Я родилась в голодный год,

И мама досыта не ела.

Клетушку нашу скупо грела

Буржуйка - спутница невзгод.

Была корзинка мне кроваткой…

 

Это – стихи о первой зиме моей жизни, зиме 1931 – 1932 годов. Но, несмотря на бедность, угрозы времени и череду моих болезней, у меня было светлое, обласканное родителями, детство. «У того, кто был счастлив в детстве, силы есть устоять в беде», - напишу я на склоне лет.

Детство закончилось с началом войны. Эвакуация. Страшный голод в спецпосёлке на Урале (из-за нехватки жилья нас с мамой разместили среди ссыльных). Мама умирала от дистрофии, но выжила. Только сил заниматься моей душой у неё никогда уже не было.

Лишь бы прокормить… После Урала было охваченное сыпным тифом убогое село в Кулундинской степи. Долгая дорога в Москву через станции, забитые женщинами и детьми, которые неделями не могли прорваться в переполненные поезда. И наконец холодная, ещё затемнённая Москва 1943 года.

 

Уезжала домашним ребёнком,

Деликатным застенчивым тонким,

А вернулась – подростком суровым,

Знавшим цену и хлебу, и крову.

И в одиннадцать знала уже,

Что багаж человека – в душе:

Вмиг сгорают достаток и дом,

Остаёшься с души лишь добром…

 

В Москве в конце 1943 года я практически впервые пошла в школу, в пятый класс (до этого из-за болезней и условий жизни училась в основном дома). Школу закончила с

золотой медалью. Мечтала о биофаке университета, но…1949 год, «пятый пункт» мамы и

папы в документах на поступление. Спасибо тогдашнему ректору Первого московского

медицинского института Б. Д. Петрову: он на анкеты не смотрел.

Затем – работа врачом, кандидатская диссертация (без аспирантуры), небольшое открытие в области биологии и основанные на нём докторская и монография. Романтика научного поиска… Это о ней я напишу:

 

…Себя ты сказочному делу посвятил:

Загадки сущего разматывать, как нить.

По тропам неизведанным бродил.

Тут есть за что судьбу благодарить!

 

Неожиданно в 47 лет меня свалила тяжёлая, непонятная для врачей болезнь сердца. Она почти на 17 лет приковала меня к дому. Я пыталась без отрыва от дивана заниматься теоретической биологией. Муж привозил из библиотек необходимые для этого книги и статьи. Тогда же я начала писать рассказы (желание писать прозу томило давно). Рассказы хвалили, но не печатали. О сочинении стихов я в ту пору и не помышляла.

В 1994 году, возвращаясь домой из библиотеки, чуть-чуть не дойдя до дома, упал и

скоропостижно умер мой муж. Тогда мне казалось, что и моя жизнь кончилась. Но оставалась незавершённая работа, которой муж посвятил последние годы жизни. Он мечтал создать полную тематическую библиографию всего, что писали о евреях в нашей стране за советский период. Необработанными материалами была до потолка завалена одна из комнат нашей двухкомнатной квартиры. И три года я занималась только завершением его труда, занималась на фоне разрухи и беспредела середины 90-ых годов,

на фоне обострившейся болезни, безденежья… О моём быте тех лет и поисках выхода

написанные позже, в 1998 году, строки:

 

…Мимо фруктов, колбас я, не глядя,

Прохожу: не по средствам то мне.

И ношу из обносков «наряды»,

Что годятся для пьесы «На дне».

И уж скорая помощь настойчиво

Начинает «калым» вымогать.

И лекарства за полную стоимость

Не могу я себе покупать.

Со смирением ждать улучшений?

Если б хоть перспектива была…

Но страна получателей пенсий

В нищету, как отбросы смела.

…По соседству заложников брали.

В нашем доме убили троих.

Точно в бункерах двери из стали.

Воротилы, разборки блатных…

Надоело! Ах, как надоело!

Надо всё-таки мне уезжать.

Это страшное, тяжкое дело,

Поднатужившись как-то решать…

Мысль уехать во мне зародилась,

Когда «Память» наветами жгла.

План отъезда в сознанье внедрился

И остался в душе, как игла.

А теперь и другие причины

По проторенной раньше тропе,

Обходя возражений руины,

К измененьям толкают в судьбе.

И к отъезду склоняют меня

След Чернобыля, тень Сумгаита,

Травля «чёрных» в Москве и Чечня,

Президент безотрадного вида…

…Удивительный жизни кульбит:

Бич привычный ключами звенит.

… «Пятый пункт» открывает мне путь,

Позволяет судьбу повернуть.

…Вот закончу я мужа дела

И уеду. Была не была!

Одолеть постараюсь дороги

И препятствий преграды, пороги.

Не хочу я последние силы

Лишь в процесс выживанья вложить.

Вдруг в Германии станет посильным

Плодотворность души не губить.

 

Может быть, в обстановке нормальной

Я сумею болезнь превозмочь.

Повезёт если, то кардинально,

Медицина мне сможет помочь…

 

Книга «Евреи и еврейский вопрос в литературе советского периода» была, наконец,

подготовлена к печати, удалось выбить и средства на её издание. И весной 1998 года, я уехала в Германию. От варианта переезда в Израиль из-за климата пришлось отказаться. Одной добраться до Германии я не могла: была слишком слаба, и до общежития «Гёрис» в

немецком Шверине меня довезла подруга.

В Шверине – маленьком тихом древнем городке, лежащем среди семи озёр, - мне стало легче дышать, изменился настрой души, и я неожиданно для себя начала писать стихи. Первой появилась «Шверинская баллада», описывающая жизнь в общежитии «Гёрис». Я привожу «балладу» здесь почти полностью, поскольку её строки передают и душевный настрой тех дней, когда я начала писать стихи, и их технический уровень:

 

…Живём в общежитьи семьёю единой,

Хоть граждане разных уж стран.

Представлены Латвия здесь, Украина,

Россия, Кавказ, Казахстан…

 

Мы сделали выбор. Что был он – спасибо.

И надо осваивать путь.

Напрячь свои силы, и смелость, и гибкость,

На воду в испуге не дуть.

 

…Народ собирается пёстрый в бараках.

Есть лётчик, и клоуны есть.

Профессий и судеб здесь множество всяких.

Я их не берусь перечесть…

 

…Прорвавши невзгод неуёмную стражу,

Успехом прорыва полны,

В азартном, задорном, лихом эпатаже

Быт строим с нуля, с целины.

 

Работая жили, лишь личность нажили,

Её лишь смогли привести,

И в ней наша сила, и эти бериллы

Нельзя нам растратить в пути.

 

Обиды и комплексы душу съедают.

Без них мы стараемся жить.

Не так посмотрели? Не так понимают?

Не стоит обиды копить.

 

…Немецкие «шроты» - не свалки, а склады,

Вы ценных предметов полны!

Разложено всё, чем развалы богаты.

Бери, если вещи нужны.

 

 

Есть тут телевизоры, ксероксы, факсы,

Компьютер ребята нашли.

Умельцы у нас в общежитии асы,

Встречаются просто «левши».

 

И труп телевизора «Пала-Секама»

Помогут они оживить,

А маг, из ракетного вышедший храма,

Компьютеры будет чинить.

 

Компьютерам этим найдётся работа:

Программу на них создадут,

На них докторанты закончат расчёты

И книгу на них наберут.

 

…А в комнате - клубе от публики тесно,

Всех за душу скрипка берёт.

Пред нами играет собрат наш – маэстро,

И меццо – сопрано поёт.

 

Мы очень устали, все праздников чают,

И русский - еврейки супруг

С гемайндою* в кипе** Пурим*** отмечает,

В весёлый включается круг.

 

И трижды встречать Новый год все мы будем

(По разных религий часам),

Восьмое мы марта и май не забудем,

То душам уставшим – бальзам.

 

…Для нас общежитье – деревня большая:

Весь день у людей на глазах.

Поступки, просчёты и поиски рая

Лежат на соседских весах.

 

Тебя здесь обсудят, осудят в кураже,

Помогут в беде устоять,

И здесь коммуналки и прелесть, и тяжесть

Дано тебе будет познать.

 

На свете конец наступает всему.

«Общаги» закончится путь.

В отдельных квартирах вернёмся к тому,

В чём душ наших стержень и суть.

 

Вернётся привычек забытая власть,

Проблемы, истоки чьи в нас.

Останется дружба, что здесь родилась

В рубежный, бивачный наш час.

 

Своему неожиданному поэтическому порыву я поначалу не придала значения, но баллада имела бурный успех у моих соседей по общежитию, находивших, что его дух передан очень точно. Она превратилась в некий местный фольклор. А я продолжала писать стихи.

Они являлись ежедневно, были, как свидетельствуют приведенные выше отрывки, технически несовершенными, но эмоциональными и искренними. В их строки я стремилась перелить пережитое, накопившееся на душе. О том периоде я писала:

 

Очень странная жизни пора:

Со строфой просыпаюсь с утра.

Накануне не знаю, о чём

Мне былое напомнит стихом.

 

Мне кажется, что мои стихи породило чувство преодоления невзгод, радость от возвращения к жизни наряду с желанием об этой жизни рассказать. Впрочем, кто знает, почему люди вдруг начинают думать стихами?

Параллельно были больницы, операции. Ко мне начали возвращаться силы. Я смогла увидеть многие прекрасные страны. Я ждала, что желание и способность писать стихи вот-вот исчезнет, ну не становятся же поэтами в 65 лет! А стихи всё приходили. Когда я начинала их писать, вокруг меня не было ни единого поэта. Отсутствовала даже самая примитивная литература по технике стихосложения. Я, не гуманитарий по образованию, не сразу смогла определить, какими размерами пользуюсь. О возможностях инткрната я тогда не думала, да и компьетера не было. Были лишь слушатели – наши эмигранты, относившиеся к моим опытам заинтересовано и доброжелательно. Стихи начали переписывать, посылать друзьям в Россию. Особенно радовало, когда их учили наизусть гимназисты – дети знакомых. Ведь наши подростки в эмиграции, к сожалению, часто перестают даже читать по-русски. В первые три года жизни в Шверине реакция здешних слушателей была для меня единственным компасом и опорой, дававшей смелость писать. Постепенно в городке появились и профессиональные литераторы, и поэтическое объединение. Мои стихи и рассказы начали печатать. Я стала лауреатом нескольких международных конкурсов. О моих теперешних произведениях судить Вам.