…древней женщиной, самкой даже, внюхиваться в твое лицо до западания ноздрей.

 

- Такая нежная кожа у тебя на веках, подожди не открывай глаза, еще потрогаю губами. Вот так, слегка... чем-то ребеночным веет, но не детское должно быть сравнение, правда? Немного кощунственны «детские» аллюзии, когда приникаешь к тебе всей кожей и нежишь губами веки. На что же похожа кожа на веках…

- Ты вы-ы-думщица, шкодная невозможно.

- А тебе лишь бы быстрей дойти до развязки, да?

- Нет, ну что ты, --- протестуя поспешно, слишком поспешно, - мне хорошо с тобой.

- Слушай, я поняла. На веках кожа такая же, как на яичках, м-м-м…

 

Едва касаясь губами век, отпустить ладонь в вольное плаванье.

Плаванье – это потому что плавно?

Вот так, п л а в н о повторить контур скулы, подбородка, пальчиком по ключице, в ложбинку на жестко-шерстистой груди.

На животе раскрыть ладонь, огладить овал тайн, «живот твой – ворох пшеницы, украшенный лилиями», при чем тут лилии, неважно…

Вот так погружая ладонь в беззащитность живота, пальцами украдкой чуть касаться твоего лобка - неявное прикосновение будоражит сильней.

Теперь, минуя подрагивающий, молящий о прикосновении, ствол, легчайше, словно без отпечатков, коснуться мошонки…

Меж редких волосков кожа в точности такая, как на веках.

 

- Ну вот, я же говорила. Так и есть.

- Сравнение не полно, - подыгрываешь ты, еще удерживая в памяти связность слов и значений.

- Да-а?

- На веках ты пробовала кожу губами.

- И правда…

- Нужно убедиться наверняка.

просьба? веление?

- Пожалуй ты прав.

 

Вот так, плавно повторить губами путь ладони.

На губах бархат скулы, потом микронные копья щетины подбородка – война, война, копья ощетинились, но сейчас извечное ночное перемирие, путем вылазки в стан противника…

 

Кругла и скользка

кость ключицы под тонкой кожей твоей…

в ложбинку на жестко-шерстистой груди тыкаюсь носом,

маленьким щенком к нежному меховому животу матери,

всё спуталось в голове, ты мне нынче «брат, и сестра, и матерь»…

На животе не выдержать, языком, всем жадным языком огладить овал тайн, «живот твой – ворох пшеницы, украшенный лилиями», при чем тут лилии...

 

Вот так помогая себе ладонями, утопить тебя в беззащитность еще сильнее, пока ты не спохватишься и не погонишься за дыханием своим вослед...

Но я жестока.

Снова, минуя губами подрагивающий, молящий о прикосновении, ствол, легчайше приникать к коже мошонки,

потом охватывать губами поочередно яички, втягивая их в себя, сетуя на кожаный предел, на невозможность вобрать насовсем их ускользающие овальные тельца…

Меж редких волосков кожа в точности такая, как на веках.

Высвобождаюсь от плена ласкания тебя на миг, чтобы сказать хрипло:

- Кожа такая же. Даже на вкус.

Улыбаешься, не открывая глаз.

Неумолимая логика соития движет твоими руками, неистовым твоим ртом…

нет, я не люблю натиск.

или люблю?

или каждый новый бой сметает память о прежних ?

уже не помню ничего,

есть только сейчас,

только вот это растущее напряжение касаний

этот каскад проникновений и бегств

это обращение тела и сознания в одну лишь мучительную точку нагнетенного ожидания,

в предел,

в момент, запнувшейся на миг, бесконечности,

в момент

с в е р ш и в ш и й с я

 

и снова плыть во времени

одной…

 

Своим извержением ты выбрасываешь меня на прежнюю орбиту одиночества.

Мы вновь разведены, как мосты, чтобы баржи дней, груженные суетой могли пройти свой стиксовый водный путь.

 

Живем, поделенные на пару тел, вершим, встречаясь глазами, внетелесный коитус.

И кожаные одежды твоих глаз сшиты из того же мягчайшего шевро, что и мешочек, хранящий драгоценные ятра.

 

Вызванный из небытия меридиан, соединивший зеленые овальные прорези глаз и розовым ониксом светящиеся яички…

мои меридианы метафизичны,

как мое бурное одиночество с тобой…