что Спаситель взирал на своих неразумных и жестокосердных чад и плакал, глядя на них…..Отец Сергий, непроизвольно перекрестился и пошел дальше по направлению к узкой лестнице со ступенями Каслинского литья, ведущую надо полагать на колокольню. В связи с выходным днем, в храме никого из рабочих не было, и одинокие шаги Сергея, отдавались гулким эхом где-то под высокими сводами.

Поднявшись на не широкую, вымощенную белым камнем площадку звонницы, огражденную невысокими, проржавевшими перильцами, он неожиданно попал в царство буйств осенних красок. Высокие, столетние клены и тополя, качали своими золотисто-желтыми кронами почти на уровне колокольни. Их полупрозрачные, пергаментные листья, пропитанные дождем, почти отвесно падали на землю. И лишь иногда, один из них, попадая в какое-то воздушное завихрение, неожиданно для себя взлетал куда-то в заоблачную высь, пугая собой пролетающих мимо промокших ворон и голубей. Сквозь грязно-серые, рваные тучи, проглядывало неожиданно глубокое, синее небо, плавно переходящее в голубовато-синий лес, окружающий высокие, роскошные особняки и коттеджи элитного подмосковного поселка. Где-то внизу, раскинулось серое, разбитое мелкой волной зеркало пруда, на берегу которого стоял старинный особняк – бывшее загородное поместье графа Олтуфьева, выполненный в лже-мавританском стиле. Сейчас в нем психиатрическая клиника. А южнее, начиналась Москва. Серые, пропитанные дождями бетонные стены домов вставали безликими призраками. Дома, дома, дома…..

На толстой, почерневшей балке, вместо колокола висел привязанный просмоленной веревкой голубой кислородный баллон, разрезанный сваркой на половину.

Отцу Сергию, неожиданно, до зуда в ладонях захотелось позвонить, в этот, пусть и не настоящий колокол, услышать его голос, возвестить людям новость об открытии этого храма.

Уже спускаясь с колокольни, Сергей обнаружил где-то на середине этой винтовой лестницы, небольшую дверь, открывавшуюся вовнутрь.

Небольшая келья, видимо предназначавшаяся для звонаря, представляла собой комнатку с округлыми стенами и маленьким оконцем, с большой кирпичной лежанкой (видимо недействующей печкой), и небольшим столом, заваленным пожелтевшими подшивками газеты ‘’ Правда’’, за тридцать девятый год. На оштукатуренной стене висел большой кусок ватмана. Буквы полностью вылиняли от солнца, и лишь синяя кривая какого-то графика упрямо лезла вверх, неизвестно за чем, и, что показывая.

Хмыкнув негромко, Сергей проговорил, по привычке обращаясь к самому себе,- Ну вот видишь, и квартирный вопрос отпал сам собой.

Известие о том, что в церковь приехал молодой пресвитер, очень быстро облетело все ближайшие кварталы района. В храм потянулись люди. Кто заходил просто так, ради любопытства, а кто предлагал реальную помощь в ремонте церкви.

Самыми первыми были, конечно, пациенты местной клиники. Тихие, какие-то запуганные словно тени люди в полосатых, полинялых пижамах, они жались к свежеоштукатуренным, еще влажным стенам, исподлобья наблюдая за неспешной работой строителей, молча стояли некоторое время, и также молча пропадали в дверном проеме. Но уже на следующий день, один из них, с морщинистой смуглой шеей, на которой был почему-то выколот паук с крестом на спине, робко подошел к большим помятым носилкам, постоял над ними, словно прислушиваясь к чему-то, лишь ему одному слышанному, взял совковую лопату и начал наполнять носилки строительным мусором.. К нему потянулись и остальные больные. С этого дня, они приходили и работали в церкви часа два-три, о чем-то переговариваясь между собой, и даже вроде бы шутили.

Под вечер, вслед за ними пришел огромный человек, с лохматыми руками, всклокоченной шевелюрой и в белом халате - главный врач клиники. Отец Сергий подошел к нему, что бы объясниться, но тот только одобрительно махнул рукой, и тут же умчался прочь на своих длинных ногах. Лишь белый, мятый его халат мелькнул за голыми кустами сирени.

Одним словом, худо-бедно, но ужу к Рождеству, все строительные работы были в целом уже закончены, храм сиял изнутри свежей краской и шпаклевкой, иконостас таинственно переливался сусальным золотом, и лишь его пустые, без икон глазницы, да отсутствие фресок на стенах и куполах красноречиво говорили, что здесь требуется помощь настоящего иконописца. И хотя в храме вдоль стен, где предполагалось написать новые фрески, все еще стояли строительные леса , и в помощь Отцу Сергию пока еще не прислали дьякона и пономаря, он все же решил в ближайшее воскресенье провести первую в своей жизни самостоятельную службу.

В субботний вечер, в своей маленькой давно и старательно прибранной келье, молодой иерей, тщательно выгладил свой подризник, пояс и поручи, слегка прошелся утюгом по парадной фелони и с сомненьем огляделся вокруг. Выглаженную одежду категорически некуда было повесить, шкафа в комнатке не было, да он бы и не вошел, в ее маленькие габариты. Сходив в низ, где в самом углу еще лежали некоторые строительные принадлежности , молодой священник радостно вернулся к себе, держа в руках несколько больших гвоздей и ржавый молоток с занозистой шершавой рукояткой.

При первом же ударе молотка, гвоздь легко пролетел сквозь слабый известковый раствор кладки, и Сергей услышал странно глухой звук, а темно-красный кирпич казалось, даже несколько сдвинулся с места. Удивленный священник, слегка раскачав этот кирпич, легко вынул его из стены. В темноте образовавшейся ниши, он с удивлением увидел странный сверток - нечто завернутое в остатки чего-то напоминающее белую, сопревшую от времени и сырости материю.

Осторожно развернув находку, Отец Сергий вскрикнул, пораженный красотой и совершенством его находки. На столе, при свете маленькой лампы без абажура, висящей под потолком, лежал очень большой, видимо старообрядческий, золотой крест. В верхней его части белел эмалевый голубь, а в нижней - стилизованный гроб был выполнен из большого, идеально ограненного бриллианта темно-коричного, очень редкого для алмаза цвета. Бриллиант отбрасывал по грубой поверхности стола, по красновато-желтой, червонной фигуре распятого Спасителя ярко-фиолетовые лучи, и, глядя на его сияние, пресвитер благоговейно перекрестился. Но вместо обычной молитвы, в голове вертелась странная, видимо от кого-то давно, может быть еще в детстве слышанная народная примета. – Крест чужой найти - не к добру.

Омыв крест святой водой, Отец Сергий, еще раз полюбовался на необычайную красоту камня, и решил, что завтра, на свою первую самостоятельную службу, он его, несомненно, оденет, и пусть этот крест больше похож на архиерейский, а значит носить его простому священнику не по чину, но…. Всем нам, особенно в молодости, не было чуждо чувство тщеславия, а Сергей, вернее Отец Сергий на самом деле был еще так молод.

На следующее утро, без малого в семь, он уже был на колокольне. Обрезка кислородного баллона уже не было, а на его месте висел большой, бронзовый колокол, подарок одного из родственников пациента местной клиники- того самого, с пауком на шее. И вообще, как только местные жители узнали о прибытии в приход молодого священника, подарки для церкви в виде старинных икон, панагий или лампадок стало обычным явлением.

Любовно сметя варежкой, ярко-белый снег с благородной бронзы колокола, Отец Сергий взялся за веревку, привязанную к колокольному языку, и, качнув его несколько раз, впервые в своей жизни возвестил о себе, и своей первой службе Богу и людям. Глухой колокольный звон, казалось, заглушил собой и автомобильный шум уже проснувшегося оживленного шоссе, и естественную робость молодого священника.

Служба прошла на удивление хорошо. Громкий, сочный голос иерея, проникал, казалось верующим прямо в душу, а его молодое, с легкой, по юношески курчавой бородкой лицо казалось иконописным. Проповедь Отец Сергий прочитал на одном дыхании и по увлажненным глазам многих из прихожан, было видно, что она пришлась им по вкусу.

С этой своей первой заутренней, слава об Отце Сергии, разошлась по всей северной части столицы.

Но в последнее время, молодой пресвитер почувствовал в своей душе нечто странное, до селе не изведанное. Все чаще и чаще, он стал замечать среди своих прихожан молодую девушку, необычайно красивую той странной красотой, которая дается человеку чаще всего при смешивании кровей разных национальностей.

В ее внешности явно проглядывались еврейские черты. Несмотря на светлые, слегка вьющиеся волосы, ее глаза, необыкновенно глубокие, были темно карими, а несколько тяжеловатые веки, с изогнутыми ресницами предавали всему ее лицу необъяснимый сплав выражения идеальной чистоты и порочности одновременно. Обычно, простояв всю службу, она уходила, не исповедываясь, не спеша, крестилась в дверях церкви, и пропадала до следующего раза. Все чаще и чаще, Отец Сергий, ловил себя на мысли, что все свои проповеди он читает только для нее, и, обращаясь к своей пастве, взгляд его непроизвольно искал в толпе верующих только ее, ее одну.

Ночами, перед сном, он часами простаивал на коленях, взывая к Господу Богу, но молитвы его носили характер сумбурный, и не понятный.

- Господи, помоги мне, дай силы мне устоять перед ней, Господи, я так люблю ее, что же мне делать? Я хочу любить только тебя, Господи, служить только тебе…. Помоги мне быть с ней вместе. Научи меня Господи, вразуми….

Но, несмотря на молитвы, и строгий пост, который он учинил для себя добровольно, в коротких, прерывистых снах иерея, женщина эта все чаще и чаще являлась к нему в его горячечных сновидениях. Являлась желанная и беззащитная, любимая и любящая, но чаще всего обнаженная, зазывно и притягательно смеющаяся….

Однажды, после вечерни, он не выдержал и подозвал ее к себе.

-Почему вы никогда не исповедуетесь мне?

- Да в чем же господи?- она весело рассмеялась, спугнув своим смехом нескольких набожных старушек.

- Пойдемте, выйдем на воздух - отважившись, предложил он, и направился к выходу.

Последние прихожане покинули, крестясь, церковный двор, и они остались совсем одни, в полной тишине. Только в лампадке, горевшей над входом в храм, потрескивал фитиль, да откуда-то издалека, сквозь падающий пушистый снег, доносился тихий шум Алтуфьевского шоссе.

Он начал издалека, припомнив, что до революции священники в жены себе брали обычно выпускниц специальных женских училищ, и то, что он хоть и священник, но все-таки не монах, и должен быть женат, согласно заповеди, и то, что она по его наблюдению человек верующий, и вполне могла бы стать законной, венчанной женой священника, или как говорят матушкой. И в самом конце выразил большое желание познакомиться с ее родителями. Он осекся, и, потупив взгляд, с нетерпеньем ожидал ответа на свою довольно бессвязную речь.

Она посмотрела на него, чуть прищуриваясь, словно к чему-то прицениваясь. На ее волосах и ресницах блестели снежинки, и она молчала. Долго.

- Хорошо, Отец Сергий, пойдемте, только я живу не с родителями, их уже нет – а с братом. Вот с ним обо всем и поговорите.

Они шли по вечерней улице, и хотя он даже и не знал, как ее зовут, и как, а главное о чем он будет говорить с ее братом, но.…Разве это имеет какое-нибудь значение, ведь он идет с ней, сквозь круговерть огромных, пушистых снежинок, сквозь фиолетовый воздух последних зимних снегопадов.

Брат ее оказался ярким красавцем, несколько циганоподобной внешности, с волевым лицом и сочными красными губами. Он постоянно чему-то улыбался, прерывал иерея , и вел себя как-то уж очень развязано, по мнению Отца Сергия. Впрочем, священник его почти не слушал, а смотрел только на свою, как оказалось Ольгу. Пока она готовила легкий ужин и накрывала на стол, брат ее, все любовался найденным крестом, допытывался, не страшно ли Отцу Сергию ночевать одному в церкви, да когда начнется роспись потолка, да какие в его храме есть иконы. Свой интерес, он легко объяснил тем, что является выпускником Суриковского училища, и даже пообещал свою помощь в изготовлении фресок. Ужин прошел легко и непринужденно, Ольга весело смеялась, брат ее острил, хотя довольно и неуклюже. А на прощание, Ольга легко поцеловала влюбленного священника в щеку и шепнула - Я сама приду, когда все для себя решу….В ожидании Ольгиного решения, жизнь Отца Сергия шла по прежнему, вот только в своих ночных бдениях, он стал все чаще поминать имя Ольга, чем имя Господа Бога.

Зима окончилась, а Оля все не приходила. Иерей Сергий, почти перестал спать, под глазами у него расположились темные, полукруглые тени, а проповеди его стали еще более страстными и горячими.

Однажды ночью, в начале апреля, Отец Сергий услышал в церкви какой-то слабый шум. Накинув рясу, он поспешил по винтовой лестнице в низ, в спешке не прихватив с собой ничего, чтобы могло заменить ему оружие. Уже проходя мимо алтаря, он услышал хрипловатый мужской шепот, показавшийся ему необычайно знакомым.- Слушай, а где висит Спас Нерукотворный? Мимо него скользнуло два силуэта во всем черном, включая черные шапочки с прорезями для глаз.

- Кто вы, и что вам здесь нужно? – Громко спросил, почти выкрикнул пораженный священник. Немедленно покиньте церковь ! Иначе я буду вынужден вас задержать. Плотную, почти полную темноту в храме, которую лишь кое-где прерывали слабые, слегка дрожащие огоньки лампад, неожиданно нарушила яркая вспышка выстрела, его сухой, до неправдоподобности громкий звук заметался где-то под сводами. Отца Сергия отбросило назад, к винтовой лестнице, резкая боль в левом плече неожиданно озлобила его, и, сорвав с шеи тяжелый, раскольничий крест, он со всей силы обрушился на ближайшего к нему человека в черном, более стройного и хрупкого. Что-то противно хрустнуло под черной вязаной шапочкой, но почти обезумевший от страшной боли ,пресвитер все продолжал и продолжал наносить по голове поверженного противника страшные удары этим, почти килограммовым, золотым крестом. Казалось, что этот хруст черепной кости и собственная боль в плече сбросили с Отца Сергия все многовековые знания о добре и зле, проповедуемые православием, освобождая в нем нечто страшно низменно-жестокое, нечто звериное, подавляемое в человеке воспитанием и самим понятием человечность.

Пропитанная кровью шапка сползла с головы церковного грабителя, и священник с ужасом увидел, как на его колени, на которых он в это время стоял , и залитый черной кровью пол, рассыпались столь знакомые и любимые, светлые, чуть волнистые волосы.

Уже светало, когда Отец Сергий оторвался от тела Ольги, которое все это время он держал в своих объятиях, гладил и баюкал. Он поднялся, с трудом снял с себя окровавленную рясу, и тихо, по-собачьи подвывая, поднялся на колокольню.

Пряный запах тополиных почек, казалось, на мгновенье отрезвил его, и он с удивлением начал рассматривать свои ладони, в свернувшейся уже бурой, Ольгиной крови. Но уже в следующую минуту Отец Сергий, правой рукой раскачал самый большой колокол, и когда в влажном предрассветном тумане поплыли глухие, тревожные звуки, молча и равнодушно шагнул через перильца в низ.

Глаза Сергея, широко и удивленно открытые навстречу новому утру уже подернулись тонкой пеленой смерти, а над просыпающейся Москвой, все еще колыхался, сходя на нет грустный голос большого колокола.