– Борман?! Ты?

– Ерш! Здорово!

– Здравствуй! Сто лет не виделись!?

– Лет пятнадцать. Как школу окончили, так и не встречались. Давно приехал на родину?

– Неделю! А ты?

– Вчера! А ты все такой же: худой и звонкий!

– А ты живот наел! Смотри, какой курдюк!

– Есть малость, это – запас на случай войны! А ты полысел! Поди, на чужих подушках шевелюру потерял?

– Какие подушки?! По казармам мотался восемь лет, а там «чужих» подушек днем с огнем не сыщешь! Что так-то стоять! Пойдем ко мне, дернем по стопке за встречу!

– Погоди! Я бутылку захвачу из дома!

– Бери, не прокиснет, у меня одна осталась, может не хватить. Жду!

Обрадованный встречей со школьным другом, Николай зашел домой, отбился от расспросов матери: куда да зачем и направился с бутылкой водки к Петру, которого когда-то за живой характер и юркие движения телом прозвал Ершом. Водится такая рыба в местном озере, ее схватишь рукой, а она растопырит свои плавники, выкатит наружу глаза и бьется изо всех сил, не дает вытащить крючок, который проглотила в заглот.

Так и Петька, как озерный ерш, если что не по нему, то также глаза пучит и дергается всем телом.

Он, в свою очередь, не остался в долгу и прозвал Колю Борманом за поразительное сходство с нацистским лидером и степенную коренастую осанку. Правда, зная взрывной характер спокойного с виду приятеля, пользовался кличкой редко, только в момент крайнего возбуждения или досады.

– Идем на веранду! – довольно потер руки Петька, кивая головой на дверь и одновременно подмигивая зелеными и на удивление круглыми глазами другу.

Как водится, друзья посидели основательно и допоздна, вспомнили все и всех, рассказали друг другу о себе, и, когда Николай встал и, слегка покачиваясь, подошел к Петру, чтобы проститься, тот воскликнул:

– Борман! Давай завтра с бреднем пройдемся по берегу! Может, что выловим на уху.

– Заметано! У тебя что, бредень есть?

– У соседа возьму, дяди Семена! Помнишь его?

– Не забыл, но не даст он! Дядька серьезный, припомнит нам колотушку, которую ему на святки подвесили. Он нас едва не поймал тогда, драпали от него со всех ног, вот он нам страху нагнал!

– Да! Здорово струхнули! Все же спросим его. Попытка – не пытка!

На следующее утро после встречи с Ершом Николай еще спал, когда почувствовал, что кто-то его толкнул в плечо. Он приоткрыл глаза и в лучах слепящего летнего солнца едва разглядел рядом с собой Петра, который широко улыбался и приговаривал:

– Вставай, Засоня! Кто рано встает – тому Бог подает! Голова не болит с вчерашнего застолья? Не всякому Савелью веселое похмелье?!

– Дело какое или так? – недовольно протянул Николай и прикрыл рукой карие глаза, чтобы Ерш не увидел в них недовольство столь ранним визитом настырного друга.

– Так я и знал! Забыл уже наш договор?!

– Ах, да! Извини, из головы совсем вылетело! Сейчас, только чайку глотну.

– Попей! А то: «чай не пьешь – какая сила, а попьешь – совсем ослаб».

Когда друзья выходили из ворот дома повеселевшего после завтрака Николая, то вслед услышали от его матери, которая смотрела им вслед на широкие спины и любовалась статью давно повзрослевших мальчиков:

– Вы там, на воде-то, поаккуратней будьте!

Товарищи детства понимающе переглянулись, а Петр громко заверил:

– Мы же по мелкоте будем бродить. Нам даже лодка не нужна, вы не беспокойтесь!

Друзья громко постучали в глухие ворота подворья добротного дома глуховатого дяди Семена, обождали пять минут и снова загрохотали кулаками по гулким тесовым доскам.

Через минут пять издали послышались старческий кашель и шаркающие шаги, которые наконец-то приблизились к воротам. Раздался звук открывающегося засова и надтреснутый глухой голос заворчал:

– Кто тут ко мне пожаловал?

Дверь с легким скрипом открылась, и перед друзьями предстал сгорбленный старик с выцветшими водянистого цвета глазами, который, опираясь одной рукой на замысловатую палку собственной работы, всматривался в молодых людей и силился – это было отчетливо видно по напряженному взгляду – узнать нежданных посетителей.

– Мы, дядя Семен! Хотели у вас попросить бредень, рыбы половить. Это – Николай, сын дяди Ивана с Камчатки, а я…

– Да узнал я вас! Вылитые батьки свои в молодости. Ишь, какие молодцы выросли, любо-дорого поглядеть. Не вы ли мне колотушку подвесили на рождественские праздники? – лукаво прервал Петра дядя Семен, бывший бравый и боевой донской казак, занесенный судьбой в тверской лесной поселок.

– Было дело, дядя Семен, ты прости уж нас, – повинился Николай.

– Ты не оправдывайся, я сам озорничал пацаном. А поймай вас тогда, вот бы задницы надрал бы стервецам! Неделю бы не смогли на них сесть! Так что вам, говорите, понадобилось?

– Нам бы бредень на денек, дядя Семен. Рыбы наловим, вернем снасть и вам рыбки за это принесем! – Петр от нетерпения, как застоявшийся конь, перебирал ногами на месте. Николай же стоял смирно, ожидая решения состарившегося человека.

– Так берите! Чего уж! Не ловлю я рыбку, почитай лет пять уже, как Анна моя померла. Царство ей небесное!

Дядя Семен развернулся и махнул рукой молодым людям, чтобы следовали за ним. Он не спеша открыл просторные ворота амбара, где на жердине висела сеть, повернулся к Николаю, признавая его старшим, сказал:

– Вот и бредень, немало рыбы выловил я им. Берите, не жалко! А останется с улова пяток голов, мне отдайте, оскоромлюсь рыбкой на старости.

Ершу, совсем как в детстве, не понравилось, что старый человек видит лидером друга, а не его, слегка насупился, но взвалил сетку на свою широкую шею.

Николай подхватил ведро под рыбу, внутри которого лежали две пары опорок сапог, необходимых в таких делах, чтобы не поранить ноги об острые предметы неизведанного дна большого озера Охват. Он усмехнулся про себя: «Таким же остался, рвется командовать».

Николай еще в детстве изучил характер Ерша, знал, что тот физически сильнее его, предприимчивее в делах. Но Николай был умнее Петра и понимал, что лучше отдать власть другу, а самому лишь вовремя подсказывать ему, как быть в том или ином случае. Получился великолепный дружеский тандем: сильный, горячий, стремительный Ерш и спокойный рассудительный Борман. Чтобы польстить сейчас Петру, Николай, как и прежде в детстве, весело сказал:

– Ну, веди, командир, на задание.

Петр приосанился, согнал с лица недовольство, и друзья направились на рыбалку, весело переговариваясь о том, сем по пути к берегу.

– Ну, начнем! С Богом! – Ерш взглянул на безоблачное небо, ласково пригревающее солнце и с удовольствием потянулся мускулистым телом. Они стояли в плавках возле снасти, растянутой на берегу.

– Ловись, рыбка большая и маленькая! – пожелал Николай. – Кто первый в воду полезет?

Петр посмотрел на озеро, покрывшееся крупной рябью от освежающего ветра, прикинул что-то в голове и скомандовал:

– Давай! Ты заходи на глубину, а я по берегу пойду! Через час поменяемся.

Надев опорки на ноги, Николай взял в руки шест, к которому было закреплено крыло сетки, и стал заходить в воду.

– Ты конец палки по дну тащи, чтобы рыба не убегала под бреднем! – предостерег друга Ерш.

Николай прижал шест вертикально ко дну и тянул снасть на глубину. Верхнюю часть сетки поплавки удерживали на поверхности, а нижнюю половину – грузила тянули вниз. Когда бредень растянулся на всю длину, то оказалось, что снасть не маленькая, метров пятьдесят в длину будет. Хорошо, что берег этой стороны озера пологий, но и то Николай уже был по шею в воде и боролся с деревянным шестом, который норовил выпрыгнуть на поверхность.

Ерш на берегу пришел в такой азарт, что уже не кричал, а шипел, как ядовитая змея:

– Держи палку на дне! Рыбу упустишь! Глубже заходи!

– Куда – глубже?! Я – не дядька Черномор тебе, под водой ходить не могу!

– Борман! Тише кричи! Рыбу распугаешь! Иди вперед вдоль берега! Не стой пеньком на месте, – вполголоса свирепствовал Петр.

Николай зло сверкнул глазами в сторону Ерша, но огрызаться не стал, стал продвигаться вперед, стараясь волочить палку по песчаному дну озера. Хотя давалось это нелегко, но шаг за шагом рыбаки прошли метров двадцать. Позади бредня тащился по дну кошель, от которого отходили оба крыла снасти. Рыба должна метаться вдоль сетки и забегать в кошель, откуда ей возврата не было. Чем большую акваторию протралишь снастью, тем больше рыбы поймаешь. Это – теория! А на практике?

– Стоп! Я – на месте, а ты заходи дальше и постепенно выходи на берег! Затем оба сближаемся и тянем бредень на берег!

Николай прошел вперед метров десять и стал выбираться на берег. Снасть, описав плавную дугу, тащилась следом за мужчиной. Оба рыбака сошлись вместе, замкнув цепь, и, затащив снасть на берег метра два, отбросили шесты, стали одновременно тащить за оба крыла кошель. В небольшом закутке воды забегала напуганная рыба, своими юркими всплесками будоражила взгляд рыбаков.

Оба мужчины учащенно дышали от азарта и дрожащими от возбуждения руками затащили кошель на берег. Но он оказался пуст!

Николай кинулся к сетке и приподнял кошель, его конец был не завязан узлом, и рыба ушла через эту дыру. Лишь одна глупая рыбешка запуталась в ячейках снасти. Мужчина освободил ее и, зажав в руке, сказал Петру:

– Сопливый ерш!

– Борман! Что ты сказал?! Да ты… – Ерш захлебывался словами от возмущения, и Николай протянул кулак с рыбой Петру.

– Я сказал, ерша поймали, с почином вас, Петр Григорьевич!

Петька отдышался, успокоился и сказал:

– Выброси в озеро его, на что он нам. Ты кошель проверял перед тем, как ловить?

– Пожалел родственника? Не проверял! А ты?

– И я – нет! Впредь – наука! На ошибках учатся.

– Ага!

Николай завязал кошель морским узлом – вспомнил службу на флоте – и мужчины повторили попытку. Когда тянули кошель на берег, то снова между крыльями заполошно металась рыба, выискивая выход из западни.

– В кошель идите! – учил рыбу Ерш и похлопывал верхней веревкой крыла по воде, отпугивая жертву в сторону сетчатого мешка.

В этот раз Петр сам схватил кошель и, рывком освободив ее от узла, вытряхнул содержимое на землю. Вместе с водорослями на песке билось с десяток рыб, в основном плотвички и окуни.

– На уху хватит, – оценил улов Николай.

Улов был небогатый, конечно, но он ободрил друзей, и они с воодушевлением продолжили бороздить озеро стареньким бреднем, с каждым разом вытаскивая в сетке немного рыбы.

Вскоре они вышли на край села и углубились по берегу озера в лес.

– Все это – не то! – сказал Петр, залезая в воду, когда пришел его черед вести снасть на глубине. – Где-то же водятся щуки, налимы, лещи.

– Может, в той заводи, где Таиска утопла? – предположил Николай.

Таисина заводь, где, по версии суеверных жителей села, водились русалки, которые защекотали и утащили на дно вечно пьяную одинокую женщину, была очень живописная. Она широким овалом вдавалась вглубь дубовой рощи. Узкий перешеек, отделяющий залив от озера, зарос лилиями, которые не пропускали волны в затон, поэтому он в любое время суток был зеркально спокоен и загадочно тих. Редкие желтые кувшинки украшали черную заводь воды, которая омывала пологий берег, поросший короткой изумрудной сказочной травой. Лучшего места для обитания русалок не найти.

– Что? Пройдемся по ней? – спросил Ерш, который забрался в воду так глубоко, что из нее торчала лишь лысая голова и два круглых «рыбьих» глаза. Петр шумно пыхтел, сплевывал воду, затекающую в рот, и «боролся» с всплывающим наверх шестом. Картина с Ершом в озере выглядела смешной, поэтому Николай посмеивался и подтрунивал:

– Не залезай в воду далеко, русалка за пятку схватит!

– Не схватит, у меня сапоги на ногах. Слышал анекдот, когда два мужика на необитаемом острове поймали русалку?

– Нет! И что?

– Один мужик кричит: «Чур, я – первый!», а другой говорит: «Не будем издеваться, давай, сразу зажарим!»

Вдруг мужчины почувствовали, что бредень перестал двигаться, остановился на месте. Рыбаки попытались еще раз, еще, но напрасно, и сетка словно приросла ко дну.

Николай рассмеялся:

– Стой, порвем! Наверное, русалка обиделась, что сразу зажарили, держит теперь! Кто полезет к ней?

– Ты, конечно! Тебе легче, воткни на берегу шест в землю, а я здесь останусь!

Всадив в податливый песок палку, мужчина пошел по воде вдоль сетки. Через пятнадцать метров он наткнулся на большую корягу, за которую запуталась снасть. На ощупь он освободил сеть и перенес ее за препятствие.

– Готово! Можно дальше ловить, вроде, не порвали бредень. Здесь налимы должны водиться, дно вязкое.

Слова оказались пророческими. Когда рыбаки прошли метров пятьдесят вперед и вытащили бредень на берег, то в кошеле оказался богатый улов: плотва, крупные окуни, две щучки и большущий налим.

– Видал! – ликовал Петр. – Теперь протралим Таисину заводь и передохнем возле дуба. Жаль пожрать не взяли с собой.

– Я не умру с голоду, у меня есть резерв. А ты?

– Я – солдат, не пропаду. Жаль уходить, когда рыба пошла в сеть.

В каждом человеке заложено суеверие, поэтому молодым мужчинам было жутковато тащить бредень, где утонула женщина и по преданию старых людей водились русалки. Но они, поглядывая друг на друга, подавили в себе неприятное чувство и прошлись снастью по затону.

И в этот раз в сетке билась рыба. Кроме двух щук, плотвы и окуней, попались три леща.

Закинув улов в ведро, которое сразу заполнилось выше половины, друзья присели возле старого развесистого дуба передохнуть.

– Хорошо-то как на родине, – с теплотой в голосе сказал Николай. – Спится спокойно, душа отдыхает.

– Да! Нигде таких красивых мест не встречал! – поддакнул Петр, высматривая что-то в небе. – Смотри, ястреб кружит! Охотится! Жаль пистолет не взял с собой в отпуск, сейчас бы пальнул. Как думаешь, достал бы его?

– Сынки, сынки! Это – я, баба Клава, не пугайтесь! – из-за густых зарослей можжевельника вдруг выскочила старуха и почти бегом подскочила к рыбакам.

– Да мы не боимся, – Николай непонимающим взглядом рассматривал невысокую и худенькую женщину, которая остановилась напротив них и заправляла сухонькой рукой седые волосы, выбившиеся от поспешной ходьбы из-под светлого простенького платка. – Вы что там прятались?

– Я не пряталась, не хотела мешать. Думаю, подойду, когда встанете на ноги. Его вот признала, бабы говорили, что полковником служит и на войне побывал. А тебя, прости, первый раз вижу, – женщина показала рукой на Петра и вопросительно смотрела на Николая.

– Майор я, Тетя Клава, не дослужился до полковника! – Петька поднялся с земли. – А он – сын Ивана, что за линией жил.

– Вани Длинного? Как же, помню твоего отца. Хороший человек был. Ты, значит, сынок его. Говорят, большой начальник в городе. Как же я сразу не догадалась. Вылитый Иван в молодости! А я смотрю, рыбку ловить мальцы собрались, по берегу пошли с сетью. Жду- пожду, а не идут назад, пять часиков прошло. Вот я следом и собралась, насилу нашла, а вы – здесь. Ко мне внучка намедни приехала, вот я и подумала, может, дадут рыбаки рыбки немного, гостью побаловать свеженькой ушицей?

Мужчины переглянулись между собой, и Николай сказал:

– Выбирайте, теть Клав, какая на вас глянет!

– Вот спасибо, сынки! А я вам хорошей бражки за это дам трехлитровую банку. И одежу постерегу, покуда вы в лесу возитесь.

– Кто же ее возьмет? – усмехнулся Петр, наблюдая, как женщина живо нагнулась над ведром с уловом, набирая в полиэтиленовый пакет, чудом выпорхнувший из ее широченной черной юбки, рыбу.

– Это раньше – «кто ее возьмет», а теперь у нас бомжей развелось, не приведи Господь, мигом сопрут, что плохо лежит. Можно я налима тоже возьму, уж очень хорошая рыба, а вы, Бог даст, поймаете еще.

– Берите! – почти одновременно разрешили рыбаки.

Но после Таискиной заводи снова пошла полоса невезения: рыба не шла в кошель, хоть плач.

Но мужчины не унывали и шли вперед и вперед , бороздили сетью прибрежные темные воды озера. Время тоже не стояло на месте, и солнце стремительно катилось к лесному горизонту.

Оставался час до полного заката, когда рыбаки вышли к затонам, где рыба снова пошла в кошель. Щуки, два налима и даже глубоководный судак попали в ведро рыбаков, взбодрившихся небывалой удачей.

Несмотря на усталость и позднее время, они забыли обо всем на свете, работали, как заводные.

Первым почувствовал подвох Николай – был его черед идти по берегу. Едва сумерки стали сгущаться, на голое тело Николая, разгоряченное работой, стали пикировать мириады мошкары и комаров. Он дергался всем телом, отгоняя от себя насекомых, пожаловался на такую беду Петру и сказал, что пора «брать ноги в руки» и тикать из леса, но тот в азарте рыбалки лишь отмахнулся:

– Еще малость! Смотри, какая пруха!

– Не могу больше! – закричал дурным голосом Николай. Но и Ерш понял, что их дела плохи. Они ушли в лес километра четыре, абсолютно голые, если не считать плавок.

Петр взвалил на шею мокрый бредень, подхватил под руку оба шеста и дико заорал:

– Бери ведро и бежим отсюда, пока нас не сожрали.

Мужчины рванули из леса, отмахиваясь одной рукой от комарья и мошкары, которые роем не отставали от них. Хуже всего было ногам, которые насекомые густо облепили. Мужчины взбрыкивали ими, как жеребцы, махали руками и прибавляли шаг, а комары пикировали на них, жалили и пили кровь. Их противный писк, казалось, заполнил весь лес. Тело рыбаков ныло от укусов, хотелось все бросить и покататься по земле, чтобы раздавить этих крохотных вампиров, избавиться от мучений.

Солнце укатилось за горизонт, и в лесу стало стремительно темнеть. Рыбаки едва различали тропинку при фосфорическом свете, отражаемом озером, их ноги цеплялись за корневища, и они рисковали упасть и расквасить себе нос.

Ругаясь на чем свет стоит, Николай с Петром бежали и молили Бога, чтобы лес быстрее закончился, где на открытой равнине не так много мерзких насекомых.

Как загнанные кони, потные мужчины добежали до одежды, бросили снасть с ведром на землю и стали одеваться.

Из дома, что стоял напротив, вышла недавняя старая женщина и вынесла три литра браги, хлеба и зелени с огорода:

– Перекусите, сынки. Чай, намаялись!

Рыбаки развели костерок, хлебнули из банки бражки, которая оказалась очень хорошей на вкус, закусили хлебом, оказавшийся кстати после рыбалки на природе.

Когда по жилам разлилось приятное тепло, а от костра повеял «дым отечества», друзья поняли: нет милее и лучше земли, на которой ты родился и вырос. Рядом стояло ведро с уловом, которое наловили на озере детства, и, значит, день прошел не напрасно.

Николай с Петром еще вели бесконечные разговоры о жизни, когда услышали голоса с высокой насыпи железной дороги, откуда, как на ладони, просматривалось освещенное лунным светом озеро, на берегу которой горел небольшой костерок:

– Николай, сынок! Идите домой!

– Петька! Где вы, черти!