Я не знаю точно, почему «Колыбельная дочке…» - первое стихотворение, о котором мне захотелось что-то сказать в рамках конкурса «Муравей на глобусе». Быть может, тема оказалась очень близка и актуальна. Быть может, давненько на моих глазах не рождался такой красивый поэтический миф/мир. Возможно, я почувствовал – наконец-таки – дыхание стилистической индивидуальности… В общем, скорее всего, все вместе взятое плюс еще многое и плюс еще что-то неуловимое, что постоянно возвращало меня к этому произведению. К тому же, под этим стихотворением появилось уже немало отзывов, с некоторыми из которых я категорически не согласен. Но об этом чуть позже…

 

Трогательная нежность, какое-то элегическое настроение, убаюкивающее реальность и погружающее в сказочный, мифический мир, в котором детство каким-то удивительным образом не подчиняется законам времени, не остается позади, но длится и длится вместе с взрослением, соседствует с ним… Примерно такие чувства вызвало мое первое знакомство с «Колыбельной…». Отклик в душе остался, и – я почему-то уверен – возникший между мной, читателем, и произведением лирический диалог будет еще долго звучать во мне эхом – таинственным, едва уловимым, горним.

 

Действительно, такие стихи почти невозможно анализировать. Рождающая гармония такова, что при любой попытке помыслить ее алгебраически, а затем попытаться все это более или менее адекватно вербализовать, она даже не разрушается, а просто исчезает. Как исчезает очарование того, что я называю поэтическим восприятием (когда мысль и чувство, слово и образ, сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное, логическое и алогическое переплетаются, прорастают друг в друга, теряя способность к раз-личению, но даруя человеку возможность постигать мир так, как, быть может, это могли делать древние, обладатели мифического сознания). Очарование исчезает. Остаются звуки, стопы, слова, строки, строфы, ритмическая структура и прочее и прочее. Обо всем об этом говорить бывает интересно, ибо это – те самые инструменты, которыми создается Произведение. И я еще буду говорить о них. Но не здесь, не сейчас. Отчасти потому, что кое-что уже обозначил Дмитрий Родионов, отчасти – из-за нежелания разрушать свое очарование. Но самое главное – потому, что мне до ужаса хочется сочинить мелодию на эти стихи, такую же красивую, такую же нежную… И однажды спеть ее своей дочке…

 

 

Песня? Песня. Тихая, убаюкивающая, заполняющая пространство детской и весь мир голосом материнской любви, самой крепкой, самой настоящей… Колыбельная… Как часто малыш уже крепко спит, а мама все поет и поет ему колыбельную, как будто веря, что пока звучит ее голос, малютка пребывает в той самой потерянной сказке, которой ей, маме, нам всем, взрослым, так не хватает в жизни. Малыш давно уже спит, а мама, кажется, готова петь до рассвета, до самого пробуждения ребенка, всю его и свою жизнь…

 

И вот оно, первое волшебство, первое превращение: колыбельная дочке становится колыбельной маме, колыбельной себе, попыткой спеть себе себя, убаюкать тревожное сердце, успокоить внутренний океан противоречий. Слова и голос обретают демиургическую силу, рождая новый мир-сон, в котором «курносые» «ангелы в санках с покатых спускаются крыш», «на утреннем насте – алмазные россыпи», в котором живут «ослепительные принцы», «загадочные феи», какие-то наяды», а далекая «звезда ой-лю-ли» что-то встревожено шепчет.

 

«Там левшу подковала блоха». Мир-сон как мир-оборотень: фантазия и реальность, логическое и алогическое меняются местами. Стихотворение «Колыбельная дочке…» похоже на сновидение. Там тоже свои непостижимые законы, которые могут, например, вместить тысячу световых лет в «тук-тук молотка», сгустить время, соединив весну, лето, осень и зиму и т.д.

 

Вот почему я не могу согласиться с мнением уважаемого Дмитрия Дрозда об этом стихотворении. Подход Дмитрия, на мой взгляд, формально-логический. «Девочка засыпает на улице, чуть ли не в сугробе…/…/… девочка проспала всю зиму…», - говорит он. Ну, разве можно художественный мир, поэтическое произведение измерять законами формальной логики? Разве можно принимать поэтические метафоры за суждения? Разве можно лирический сюжет соотносить с распорядком дня/недели/месяца/сезона/года? А всего-то и требовалось – поверить автору, попытаться понять и в какой-то степени принять его «иностранный» язык, которым он, автор, и создает свой удивительный «иностранный» мир. Я, разумеется, не утверждаю, что мое мнение – истина в последней инстанции. Я также не утверждаю, что это – какой-то шедевр всех времен и народов. Я просто чувствую в этой «Колыбельной» дыхание поэзии - поэзии, исполнившейся, развернувшейся, по крайней мере, в моей душе.

 

Закон звезды и формула цветка».

 

Я не знаю точно, почему «Колыбельная дочке…» - первое стихотворение, о котором мне захотелось что-то сказать в рамках конкурса «Муравей на глобусе»… Но догадываюсь, что именно это произведение открыло для меня новый закон – закон звезды ой-лю-ли.

 

С уважением,

Андрей Бореев