Приближается ночь. Уставшее пурпурное солнце неторопливо уходит за горизонт, уступая место мерцающим созвездиям небесной сферы, пока еще призрачным и бледно-розовым в его прощальном свете. Последние лучи пробегают по вершинам деревьев, на мгновение заглядывают внутрь тростниковой хижины, и, наконец, отразившись в зеркальной поверхности подвешенного к потолку небольшого колокола, украденным медным светом освещают твое лицо. Озорно и смешливо. Будто не желая понять, что ты умираешь.

 

Мой милый.

 

Мой мальчик.

 

Мой сын.

 

Любить тебя — горе, любить тебя — счастье.

 

Ты появился утром, взъерошенный и смешной. Черные кудри, такие же длинные ресницы, небольшой шрам на носу и родинки позади уха. Злющий на весь мир. Смерчем вырвался из долины, взобрался на вершину горы и сказал:

— Я пришел к тебе.

— Объясни, — от долгого молчания слова давались нелегко.

— Я хочу, чтобы ты стал моим отцом.

Я улыбнулся:

— Так не бывает.

— Бывает, и я даже знаю почему, — необычайно легко парировал ты.

— И почему же?

— Потому что я люблю тебя больше всех на свете.

Сидеть на холодном камне было зябко. Я поднялся:

— Тебе это грезится.

Казалось, что говорить больше не о чем. И я неспешно пошел к себе в хижину.

— Постой, — воскликнул ты и схватил меня за руку, — Посмотри, я разбил ноги в кровь, добираясь сюда, дорога была не простой и не скорой. А сколько невзгод выпало на мою долю, сколько скитаний. Но я все преодолел, и лишь для того, чтобы найти такого человека как ты, чтобы найти тебя. Поскольку никто из тех, кто живет там внизу, не может сравниться с тобой ни в чем. Ни в мужестве, ни в доблести, ни в знании. Поскольку их души пропахли гнилью, а сквозь твою видно небо. И ты не можешь отказать мне. Никак не можешь.

Я посмотрел на тебя:

— Омой ноги, я приготовлю тебе лекарство.

Ты, было уже, пошел к кувшину с водой, но вдруг остановился, вернулся ко мне и обнял. Так сильно, что мешал мне дышать:

— Наконец то я нашел тебя, папка!

Какой ты еще ребенок!

Порыв ветра ударил в колокол, и лазоревое утреннее небо превратилось в слезно-серое.

— Будет гроза, — заметил я.

— Это не гроза, — ответил ты, — это я так люблю тебя.

 

Что для меня твоя смерть? Лечу ли я в бездну или удержался на ее крае?

 

Поначалу ты виделся мне обыкновенным мальчишкой, пожалуй слишком практичным для твоего возраста, но все же обыкновенным. Но чем дольше ты жил подле меня, тем все большей загадкой для меня становился. Я ловил себя на мысли, что совсем не знаю тебя, не могу разъяснить для себя мотивы твоих поступков, постичь истинную природу твоих чувств. Ты был закрыт, в то время как моя сущность, как мне казалось, была тебе совершенно ясна. Временами мне даже чудилось, что ты уже разобрал меня на части своим отточенным и пытливым взглядом. Тогда мне становилось особенно не по себе. А ты всегда замечал это и снова превращался в моего волшебного ребенка, в объятиях которого я забывал обо всем.

 

Счастье ли то, во что поверил, хотя и ведомо тебе, что ложь это? И где же тогда счастье, если не там его ищешь?

 

Как-то я сказал тебе:

— Послушай, ты слишком часто обнимаешь меня. Это не к лицу парню, у которого уже пробиваются усы.

Шел дождь. Та самая грозовая туча так и застряла на вершине нашей горы. Ты взглянул на меня из-под своих черных бровей подчеркнуто ласково:

— Не обращай внимания, я просто наверстываю упущенные годы.

Ты явно не хотел больше говорить, но я продолжил. В конце концов, когда-то нужно было выговориться.

— Знаешь, я хочу, чтобы ты понял, своей чрезмерной любовью ты разрушаешь меня, не позволяешь мне сосредоточиться ни на чем, кроме тебя. А ведь я поселился здесь, чтобы иметь возможность быть наедине совсем не с тобой…

Ты внезапно весь побелел, твои большие и красивые глаза съежились и заискрили:

— О чем же ты думал, принимая меня, — сказал ты незнакомым низким голосом. Я отшатнулся. Ты стоял передо мной как в мираже: полупрозрачный и меняющий очертания. Где-то рядом несколько раз ударила молния. Я попытался облокотиться о стену хижины, но она внезапно переместилась в сторону, и я упал, ударившись головой о каменный пол.

 

Очнулся ближе к вечеру, ты сидел рядом и улыбался. Я спросил тебя, что случилось, и ты ответил, что мне неожиданно стало плохо, и я потерял сознание. Но теперь все позади, и лучше забыть об этом. И обнял меня.

 

Когда за ужином я подавал тебе хлеб, ты откусил мне пальцы.

 

Страх мой, во мне найди темницу! Боль моя — на морском берегу письма.

 

Небо красное, земля темно-синего цвета, коричневая листва на черных деревьях. Дождевая вода обжигает. Ветер кожу дерет наждаком.

Ты то юноша, то девушка, перемены в тебе стремительны и ужасны. Узнаю тебя лишь по родинкам позади уха. Сейчас ты в обличье шлюхи, держишь меня за шею, щекочешь нос своим раздвоенным языком. Поцелуй. Долгий и пресный. Еще один. На губах почему-то вкус дерева. Что ты задумал? Знаю — запустил червей мне во чрево. Они копошатся под кожей, выгрызают жилы, пронизывают все мое нутро. Невмоготу. Я кричу:

— Остановись! — и все прекращается. Ты такой же, как прежде, мой мальчик. Сидишь у очага и греешь руки. Отдышавшись, спрашиваю:

— Чего ты хочешь?

— Только дома в сердце твоем, — отвечаешь.

Гляжу на тебя. Прячешь взгляд. Дрогнул?

— Где твои черви, зови их обратно, я уже передохнул.

Меня подбросило в воздух, перевернуло несколько раз и бросило оземь. Кто-то впился в мою ногу зубами и потащил меня прочь с горы. Но на крутом склоне я сам покатился вниз, оставив голодного зверя позади. Какое-то время лежал в пыли. Затем, с трудом превозмогая боль, приподнялся. Присел. Смеркалось. И вдруг я увидел их: полчища диких животных наступали на меня со всех сторон. Блеск зубов, запах крови, гулкий топот копыт. Все ближе и ближе, вот уже первые из них подбегают ко мне, еще мгновение и я уже под их ногами, и уже следующие топчут меня, затем еще и еще… Я прижимаю колени к животу и закрываю лицо руками. Только бы не видеть…

 

Темнота.

 

Не слышно ни звука. Неужели... Неужели все закончилось... Или нет? Открой глаза... Открой, не бойся... Боишься? Посмотри сквозь пальцы... Сквозь пальцы... Ну?

 

Ночь. Теперь, действительно, ночь.

 

Еще один день прошел. И страхи мои отступили. Запела незнакомая залетная птица. Моя свинья трется пятачком мне об руку. Я поднимаюсь. Я около своей хижины. Я дома. А передо мной — ты. Ты умираешь. Меркнешь. Таешь в сумраке осеннего леса. Красные огоньки твоих глаз тускнеют и гаснут. Уходи. Уходи, призрак. Родинки позади уха. Сегодня ты больше не властен. Но завтра? Появишься ли ты в новом обличье или все же оставишь меня?

 

Не знаю.

 

Звездное небо играет серебряным светом.

 

— Дай мне силы выстоять, Господи!