КАРТИНА ТРЕТЬЯ Двор нового дома Петера. За большим столом Петер подсчитывает гульдены. Его жена Лизбета, сидя за прялкой, напевает песенку. ЛИЗБЕТА. – Не знаю, как тебя зовут, Где ты живешь, не ведаю. - Живу везде – и там и тут, За угольщиком следую! - Вот эти нивы и леса И все, чего попросишь ты, Я дам тебе, моя краса, Коль угольщика бросишь ты! Одену в шелк тебя, мой друг. Зачем отрепья носишь ты? Я дам тебе коней и слуг, Коль угольщика бросишь ты! - Хоть горы золота мне дай И жемчуга отборного, Но не уйду я – так и знай! – От угольщика черного. У нас любовь – любви цена. А дом наш – мир просторный. И платит верностью сполна Мне угольщик мой черный! ПЕТЕР. Ты опять затянула эту песню! Немедленно прекрати ее петь! Чтоб я ее больше не слышал! ЛИЗБЕТА. Но почему? Очень славная песня! Она напоминает мне о прошлых днях. ПЕТЕР. Мне тоже. Поэтому замолчи! (Пауза.) Лизбета! ЛИЗБЕТА. Тебе холодно? ПЕТЕР. Ты же знаешь, мне всегда холодно! Лизбета приносит камзол и набрасывает его на плечи Петера. ЛИЗБЕТА. Старый Яков опять приходил. Отдай ему лодку, его река кормит. Без лодки он пропадет. ПЕТЕР. На реке можно ловить и на чужих лодках. Главное – поглубже нырнуть. ЛИЗБЕТА. Рыбакам каждый грош достается с трудом. У Якова кроме рук и лодки ничего нет. ПЕТЕР. Вернет долг – получит лодку. ЛИЗБЕТА. Петер, когда-то ты был таким же, как и он. ПЕТЕР. Еще немного времени, и половина Шварцвальда окажется у меня в долгу. Я добьюсь того, чтобы каждый приходил ко мне на поклон за кусок хлеба или за глоток вина. Каждый мой гульден превратится в десять, десять – в сто, сто – в тысячу, и я стану миллионером. ЛИЗБЕТА. Петер, умоляю тебя, подумай о бедняках-соседях. Не будь таким жестокосердным, сжалься над ними. ПЕТЕР. А кто сжалился надо мной? Кто пожалел меня, когда окружной начальник продал мой дом и все имущество с молотка? Так о какой жалости может идти речь? ЛИЗБЕТА. Но я не могу видеть, как бедняки дни и ночи осаждают наш дом, выпрашивая милостыню. ПЕТЕР. На этот счет ты можешь быть спокойна. Мой друг старший лесничий пообещал достать мне хороших овчарок. Тогда, я надеюсь, все эти «кошачьи концерты» под окнами моего дома прекратятся. ЛИЗБЕТА. Петер, если ты не жалеешь их, то пожалей хотя бы меня! Я не могу слышать, как уже все в Шварцвальде говорят о том, что госпожа Мунк еще жаднее, чем ее муж: она не даст умирающему глотка воды, а голодному – корки хлеба! ПЕТЕР. Не можешь – не слушай! И поменьше верь всяким сплетням. Пусть болтают, что хотят – язык без костей! Входит Барбара. Она старая, немощная, иссохшей рукой опирается на клюку. БАРБАРА. Здравствуй, сынок! Добрый день, Лизбета! ЛИЗБЕТА. Добрый день, матушка, проходите, присаживайтесь. ПЕТЕР. Опять притащилась эта старуха! Каждую неделю через слуг я высылаю ей по семь талеров, но ей все мало! Она приходит сюда нарочно, чтобы позорить мое доброе имя. ЛИЗБЕТА. Я очень рада, что вы пришли, вы так редко нас навещаете. Подождите немного, я сейчас накрою на стол. ПЕТЕР. Вздор! Запрещаю тебе кормить разных нищенок! ЛИЗБЕТА. Петер, опомнись, это же твоя мать! ПЕТЕР. Сам знаю! Нечего мне указывать! ЛИЗБЕТА (дает ей несколько монет). Вот, возьмите, здесь несколько гульденов. БАРБАРА. Ничего не нужно, доченька. Я уже передохнула и могу идти дальше. ЛИЗБЕТА. Не уходите, я соберу вам с собой в дорогу немного еды. ПЕТЕР. Нечего разбазаривать мое добро! Пошла прочь, побирушка! Гони ее вон! Пусть ей подадут объедки с кухни! БАРБАРА. Спасибо, Петер, но я не голодна. Можешь не беспокоиться, я больше не приду в твой дом, чтобы не доставлять тебе неприятных минут. И денег от тебя мне тоже не нужно. Будь счастлив, сынок. Прощай. Барбара уходит. ПЕТЕР. Как ты смеешь швырять направо и налево мое добро всяким бродягам и оборванцам? ЛИЗБЕТА. Я – твоя жена. И не считаю за грех накормить бедную старушку, вынести бокал вина прохожему старику или дать несколько мелких монеток соседским детям на сладости. ПЕТЕР. А что ты принесла в мой дом с собой, кроме своего честного имени, о котором уже по всему Шварцвальду идет дурная слава? Разве ты принесла с собой приданое, чтобы его раздаривать? Забыла, что сама нищая? Нищенским посохом твоего отца и печки не истопишь, а ты бросаешься деньгами словно принцесса. ЛИЗБЕТА. Ах, лучше бы мне жить в убогой хижине отца, чем в этом богатом каменном доме! Если бы время можно было повернуть вспять! ПЕТЕР. Видимо, тебе раньше очень хорошо жилось в отцовском доме, раз ты постоянно вспоминаешь об этом. Впрочем, тебя никто здесь не держит, и ты можешь вернуться туда хоть сейчас. Слышишь, убирайся из моего дома! ЛИЗБЕТА. Не выгоняй меня, Петер, ну, пожалуйста, ты ведь знаешь, что отца уже нет, и мне некуда идти. Обещаю тебе, что я больше никогда… ПЕТЕР. Конечно, никогда, потому что ты больше никогда не войдешь в этот дом. ЛИЗБЕТА. Не гони меня. Что ж ты делаешь! Ведь у тебя никого нет, кроме меня. Прости, Петер, пожалуйста, прости! ПЕТЕР. Ну, хорошо! Только смотри у меня, чтобы это было в последний раз, а не то… Если замечу, как ты кому-нибудь подаешь милостыню, то хорошенько попотчую плеткой! Сейчас я отправляюсь в город, в окружную канцелярию, чтобы подать списки должников. Петер уходит, Лизбета садится за прялку. Во двор входит дряхлый старичок, который сгибается под тяжестью большого мешка. ЛИЗБЕТА. Бедный! Как трудно вам нести такую непосильную ношу! СТАРИЧОК. Ах, хозяюшка, до того измучился, что просто с ног валюсь. ЛИЗБЕТА. Как же можно в ваши годы таскать такие тяжести! СТАРИЧОК. Что поделаешь – бедность… Нужда заставляет гнуть спину. Жить-то ведь чем-нибудь надо. Будьте милостивы, хозяюшка! Дайте мне глоток воды. ЛИЗБЕТА. Мой муж не разрешает мне подавать беднякам. СТАРИЧОК. Конечно, такой богатой женщине, как вы, и понять мудрено, как горька старость. Вот вы, наверно, кроме сливок и не пьете ничего, а я и за глоток воды скажу спасибо. ЛИЗБЕТА. Подождите, я мигом! Лизбета наливает в кружку воды из кувшина, но, взглянув на старичка, отставляет кружку в сторону, берет бокал и наполняет его вином из другого кувшина, кладет сверху большой ломоть мягкого белого хлеба и подает старичку. Вот, держите, подкрепитесь на дорогу. Глоток вина придаст вам больше сил, чем вода, вы ведь уже такой старенький. Только пейте, не торопясь, и поешьте свежего хлеба. СТАРИЧОК. Я человек старый, но мало видел на своем веку людей с таким добрым сердцем, как у вас. А доброта никогда не останется без награды… ПЕТЕР (внезапно появляясь). Верно говоришь, старик! Не останется! И свою награду она получит сейчас же! Так вот ты как! Вот какова цена всем твоим обещаниям и клятвам! Пока меня нет дома, ты самое лучшее вино из моего погреба наливаешь в мою самую любимую кружку и угощаешь каких-то грязных бродяг…Ты мне больше не жена! ЛИЗБЕТА. Петер, пощади, ради всего святого! ПЕТЕР. Вот же тебе! Получай свою награду! Петер изо всей силы ударяет Лизбету по голове тяжелым кнутовищем. Она падает, даже не успев вскрикнуть. Опомнившись, Петер бросается к ней. Лизбета! Что с тобой? Ты жива? Ну, все, вставай, хватит притворяться! СТАРИЧОК. Не трудись, угольщик Мунк! Все кончено. Это был самый прекрасный цветок в Шварцвальде, но ты сломал его, и он никогда больше не зацветет. ПЕТЕР (узнает Стеклушку). Так это вы, господин Стеклушка! Ну да что сделано, того уж не воротишь. Но я надеюсь, по крайней мере, что вы не донесете на меня за убийство в суд?.. СТЕКЛУШКА. В суд? Нет, я слишком хорошо знаю твоих приятелей судейских… Кто мог продать свое сердце, тот и совесть продаст не задумавшись. Я сам буду судить тебя!.. ПЕТЕР. Не тебе меня судить, старый скряга! Это ты погубил меня! Да, да, ты, и никто другой! По твоей милости пошел я на поклон к Голландцу Михелю. И теперь ты сам должен держать ответ передо мной, а не я перед тобой!.. СТЕКЛУШКА. Жалкий червяк! Я мог бы на месте испепелить тебя! Но так и быть, ради той, что накормила и напоила меня, дарю тебе еще семь дней жизни. Если за эти дни ты не раскаешься – берегись!.. Стеклушка исчезает вместе с мертвой Лизбетой. КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ Петер стоит на вершине Елового Бугра во владениях Голландца Михеля. ПЕТЕР. Голландец Михель! МИХЕЛЬ (появляясь). А, Петер-богач! Здорово, дружище! Что, жену убил? Я бы поступил так же. Зачем не берегла мужнино добро? Ну и ладно, поделом ей! Ну как, хорошо съездил? Повидал белый свет? ПЕТЕР. Да как вам сказать… Видел я, разумеется, немало, но все это глупости, одна скука… Вообще должен вам сказать, Михель, что относительно сердца вы сдержали свое слово. Но этот камешек, которым вы меня наградили, не такая уж находка. Конечно, он меня избавляет от многих неприятностей: от всех этих слез, вздохов, сожалений. Я никогда не сержусь, не грущу, но зато никогда и не радуюсь. Словно я живу наполовину… МИХЕЛЬ. Чего ж ты хочешь? Ведь у тебя теперь каменное сердце! ПЕТЕР. Вот, вот, камень – это камень! А нельзя ли сделать его хоть немножко поживее? А еще лучше – отдайте мне мое прежнее сердце. За свою жизнь я порядком привык к нему, и хоть иной раз оно пошаливало и выкидывало глупости – все же это было веселое, славное сердце. МИХЕЛЬ. Ну и дурак же ты, Петер Мунк, как я погляжу. Ездил-ездил, а ума не набрался. Ты знаешь, отчего тебе скучно? От безделья. А ты все валишь на сердце. Сердце тут решительно ни при чем. Ты лучше послушай меня: я дам тебе еще сто тысяч гульденов, а ты пусти эти деньги в оборот. Когда каждый гульден будет у тебя превращаться в десять, тебе станет так весело, как никогда. Деньгам даже камень обрадуется. ПЕТЕР. Мне не нужны деньги, Михель, забери их все, только верни мне мое горячее сердце! МИХЕЛЬ. Когда ты умрешь, Петер Мунк, оно непременно к тебе вернется. Тогда ты вновь обретешь свое мягкое, отзывчивое сердце и почувствуешь, что тебя ожидает: радость или мука! Но здесь, на земле, оно больше твоим не станет. Бери деньги, и расстанемся друзьями! Михель исчезает, оставив Петеру кошелек с деньгами. КАРТИНА ПЯТАЯ Трактир «Золотой гульден». Как ни странно, но сегодня в трактире не так много посетителей. Лишь как всегда хозяйка за стойкой да Иезекиил за игорным столом. Входит Петер. ПЕТЕР. Добрый вечер, хозяйка! ХОЗЯЙКА. А, господин Петер Мунк! Добро пожаловать. Давно вы к нам не заходили. ПЕТЕР. Был занят неотложными делами. ХОЗЯЙКА. Понятно. А как здоровье вашей жены? Что-то ее не видно. ПЕТЕР. Она поехала на несколько дней навестить родственников. ХОЗЯЙКА. Все ясно. Вернется, передавайте ей от меня привет. ПЕТЕР. Передам. А что, Иезекиил уже давно здесь? ХОЗЯЙКА. Давно, господин Петер Мунк, вас дожидается. ИЕЗЕКИИЛ. Иди сюда, Петер. Твое место свободно. Бросим кости? ПЕТЕР. Хорошо. Петер усаживается за игорный стол. Они делают ставки и по очереди кидают кости. ПЕТЕР. Семь. ИЕЗЕКИИЛ. Тринадцать. Ставка моя. ПЕТЕР. Ответь мне на один вопрос, Иезекиил: почему ты всегда выигрываешь? ИЕЗЕКИИЛ. Каждому свое. Мне чертовски везет в кости, а тебе – в любви. ПЕТЕР. Скажи, что будет с нами после смерти? ИЕЗЕКИИЛ. Что за странные вопросы? Тело похоронят, а душа либо вознесется на небо, либо низринется в преисподнюю. ПЕТЕР. Значит, сердце тоже похоронят? ИЕЗЕКИИЛ. Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь? ПЕТЕР. Ну, а если у человека больше нет сердца? ИЕЗЕКИИЛ. Что ты хочешь этим сказать? Ты что, насмехаешься надо мной? По-твоему, у меня нет сердца? ПЕТЕР. Как же, сердце у тебя есть, и притом твердое, как камень. ИЕЗЕКИИЛ. Откуда ты это знаешь? Может быть, и твое сердце больше уже не бьется. ПЕТЕР. Нет, не бьется, во всяком случае, не у меня в груди. ИЕЗЕКИИЛ. Значит и твое сердце у него? ПЕТЕР. Да. Но скажи мне, теперь ты знаешь, о чем я говорю, что будет с нашими сердцами? ИЕЗЕКИИЛ. Ну, хорошего нам ждать не приходится. Скажи-ка, хозяйка, что ждет человека после смерти? ХОЗЯЙКА. Как-то раз я спросила об этом у одного школьного учителя. И знаете, что он ответил? Он сказал, что после нашей смерти сердца будут взвешены – велика ли тяжесть грехов. Легкие сердца взлетят вверх, тяжелые упадут вниз. ИЕЗЕКИИЛ. Я думаю, наши камни потянут немало. ПЕТЕР. Да уж, конечно. Мне и самому часто делается не по себе, когда я думаю о подобных вещах, а мое сердце остается таким безучастным и равнодушным. Скажи мне, только по совести, ты счастлив? ИЕЗЕКИИЛ. Совесть-то здесь при чем? У таких, как мы, этого нет. ПЕТЕР. У таких, как мы? Ты говоришь так, будто нас много! ИЕЗЕКИИЛ. Полным-полно. Ты присмотрись хорошенько, и сам увидишь. ПЕТЕР. И тебя никогда не грызет тоска? ИЕЗЕКИИЛ. Тоска? А я не знаю, что это такое. Тоска гложет тех, кто беден, а мы богаты. Нам живется легко. Нам никого не жаль. Нам на всех наплевать. ПЕТЕР. Что верно, то верно, но мысли-то в голову лезут. И хотя я теперь и не знаю страха, то все же хорошо помню, как ужасно боялся адских мучений, когда был маленьким наивным мальчиком. ИЕЗЕКИИЛ. Да тебе-то что за печаль, приятель? Здесь, на этом свете, ты живешь припеваючи, ну и будет с тебя. Тем-то и хороши наши холодные сердца, что при мыслях о будущем нам ни чуточки не страшно. Бери от этой жизни все, и баста! Хозяйка, подай-ка нам по бокалу крепкого доброго вина, а мы споем. ПЕСНЯ. Всю землю тьмой заволокло. Но и без солнца нам светло. Пивная кружка нам – луна, А солнце – чарочка вина. Готовь нам счет, хозяйка, Хозяйка, хозяйка! Стаканы сосчитай-ка И дай еще вина! Богатым – праздник целый год. В труде, в нужде живет народ. Но здесь равны и знать и голь: Кто пьян, тот сам себе король! Неси нам счет, хозяйка, Хозяйка, хозяйка! Стаканы сосчитай-ка И дай еще вина! Святой источник – мой стакан: Он лечит от сердечных ран. Ловлю я радости в вине, Но лучшие живут на дне! Давай нам счет, хозяйка, Хозяйка, хозяйка! Стаканы сосчитай-ка И дай еще вина! Выпив изрядную порцию вина, Петер засыпает. |