О смысле жизни задумываются все люди.

 

Одни хотят найти причину своих неудач и своих несвершений или, лучше сказать, они хотят оправдать свою жизнь и в мыслях стремятся возвыситься над житейскими неурядицами. Другие, лишь достигнув успеха и материального благополучия, приступают к планомерным размышлениям, как бы возводят здание на уже готовом фундаменте. Лично я отношусь во второй категории, потому что совсем не могу думать, сидя на шатающейся табуретке посреди неприбранной и голой квартиры. И ещё не могу думать, когда хочется есть, - тогда я думаю только, как бы чего поесть. И вот я несколько лет тратил на материальное обеспечение: работал, продвигался по службе и получал зарплату и премии. Не думайте, что я такой уж меркантильный человек или карьерист. Напротив, я работал с увлечением, и работа у меня хорошая, и была она эти годы главным смыслом моей жизни, и все свои материальные блага я получал как побочный продукт своего труда. Но только я всегда помнил, что не будь этой необходимости - зарабатывать деньги, я бы занимался наверное совсем другими делами. Я бы размышлял о смысле жизни.

 

В таком деле, как построение фундамента, самое главное - вовремя остановиться. Иначе всю жизнь будешь строить один фундамент, а кому он нужен - фундамент без здания? Когда мы с женой купили "стенку" для книг и барахла, стереопроигрыватель для музыки и два великолепных кресла, я сказал: хватит, всё остальное мелочи быта. Пора думать о смысле жизни. Моя жена со мной согласилась. В таких вещах она всегда со мной соглашается, а может быть это я с ней соглашаюсь.

 

Курт Воннегут в своей замечательной книжке "Колыбель для кошки" рассказывает о доморощенном философе Бокононе, который изобрёл удивительную религию. Вот что в этой книжке написано: "Мы, боконисты, веруем в то, что человечество разбито на группы, которые выполняют божью волю, не ведая, что творят. Боконон называет такую группу карасс." И ещё: "Если вы обнаружите, что ваша жизнь переплелась с жизнью чужого человека без особых на то причин, - пишет Боконон, - этот человек скорее всего член вашего карасса." Дюпрасс означает карасс из двух человек. "Кстати, Боконон говорит, что люди одного дюпрасса всегда умирают через неделю друг после друга." И ещё: "Боконон учит нас, что дюпрасс помогает влюблённой паре в уединённости их неослабевающей любви развить в себе внутреннее прозрение, подчас странное, но верное. И ещё, говорит нам Боконон, дюпрасс рождает в людях лёгкую самонадеянность."

 

Когда я своей жене говорю, что у нас с ней настоящий дюпрасс, она всегда иронически восклицает: "Ну, конечно!" Этим она хочет сказать, что никакой любви у нас уже нет, а есть только привычка. То есть нам просто удобно жить друг с другом. Ещё она любит рассуждать, что неплохо бы нам развестись и жить отдельно - на время, конечно, - потому что за десять лет мы уже надоели друг другу и слишком прониклись друг другом, а на расстоянии мол люди лучше друг к другу относятся. Так говорит моя жена, проявляя "лёгкую самонадеянность" в полном соответствии с теорией Боконона. Очень может быть, что муж и жена изредка должны жить отдельно, но при нашей жилищной проблеме как это осуществить? И ещё моя жена говорит, что нам следовало бы спать на разных кроватях, но где мы поставим вторую кровать? При такой тесной жизни, говорит моя жена, я её подавляю самим собой. Тут, я думаю, она притворяется, потому что она совсем не выглядит подавленной. Подавленные выглядят совсем по-другому и они так не говорят, как говорит моя жена. Что касается меня, то я так привык к нашей "тесной" жизни, что когда случается, например, в командировке, освободиться от этой "тесноты", я испытываю постоянное чувство неудобства и меня тянет домой. Кроме того, я тощий и спать одному мне холодно.

 

Вы может быть думаете, что мы никогда не ругаемся? Но это совсем не так: мы довольно часто раздражаемся друг на друга. Правда, мы никогда не таим свои обиды, потому что тут же кричим друг на друга и всё выбалтываем. В одном журнале я прочитал, что Менделеев очень любил кричать на всех и был совершенно несдержан. Он говорил: "Ругайся себе направо-налево и будешь здоров."

 

Раньше, особенно в начале нашего знакомства, мы ругались гораздо меньше, что наверное объяснялось здоровьем молодости. Но я помню, что и тогда я был чрезмерно прилипчив к своей жене - будущей, конечно. Один наш знакомый до сих пор помнит, как мы провели у него ночь, сидя в кресле. Вечерника затянулась заполночь и мы вместе с другими гостями остались ночевать. Не то, чтобы спать было негде, но скорее по причине того, что наш с женой роман только ещё начинался, мы прободрствовали всю ночь. Собственно, в кресле сидела она, а я примостился на подлокотнике и прилип к нему накрепко. Сначала мы, конечно, о чём-то беседовали, но потом уже сидели просто так. Лишь под утро мы встали с этого кресла и отправились на кухню варить кофе. Да, теперь я пожалуй не способен на такой подвиг: я теперь твёрдо знаю, что ночью надо спать.

 

Если начать вспоминать эти десять лет нашей жизни, то прежде всего приходят на память картины самых первых месяцев. Эти картины очень яркие и освещены всегда каким-нибудь романтическим светом. То это свет лунный, когда поздним вечером мы стоим у подъезда её дома, и в этом лунном свете мерцает свет и отчётливо видны снежинки, опускающиеся на кружева её белого вязаного платка. Тут всё чёрно-белое: белая луна и чёрное небо, белый снег и чёрный подъезд, белый платок и её чёрные глаза и чёрные волосы. То это утренний солнечный свет - в лесу, на даче после нашей первой ночи. Тут уже всё цветное: небо, листья, трава и мох, и одежда цветная и губы имеют цвет и глаза светлые, не чёрные. Вообще распределение светотени и красок в этих картинах явно говорит о романтическом направлении. Но если вспоминать и дальше, то с той же лёгкостью всплывают картины и более поздние, картины уже семейной жизни и даже картины совсем недавние. В этих картинах уже меньше романтики, тут где-то даже и реализм изредка появляется. Тут уже не просто игра света, игра красок, тут не только настроение - тут уже мысль возникает. Это уже не просто результат вдохновения, здесь видна рука опытного мастера, здесь уже зрелость, здесь результат раздумий, крупицы непростой правды. Но знаете, бывает такой тяжёлый реализм, который прямо подавляет своей суровой правдой жизни - так и стоишь подавленный, пока не очухаешься, а как очухаешься, да поразмыслишь немного, то одно только и можешь сказать: Да, это, конечно, сильно сказано, но только это из какой-то другой жизни, у меня вроде бы всё попроще. От такого реализма, я думаю, нашу жизнь спасала ирония. Знаете, иногда хороший анекдот лучше десяти томов суровой правды.

 

Моя жена обожает американские джинсы. Честное слово, она радуется как ребёнок, когда у неё появляются эти штуки с яркими наклейками. В свои тридцать с лишним лет она сохранила фигуру совершеннейшего подростка. Конечно, джинсы ей идут как никому. Одно время, когда "рай в шалаше" уже закончился, а крупных денег у нас ещё не было, моя жена даже плакала из-за этих джинсов. Конечно, плакала она не только из-за джинсов, она говорила, что вообще жизнь такая неудавшаяся и всё нехорошо, и вот ей уже тридцать лет, а что у неё есть? что она получила в этой жизни? и так далее. Так всегда говорит рано или поздно любая женщина. Я её то утешал, то ругал мещанкой, то просил потерпеть ещё немного, то призывал быть выше этого, и так далее. Так всегда говорят мужчины, когда у их жён случаются истерики. Вот говорят, бедность - не порок, но и хорошего в ней ничего нет. Бедность не обидна, когда все бедны; плохо, когда кто-то живёт богато, а ты нет. Но ещё хуже, когда знаешь, что лет этак через десять все эти джинсы перестанут быть проблемой, но как объяснить женщине, что и в сорок лет ей так же будет хотеться красиво одеваться, как и в тридцать лет. Она это сама знает, да что толку - она всё равно будет говорить, что через десять лет ей уже ничего не нужно будет, старухой она будет и так далее.

 

А десять лет назад у моей жены была зелёная кофта. Эта кофта висела на ней как балахон и уже тогда была старой и кое где драной. Но моя жена обожала эту кофту и я всегда считал, что это её право. Теперь эта кофта лежит у нашей двери половой тряпкой. Вспоминает ли о ней моя жена, когда вытирает ноги, придя с работы? Я иногда вспоминаю. И вот что я вам скажу: не выбрасывайте старые кофты, если их можно ещё хоть немного подержать в доме - хотя бы как половые тряпки.

 

Наш "рай в шалаше" располагался на четвёртом этаже в одннокомнатной кооперативной квартире. Квартира была кооперативная, но не наша - мы её снимали. За пятьдесят рублей в месяц - по теперешним временам сумма смехотворная. С грустью думаю о нынешних молодых людях, которые не имеют денег на такую квартиру в первые годы своей семейной жизни. Они вынуждены жить с родителями, а это плохо и для них и для родителей. Первые годы надо жить совсем отдельно, потом можете делать, что хотите. Нельзя делить с кем бы то ни было "рай в шалаше". Я тогда только начал работать - известно, сколько получает молодой специалист в первый год работы, а моя жена ещё училась в институте. Не знаю, право, на что мы жили? Денег у нас, кажется, даже на метро не всегда хватало. Однако, жили мы весело и при всём уединении народу в нашей квартире толпилось подчас довольно много. Тогда я ещё не втянулся в свою работу, а у жены её и не было вовсе. Самые разные люди проходили через вечеринки в нашей квартире, самые разные идеи волновали наше воображение, в самые разные предприятия пускались мы с большим энтузиазмом. Мы входили в самодеятельную туристическую группу с пышным названием "Особая Туристическая Ассоциация Пешеходов", на стене у нас висел большой чёрно-жёлтый герб Чайного Клуба с китайским иероглифом "чай", пару раз у нас собирались самодеятельные стихотворцы и читали свои опусы - и я читал (кто не грешил этим в молодости?), а уж разного рода розыгрышей, дискуссий за полночь и всяких "экспериментов" - и не перечесть. Тогда мы искали смысл жизни вполне практически и вполне бессознательно. То было время молодости. Впрочем, один наш старый знакомый утверждает, что дело совсем не в молодости. Он говорит, что тогда вообще были особенные годы и подобная кипучая жизнь была повсеместной. Видимо, это связано с какими-то космическими процессами, с солнечной активностью и разного рода "циклами" планетарного масштаба. Он говорит так потому, что и тогда он уже не был молодым. Ну что ж, можно считать, что нам повезло с расположением небесных светил в наш "золотой век" семейной жизни.

 

А потом у нас появился ребёнок и мы вернулись к моей матери. Правда, и здесь мы жили вполне отдельно: в отдельной комнате и с отдельным хозяйством. Нам очень легко было жить отдельно в нашей квартире на Бакунинской улице, потому что в этой квартире жили отдельно тринадцать семей. Подобные коммуналки заслуживают, чтобы о них помнили. Только представьте себе. Длинный коридор, освещаемый тремя лампочками по сто ватт каждая. И это совсем не много для такого коридора, когда потолки под пять метров и по обеим сторонам четырнадцать дверей, не считая двух дверей в два туалета, двери на "чёрный ход" и двери на кухню. А кухня? Два окна, три газовые плиты, две раковины, двенадцать кухонных столов - этих цифр вполне достаточно, чтобы представить всё остальное: кто жарит, кто варит, кто стирает, кто моется, кто гладит бельё, кто точит лясы, кто показывает обновку, кто ругается - и так далее и всё это одновременно. Эта кухня - вершина общего жития, здесь собиралось вече коммунальной квартиры. Но довольно об этом, наша квартира - это тема отдельного рассказа. А может быть даже романа. Тут всё зависит от писателя, а квартира - она всё выдержит.

 

В этой квартире, между прочим, мы с женой и познакомились. День нашего знакомства мы празднуем 23 февраля всегда втроём. Третий - дядя Лёня, это он нас познакомил. Дядя Лёня в нашей квартире снимал комнату, и вот десять лет назад в этой комнате собралась студенческая группа Московского Института Стали и Сплавов. Праздновался день Красной Армии. Мне как назло надо было бежать в Университет - я делал доклад на семинаре (тогда я заканчивал пятый курс мехмата). Я забежал к дяде Лёне на минуту, перекурить. Группа ещё не собралась, только две девушки сидели в комнате, слушали видавший виды магнитофон и хором курили, а дядя Лёня, как всегда, бегал по комнате, острил и суетился. Я присел на диван, закурил, и дядя Лёня мигом организовал светскую беседу. Дядя Лёня у нас вообще мастер на такие дела. Кстати, дядей его зовёт наш сын - с некоторых пор и мы стали его так называть, а тогда он был просто Лёней или Калиновичем.

 

Свою будущую жену я приметил сразу и сейчас ещё помню в деталях даже как она была одета. И ничего-то из той одежды не сохранилось, кроме цветной блузки - валяется где-то на антресолях среди барахла. И сидела моя будущая жена, заложив ногу на ногу, и смотрела на меня нагло и весело. Так умеет смотреть только моя жена, она как бы говорила: "Ну-ка, ну-ка! Кого это ты, Лёня, нам привёл? Сейчас мы проверим, так ли он хорош, как ты нам расхваливал!" Дело в том, что добрый дядя Лёня почему-то считал нужным расхвалить меня этим девицам, а особенно он упирал на мои математические способности - видно ему это очень нравилось. На самом-то деле я уже тогда догадался, что мои способности, хотя и не нуль без палочки, но и ничего выдающегося из себя не представляют. Я, как полагается, блеснул остроумием, производя впечатление, и откланялся. Кто-то сказал, что мужчина долго остаётся под впечатлением, произведённым на женщину. Ах, как это верно!

 

Когда я вернулся со своего семинара, гуляние было в самом разгаре. Я с ходу проглотил несколько рюмок вина, чтобы догнать остальных, покричал вместе со всеми, а потом уже не торопясь, с рюмкой в руке и сигаретой в другой руке повёл какой-то разговор совсем не со своей будущей женой, а с другой девицей. Эта девица была дочерью академика, но впрочем, на дочь академика она не была похожа. Я взял у неё телефон, но так ни разу и не позвонил. Вообще не могу понять, почему я целый вечер ею занимался, когда интересовала меня другая - моя будущая жена. Под конец мы решили танцевать, но у дяди Лёни было тесновато и я широким жестом распахнул двери своей комнаты. И вот там я попрыгал со своей будущей женой. А потом пришла моя мать и, не разобравшись, разогнала всю честную кампанию. Вообще у моей матери было такое свойство: ругаться, не разобравшись. В то время мы часто ссорились и довольно крупно. Потом, когда мы с женой поженились, тоже не раз возникали стычки, но мы всё-таки жили отдельно и постепенно всё вошло в свою колею. Я тогда выработал для себя три простых правила и рекомендую их всем начинающим: не спорить с матерью, делать по-своему и всегда становиться на сторону жены. Правда, при этом надо уметь правильно выбрать жену, но тут я никаких правил не знаю - у меня всё получилось само собой. Учтите, что это правила для начинающих - с возрастом приходят другие правила, а точнее, исчезают вообще все правила и остаётся просто жизнь.

 

За первые полгода знакомства я сумел внушить своей будущей жене, что жениться на ней я не собираюсь. Это, кстати, ещё одно правило: всегда говорите правду, но учитесь подавать её в привлекательном виде. Голая правда совершенно несъедобна. В этом правиле я, пожалуй, даже переусердствовал и до сих пор не умею как следует врать, а как часто это бывает необходимо! В интересах больного, как говорят врачи. Это было последнее правило, которое я изобрёл - больше я этим благородным делом не занимался. Через полгода, когда моя будущая жена была в отъезде, я проснулся однажды с ощущением фатальной неизбежности ближайшего будущего. Такое ощущение возникает у человека, когда его крепко стукнут по голове твёрдым тупым предметом, или, по слухам, когда в него целятся из револьвера. Может быть, ясновидящие всегда пребывают с таким ощущением? Впрочем, говорят, они все шарлатаны. Я написал длинное письмо, размножил его на машинке и разослал во все населённые пункты, где в это время могла находиться моя будущая жена - точного её маршрута я не знал. В результате через несколько дней моя будущая жена вернулась в Москву, не получив ни одного письма, и я тут же вручил ей последнюю остававшуюся у меня копию. Через час мы встретились и побежали в загс.

 

Итак, мы вернулись на Бакунинскую улицу. У нас рос сын. Тут я должен напомнить, что "настоящий дюпрасс, - учит нас Боконон, - никто не может нарушить, даже дети, родившиеся от такого союза." Наверное для детей это не очень удобно. Как часто ребёнок хочет "поговорить" с папой, а папа отмахивается от него, потому что обсуждает с мамой смысл жизни. Хотя с другой стороны дюпрасс надёжно предохраняет детей от излишнего вмешательства взрослых в их личную жизнь. А это очень важно - Платон был прав, когда говорил, что все наши открытия и озарения - всего лишь воспоминания. Наверное, мы всю жизнь вспоминаем то, что открыли в детстве. Одно время наш сын увлекался придумыванием сказок. Узнали мы об этом не сразу, а когда узнали, у него уже был готов целый цикл. Главным героем этих сказок был робот с холодильником в грудной клетке, причём этот холодильник, мне кажется, одновременно служил энергетической установкой и химическим синтезатором. Оттуда же появлялись на свет и малыши-роботы. Когда-нибудь сын вспомнит эти сказки. Однажды ночью, во время болезни, наш сын здорово напугал нас. Он боялся. Глаза у него были широко открыты, он то прижимался к нам, то вскакивал и всё смотрел в одну сторону, где ничего не было. Конечно, это было от высокой температуры, но всё же взрослый человек не способен испытывать такой чистый и абстрактный ужас, страх небытия. У взрослого всё это серенько: серая тоска, серая скука и так далее. И если иногда всё же поднимается откуда-то изнутри что-то большое, страшное, то это тоже - воспоминание.

 

В то время я уже много работал. МОЯ профессия - программист. Часто я засиживался над своими программами по вечерам, субботам и воскресеньям, а на упрёки жены стал отвечать: это моя профессия, это моё дело - и я его делаю. Смешно, конечно, - это всё равно, что сказать: Бог создал человека для того, чтобы он писал программы для ЭВМ. Проще было создать сами эти программы. Даже о рождении сына я узнал на работе. Между прочим, это было воскресенье - мы очередной раз что-то готовили к очередной сдаче. Едва я зашёл в машинный зал, как все стали меня поздравлять: "С тебя бутылка!" Оказалось, позвонила моя сестра. Мы с моим научным руководителем сбегали в буфет и купили шампанского. До конца работы, то есть до позднего вечера, бутылки охлаждались в МОЗУ (магнитное оперативное запоминающее устройство) - там всегда холодно.

Я защитил диссертацию. Ещё через год прошли государственные испытания нашей системы - итог десятилетней работы. Ещё через год я вспомнил о смысле жизни. Я спросил жену: тебе очень нужно, чтобы я защитил докторскую?

 

А моя жена работает на машиностроительном заводе. Она мне всегда говорит: ты в институте работаешь в своё удовольствие, когда хочешь, и общаешься с приятными людьми, и думаешь, что везде так. Тебе бы хоть раз на заводе поработать. И правда, я как-то привык работать только тогда, когда хочется. Это очень практично: если писать программы через силу, наделаешь кучу ошибок. Как то раз я две недели бросал курить и при этом писал программы. Даже через полгода я находил всё новые и новые ошибки в этих программах. Примерно половину времени я работаю дома, на кухне. И тихо, и чай под рукой. А кроме ручки и бумаги ничего не надо. Из-за такого свободного режима я никак не могу научиться просыпаться в одно и то же время. А если едешь работать на машину, то это уж обязательно до вечера.

 

У моей жены на заводе вечные ссоры с начальством, горит план, подчинённые бездельничают, начальники цехов то кричат, почему их детали задерживаются, то втихую подсовывают брак, и так далее... Моя жена работает мастером ОТК. "Мои девицы", говорит она, меня уважают и слушаются, как ни странно. И всё это ежедневно, "от и до". Моя жена просыпается в шесть утра и вечно не высыпается. Мы с ней всегда говорим, то по очереди, то хором: пора уходить с этого завода. И вот уже восемь лет она всё уходит и никак уйти не может. А эти её "чёрные субботы" меня ужасно злят, потому что случаются в самое неподходящее время. И так далее.

 

Так наша жизнь двигалась по своему маршруту, маневрируя и ориентируясь на местности. Но у каждого движения есть своё начало и есть свой конец. Наступает время, когда двигаешься уже только по инерции, а поскольку мы живём не в вакууме, то рано или поздно происходит остановка. Любая остановка это только пересадка. Если, конечно, не вспоминать о самой последней остановке. Поезд ушёл, стоишь и изучаешь расписание - когда пойдёт другой поезд в нужном тебе направлении. В подобном движении для дюпрасса самое главное - синхронность. Иначе всю жизнь вы будете поджидать друг друга на полустанках, а то и вовсе разойдётесь в разные стороны.

 

Итак мы купили "стенку" для книг и барахла, стереопроигрыватель для музыки и два великолепных кресла. Мы сели в кресла и стали размышлять о смысле жизни. Поначалу выяснилось, что мы ужасно необразованные люди и забыли даже то, что когда-то в юности с увлечением изучали и о чём много думали. Раньше это было незаметно, потому что в моей, например, профессии программиста совсем не требуется знание истории человечества, а в металлургии никак не используется философия Канта или Гегеля. Тут всё дело в том, что мы работали на совесть, даже и в свободное время я размышлял над своими программами, а жена переживала перипетии технологического процесса своего завода. Мы сказали: хватит. Вечера, субботы и воскресенья - наши. Минимум - на еду и стирку, на уборку квартиры. Остальное - на смысл жизни. Мы стали много читать. Мы обменивались впечатлениями, как во времена "рая в кооперативном (хотя и не нашем) шалаше". У нас даже стали появляться мысли. Изменился круг знакомых: некоторым старым друзьям не нравились наши новые "заумные" разговоры, которые мы заводили часто совсем не к месту, когда надо было выпить и веселиться.

 

Наконец, мы стали размышлять и о смерти. Этот предел нашим мыслям, нашим страстям, нашим проблемам и нашей жизни, этот неопределённый предел, маячивший где-то впереди, чрезвычайно смущал нас. Смерть не входила в наши планы, выпадала из наших расчётов. Мы чувствовали, что у нас просто не хватит времени на завершение нашего предприятия. А главное, мы стали подозревать, что поиск смысла жизни есть процесс бесконечный, и между этим поиском и самой жизнью имеет место диалектическое тождество. В таком случае смерть была совсем не нужна. Ужас грядущего небытия отравлял нам всю жизнь и обесценивал все наши замыслы. Конечно, это был не тот яркий ужас, который испытал наш сын во время болезни, да и я как-то раз испытал в детстве, нет, это была именно серая тоска, логический тупик в наших размышлениях и исканиях. К сожалению, мы были прирождёнными материалистами и смерть воспринимали в её окончательной и не подлежащей обжалованию форме.

 

Поневоле нам пришлось обратиться к религии и бессмертной душе. Будучи философски вполне подкованными в наших вузах (да и сами мы собирали философские книги и периодически увлекались философией), мы, конечно, старались найти не столько философский, сколько психологический ответ. Мы думали, нет ли тут какой-нибудь зацепки, какой-нибудь лазейки, пусть совсем крохотной, всё что угодно - лишь бы была надежда протиснуться, просочиться за этот бессмысленный предел. Как пел Высоцкий, "удобную религию придумали индусы." Действительно, переселение душ - это даже и не лазейка, а целый пролом в стене. Но вот есть ли оно? Смущало то обстоятельство, что мы ничего решительно не помнили о своих прошлых перевоплощениях. Вы, конечно, скажете, что всё это чушь собачья, никакой души нет и, следовательно, переселяться она не может. Но я ведь и не возражаю, можете назвать это биополем, или наследственной памятью, или каким-нибудь другим, ещё менее на душу похожим словом.

 

Буддисты говорят, что смерть это не окончательная точка в конце жизни, но лишь запятая. Настоящая точка - это нирвана, когда все дхармы (мельчайшие духовные частицы, из которых состоит наше сознание) перестанут вибрировать и дёргаться и наконец успокоятся. Получается очень удачно: пока я не успокоился, пока я полон всяких планов, надежд, мыслей и страстей, я не умираю окончательно, только может быть на время. А вот когда я всё перепробую, всё передумаю, когда мне надоест всё на свете и я успокоюсь, отрешусь от радостей и горестей и от самих чувств и мыслей, вот тогда и поставится сама собой последняя точка. Собственно, её, эту точку, и ставить не надо -человек сам по себе медленно и постепенно впадает в нирвану, без всяких трагедий и депрессий, просто от приятной усталости и умиротворённости. Как засыпает. Ведь когда человек хочет спать, сон кажется ему благодеянием, человек засыпает с приятностью и спокойствием. Наоборот, от отсутствия сна - от бессонницы - человек мучается и страдает. Естественно, ведь ему хочется спать. Буддизм предписывает стремиться к нирване, сознательно отрешаться от жизни. Но это уже перебор! Зачем искусственно вызывать сон, когда спать не хочется? Дайте людям по миллиону лет жизни и они сами, без всякого буддизма, совершенно естественно и поголовно будут впадать в нирвану после столь долгой и полной жизни. Да, но мы-то живём гораздо меньше. Получается, что человек просто умирает раньше времени. Что же остаётся - перевоплощение? Или признать, что всё дело в медицине, которая никак не может удлинить нашу жизнь до надлежащего срока? Получится, что мы просто не вовремя родились, слишком рано, о чём можно лишь пожалеть, искренно, но абстрактно.

 

Известно, что многие учёные находили решение мучивших их проблем во сне. Например, Менделеев увидел во сне целую периодическую систему элементов. И мы тоже решили свою проблему во сне. Но у нас ничего бы не получилось, если бы это не был совместный сон. Вы знаете, почему распадаются семьи? Да, конечно: психологическая несовместимость, противоречивые житейские привычки, бытовая неустроенность, алкоголизм и так далее. Так вот: всё это ерунда! В лучшем случае - удобные предлоги для самих себя. А всё дело в снах, в совместных снах. Если вам, мужу и жене, хотя бы раз в жизни удалось увидеть один и тот же сон одновременно, считайте себя счастливцами: ваша семейная жизнь будет безоблачна! Стопроцентная гарантия!

 

В тот вечер мы с женой долго лежали в постели и слушали музыку. У нас в ногах пристроился наш кот Черныш, около кровати стоял наш пёс Пушок и вилял хвостом. Он тоже хотел на кровать и страшно ревновал нас к коту. Кот Черныш потянулся всем своим длинным телом и, изящно переставляя лапы, направился к нам. Наш кот совершенно чёрный, если не считать трёх белых шерстинок на груди, и сейчас, в темноте, он был почти невидим. Только глаза его горели таинственным светом, как лампочки на нашем стереопроигрывателе. Нашего кота следовало бы считать кошкой, потому что по сравнению с нашим псом это совершеннейшая кошка, существо женского рода. Черныш двигался к нам ласкаться - это он обожает больше всего на свете, даже больше своей рыбы. Он ложится мне на грудь, протягивает лапы к моим волосам и утыкается носом мне в шею. Он ужасно щекочет меня своими длиннющими усами. Я отталкиваю Черныша, и он перебирается к моей жене. Когда Черныш был ещё маленьким котёнком, он будил нас по ночам тем, что забирался нам на головы и искал в волосах соски. Вот он успокоился и закрыл глаза. Наш пёс, не долго думая, вспрыгивает на кровать у нас в ногах. Ему не разрешается это делать, но вид у него такой жалостливый, и глаз из-под густой шерсти глядит так умоляюще, что мы сдаёмся.

 

Мы лежим с женой рядом и слушаем музыку. Кот Черныш придавливает нас своей тяжестью. В ногах похрюкивает во сне пёс Пушок. Семейная идиллия. Не хватает только нашего сына, но он, конечно, спит отдельно, да и не поместиться ему третьим на нашей кровати. Под музыку мы и засыпаем. Наши головы совсем близко на подушке, и мы ощущаем дыхание друг друга на своих губах. Чувствуем, как сознание заволакивается сонным туманом, как медленно уплывают куда-то мысли и ощущения. Куда они уплывают? Наверное, на миг мы и заснули. Но в следующий миг что-то нас разбудило, какой-то грохот. Потом выяснилось, что это у соседей вернулся домой подвыпивший глава семейства и в темноте налетел на стол и опрокинул его вместе с ужином.

 

Мы проснулись одновременно, показалось будто какие-то тени мелькнули у наших лиц. А может быть, это был кот Черныш? Мы проснулись и ошалело уставились друг на друга. Сначала я почувствовал лишь какое-то неудобство, знаете как бывает, когда под простынь попадёт карандаш или косточка от сливы. Потом возникло чувство беспокойства, я вдруг ощутил это неудобство не снаружи, а внутри себя. Как будто у меня внутри появилось что-то постороннее, и в то же время не хватало чего-то своего, привычного, которое всегда есть, так что даже и не сразу сообразишь, чего ж это не хватает. Но главное - ощущение какого-то постороннего предмета, причём предмет этот находился как будто у меня в голове, я его ощущал в собственном сознании. И этот предмет шевелился! Вдруг поплыли какие-то странные мысли, странные ощущения. Я сначала не мог понять, что в них такого странного, отчего они меня беспокоят. И вдруг понял: господи! да ведь это же не мои мысли и не мои ощущения... Очень это было тогда неприятное чувство. Одно дело, когда вор забирается к вам в квартиру, хотя и тут можно страху натерпеться, но когда кто-то забрался к вам в голову... Бррр!... Я и сейчас с содроганием вспоминаю тот ужас. Очень мне было страшно. И то же самое испытывала моя жена. Она лежала совсем рядом со мной и всё это время мы смотрели друг на друга. Но это только так говорится "всё время" - на самом деле не прошло и сотой доли секунды с момента нашего пробуждения. И вот я увидел, что и жене моей так же страшно, как и мне, что и она испытывает то же самое. Не знаю, почему я так решил, но только я совсем точно знал, что моя жена испытывает именно то самое, что и я. И тут мне уже стало страшно не только за себя, но и за неё. И так мне стало её жалко, и такая она мне показалась родная, как будто она — это я и есть, а она - это тот же я. Я это совсем ясно увидел в её глазах, что она - это я. Так мы и смотрели друг на друга в полном оцепенении и в каком-то шоке. И всё у меня внутри застыло и замерло, и со стороны, наверное, можно было подумать, что мы просто спим, но только почему-то с открытыми глазами. И в глазах наших отражаются малиновые лампочки нашего стереопроигрывателя, и потому они блестят неестественно. Да может быть мы и вправду в тот миг заснули, знаете, наверное можно вот так заснуть от ужаса: это как будто кто вдруг повернул выключатель и выключил нас, чтобы не перегорели.

 

И вот тогда нам приснился наш совместный сон. Или он раньше начался? Нам приснился одинаковый сон, и я буду рассказывать, что приснилось мне. Посторонний предмет внутри меня шевелился, от него исходили какие-то токи, поля, излучение и волны. В сознании плыли картины и образы, расплывчатые и чёткие, серые и цветные - и все не мои. В огромном пространстве кружились стальные конструкции, они кружились и разваливались в воздухе. Из них сыпались дождём пружинки, колесики и всякие другие штучки, названия которых тоже всплывали в сознании, но были мне незнакомы. Весь пол был усеян деталями, и я шёл, и они хрустели под ногами. И вдруг появились люди, много людей, и они обступили меня, и что-то говорили, и укоризненно качали головами, и показывали куда-то пальцами. Но всё это было бесшумно, они кричали, но лишь рты их раскрывались в крике, а звука не было. И я пошёл туда, куда они показывали мне, и там вдруг вспыхнул солнечный свет, и я оказался в лесу среди цветов. Какое множество было цветов! Но все они почему-то не росли из земли, а стояли в вазах, кувшинах, стаканах, банках. И вдруг небо заволокло тучами, и пошёл дождь. Но нет, это был не дождь, а сплошная мыльная пена, которая всё падала и падала с неба, и в которой я тонул и захлёбывался ею. И вдруг я увидел, что на мне совсем нет штанов. Потому я и тону, подумал я. И я надел штаны, они плотно облегали меня, и пена сквозь них не проходила. И сразу же я взмыл в воздух, как будто штаны эти были летучие, как будто это они поднимали меня всё выше и выше, к самым облакам, и ещё выше, выше облаков, к небу, синему, яркому небу. И здесь звучала музыка, такая красивая музыка, я никогда не думал, что музыка может быть такой красивой, и мне захотелось спать, и стал засыпать под музыку, под солнечными лучами, паря в небе...

 

Картины вдруг кончились, я очнулся и замер, прислушиваясь к этому неведомому предмету внутри меня. И мне стало казаться, что это живое существо, что оно тоже замерло и ждёт, ждёт моего движения, ждёт когда я шевельнусь или вздохну. Совсем маленькое, мягкое, пушистое, похожее на кошку. Да, да, очень похожее на кошку, совсем кошка, хотя я её и не видел, а только чувствовал, ощущал у себя внутри. Но я не шевелился и задержал дыхание. И тогда это пушистое существо осторожно шевельнулось и стало медленно двигаться; крадучись оно уходило, выходило из меня, совсем как крадущаяся кошка. Почти уже совсем оно покинуло меня, и я вдруг ощутил сосущую пустоту внутри, с новой силой я почувствовал, что лишился чего-то необходимого, своего, привычного, а теперь и это существо, эта кошка покидает меня, и я остаюсь совсем, совсем пустой. И тут я рывком вскочил и ловко схватил кошку за длинный пушистый хвост. Вообще-то я не люблю хватать кошек за хвост, мне кажется, им это должно быть крайне неприятно. Но тут у меня просто не было другого выхода, не мог же я остаться совершенно пустым! Я думал, она завизжит, начнёт царапаться, кусаться, вырываться из моих рук. Ничуть не бывало: удивительно, но кошка даже не заметила меня, не заметила, что я держу её за хвост. Она поплыла по воздуху и вылетела в открытое окно.

 

Мы поднимались вверх, вот проплыли мимо последнего этажа нашего дома, вот уже дом наш кажется кирпичиком, поставленным на-попа. И только тут я увидел, что я не один лечу, ухватившись обеими руками за хвост этой странной кошки! Совсем рядом, стоит лишь руку протянуть, возносилась к небу моя жена, прямо в ночной сорочке. И тоже держалась за хвост кошки. Своей кошки. "Привет!"- сказал я, "Привет!" - ответила жена. Мы посмотрели вниз, на мерцающие огни города и нам показалось, что мы услышали жалобный и недоумевающий лай нашего пса Пушка. "Что это за кошки?" - спросил я. К моему удивлению жена ответила, не задумываясь: "Это не кошки. Это наши души. Мы поменялись с тобой душами, и теперь они улетают в небо." Интересно, что моей жене приснилось, что это она спрашивает, а я так отвечаю.

 

Мы поднимались в небо, мы достигли облаков, и здесь наши кошки затормозили. Под звёздным небом на склонах холмов-облаков расположились кошки. Несметное множество кошек. Тьма кошек.

 

Они отчаянно мяукали, жестикулировали и выгибали спины. Мы, видимо, припоздали, потому что, как только наши кошки присоединились к общему собранию, сразу наступила тишина. Откуда-то из глубины облака несколько дюжих котов выволокли кафедру - настоящую университетскую кафедру, я видел такие на Ленинских Горах. На кафедру поставили блюдце с молоком, и все расселись по местам Тогда на кафедру взошёл огромный чёрный кот, очень похожий на нашего Черныша, пригладил седые усы, откашлялся и замяукал. Он мяукал, но странно - мы с женой прекрасно понимали его речь, как будто он говорил человеческим голосом.

 

Я называю их кошками, но на самом деле это были души людей. Право не знаю, почему они так походили на кошек? Тут у них было что-то вроде профсоюзного собрания. Ораторы сменяли друг друга, регулярно происходило голосование. Я плохо помню, о чём там у них шла речь, и жена моя тоже плохо помнит. Да разве до деталей нам было после того, как мы узнали самое главное, самую суть?! Мы с женой сидели на облаке, крепко держась за хвосты наших кошек. Было сыро и ветрено, а одеты мы были более чем легко. Но дрожали мы, мне кажется, совсем не от холода.

 

Но по порядку. Оказывается, души совсем не бессмертны, хотя и живут много дольше людей. Кажется, несколько тысяч лет. Каждую ночь, как человек засыпает, его душа покидает тело и улетает домой, на облако. Души живут на облаках. Обитать в теле человека для них работа, служба. На своём собрании они долго обсуждали вопрос о продолжительности рабочего дня, но кажется так ни к чему и не пришли. Одни души жаловались, что это несправедливо - работать по шестнадцать часов в сутки. Душа, которую я держал за хвост, душа моей жены, мяукала, что она часто работает и по семнадцать часов и совсем измучилась. Другие души возражали, что зато человек живёт мало, а души много. Ещё мы узнали, что когда человек умирает, то душа получает очередной оплаченный отпуск, а потом должна переселяться в новое тело. Душа заключает контракт на определённый срок и не имеет права покинуть человека раньше срока (если, конечно, не считать ночного отдыха на облаках, пока человек спит). Удивительно, но оказалось, что этот срок одинаков для всех людей, и если человек умирает раньше времени, то только по своей собственной небрежности или от несчастного случая.

 

Мы с женой были единственными людьми на этом собрании душ, но нас никто не замечал. Видимо нам просто повезло: когда мы засыпали, наши души начали потихоньку покидать нас, но тут сосед опрокинул стол и разбудил нас. Души с перепугу бросились обратно и в суматохе перепутали тела.

 

Собрание затянулось до утра. Мы с женой совсем продрогли и сидели, тесно прижавшись друг к другу и тщетно пытаясь согреть друг друга. Постепенно мы начали засыпать, продолжая крепко держать за хвосты наши души. Сквозь дрёму до нас доносилось мяуканье. Потом оно стихло, и мы почувствовали, что падаем вниз, ветер свистел в ушах, и мы лишь теснее прижимались друг к другу. Вдруг мы упали на ЧТО-ТО мягкое и пружинящее и проснулись. Мы лежали на своей кровати совсем продрогшие, одеяло было скинуто на пол, и в открытое окно тянуло утренним холодом и сыростью. На панели стереопроигрывателя малиновым светом горели лампочки. Мы с удивлением посмотрели на свои руки, крепко сжатые в кулаки и замершие у самых наших ртов. В это время зазвонил будильник, и нам пришлось вставать. Я готовил чай и завтрак, жена принимала душ. У моих ног прохаживался кот Черныш и обмахивал меня своим хвостом. Пёс Пушок сидел у стола и смотрел на меня преданными глазами, склонив голову набок. На кухню вышел наш сын, ещё не совсем проснувшийся и зевающий. Ему пора было собираться в школу. За завтраком, обжигаясь чаем, жена сказала: "Мне сегодня приснился жутко чудной сон. Приду - расскажу." И она побежала на работу.

 

Вы знаете, я думаю во мне осталась душа моей жены, а в ней - моя душа. Ведь мы же ни разу не выпустили хвостов из рук. И вообще последнее время мы стали лучше понимать друг друга. Иногда и полслова бывает излишне. Правда, жена по-прежнему говорит "Ну, конечно!", когда я рассуждаю о нашем дюпрассе. Но это у неё просто такой характер. Не перестали мы изредка и ругаться, покрикивая друг на друга, но это же почти физиологический процесс: снятие стресса. Зато иногда, когда я сижу дома один, я вдруг ощущаю, как во мне слабо шевелится, устраиваясь поудобнее, маленький пушистый комочек. И как только приходит это ощущение, я сразу вспоминаю мою жену и, конечно, непременно начал бы звонить ей на работу, если бы у неё был служебный телефон.

 

Не знаю, догадались ли вы о самом главном во всей этой истории. Нет? Так вот: раз мы поменялись душами, то теперь каждая душа заключила новый контракт. Поняли? Очень выгодная сделка. Теперь-то уж у нас должно хватить времени на смысл жизни!

 

1981