Дурацкие условности

 

Всё в жизни относительно. Реальность – это сегодня. «Сегодня» каждый день превращается во «вчера». Реальность, как сетью, опутана условностями: законами общества, писанными и неписанными. Когда количество преступивших законы достигает максимума, некой критической точки, апогея, люди меняют законы, либо вообще отменяют их. Но никто не может отменить законы природы и закон, по которому живёт душа.

 

Маша искренне и беззаветно любила тридцать лет назад. Чувство было настоящим, но было там, в том настоящем, именуемое теперь прошлым. Потом было замужество от отчаяния. Воспитание, негласные нормы общественной морали, господствующие в то время условности не позволяли ей иметь ребёнка вне брака. А она мечтала о сыне. Законы природы требовали, внутренний голос подсказывал, что дальнейшая жизнь без ребёнка потеряет для неё смысл. И Машенька, закончив экономфак, вышла замуж за Евгения. Муж попался хороший – умный, работящий, уравновешенный, рассудительный. Женя любил Машу, но не так, как ей бы хотелось, не так, как любил её когда-то Андрей. Маша принимала любовь Евгения, но не могла ответить ему взаимностью и, чтобы как-то компенсировать недостаток чувства, она относилась к мужу с особым вниманием и окружала теплом и заботой. А всё остальное было, как у всех. Стандартная счастливая семья. Работа со стабильным окладом. Потом родился наследник. Получили двухкомнатную. Купили мебельный гарнитур. В отпуск всей семьёй – на море. Ко дню рождения и к Восьмому Марта Евгений дарил цветы, в первые годы супружества – розы, потом – цветы подешевле. У Жени были золотые руки. Он всё в доме мог починить сам. Подруги завидовали. С Женей было спокойно. Просто спокойно. А Маше нужно было «гореть». И она «горела» — крутилась, как белка в колесе: на работе была профсоюзной активисткой, пела в институтском хоре. Но львиную долю своей кипучей энергии молодая мама отдавала воспитанию сына Серёжки.

 

Маша жила жизнью сына, его интересами и проблемами. Со стороны Марии это не было «вмешательством во внутренние дела». Она предоставляла Серёге жить по-своему, ни в чём не ущемляя, не давя на личность. Способности к рисованию в их роду передавались по наследству. Серёжка рано научился неплохо рисовать и мамочка после работы три раза в неделю возила сына в изостудию. Для здоровья два раза в неделю – в бассейн. А по выходным тащила весь класс Серёги то в музеи и театры, то на выставки, то в лес - «созерцать прекрасное». Заметив, что сын неравнодушен к театральному искусству, Маша, на общественных началах, организовала театральный кружок в школе. Серёжка был, в самом деле, талантлив. Он умел вживаться в роль, чувствовал кожей каждого своего героя, но при этом Маша ни разу не отдала роль главного героя сыну. Могла, но умышленно не делала этого. Она боялась потерять доверие Серёжки и его друзей, ведь каждый из них мог подумать, что роли в их театре раздаются по знакомству, и вмиг могло разрушиться то невидимое, что превратило коллектив единомышленников в единое целое. Спектакли проходили «на ура» и в школе, и «на гастролях» в детских садиках города. Маша накануне специально покупала огромный торт и после выступлений, по сложившейся традиции, все артисты отправлялись к ним домой на чаепитие. Мария хорошо знала всех друзей Серёжки, иногда даже лучше, чем их собственные родители. Ей это было необходимо, чтобы понимать сына.

 

Серёжка закончил школу. Над выбором профессии он долго не задумывался. С этим он определился давно и никого не удивило его поступление в Театральный. Студенческая жизнь поглотила Сергея полностью. Маша радовалась успехам сына, но… Минимум информации она получала по утрам, между проглоченными Сергеем бутербродами. Марии не осталось места в насыщенной событиями жизни сына.

 

Маше остался дом и муж. Женя. Умный, работящий, спокойный… Но какой-то чужой. Он по-прежнему был надёжным другом, но не больше. Умом Маша всё понимала, ценила в муже все его положительные качества и поэтому всегда называла его исключительно Женечкой, мягко и ласково. Но однажды она почувствовала, что в её душе образовалась какая-то дыра, которую всё больше растягивало-увеличивало время, и сквозь эту дыру в душу вползала пустота. Да! Пустота. Это физики называют пустоту вакуумом, то есть отсутствием в пространстве чего-либо. У них пустота по массе равна нулю. Машина же пустота была неимоверно тяжёлой! Она вползала медленно, но настойчиво. А Маша не могла ей, пустоте, сопротивляться, став почему-то беспомощной и слабой, словно потеряла точку опоры. С каждым днём пустота увеличивалась и втягивала в себя Машино Я, как Чёрная Дыра Вселенной.

 

Серёжа закончил институт и по приглашению театра уехал работать в другой город. Вскоре он женился и у Маши появился внук. Поначалу новоиспечённая бабушка часто приезжала к Алёшеньке, потом, выйдя на пенсию, и вовсе переехала к сыну. Малыш был так похож на Сергея! Машина жизнь снова наполнилась смыслом. Но так продолжалось недолго. Алёшеньку решено было отдать в детсад.

 

Сергей обожал своих Ниночку и Лёлика! На восемнадцати квадратных метрах полезной площади Маша, хоть и была «полезной», но всё-таки чувствовала себя лишней в семье сына. Молодые всегда хотят жить самостоятельно, отдельно от родителей. Чему ж тут удивляться?

 

Поезд увозил Марию домой. К Женечке.

 

В купе вошёл пассажир. Так, случайный попутчик.

— Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий! – представился мужчина.

— Добрый день! — приветливо улыбнулась Маша. — А я – просто Мария!

Спутники рассмеялись и уселись друг напротив друга. Маша посмотрела на Дмитрия. Глаза! Их голубизна притягивала и… не отпускала. Сердце ощутив резкий толчок, готово было остановиться. Маша постаралась взять себя в руки. Столько раз в неё влюблялись самые разные мужчины, клялись в любви, предлагали руку и сердце! Это всегда приятно, но ей это было не нужно. У неё уже есть один прекрасный муж. Зачем ей ещё? Привыкший к точным расчётам ум Марии, обычно, быстро оценивал ситуацию и результат всегда складывался в пользу Женечки. Сейчас же какой-то туман заволакивал мозг и мешал думать. Всё было иначе, так, как тридцать лет назад, когда в её жизни был Андрей и тело бесприкословно подчинялось только душе.

 

Маша и Дима беседовали «о том, о сём», как обычно разговаривают попутчики. Выяснилось, что он – журналист и возвращается домой из командировки, семь лет назад похоронил жену и поднимал на ноги двух дочерей сам. Девочки выросли и, как птенчики, выпорхнули из гнезда, вышли замуж. Одна живёт в Канаде, другая – в Германии. С Димой было интересно, он столько повидал на своём веку! Маша слушала Дмитрия, но её всё время отвлекала навязчивая мысль: «Случайных попутчиков забывают через пять минут после выхода из вагона, и я забуду, и Дима забудет…»

 

Маша начинала испытывать некое неудобство, когда замолкал Дима. Сердце бешенно колотилось. Оно стучало так громко, что стук колёс едва заглушал его. Маше казалось, что этот «сердечный грохот» услышит Дмитрий. «Ничего, — успокаивала себя Мария, — скоро пройдёт, скоро всё закончится, через несколько минут мне на выход!»

 

Поезд замедлил ход. Комок в горле мешал дышать. Дмитрий достал сумку Марии. Она, взяв пакет, первой вышла из купе. В тамбуре стояли молча. Может это и к лучшему, что между ними стала проводница. Ни Маша, ни Дима всё равно не могли произнести ни единого слова.

 

Перрон. Дима спустился первым, поставил сумку. Маша сделал шаг. Дмитрий подхватил её на руки с высоких ступеней. Маша, как утопающий, вцепилась в Диму. Ей казалось, что если она отпустит своего голубоглазого попутчика, то утонет. «Что за глупости лезут мне в голову? Какая чушь!» — пронеслось у неё в голове. Но Дмитрий, почему-то не торопился опускать Марию на землю.

— Машуня-манюня, какая же ты лёгкая! — хрипловато сказал он. — Как пёрышко!

 

Мария еле сдерживала слёзы. Выходившая из вагона молодёжь и встречающие, улыбаясь, поглядывали на парочку странных старичков. А Маша никого не видела вокруг и ей, уже бабушке, не было стыдно оттого, что её держит на руках совсем чужой, почти незнакомый седой мужчина.

— Поедем со мной, Машенька! — глядя на неё своими голубыми глазами-магнитами, ласково прошептал Дмитрий и как-то виновато улыбнулся. И эта улыбка была Маше такой бесконечно родной!

 

Время как-будто остановилось. Дмитрий боялся, что Маша попросит опустить её на землю. Он знал, что пока Машина нога не коснулась перрона, они – в настоящем, в их общем настоящем… Коснётся – они окажутся в двух разных измерениях и никогда-никогда уже больше не встретятся.

— Машенька, выходи за меня, ладно? — толи спросил, толи попросил Дима. — Ты согласна?

 

«Боже, какая я дура! — сделала для себя открытие Маша, — ведь именно этих слов я и ждала! Как глупо! Дурацкие условности! Да какая ж разница: «замуж — не замуж»… на старости-то лет? Не всё ли равно? Я ведь люблю его! Боже, как я хочу любить! Я люблю его, Дмитрия!» Сердце сжалось от боли. Она вспомнила, что дома её ждёт муж, её Женечка, рядом с которым прошли тридцать лет жизни. И ведь нормальной, спокойной жизни! Спокойной… Спокойной… Маша вздрогнула. Словосочетание «спокойная жизнь» неожиданно дохнуло на неё каким-то могильным холодом. «Не могу больше! Не могу! — закричало внутри, — Не хочу!»

Слёзы потоком хлынули из глаз Марии и женщина спрятала своё лицо, уткнувшись в плечо Дмитрия.

Мысли вихрем проносились в голове Маши, спотыкаясь, путаясь и обгоняя одна другую: «Сколько можно любить меня? Я хочу любить сама! Глупо! Поздно! Что скажет сын? Как же я посмотрю в глаза Женечке? Это предательство? Нет, нет и нет! Я никогда не любила Евгения. Я не хочу расставаться с Димой, Господи!»

 

— Машуня, ну, что ты, родная? — утешал растерянный Дмитрий. — Машенька, выходи за меня. Я прошу тебя, поедем со мной. Я люблю тебя, ласточка моя. Я не могу потерять тебя. Машуня, решайся, пойми, нам ведь не по семнадцать… Сколько нам отпущено для счастья? — уговаривал он. — Будь моей женой. Ты согласна? Согласна?

Маша выдавила сквозь рыдания едва уловимое «да», а Дмитрий скорей почувствовал ответ, нежели услышал. Она всхлипывала на его плече, а он, не найдя подходящих слов, только повторял её имя: «Машенька! Машечка! Машуня!»

 

— С тобой — хоть на край света! — вдруг решительно произнесла Мария.

Дмитрий, так и не дав коснуться Машиной ноге перрона, поставил её на ступеньки вагона.