РУССКИЙ ОСНОВОПОЛОЖНИК УКРАИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

(ЧАРОДЕЙ «ЧЁРНЫХ ОЧЕЙ»)

 

 

 

Коли нам влада бреше безупинку

І тільки продається та краде

Згадаємо Євгенія Гребінку

Він жив задля Вітчизни та Людей

Его песни модны и сейчас, хоть со дня его рождения прошло почти два столетия. От украинских кобзарей он перенял дар стихов-песен и стал одним из родоначальников поэтов-песенников. Его до сих пор не могут поделить Россия и Украина, хоть он и считается родоначальником украинской басни. Давайте же вспомянем добрым словом нашего Евгения Гребинку.

Увы, как у родоначальника украинской прозы Григория Основьяненко была совсем другая фамилия - Квитка, так и основоположник украинской басни Гребинка был не Гребинкой, а Гребенкиным и украинцем его можно назвать также условно, как и его школьного побратима - Сашу Афанасьева (украинский поэт Чужбинский).

Не из столбовых дворян, обязанных знать свой Род до 7-го колена, был Евгений Гребинка. Род начинался с его деда Ивана Гребёнкина, участника Суворовских походов, в том числе и подавления пугачёвского бунта. Умер он в 1796 году, дослужившись до чина капитана, дающего право на наследное дворянство. Тогда же его вдова Мария Ильинична вместе с детьми была внесена в дворянскую Родословную Книгу Вознесенской губернии.

Отец Евгения, Павел Иванович, родился в 1867 году. В 1780 году отдали его в кадетский корпус (их тогда в стране было всего три), после окончания которого в 1787 году, он получил звание корнета и прослужил 10 лет в гусарах. Под командованием Суворова участвовал в боевых походах против турок, штурме Анапы...

Летом 1897 взял отпуск за последние годы службы и поехал с боевым побратимом Василием Ивановичем Марковичем в родовое имение того в Калюжинцах. В имении вместе с матерью Василия, жила и его двоюродная сестра Аннушка (её родители умерли от мора одновременно с отцом побратима)...

Гребёнкин влюбился в шестнадцатилетнюю Аннушку с первого взгляда. Через несколько месяцев они уже не могли жить друг без друга. Павел попросил у матери побратима руки Аннушки и получил согласие. В декабре сыграли свадьбу. В приданое Аннушка принесла ему 20 душ крепостных и 145 десятин земли вокруг её хутора «Убежище». Павел Иванович решил бросить службу, остаться с женой и заняться хозяйством. В декабре он отвез в часть прошение об отставке и, получив разрешение полкового командира, отбыл к жене.

Увы, император Павел, обидевшись на то, что суворовские победы в Альпах были фактически украдены Австрией и Великобританией, стал укреплять армию. В конце 1897 года он издал указ, согласно которого выход в отставку дворянина утверждался лично Императором.7 декабря 1897 года Павел Иванович получил приказ об отставке, а 23.02.98 этот приказ монаршим повелением был отменён, как и сотня подобных. Павел срочно был вызван в часть для продолжения службы. Вновь рутинная военная служба, только теперь уже без Суворова. В 1801 английские наймиты убили русского царя. Престолонаследник, испытывая муки совести, провёл чистку высшего руководства, принимавшего участие в убийстве его отца. За высшими последовали и низшие. Появились новые вакансии. Летом 1802 Павла Ивановича поздравляли с рождением дочери, названой в честь матери Аннушкой, а 20.08.1802 поздравляли уже с присвоением ему звания поручика.

Служил бы и дальше, обрастая чинами, но зимой 1804/5 тяжело простудилась и сгорела в горячке любимая жена. Чтобы не оставлять дочь одну, подал прошение об отставке. Причина была уважительной и 17.05.1805 он вышел в отставку штаб-ротмистром. Так из боевого офицера Павел Иванович стал мелкопоместным помещиком. Земляки избрали его земским комиссаром Пирятинского округа. По общественным делам частенько приходилось наведываться в Пирятин, ездить в имения местных дворян. Больше 5 лет он прожил бобылем, долгими бессонными ночами вспоминая умершую жену. Но вот летом 1810 он по делам заехал к известному Пирятинскому казаку Ивану Чайковскому. Хозяин укатил куда-то по делам и к Павлу Ивановичу вышла его дочь Надежда. Сердце Павла Ивановича кольнуло, так она была похожа на его Аннушку. И было ей столько же, сколько и Аннушке, при их первой встрече. Долго обхаживал Павел Чайковских, но весной 1811 таки сыграли свадьбу. В положенное время, 21.01(2.02)1812 появился на свет Евгений. Крёстным отцом Евгения и всех последующих детей Гребёнкина был его побратим Василий Маркович. Но недолго пришлось наслаждаться обществом юной жены и сына Павлу Ивановичу. Грянула Великая отечественная война. Он записался добровольцем в Малороссийский кавалерийский полк. Вместе с полком отступал с боями до Бородино и затем шёл до самого Парижа и штабс-ротмистр Гребёнкин... Вернулся он к семье в начале 1815.А 8.11.1815 Василий Маркович был уже крестным отцом его второго сына Михаила. В 1817 крестил Аполлона, в 1819 –Николая, в 1821- Александра, в 1823 –Константина, в 1825-Петра и, наконец, в 1827 –дочурку Людмилу. Без любви вряд ли бы получилось у Павла и Надежды столько детей. Да вот вырастить и накормить такую ораву трудновато. Выйдя в отставку, Павел Иванович вплотную занялся сельским хозяйством. Только командир из него был хороший, а земледелец – никудышный. Не имел он понятия о севооборотах, не знал лучших культур для своей земли, к тому же, не разбираясь в сельском хозяйстве, приказывал селянам, что и когда сеять. Вот и собирали они, порой, меньше, чем посеяли...

У побратима Василия Марковича стол ломился от яств, постоянно гостили десятки людей, порой даже незнакомых, а у Павла Ивановича каждая копейка была на счету. Почти ничего не давала плодороднейшая земля. Имел уже пол сотни крепостных и больше двухсот десятин земли, а распорядиться ими как следует, не умел. В посевную и жатву нанимал батраков. Построил им даже дом в саду, используя его вне страды как школу, для детворы своих крепостных.

Отец поглощён хозяйством, мать в постоянных заботах о младших детях. Женей занималась няня-кормилица. Повезло Жене с няней-кормилицей. Весёлая была, добрая. Знала сотни сказок и песен. Никогда эти сказки не повторялись, а в любимые песни она часто вплетала собственные слова, и эти песни становились такими своими, такими близкими и понятными, льющимися из самого сердца. Вот под эти её песни и баюкающие сказки и прошло Женино детство. Отец не кичился своим дворянством и Жене разрешалось играть с дворнёй и детьми крестьян. Чумазый и растрёпанный мальчишка ничем не отличался от крепостных сверстников. Разве только тем, что уже в шесть лет научился у матери читать. А в восемь лет для мальчика наняли домашнего учителя – семинариста Павла Гуслистого, сбежавшего с заключительного курса семинарии. Не попом хотел стать Павел Иванович Гуслистый, а учёным-ботаником. Женя впитывал науку, слушая захватывающие рассказы Гуслистого о жизни лесных жителей, путешествуя под его руководством в удивительный мир растений. На всю жизнь перенял от первого учителя Евгений увлечение ботаникой и уже, став взрослым, преподавал кроме русской словесности и ботанику.

За три года наставник прекрасно подготовил Евгения по программе трёхлетней начальной школы. На очередном банкете у своего побратима Василия Марковича Гребёнкин оказался рядом с бывшим учителем Пирятинского уездного училища, преподавателем знаменитой Нежинской гимназии высших наук, Семеном Матвеичем Андрущенко, своим старым сослуживцем по Малороссийскому казачьему полку. Семен Матвеевич посоветовал отдать сына к нему в гимназию, обещая поддержку при вступлении, однако порекомендовал нанять учителя по иностранным языкам – латыни, немецкому, французскому, истории и русской литературе. Без сдачи вступительных экзаменов по этим предметам в Нежинскую гимназию кн. Безбородько можно было попасть только в приготовительный класс с восьмилетней ребятнёй. Что там делать подростку! Андрущенко рекомендовал и репетитора – выпускника Харьковского университета Матвея Кудреватого. Как известно, в университет принимали только дворян. У дворян же заведено почитание родословной. Вот теперь долгими вечерами на семейных чаепитиях, Матвей рассказывал о славных запорожских казаках, своих предках. Надежда Ивановна вспоминала полковников, сотников и значковых товарищей Чайковских - своих дедов и прадедов. Павел Иванович рассказывал о своих походах, о штурме Анапы. О подвигах своего отца, суворовского офицера. Так сама История входила в душу мальчика. История его Рода, история его Родины. Почти год провозился Кудреватый с Евгением и 3.08. 1825 Евгений, сдав положенные экзамены, был принят сразу в 4 класс Нежинской гимназии высших наук. Он перешагнул целый разряд обучения. Дело в том, что Нежинская гимназия высших наук, основанная в 1820, имела девятилетний курс обучения, разделённый на три разряда, по три класса в каждом. Дворянские дети поступали в класс, соответствующий их знаниям. Например, в 1830 году Яков де Бальмен был зачислен сразу в 7 класс, перешагнув, таким образом, через 2 периода…

До вступления Евгения, гимназия была закрытым заведением. Гимназисты должны были жить в общежитии и были на полном пансионате (как наши ученики ПТУ). Но после загадочного самоубийства первого директора гимназии массона Кукольника, именно в 1825 году, новый директор гимназии И. С. Орлай, противник закрытых заведений, добился разрешения ученикам жить не на казарменном положении, а снимать квартиры. Конечно, позволить себе это могли не многие. Ведь и квартиры в Нежине были очень дорогими, и за питание хозяева сдирали не по Божески. Павел Иванович ухитрился втиснуть сына на квартиру к своему приятелю Андрущенко, поэтому с оплатой было хоть какое-то облегчение. Первый год учиться было очень трудно. Домашние учителя всё же не могли заменить всесторонней гимназической подготовки. Отец пишет ему: « Мне кажется, что ты благодаря протекции Семёна Матвеевича, а не благодаря своим знаниям, поступил в 4-й класс, поэтому советую тебе заняться науками сверх положенного времени, чтобы сравняться с товарищами и оправдать доверие Семёна Матвеевича». Женя занимался до поздней ночи, а устав от занятий, погружался в мир художественных книг библиотеки Андрущенко, насчитывающей несколько тысяч книг. Именно здесь Женя впервые узнал Пушкина, Дельвига, Жуковского. С Андрущенко дружил и часто у него бывал молодой преподаватель латыни Иван Григорьевич Кульжинский. Он обратил внимание на любознательного мальчика, стал его другом-наставником. Слушал его рассказы о жизни на хуторе, о няниных песнях, о подвигах казаков, поведанные матерью и отцом. Мальчик всё это пересказывал так увлекательно, что Иван Григорьевич посоветовал ему записывать все это на бумаге.

Нежинская гимназия высших наук в это время могла соперничать с Царско сельским лицеем по числу молодых талантов. Когда Женя поступил в гимназию, в ней ещё учились будущие звёзды Российской Литературы – Николай Гоголь, Нестор Кукольник, Александр Данилевский, Виктор Забила. Правда, им учащимся выпускного периода было не до мелюзги, вроде Евгения, младшего их на целый разряд. Но именно они задавали тон в гимназии. Именно они выработали своеобразный язык, на котором написаны и блестящие реалистические произведения Гоголя, и захватывающие романтические повести и пьесы Нестора Кукольника и увлекательные исторические романы Александра Данилевского, и прекрасные юмористические повести Виктора Забилы. Да и романы и пьесы Гребинки написаны тем же языком, что и Гоголя. Языком нежинской гимназии 20-30 годов. С лёгкой руки Кукольника и Гоголя в гимназии выходили рукописные журналы – «Звезда», „Северная заря» и «Парнасский навоз». Эпидемия литературотворчества захватила всю гимназию... Появились альманахи «Метеор литературы», «Литературное эхо», даже экзотический альманах «Литературный промежуток, составленный в один день + ½ Николаем Прокоповичем 1826 года». Не минула эпидемия и Женю. Вместе с дружком Васей Домбровским (будущий профессор Киевского университета) он издаёт альманах „Аматузия”. М.Михайлив, учившийся в гимназии в те времена, утверждает, что альманах был создан на украинском языке («Лицей кн. Безбородько». СПБ.1859. ч. 11 стр.65). Большую часть альманаха составляли стихи самого Жени. Андрущенко в письме к старшему Гребёнкину от 11.11.1826 не может не похвалить мальчика: «Евгений Ваш…строчит весьма пристойные вирши, которых он большой любитель…Результаты одобрений, которые получает Евгений от всех своих наставников, ставит его в число учеников «хороших», а по словесности – в число «очень хороших»». Гимназистам в той «Аматузии» больше всего понравились сатирические стихи Жени. Успех окрылил мальчика. Он собрал всех гимназистов-ровесников, пишущих стихи и вместе они создали поэтический альманах «Пифия». Свой рукописный экземпляр он переслал родителям, которые с гордостью давали читать его всем соседям…

Четырнадцатилетний парнишка хвастается в письме старшей сестре Аннушке своими 10 стихами, ходящими среди гимназистов и тем, что Кульжинский отослал в «Дамский журнал» для публикации его басню «Мышь» и стих о Мазепе, написанные мало российским наречием…

Первые годы обучения Евгения в гимназии царила настоящая вольница. Мало того, что среди гимназистов ходили запрещённые стихи Рылеева, Чаадаева, Пушкина, так ещё гимназисты-старшеклассники могли себе позволить даже запереть надзирателя в кладовке. Эта «вольница» разделила преподавателей гимназии на два противоборствующих лагеря. Либеральный возглавлял профессор юриспунденции М.Г.Белоусов, консервативный – профессор политических наук М.В.Билевич. Гимназисты сами дали повод для победы консервативной профессуры. Петя Маркос притащил в гимназию запрещённые стихи Рылеева и пушкинскую оду «Вольность». И стихи Рылеева, и Пушкинская ода были переписаны в десятках экземплярах и разошлись почти по гимназистам. Надзиратель Кальдер изъял эту оду и у Жени. Вольнице пришёл конец. И в гимназии, и в России. Царь потребовал разработки нового устава уездных училищ и гимназий. Этот устав был разработан и утверждён 28.12.1828. . Отныне уездные и городские училища стали совершенно особыми низшими учебными заведениями с законченным курсом, гимназиям же приданы низшие классы. Переход из уездного училища в гимназию стал невозможен. Гимназии теперь предназначались для воспитания детей только дворян и чиновников. Резкие меры приняты к прекращению воспитания детей при помощи вольных учителей-французов Начального образования не предусмотрено – в уставе предусматривались лишь городские и уездные училища низшего типа, а не элементарные народные школы. В этом году семью Гребенкина посетило безденежье, частичным виновником которого был Женя, приехавший летом на каникулы. По дороге домой, проезжая у реки, он увидел, как тонет какой-то толстяк, а его дети бегают по берегу и кричат, что отец не умеет плавать. Он спас утопающего. Спас на свою голову. На следующий день Исак Рубинштейн приехал с благодарственным визитом в их «Убежище» и предложил отцу в знак благодарности, участвовать деньгами в его, Рубинштейна, замечательном и перспективном проекте. Отдал ему Павел Иванович все свободные деньги. Больше он их не видел. Пришло время отдавать младших детей в гимназию, а денег на это не осталось. Пришлось Мише, коле и Саше поступать в Пирятинское уездное училище, а не в гимназию. С тех пор и стал Женя антисемитом.

За хулиганство по отношению к надзирателю и распространение крамольных стихов были исключены из гимназии Петя Мартос (это его назвал Бузина крепостником) Саша Данилевский и Николай Прокопович. Вынуждены были уйти, не окончив курс обучения, Виктор Забила и Нестор Кукольник. Реакционная профессура писала донос за доносом на Белоусова и его друзей. Писала во всё высшие и высшие инстанции. Но пока профессура изображала пауков в банке, гимназисты жили своей жизнью. После выпуска Гоголя, ухода Забилы и Кукольника, Женя стал первым поэтом гимназии. Ему поручалось писать оды в честь высокопоставленных посетителей и здравницы в честь праздников. Как и положено поэту, он влюбился. Избранницей стала сестра друга Коли Новицкого – Марина… Наступил 1830 год. Доносы профессуры дошли до самого Бенкендорфа. По его поручению в начале 1830 в гимназию прибыл с чрезвычайными полномочиями действительный статский советник Э.Б.Адеракс. Три месяца шерстил он гимназию. Кончилось тем, что все либеральные профессора, в том числе и покровитель Гребинки Андрущенко, были уволены из гимназии, а сама гимназия в 1832 реорганизована в заштатный физико-механический лицей. Но Евгений не дождался этого разгрома. В 1831 он окончил гимназию со званием действительного студента и правом на 14 чин.

Как раз в это время вспыхнуло польское восстание. Его возлюбленная Маринка заявила, что мечтает увидеть Женю в офицерском мундире. В ответ Женя на дворянском собрании Пирятинского уезда 7 сентября 1831 записался обер-офицером в эскадрон Резервного Малороссийского полка. Почти два месяца они провели в бесплодном ожидании предстоящих боёв с повстанцами. Увы, граф Паскевич подавил восстание и без резервных украинских частей. В начале ноября царь приказал вернуть на Украину и распустить все резервные части. Женя отклонил предложение остаться в армии и также уехал домой. Увы, дома его ждала скука типичной жизни провинциала. Он писал об этом времени:

«Всё вист да вист, о, боже правый!

Несносна эта мне игра:

Я должен для чужой забавы

Сидеть с утра и до утра

За ломберным столом, зевая.

Ни веселиться, ни шутить!

Безмолвие только прерывая

Словами: «Сударь, вам ходить!»

Появившееся свободное время он тратит на сочинение стихов. Живёт он в Малороссии, вот и стихи того времени пишет преимущественно по-украински. С Мариной видится только изредка. Ему стыдно представать перед ней, дочерью богатого врача, бедным сыном захудалого помещика. Осенью 1833 в Пирятин из Петербурга приехал его школьный друг Аполлон Мокрицкий, ученик художника Венецианова. Он, из-за безденежья, вынужден был отложить учёбу в Академии и выехать домой на подработки. Он взялся нарисовать портрет Евгения. В это же время, в «Убежище» нагрянул побратим Павла Гребёнкина - Василий Григорович, уже 20 лет живший в Петербурге, конференц-секретарь Академии художеств. Он столько рассказывал о Петербурге, украинском землячестве, перспективах службы, что Павел Иванович твёрдо решил – его детям, в первую очередь Евгению, место только в Петербурге. Он съездил к своему побратиму Василию Марковичу и тот дал Жене рекомендательное письмо к своему сыну Александеру, дослужившемуся в Петербурге до генерала. Сборы заняли почти месяц, но перед рождеством 1834 Евгений был уже в Петербурге. Принял его Александер не очень любезно, но помог устроиться регистратором в учёной экспедиции при комиссии духовных училищ. Ему полагалось 750 рублей в год жалованья, черный форменный вицмундир с бархатным воротником и белыми гербовыми пуговицами а также форменная фуражка с гербом. Если учесть, что учитель гимназии в это время получал 350 рублей годовых, должность вполне приличная, к тому же оставляющая много времени для творчества.

Евгений пишет 7.03.1834 другу Николаю Новицкому: «Думал я дорогою: что со мною будет в Петербурге, что я там буду делать? А оказалось, что Петербург это колония просвещённых малороссиян. Все присутственные места, все академии, все университеты переполнены земляками и при назначении человека на службу малоросс обращает особенное внимание на ум и способности… Моё дело- составлять записки или переводить с французского бумаги, а другие переписывать. Комиссия является частью Министерства народного просвещения, ёй подчинены все академии, семинарии и прочие духовные училища …Я бываю также у В. И. Григоровича… Он уроженец Пирятина и служит секретарём в Академии художеств. 20 лет пребывания в Петербурге не смогли изменить его мало российского произношения. Он много знающий человек и служит мне ключом ко всему прекрасному, что только есть в академии…»

Бывает Евгений не только у побратима отца. Уже давно в Петербург перебрался из Вильно Нестор Кукольник, чью историческую пьесу «Рука всевышнего отечество спасла» высоко оценил сам Император и наградил автора перстнем с бриллиантом. В те времена ходила даже эпиграмма, приписываемая Пушкину:

«Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого посадила” («Московский Телеграф» был закрыт, а редактор Полевой посажен за критику постановки пьесы, которая так понравилась Императору). Ясно, что Евгений бывал на вечерах и знаменитого земляка. Кукольник как бы стал проводником новой трактовки жизни России: "Православие, Самодержавие, Народность". Эта идея вполне отвечала и мировоззрению Евгения...!

Он стал печатать свои басни и стихи на мало российском наречии в «Сыне Отечества», редактируемым Николаем Гречом. Осенью 1834 Греч предложил ему участвовать в создании 24-томной русской энциклопедии. Евгений стал завсегдатаем литературных салонов Греча. Вскоре у Греча вышел первый Женин сборник „Малороссийских приказок” и имя Гребинки стало популярным среди малороссов. Ведь впервые были опубликованы басни в стихах на украинском языке. Тогда же он познакомился и побратался с автором бессмертного «Конька-Горбунка» Петей Ершовым. Тот стал частенько наведываться с друзьями к Евгению. Так начались литературные Гребенкины пятницы под украинские наливки и сало…

В Убежище у отца дела шли худо. Огромный долг Рубинштейн и не думал отдавать. Заявил, что проект потерпел фиаско, он обанкротился и деньги пропали. У Евгения зарплата была приличная, да и за участие в создании Энциклопедии он должен был получить рублей пятьсот. К тому же он похвастался в письме домой, что вышла в свет его книжечка

« Малороссийские приказки”, а в альманахе „Осенний вечер” опубликована его повесть

«Малороссийское предание». Вот и отправил отец к нему в столицу ещё двоих сыновей – девятнадцатилетнего Михаила и пятнадцатилетнего Николая, дав наказ устроить Михаила в полк, а Николая в гимназию. Вместе с ними в Петербург прикатил и Женин побратим Николай Новицкий. Пошёл Евгений решать их вопросы к Василию Григоровичу. Там как раз находился воспитатель царских детей Василий Жуковский. Подумали вместе два Василия и решили, что с этим делом лучше всего может справиться их друг - инспектор гимназий, профессор университета Пётр Плетнёв. С запиской Жуковского пошёл Евгений к Плетнёву. Плетнёв был сам литератором, близким другом Пушкина, Гоголя, и даже Кукольника. Мало того, он успел прочесть «Малороссийские приказки» и был в восторге от Гребенкиных басен. Плетнёв пригласил Евгения на свои литературные вечера, а дело его братьев решил в два сёта – Николай был устроен в 4-ю Латинскую гимназию, а Михаил определён в дворянский полк…

Зима 1834/35 была очень суровой. Морозы, небывалая вещь, доходили до 400. Но Евгения, казалось, мороз не брал. До поры до времени не брал. Николай его побратим, захандрил. Работа, на которую он устроился – чиновник низшего разряда в канцелярии Минпросвещения, его угнетала. Перспектив не было никаких. Решил он вернуться домой. Горько было Евгению прощаться с побратимом. Ещё горше стало, когда получил от него письмо с известием о том, что Марина вышла замуж за приезжего офицера. Евгений так описывает своё состояние в «Записках студента»: «Я хочу не думать о ней, я презираю её; а несносное воображение беспрестанно мне её представляет; она не стоит того, чтобы я о ней думал: она хоть и хорошенький бюстик, но без души; её глаза хоть и глядят так упоительно, но в них светится огонь сладострастия – и больше ничего; её улыбка хоть и очаровательна, но полна лжи… Так вовсе я не хочу думать о ней, хочу заставить себя забыть её и между тем всё больше думаю…». На душе стало горько и холодно, как на дворе. Через неделю после рокового письма Евгений свалился в горячке. Почти два месяца провалялся он воспалением лёгких. Но – выздоровел и вновь начались литературные споры на многочисленных вечеринках в салонах петербургских литераторов.

Евгений успевал всё – и возиться со скучными бумагами в своей комиссии днём, и выступать чуть ли не на ежедневных литературных вечерах в разных салонах, и писать ночами свои украинские басни и русские повести. А с августа 1835 он, по протекции Плетнёва, стал ещё и преподавать словесность в Дворянском полку. Судьба повернулась лучшей стороной. Пусть нудная служба, но зато прекрасная работа в Дворянском полку, рядом с друзьями по гимназии – географию преподавал Егор Гудима, историю – Вася Прокопович, с которыми он в гимназические годы делил квартиру. Мало того, брата Николая нежинское землячество устроило в Академию художеств за счёт департамента путей сообщения. В том же 1835 прикатил в Петербург Аполлон Мокриц кий и, благодаря протекции Василия Григоровича, вновь стал учиться в Академии художеств. Первое время он жил у Григоровича, а затем снял уютную квартирку в том же доме(№56 на 4-й линии Васильковского острова), где имел государственную квартиру: “прекрасно меблированные 2 комнаты, приемную и кабинет, кроме того, опочивальню и кухню” Евгений. С деньгами у Мокрицкого было, как всегда, туго, потому в ноябре пригласил разделять с ним квартиру земляка и соученика по Академии – Ивана Сошенко...

Зато у Евгения закончилось вечное безденежье. Он пишет другу Коле Новицкому: „ Мне предлагают читать лекции в школе, которая создаётся при собственной канцелярии Его Величества, дают 1000 рублей...” Собственно говоря, он хочет показать сестре побратима, что он не бедняк и по положению в обществе выше её мужа-картёжника! Работы много, но он не отказывается ни от литературы, ни от литературных вечеров, которые теперь устраивает каждую пятницу, сопровождая их мощнейшими возлияниями украинских наливок и ерофеичей под знаменитое полтавское сало! Пару раз на эти вечера к нему притаскивал Аполлон своего соседа Ивана Сошенко. Увы, Иван ничего кроме «Четьи-Минеи» не читал, в дискуссиях не принимал участия. Он себя чувствовал как беспородный пёс в элитной охотничьей стае. Перестал приходить. Вместо него на одну из Гребенкиных литературных вечерниц притащил Аполлон Сошенкового земляка – Первого рисовальщика знаменитого комнатного живописца Ширяева – Тараса Шевченко. Тарас был полной противоположностью боязливому и неразговорчивому Сошенко. К тому же, несмотря на своё крепостное состояние, одевался как аристократ. К этому его приучила его пани – красавица Софи Энгельгард. Больше всего удивились Гребинка и Мокрицкий, когда к Тарасу с распростертыми объятиями кинулся Нестор Кукольник. Ошарашенным землякам он пояснил, что хорошо знает Тараса ещё по Вильно, да и кровь у него не хуже чем у них. С этого времени Тарас все редкие свободные вечера стал проводить на литературных вечерах у Гребинки или у Кукольников. Он абсолютно не стеснялся общества столбовых дворян, не считая себя ниже их.

Вот на карикатуре Сепанова изобразившего «Среды» у Кукольника мы видите на переднем плане коротышку Глинку рядом с длиннющим Кукольником, нависшим над завывающим стихи Сашей Афанасьевым-Чужбинским, а за столом, уставленным бутылками, Тарас чокается с Гребенкой, сидящим рядом с Далем. Не спешите обвинять их в пьянстве. Просто в те времена процесс творчества не воспринимался без алкоголя. Пушкин писал жене 11.10.1833: «…Вот как описывают мои занятия: как Пушкин стихи пишет – перед ним стоит штоф славнейшей настойки - он хлопнет стакан, другой, третий – и уж начнёт писать!». Гребинка познакомил Тараса с Василием Григоровичем и с помощью последнего Тарас стал вольнослушателем Академии Художеств.

Только если знакомство с будущим апостолом Украины прошло для Гребинки рядовым, ничем не примечательным событием, то знакомство у Плетнёва с самим Пушкиным стало для него настоящим праздником. Он был в восторге от похвалы Пушкиным его «Малороссийских присказок». Пролепетал, что ещё в гимназии пробовал перевести пушкинскую «Полтаву» и был бы рад сейчас осуществить её полный перевод. Пушкин милостиво благословил Евгения на это и уже в 1836 перевод был опубликован с посвящением Пушкину. На него тут же откликнулся хвалебной статьёй в «Северной пчеле» Фаддей Булгарин, назвавший перевод более удачным, чем оригинал. Статья явно была направлена против Пушкина. К тому же назвать удачным этот перевод, было явной натяжкой. Ведь в то время ещё и украинского литературного языка не было. Язык Котляревского даже Шевченко называл «смеховиной» и его бурлескность не годилась для перевода пушкинских строк. К тому же Евгений и не думал придерживаться текста.

Пушкину перевод не понравился, а статья взбесила. Гребинка перестал для него существовать. Он не приглашал его на свои литературные посиделки. Когда Гребинка стал писать прозу , то Пушкин заметил, что « если бы сальной огарок вздумал подражать солнцу, то у него всё-таки было бы больше огня, чем у Гребинки». О Пушкине той поры писал А.С.Хомяков Н.М.Языкову в феврале 1837 года - „ Он отшатнулся от тех, которые его любили, понимали и окружали дружбою почти благоговейной, а пристал к людям, которые принимали его из милости». Просто идею Российской империи, заключающуюся в бессмертном «За Бога, Царя и Отечество» выдвинул не Пушкин, а Кукольник и Пушкин перестал восприниматься Первым Поэтом России. Не вписывался он в триаду Империи – православие-самодержавие-народность…

Держался в стороне от Гребинки и его друзей и Николай Гоголь. Они с Пушкиным ушли от общества в свой журнал «Современник». В их «Современнике» не нашлось места для Гребенкиных произведений. Что же, литература существовала и помимо Пушкина и Гоголя. Из Воронежа приехал в Петербург поэт-прасол Алексей Кольцов. Им заинтересовался и принял сам Император Николай 1. Гребинка бывал на вечерах у Плетнёва, Жуковского, Вяземского, где выступал Кольцов. Но Гребинка с ним тогда так близко и не познакомился. Пришлось ему своё увлечение народностью перенести на Тараса Шевченко. Евгений упросил Василия Григоровича зачислить Тараса, который уже был членом общества поощрения художников, вольнослушателем в Академию художеств, познакомил его и с Плетнёвым, и с Жуковским. Кукольник, в свою очередь, свёл Тараса со своими побратимами – Брюлловым и Глинкой…

С Пушкиным у Евгения отношения не складываются, но ведь он в прекрасных отношениях с Гречом и Плетнёвым, так что у него есть, где публиковаться. Хоть в Петербурге тогда и было модно говорить по-украински, но и на службе, и в полку приходиться общаться русским языком. Он постепенно переходит от украинских басен к русским стихам и рассказам. Начинает работать над циклом «Рассказы пирятинца», которые и завершает дома в «Убежище» во время летнего отпуска. Он публикует их в «Современнике», обновленном после смерти Пушкина и отъезда Гоголя. Там же он публикует и свои стихи «Недуг» и «Молитва». Именно „Рассказами пирятинца” заканчиваются годы его литературного ученичества. Он научился улавливать необычное и обобщать типичное. С помощью Нестора Кукольника публикует в Булгаринской «Северной пчеле» рецензию на повести «Квитки Основьяненко».

1837 год был богат событиями. Сгорел «Зимний Дворец» и его срочно восстанавливает генерал Клейнмихель, получивший за это графское достоинство и ставший любимчиком царя. Открыли первую железную дорогу - «Царское село – Санкт-Петербург». На это событие Нестор Кукольник с Михаилом Глинкой откликнулись знаменитой «Попутной песней»:

«Дым столбом - кипит, дымится

Пароход.

Пестрота, разгул, волненье,

Ожиданье, нетерпенье...

Православный веселится

Наш народ.

И быстрее, шибче воли

Поезд мчится в чистом поле.»

Евгений Гребинка только что вернулся из родного «Убежища» где впервые за последние три года проводил отпуск. У него масса впечатлений. Он дописал «Рассказы Пирятинца» и хочет издать их отдельной книгой. Но к нему из родного Убежища приехали и брат Константин, которого он должен был устроить в гимназию, и сестра Людмила, которой нужен пансион благородных девиц. Зарплаты в Дворянском полку и жалованья в комиссии хватает только на их содержание. Друзья убеждают его бросить работу в комиссии, отнимающую слишком много времени и дающую слишком мало денег. С помощью В.Прокоповича и Петра Плетнёва он получает должность преподавателя словесности в кадетском корпусе. Ему теперь положена государственная двух комнатная квартиру. Высокая зарплата позволяет не только обеспечивать всем необходимым братьев и сестру, но и в конце 1837 издать отдельной книгой «Рассказы Пирятинца», которые раскупили буквально за считанные недели…

Он привёз с Убежища запись нескольких десятков народных песен и теперь обрабатывает их, переводя на русский. Как-то в кадетском корпусе ему пришлось подменить учителя музыки Ломакина. Ему страшно не понравились дурацкие тексты тех военных маршей, которые приходилось разучивать кадетам. Вот тут и пригодились его обработки украинских народных песен. Он сам сел за фортепиано и спел им свою обработку песни «Поехал далёко казак на чужбину». Затем была «Украинская мелодия» - «Когда я ещё молодушкой была!». Кадеты были в восторге. Мало того, через несколько дней эти песни запел Петербург, затем запела и поёт до сих пор вся Россия! Мало того, эта «украинская мелодия» вызвала целую вереницу поэтических перекличек — от «Тройки» Некрасова («Что ты жадно глядишь на дорогу…») до «Железной дороги» Блока («Под насыпью, во рву некошенном…») и «Старой солдатской» Симонова («Как служил солдат Службу ратную…»)…

В этом году закадычные друзья Нестор Кукольник и Михаил Глинка нашли старшего Побратима-наставника. Им стал Карл Брюллов. Нестор Кукольник вводит Тараса Шевченко младшим дружкой в их триумвират. Глинка и Тарас всё реже и реже бывает у Евгения. Но Евгений не замечает этого. К нему попал список рукописи „История Русов”, обнаруженный в архивах одного из Новгород-Северских семейств и он всё свободное время тратит на чтение этой замечательной рукописи. Благодаря ней он, как и многие его земляки-современники увлёкся историей Украины. Он начинает работать над исторической повестью о своём земляке - Нежинском полковнике Золотаренко. В это время Мокрицкий зажёгся идеей выкупа Тараса из крепацтва. Привлёк даже к этому Карла Брюллова. Увы, Карл не смог уговорить Энгельгарда отпустить Тараса на волю. Тот считает, что слишком много потратил на Тараса средств, чтобы отпускать его бесплатно. Только выкуп! Что же, Брюллов тут может помочь. У него куча заказчиков, а рисует портреты он только тех, кто ему понравился. Всех остальных отправляет к Тарасу. Хоть ученику платят раз в десять меньше, чем мэтру, но пары десятков заказов хватит на выкуп. Но тут Тарас влетел в беду: ему заказал портрет сам граф Кленмихель. Самонадеянно попросил Тараса изобразить его правдиво, что тот и сделал. Собственная физиономия графу не понравилась и он отказался от портрета. Тарас, разозлившись из-за потраченного на портрет времени и денег, не долго думая, пририсовав на портрете графа бритвенные принадлежности и полотенце через плечо, продал этот портрет за обусловленную ранее цену парикмахеру, содержащему цирюльню возле Летнего сада. Портрет случайно увидел царь и велел Клейнмихелю разобраться. Тот и разобрался. Потребовал у Павла Энгельгарда продать ему Тараса. Тот, узнав у Клейнмихеля, что он поскупился отдать за портрет каких-то 50 рублей, загнул за Тараса 2500 рублей, что в 5 раз превышало цену квалифицированного крепостного. После долгого торга Клейнмихель согласился. Энгельгард похвастался такой выгодной сделкой перед женой. Клейнмихель славился необузданным нравом и жестокостью. Софи понимала, что ждёт Тараса. Она немедленно направила посыльного к Гребинке с просьбой явиться к ней. Когда Евгений узнал от неё, что грозит Тарасу, то, по её просьбе, бросился к Нестору Кукольнику и уже вместе с ним помчались к Василию Жуковскому. Там Кукольник уединился с воспитателем царский детей наедине. О чём они говорили, осталось неизвестным, но через полчаса Василий Жуковский поехал к царице и она велела Энгельгарду и Клейнмихелю отложить сделку. По её предложению 2500 рублей, которые Энгельгард рассчитывал получить за Тараса от Клейнмихеля, должна была дать лотерея, разыгранная на одном из благотворительных вечеров царской семьи. Увы, сама царская семья за лотерейные билеты заплатила только 1000 руб. Остальные 1500 пришлось собирать среди друзей Гребинке и князю Вильегорскому. К тому же в лотерее должен был разыгрываться потрет Жуковского, который начал рисовать Брюллов в 1837. Начал, но никак не мог докончить. По предложению Сошенко этот портрет закончил Тарас и он был представлен для розыгрыша в лотерее. Выиграла его императрица. Но так и не забрала. До царя дошли слухи о том, что портрет не подлинник кисти Брюллова. Вильегорский и Толстой взяли заем в банке под этот выигрыш, и 22 апреля 1838 Шевченко получил вольную. Через месяц графиня Баранова передала Вильегорскому деньги, собранные на лотерее и заем был погашен. Тарас стал вольным человеком и из мансарды в доме Ширяева переехал в апартаменты Карла Брюллова, исчезнув на время с Гребинкинских пятниц. Увы, прожил он там не так уж и долго. Великий Карл влюбился в фаворитку царя Эмилию Тимм и после непродолжительной осады получил согласие на брак. Как было заведено в те времена, перед свадебным днём великолепная четвёрка устроила мальчишник, на который пригласили знаменитую путану из французского «салона любви». Все четверо запомнили тот мальчишник на всю жизнь. Наградила их та жрица любви французской болезнью. Через месяц молодая жена, обнаружив у себя признаки болезни, сбежала от Брюллова и рассказала обо всём Николаю 1. Расстроились женитьбы и у Кукольника с дочкой М.Ф.Толстого, а Глинка оказался на грани развода с женой. Брюллов впал в страшную хандру. Он не хотел ни кого видеть. Даже любимых учеников. Даже Шевченко. Пришлось тому переехать в тесную квартирку к земляку Сошенко. Зато он опять стал регулярно посещать Гребинку.

Как раз в это время в литературных прибавлениях к « Русскому инвалиду» публикуется его «Лука Прохорович». Сюжет и герой этого рассказа был увековечен со временем замечательным художником, учеником Мокрицкого В.В.Пукаревым в бессмертной картине «Неравный брак». Трагедия, описанная Гребинкой наложилась на личную трагедию художника…

В этом же году в Петербург по торговым делам отца вновь приехал русский народный поэт Алексей Кольцов. Его к Гребинке привёл Виссарион Белинский, которого почему-то панически боялся Евгений. Но хоть Кольцов явился и в сопровождении грозного Виссариона, Евгений был покорён и мелодичностью его стихов-песен, и скромностью мещанина Кольцова, которая так была не похожа на бесшабашность и фатовство крепостного Тараса Шевченко. Теперь на своих уроках словесности Гребинка читает кадетам не только стихи Пушкина, но и Кольцова. Знакомство с поэтом, воспевающем в своих стихах Малую Родину, пробудило в нём давнюю мечту – издавать журнал, в котором бы были объединены лучшие произведения, написанные по-украински. Он договаривается с Краевским об издании в 1839 четырёх «Литературных прибавлений» на украинском языке к «Отечественным запискам».

Сам же активно публикуется во всех изданиях Петербурга, независимо от их прозападной или славянофильской направленности. Даже петербургский сплетник Иван Панаев в своих «Литературных воспоминаниях» напишет: « Гребинка, который отличался огромным добродушием…был любим всеми литераторами…». Евгений печатает и свои украинские басни, и русские переложения украинских народных песен, и бытовые, и романтические исторические повести. На основании своего дневника он пишет «Записки студента». Это почти автобиографическая повесть – Здесь и описание гимназии, и случай со спасением прохиндея, выманившего затем у отца все деньги. Правда, тот прохиндей- выкрест Исак Рубинштейн в повести почему-то стал Ивановым. ( Кстати внук этого Рубинштейна приложил руки к краху Российской банковой системы в 1917). Описывалась и служба в Запасном Полку, и измена любимой. Вот только петербургский период не совпадал. После обсуждения рукописи на литературных пятницах она была опубликована в «Отечественных записках» и высоко оценена Белинским.

Тарас в это время вечерами ходит по литературным салонам да сочиняет стихи, а днём зарабатывает на жизнь, рисуя портреты, многочисленных заказчиков, которых сплавляет ему Карл Великий (Брюллов). Сплавил ему Брюллов и заказ на портрет Гребинкиного друга Петра Мартоса. Того самого Мартоса, который был исключён из Нежинской гимназии «по делу о вольнодумстве». Теперь Пётр герой Польского похода, светский лев. Тарас быстро написал его портрет. Но тут случился конфуз. Мартос проигрался вдрызг и ему нечем было заплатить за работу. Помня, что случилось с портретом Клейнмихеля, он обратился к Евгению за советом. И Евгений предложил в счёт долга напечатать Тарасов сборник «Кобзарь». Для Мартоса это было совсем нетрудно. Издатель Фишер задолжал ему столько, что на эту сумму не одну книгу можно было бы напечатать. Цензор Корсаков был близким родственником его жены. Пошли они к Тарасу с этим предложением. Тот, поломавшись для престижа, согласился. В 1840 «Кобзарь» вышел в свет. Обложку для него нарисовал побратим Тараса и Евгения Гребинки – Вася Штернберг…

А вот с обещанным приложением к «Отечественным запискам» ничего не получилось. Краевский авансировал его во всех номерах журнала, но выразили желание подписаться на эти приложения всего 37 человек. К тому же против этих украинских приложений категорически возражал Белинский. Евгений уже собрал материал и у Котляревского, и у Квитки Основьяненко, и у Забилы, и у Чужбинского, и свои байки приготовил. Тарас, окрылённый выходом «Кобзаря», предложил таким же путём издать и украинский альманах, отдав для него несколько глав из «Гайдамаков», которые он как раз закончил. Что же, если Фишера издать «Кобзарь» уломал Гребенкин приятель Мартос, то издателя Поляков на «Ласточку» уломал приятель Евгения – известный водевилист Фёдор Кони. И вот в 1841 «Ласточка» махнула в Малороссию. Вовремя вылетела «Ласточка». Она поставила точку в дискуссии о характере и возможностях украинской литературы. Она показала, что плач А.Метлинского «…молкнет родная речь. Горько, горько на сердце, когда подумаешь, что скоро отцовские слова сын не поймёт» уже беспочвенен. В украинском альманахе опубликованы авторы, пишущие по-украински с самых разных регионов страны.. И с Харьковщины, и с Полтавщины, и с Черниговщины, и с Киевщины и с самого Санкт-Петербурга! Но вот поразительная вещь. Почти вся издания, опекаемые Николаем 1, откликнулись восторженно на появление «Кобзаря» и «Ласточки», а демократические издания во главе с Белинским выступили с резкой критикой…

Тогда же в «Отечественных записках была опубликована повесть Гребинки «Записки студента», в «Утренней заре» - «Кулик», а в «Литературной газете «Дальний родственник». Хоть «записки студента» и «Дальний родственник» включали элементы автобиографии, но то, что их персонаж, честный и откровенный в своём желании служить Родине, гибнет в нищете, а прохвосты, которому наплевать на Державу, благоденствует, вызвали острую дискуссию в петербургском обществе о том, что выше – патриотизм или приспособленчество...

В начале января 1842 к Евгению пришло известие о смерти отца. В Убежище мать осталась одна. Сыновья и дочь были в Петербурге. Похороны матери помогли совершить побратимы отца – Василий Маркович и Василий Ростенберг. На семейном совете у Гребинки решили, что помогать матери по хозяйству должен Константин, который уже окончил гимназию и с помощью Евгения устроился в Дворянский полк . Через год, после окончания института благородных девиц к ним должна присоединиться Людмила.

Летом, получив отпуск, Евгений вместе с Людмилой, у которой были каникулы, поехал в родное Убежище. Поклонился могиле отца. Затем, по требованию матери, поехал навестить его побратимов, помогавших ей с организацией похорон. Первым навестил своего благодетеля Василия Марковича в Кулажинцах. Ведь это благодаря его сыну он получил когда-то работу в Санкт-Петербурге. Побратим отца заметно сдал за эти восемь лет, однако был таким же хлебосольным. Торжественный обед, устроенный в честь Евгения, длился целых три дня. Евгений, отвыкший от украинских застолий, с огромным облегчением оторвался от, чуть ли не сотой рюмки и сотой тарелки, чтобы поехать в Рудку, где жил побратим отца Василий Ростенберг. Хоть от Кулажинцев до Рудки было не на много больше 40 верст, выехав с рассветом, оказался Евгений у побратима отца только к вечеру. И опять перед ним стол, с графинчиком «забиловки» под толстые шматки ароматного сала. После второй рюмки всё вокруг стало привлекательно-романтичным и тут в комнату влетел какой-то чертёнок в юбке. Это была 15-летняя внучка Василия – Маринка. Родителей её унесла холера 1831 года и с тех пор она воспитывалась дедом. Совсем как Суворочка у его любимого командира. Маленькая, ещё угловатая, стремительная девчонка вертела всеми, как хотела. Тридцатилетний Евгений почувствовал себя рядом с нею беззащитным ребёнком. Погостив и здесь три сумасшедших дня, он поехал в Пирятин, где жила мать Василия Григоровича. Дома успел пробыть только те же три дня – закончился отпуск и пришлось возвращаться в Петербург. Но ещё долго ему ночами снился этот угловатый быстроглазый чертёнок, вокруг которого казалось, вертелся весь мир…

В Санкт-Петербурге ждала привычная круговерть. Днём занятия в кадетском корпусе, вечерами – встречи на литературных вечеринках, ночами писание очередного рассказа или повести. Он уже не начинающий, а известный писатель, пробующий себя в самых разных жанрах. Пишущий и о перипетиях украинской жизни( «Рассказы Пирятинца», «Вот кому зозуля кувала», «Мачеха и панночка», «Братья», «Нежинский полковник Золотаренко», «Чайковский»). И о быте и привычках мелкого чиновничества (« Лука Прохорович», «Дальний родственник», «Верное лекарство», « Иван Иванович», «Искатель места»). Возмущается самодурством помещиков и бесправием крепостных («Кулик», «Злой человек», «Приключения синей ассигнации»). Горюет над горькой долей хорошего маленького человека в бездушном обществе («Записки студента», «Доктор», «Первый концерт Рубина», «Забаров»). Нужно сказать, что с 1842 года помещики получили право переводить своих крепостных крестьян в разряд обязательных поселян. За отведённую им землю крестьяне обязаны были или отрабатывать барщину или платить денежный оброк, при этом менять принятые условия нельзя было. Когда князь ГОЛИЦЫН посоветовал Николаю, обязать помещиков переводить крестьян из крепостных в обязательные, то император возразил, что хотя он и самодержавный и самовластный, но такого насилия над помещиками допустить не решится…

Незаметно, в трудах, пролетел год. Приближался очередной отпуск. Сестра Людмила оканчивала институт благородных девиц и её летом следовало уже отвезти домой. К тому же Шевченко получил длительную командировку от Академии в Украину. Решили ехать вместе. Выехали почтовой каретой. Вместе доехали до Нежина, затем Гребинка с сестрой помчал к себе в Убежище, а Шевченко, покатил к Тарновскому, выбившему ему ту командировку. Вновь Евгений и Шевченко встретились на балу у Волховской в Мойсеевке. Тараса забрал в свою личную комнату любимчик – крестник Волховской Яков де Бальмен, Евгений же делил палатку с Александром Афанасьевым-Чужбинским. И вот начался знаменитый бал. Яков бросился к своей любимой Соне Вишневской, Тарас утонул в морских глубинах глаз Анны Закревской, а Гребинку нагло сама пригласила на танец чёрноглазая красавица, в которой он с удивлением узнал ту угловатую чертовку, внучку побратима отца Василия Ростенберга. Балагур Евгений непривычно молчал и только слушал её щебетание. Он был полностью покорён. Когда после Мойсеевки Тарас наведывался к Анне Закревской в Берёзовую Рудку, Евгений был его спутником... Увы, именно с этого времени начался разрыв Тарас с Евгением. Евгений был ревностный христианин и чтил 10 заповедей, в том числе и «не пожелай жену ближнего». Тарас же серьёзно увлёкся чужой женой и на все поучения Евгения только презрительно фыркал. К тому же ему не нравилась «маленькая бесовка», которой увлёкся Евгений, и которая оказалась родственницей его бывшего пана Энгельгарда. Были и объективные причины для их расхождения. Евгений всей душой принял новую идеологию российской империи «Православие, самодержавие, народность», выразившуюся в бессмертном: « За Бога, Царя и Отечество!». Он боготворил Николая 1. Тарас же воспитанный массонкой Софи Энгельгард, хоть и был верующим, но православие не было для него догмой. Мало того, он, как и божественная Софи, был республиканцем и ненавидел Николая 1, забравшего корону у законного престолонаследника Константина Павловича. К тому же после посещения родных сёл он узнал что-то такое о своём происхождении, что резко поменяло его политические взгляды и отшатнуло от бывших друзей-аристократов…

Перед отъездом Евгений попросил у Василия Ростенберга руки внучки, но тот заявил, что она слишком юна для брака. Если он её любит, то год подождёт. Объяснялось всё тем, что после мора, потеряв большую часть крепостных, Ростенберг вынужден был заложить имение и надеялся после жатвы выкупить его, чтобы не выдавать Машеньку бесприданницей. Машенька клялась, что будет ждать Евгения…

Возвращался в Петербург через Киев. Останавливается там на ночь в "Зеленой гостинице" на улице Московской. Зашёл с друзьями в ресторан при гостинице. Там подвыпившая публика пела что-то на мотив французского военного марша, написанного когда-то Флорианом Германом. И вот после второй или третьей рюмки на Евгения находит вдохновение. На этот же мотив он пишет:

Очи черные, очи страстные!

Очи жгучие и прекрасные!

Как люблю я вас! Как боюсь я вас!

Знать, увидел вас я в недобрый час!

Ох, недаром вы глубины темней!

Вижу траур в вас по душе моей.

Вижу пламя в вас я победное:

Сожжено на нем сердце бедное.

Но не грустен я, не печален я,

Утешительна мне судьба моя:

Все, что лучшего в жизни Бог дал нам,

В жертву отдал я огневым глазам!

.Евгений, вернувшись в Санкт-Петербург, несколько раз спел романс в литературных салонах, затем напечатал его в „Литературной газете”. Романс понравился самому Николаю 1, который, как позднее Сталин, прекрасно разбирался в поэзии. Что нравится царю, то поётся гусарами. Вскоре эта песня стала исполняться на всех гусарских вечеринках, а слова не раз ложились на музыку самими разными композиторами. «Очи чёрные» стали символом России. И остаются до сих пор…

Влюблённость в Машу принесла Евгению лирическо-романтическое настроение. В этом настроении он и пишет поэму „Богдан”, окончательно оттолкнувшую от него Шевченко. Тарас, считавший себя настоящим казаком, ещё мог приветствовать романтизацию и идеализацию старого села: „ Была пора - оно цвело

Зернистым колосом его шумели нивы,

Никто в нём бедности не знал,

Казак судьбу благословлял,

И были все, как можно быть, счастливы”

Но вот преклонение перед самодержавием, вложенное в уста Хмельницкого:

«Столетия царей нам освящают,

Из детства в них привыкли видеть мы

Святую власть помазанников божьих

На недоступной высоте.

А я, простой казак, могу ли думать

Возвыситься и стать на степень эту!»

Совершенно его не устраивало. А написанные Евгением строки о современности:

«Под скипетром помазанников Божьих

Живет народ счастливо, безмятежно»

вообще взбесили. Евгений перестал для него существовать. Он даже при переиздании « Кобзаря» в 1844 снял посвящение Гребинке с «Перебенди». Для Евгения Павловича последствием было то, что от него отошла украинская община, преклоняющаяся перед Шевченко, ставшим к тому времени (с лёгкой руки Кухаренко) «батьком нации». Нечего удивляться, что после 1943 у Гребинки нет произведений на украинском языке. Ведь пишут, обычно, на том языке общения. А общаться он теперь стал в основном с Белинским, из-за языковой глухоты ненавидевшим все языки, кроме русского. Белинский в то время был непререкаемым авторитетом. Под его влиянием отказался Гребинка от украинского языка, но не отказался от Украины. Он продолжал писать об Украине и украинцах. Конечно, писал и о петербургских чиновниках, но в них тоже угадывались черты, присущие украинском характеру. Сказать по правде, отсутствие земляков его тогда не очень-то и волновало. Он напряжённо работал, заканчивая свой роман «Чайковский», в основу которого легли семейные предания и рассказы столетнего запорожца Никиты Коржа. Наконец к концу года роман был напечатан в «Отечественных записках». Мир героев «Чайковского» предвосхитил мир Анжелики Галонов и Марианны Бенцони. То-есть, авантюрный исторический роман, совершенно не похожий на романы Нестора Кукольника. Мало того, читаешь роман и убеждаешься, что характеры героев Гребинки не изменило время. И сегодня вокруг тебя такие же прекраснодушные Алексей и Никиты и такие же продажные Иосели Герцики вместе с чванливой депутатской старшиной… Все прозаические произведения Гребинки написаны языком его юности, тем языком, которым писали Гоголь, Данилевский, Куколь ник, Забила и другие их соученики по Нежинской гимназии. Не было в то время в Санкт-Петербурге издания, в котором не печатался бы Гребинка. А он ведь ещё и преподавал во 2-кадетском корпусе. Как раз после выхода в свет романа «Чайковский» его пригласили читать лекции по ботанике и минералогии в Институте Корпуса Горных инженеров. Братья, Михаил и Аполлон, которых он содержал, направлены офицерами кирасирского полка в Елизаветоград. Сестра Людмила окончила институт благородных девиц и вернулась в Убежище, где хозяйством уже занимался младший брат Константин, с помощью Евгения закончивший Петербургскую гимназию. Брат Николай окончил Академию художеств и уже сам себя мог прокормить. Евгений мог теперь тратить деньги на себя самого. Теперь он считает себя состоятельным человеком. Вот только в 1841 он заразился туберкулёзом и в сыром петербургском климате и постоянно болел. Вот и зиму 43/44 провалялся в постели. Летом решил махнуть поправить здоровье в Украину, что и сделал. Дед невесты всё ещё не решается дать согласие на брак. Прошлогодний неурожай не дал выкупить имение. Пришлось Евгению прибегнуть к помощи мужа своей сестры - Льва Свечки, убедившего Василия Ростенберга, что нет ничего зазорного в том, что Гребинка сам возьмёт на себя заботу об имении жены. Дед дал согласие и 30 июня 1844 Евгений и Маша обвенчались. Через несколько дней они укатили в Петербург. Здесь Евгений Павлович принимает преложение читать лекции по словесности в Морском кадетском корпусе, не оставляя лекций в Институте Корпуса Горных инженеров. Не оставляет он и литературы. В этом году он пишет и публикует свой роман «Доктор», которым так восторгался Чехов. Роман написан необычно для того времени. Вначале рассказывается о жизни отца героя – типичного помещика. Рассказ ведётся на основании устных сказаний его современников и дневника, который после смерти старого помещика долго ходил по рукам, пока не попал к антиквару, у которого его и выкупил автор. Затем целый раздел занимает дневник самого героя. Вместо перехода, Гребинка пишет « Я устал рассказывать; займёмся этим журналом, или дневником, молодого человека: авось он объяснит нам дальнейшие происшествия и избавит мою лень от рассказа». Затем, когда юноша становится чиновником и перестаёт вести дневник («Скучная жизнь…Нечего записывать») вновь выступает автор. Текст романа насыщен огромным количеством цитат самых различных авторов, как и эпиграфы к главам, которые содержат цитаты от стихов Пушкина до белорусской народной песни. Все герои и антигерои нарисованы выпукло, не однотонно. Если после «Доктора» читаешь чеховские повести, трудно найти разницу в манере письма и изображения между Чеховым и Гребенкой. То-есть, Гребинка опередил время на полстолетия…

Благодаря преподавательской работе и гонорарам Евгений уже в 1845 может предложить матери 10000рублей на приданное для сестры Людмилы и улаживает дела с заложенным и перезаложенным имением жены. А 29 ноября он приглашает Плетнёва стать крестным отцом дочурки Надежды. Тогда же у Плетнёва с ним знакомиться Пантелеймон Кулиш, до конца жизни сохранивший добрую память о дружелюбном и хлебосольном земляке.Именно ради Гребинки он возродил старинное русское приветствие „Добродий” и только к нему так обращался. В журнале «Финский вестник» печатается его психологическая повесть «Иван Иванович». В альманахе Белинского «Физиология Петербурга» его сатирический очерк «Петербургская сторона», заказанный Некрасовым, в «Отечественных записках» рассказ из народного быта «Чужая голова – тёмный лес». В 1846 выходят его повесть «Лесничий» и рассказ «Пиита». Весной этого года Шевченко объявил о том, что решил объединить все свои произведения, написанные на протяжении трёх последних лет, в сборник «Три лита». Это подтолкнуло Гребинку к работе над изданием многотомного сборника своих произведений. Из-за хлопот над изданием первых томов, в этом году он публикуется мало, зато в 1847 выходят первые 4 тома. Тогда же он пишет повесть «Заборов», которую взяли в свой « Иллюстрированный альманах» Некрасов и Панаев. Увы, альманах не был разрешён цензурой. Зато его повесть «Приключения синей ассигнации», опубликованная в газете «Санкт-Петербургские ведомости» имела огромный успех. Успех имели и его бытовые очерки «Провинциал в столице”, “Хвастун», напечатанные в некрасовском «Современнике». Гонорары от публикаций он истратил на открытие в имении жены приходского училища для крестьянских детей. Открыл он его 17 мая 1847. Преподавателем в школу он пригласил мого двоюродного прадеда Ивана Сиротенко…

Увы, это была последняя поездка Гребинки на Украину. Вернувшись в сырой Санкт- Петербург он ещё успел выпустить повесть «Полтавские вечера» и очередные 4 тома своих произведений. Осенью обострился туберкулёз и он почти не выходил из дома. Но в конце ноября случилась неприятность с преподавателем кадетского корпуса Корневым. Гребинка помчался к начальству выручать знакомого. Увы, начальство было непреклонным. Расстроившись и продрогнув, переезжая в открытой коляске через Неву, Евгений Павлович свалился в горячке и З(15) декабря скончался. Он завещал похоронить себя на Украине, как писал когда-то в песне «Козак на чужбине». Родные исполнили его завещание и перевезли тело на Малую Родину, где и похоронили его на кладбище в Марьяновке. Когда в 1895 году прокладывалась железная дорога Киев-Харьков, одна из узловых станций должна была быть построена недалеко от Марьяновки, места захоронения Евгений Гребинки. Железнодорожники в те времена были элитой нации. Решили они назвать станцию именем писателя, объединившего когда-то два народа.

Написал Гребинка очень много – 46 романов и повестей, сотни стихов и басен. При его жизни вышло 8 томов, которые сразу же раскупились. Но вот ушёл он из жизни. В 1882 году переиздали его избранное. Тираж так и остался не раскупленным. Когда я решил написать очерк о Гребинке, я брал в научной библиотеке университета им. Франко и тот его восьмитомник, вышедший при жизни, и пятитомник, изданный в 1957 году. На формуляре к книгам пятитомника стояло 30-40 подписей. То-есть, за полвека Гребинкой заинтересовалось менее 40 читателей! Так и остался он для всех автором своей первой й книжки « Украинские приказки»...

Поют его, ставшие народными, «Когда я ещё молодушкой была» и «Очи чёрные». Но никто уже не помнит автора бессмертных шлягеров. Считают их народными песнями. Он сеял Добро. К нему, как ни к кому другому подходит украинское обращение «Добродий». Увы, мы привыкли помнить зло, а не добро…

К.т.н. Владимир Сиротенко (Вербицкий)

Г.Львов. Sirotenko@polynet.lviv.ua