- Такая большая девочка, а спишь до сих пор с розовым верблюдом!

Мама поправляет Арине одеяло и привычно целует в лоб. Не нравится маме этот верблюд; его подарил девочке дед, и за это, вероятно, мама и злится на игрушку – сама купить не догадалась, времени нет.

 

Арина уже большая, ей десять лет, и десятилетним девочкам, конечно, не к лицу спать, прижавшись лицом к розовому плюшу. Однако эту слабость она себе может простить. Чисто по-женски.

 

И каждую ночь мама перед тем, как закрыть дверь, цокая языком, видит две головы: одну светлую, с песочной челкой, и розовую, в шапочке.

 

Вообще-то у Арины есть еще старший брат Питер: он немного неправильный, «не такой, как все», по маминым словам, но добрый.

Он не держит в кровати ни игрушек, ни книжек. Питер не умеет читать и проводит дни, сидя в саду на расстеленном пестром покрывале. Он улыбается, смотрит по сторонам и пускает слюни. Миссис Янг, сиделка, подбегает, точно отмеренным движением вытирает ему салфеткой подбородок и убегает обратно в дом.

 

Миссис Янг у них уже очень давно. Она фактически член семьи. Никто не помнит, как ее зовут и где она официально проживает, потому что в их прихожей сто лет стоит скрипучая раскладушка, где та спит, и стул в столовой – ее личный стул.

 

Брат широко улыбается миссис Янг, неуверенно машет ей рукой и переводит взгляд обратно на траву.

Арина часто сидит с ним рядом – плетет фенечки или жует яблоки. Порой взгляд брата становится осмысленным и он говорит очень правильные вещи, например: «Если тебе пришлось идти в туалет после кого-то, то тебе жутко не повезло!». И Арина не может не согласиться, поглядывая в сторону миссис Янг с неодобрением.

 

У них в доме, на чердаке под крышей, живет дед.

Дед почти не спускается вниз. Мама носит ему завтраки и всякие ужины, ругаясь. Ей не нравится, что под крышей обитают тучи голубей, которым дед скармливает весь свой хлеб, что дед снова «смотрит в свои стекляшки», что в его спутанной бороде постоянно находится что-то археологическое – бумажки, изюм и мелкие липкие конфеты, которые обычно подаются к чаю, если, разумеется, девочка не забудет сбегать в лавку на углу.

Арина часто поднимается к нему по деревянной скрипучей лестнице. Дед протирает увеличительные стекла и по очереди выставляет их в длинную подзорную трубу. Для того, чтобы вынуть их, тщательно пройтись тряпкой и вставить обратно, уходит весь день, а когда труба готова - оказывается, что стемнело и уже пора спать.

Но дед не отчаивается: он верит, что когда-нибудь он, наконец, увидит в трубу свою жену Шарлоту, умершую лет двадцать назад, еще до рождения не только Арины, но и ее брата.

 

Днем улицы их города заполоняют туристы. Они, как правило, очень стандартные: в светлых брюках, с камерами в сумках, косо перетянутых через грудь, в белых кепках.

Пока мама не видит, Арина встает в дверях, манерно ставит руки на берда и ждет.

 

Туристы обычно реагируют быстро: достают фотоаппараты, щелкают затворами и снимают смуглую местную девочку на фоне ярко-зеленой, только что выкрашенной двери и круглых глиняных горшков с геранью. Иногда они бросают ей медную мелочь – Арина степенно кивает, как настоящая донья, или мисс, или фрау – какая, в сущности, разница? – и поднимает блестящие кружочки с камней улицы.

 

Потом прибегает мама, полотенцем, как муху, сгоняет Арину с крыльца, и та бредет вниз по мостовой, гремя монетами в кармане.

 

Там, дальше, где мостовая расширяется и перетекает в городскую площадь с часовней, высится фонтан. Хотя Арина старается не произносить слова «высится», потому что он скорее «низится»…

И каждый вечер, едва только солнце с шипением утонет в водах залива, Арина задирает красное в горошек платье и босыми ногами лезет в фонтан. Она торопится, поднимая со скользкого дна блестящие монеты, которые туристы швыряют суда гостями, не жалея, – если задержаться, то можно ненароком столкнуться и с другими любителями денег; потом подхватывает шлепанцы и летит домой.

 

Перед сном, после того, как мама произнесет свое: «Большая девочка, а спишь до сих пор с розовым верблюдом», - и захлопнет дверь, Арина открывает глаза (потому что если их не открыть, то непременно заснешь) и ждет, что часы на ратуше стукнут десять.

 

Она осторожно вынимает из кармана платья монеты, достает верблюда и, звякнув почти незаметным замочком у него под животом, набивает полость деньгами.

 

Счастливо потеревшись щекой о его нежную ткань, Арина мечтает, что когда-нибудь, скопив достаточно, она пойдет учиться в университет или станет пекарем, как мама. Что дед увидит в подзорную трубу свою жену, что брат и миссис Янг всегда будут жить в их доме.

Сейчас она не хочет ничего менять. Сейчас лето. Сейчас она счастлива.

 

Во сне ее руки ослабевают и верблюд, освобожденный из объятий, смотрит в темноту своими белыми пластмассовыми глазами.