Я е…у королеву красоты. Самую красивую девушку мира. Мисс красоты этого года. «Я хочу быть шлюхой в постели» – шепчет она мне на ухо. Я с оттяжкой бью своим х…ем по ее кукольному личику. Ей это нравится. Она любит, когда ее унижают во время траха. Рывком я ставлю ее раком. Мой плоский живот со смаком ударяется о ее упругую попку. Иногда я кончаю ей прямо туда, чаще – в рот, с проглотом. Глотать сперму она любит. Откидывается на подушку, или на деревянный полированный стол. Во время секса стол барахтается с равнодушным стуком. Он ненадежен. Его сильно штормит во время качки.

По ней не скажешь, что она способна на такое – еб…ся на рабочем месте, в гулкой темной комнате, превращенной из актового зала завода в просторный швейный цех. Даже невозможно представить, что ее вообще можно еб…ть! Ей можно посвящать стихи, признаваться в любви, драться из-за нее на дуэли, робко боготворить издали и лишь изредка касаться губами ее воздушных холодных пальчиков с длиннющими наманикюренными коготками.

Здесь, в цеху, повсюду валяются куски материи, иголки и нитки, манекены и ножницы для кроя. Висят строгие фраки, бальные и свадебные платья, гусарские мундиры и строгие деловые костюмы…По стенам еще коробится лепнина социалистического лозунга «Ударный труд – пятилетке качества!» и мощные бесформенные фигуры рабочего и колхозницы. Никогда не догадаешься, что ее можно распнуть прямо здесь, на выщербленном столе, положить ее ноги в черных сапогах на высоком каблуке себе на плечи, мять футбольные мячи ее грудей, безостановочно прыгающих в такт быстрым движениям…Полчаса назад она сама распинала нерадивых швей за медленную работу и деловым тоном бросала английские фразы в телефонную трубку, договариваясь с итальянцами об очередном заказе от «Гуччи». Здесь она – хозяйка. Но во время еб…и вся эта шелуха, весь налет цивилизации, воспитанности и культуры мигом исчезает. Остается только рабыня. Рабыня, готовая, по первому знаку, исполнить любую прихоть своего хозяина.

В другое время по ее надменному и холодному лицу не скажешь, что она способна на такое. К таким мужчины боятся подходить. Их провожают робкими восхищенными взглядами, неизменно цокая при этом языками. Ими можно только любоваться издали. Как неизменно говаривал один мой друг, глядя вслед таким же гениям красоты: «Ведь кто-то же их еб…т!» Их выращивают где-то за тридевять земель, как принцесс в сказочных дворцах и воспитывают, как фей.

Она – белокурая бестия с роскошными голубыми глазами и припухлыми сочными губами, с ох…тельной фигурой и маленькими ступнями. Она – само совершенство! И ведет себя, как английская леди, часто бывает на приемах в посольствах и деловых ужинах. Она и минет делает, со знанием только ей известного этикета. Х…й она держит, изящно отставив в сторону мизинчик, как будто в руках у нее бокал с холодным шампанским. Меня это всегда возбуждает.

- Я – шлюха! – говорит она. – Вые…и меня!

Она стоит раком и уже готова. Мой член тыкается, в ее аккуратную зовущую норку, как шкодливый зверек. Я хватаю ее за светлые волосы и со всей силы тяну к себе.

- Шлюха! – соглашаюсь я.

 

На шею мне повесили гири, согнули спину, а к ногам приковали кандалы. Так я хожу уже давно. Стал бывалым каторжником. Если хотите, расскажу вам, каково это, быть несвободным. Несвободным от себя.

- Плюнь! – говорит мне мой зверек. Он покоится не только между ног, но и где-то в груди. – Баб много! На наш век хватит!

- Много, - соглашаюсь я. – Хватит. Но мне нужна именно она.

- Забудь! Пойдем с друзьями в клуб. Снимем кого-нибудь!

- Не хочется.

- Ну и пропадай! Только без меня! Я же помню тебя золотым парнем! Бабы на шею вешались, как прищепки на бельевую веревку! Куда все исчезло-то, а?!

- Не знаю. Я даже стал плохо спать.

- Сопли вытри! Не хочешь в клуб, к ней сходим. – Зверек был на редкость упорным. Вые…и ее прямо на рабочем месте! – Он исчезал на некоторое время. Но всегда появлялся вновь. И я сдавался.

- Я шлюха! – повторяла она.

- Шлюха! – опять соглашался я. И добавлял. – Сука!

Это возбуждало ее еще больше.

 

«Я помню, когда я проснулась, моя кожа пахла твоей. От этого я стала совершенно пьяной. Я закрываю глаза и моя нежность к тебе накрывает меня огромной волной. Если это был просто хороший секс, то почему оргазм где-то в голове? Биология – великая наука, но она вряд ли мне это объяснит. Почему я вдруг обнаружила, что мое настоящее место под солнцем – у тебя под мышкой?! И больше нигде. Я люблю тебя!»

Я всегда называл ее Солнышком. И до сих пор храню ее эсэмсэски в своем мобильнике. Он – поверенный моих тайн и хранитель моих сокровищ. Их не так много, этих самых сокровищ. Десяток - другой сообщений, куча фотографий и электронных писем. Главное – мои воспоминания. Я был счастлив, счастлив два года, но тогда я этого еще не знал. Оказывается, я летал наяву. Она подарила мне крылья. Я был весел, удачлив и всемогущ. Я хлопал крепкими белоснежными перышками по ветру, парил в свободном падении, совершал фигуры высшего пилотажа и уходил в крутое пике. Всегда выворачивал. Почти. Один раз не вытянул. Меня шмякнуло со всей силы об землю. Сравняли с ней. Я сломал свои нежные крылышки. Навсегда. Солнышко ножницами для кроя ампутировало их. Было больно. Мучительно. Больше я летать не буду. Никогда.

Теперь я хожу по земле с веригами, кандалами, гирями и согбенной спиной. Свою душу я обмотал рубищем. Она покрылась струпьями, язвами и лишаями. Хочется сделать себе, как можно больнее. «Так тебе и надо!» – повторяю я. – «Чем хуже, тем лучше!» Только иногда я с тоской гляжу наверх. Я запрокидываю голову. Хочется опять взлететь выше неба. Но я уже разучился летать и боюсь, что у меня ничего не получится. Никогда. Лишь изредка ночами я по-прежнему летаю. Я касаюсь Солнышка рукой, стараясь не испачкать, беззаботно хохочу и тасую звезды как колоду карт. Мне нравится путать и пугать астрономов и мореходов.

А утром ко мне опять приходит мой шелудивый зверек. Я знаю, как он выглядит, хотя никогда не видел. Он черен и мохнат, нагл и всемогущ.

- Обломался! – радостно констатирует он. – Между прочим, она, пи…дец, как хочет тебя!

- Уйди, - устало и равнодушно бормочу я. – Прошу тебя.

Он заливается смехом, прижав к животу лапки.

- Могу и уйти. Но от себя-то не уйдешь. А она сегодня купила новое нижнее белье. Красные кружевные трусики и прозрачный бюстгальтер. Он ей так идет…

- Ладно, - в конце концов соглашаюсь я и беру в руки мобильный, чтобы позвонить.

- Все-все-все! – шепчет мой искуситель. – Я исчезаю.

И действительно исчезает. До следующего раза, пока мне вновь не приснится, что я летаю.

 

- Я – шлюха! – говорит она. – Вы…би меня!

Она стоит раком и уже готова. Я чуть не порвал атласную полоску трусиков, утонувших в разрезе ее попки. Мой член тыкается, в ее аккуратную зовущую норку, как шкодливый зверек. Я хватаю ее за светлые волосы и со всей силы тяну к себе.

- Шлюха! – Я ненавижу и ее, и себя. – Тварь!