Расскажу Тебе про карьеры, лезвие и Небо. Из своей жизни.

Так вот.

Один из достаточно продолжительных периодов проживания с родителями состоялся после того как я, получив новое представление о мире, с помощью чёрного монаха (священнослужитель с обетом целибата – вроде бы так это называется), удалилась подальше от суеты для принятия окончательного решения либо расстаться с мирской жизнью, либо влиться в неё с новыми силами.

Две крайности, между которыми нужно было выбирать, терзали меня изнутри, не давая передышки даже во время сна, такого жизненно необходимого и такого редкого.

Круглосуточно я «слышала» все предметы, животных и даже насекомых, подвергаясь противоречивым потокам информации, путающим мысли, отгораживающим от мира привычного, надёжного, покинувшего меня.

Старый дом родителей, который они собираются покинуть, достраивая новый, сегодня опустевший и тихий, на тот момент был слишком шумным, и постоянное присутствие родственников исключало возможность уединиться.

Находится среди людей, постоянно что-то обсуждающих, шумных, заполняющих воздух различными запахами, меняющими места знакомых предметов, постоянно спешащими и задающими нескончаемое количество вопросов я не могла и постоянно убегала подальше от суеты, мешающей понять себя.

Место, где меня никто не мог потревожить, можно было найти на карьере, куда не ступала нога человека здравомыслящего, избегающего излишней опасности и не желающего участвовать в криминальных хрониках.

Прибегая за помощью к любителям носиться с громким лаем по улицам частного сектора - моей и Папиной собакам, частенько выручавшим меня и спасавшим от ответов на различные вопросы, я, тихонько прошептав заветное слово «гулять», неторопливо направлялась к воротам, захватив с собой поводки.

Весёлая парочка, хватая друг друга за загривки, выбегала на улицу впереди меня.

Сомневаюсь, что самостоятельно я смогла бы найти те места, в которые меня приводили собаки, вероятно, понимая моё желание удрать от всех подальше.

Прогулки были долгими. Шерстяные друзья контролировали мои действия, успевая исследовать территорию, по которой мы перемещались, и разогнать всех любопытных.

Изначально выбирая карьер для уединённой прогулки, я только определяла направление, и право вести отдавала собакам.

Таким образом, проходили дни. С утра пораньше мы уходили и поздно вечером возвращались.

Вымотанная прогулкой, практически отупев от усталости, упадка сил и огромного количества мыслей, я всё же не спешила возвращаться в дом и ещё долго просиживала на крыльце, пугая родителей своей молчаливостью и нежеланием что-либо объяснять.

Я видела, что они переживают, но не могла рассказать, что со мной происходит. В лучшем случае, они бы вызвали психиатра. Причиной несвойственной мне молчаливости было самое обычное лезвие.

Первая реакция на магнетические свойства старой бритвы-опаски закончилась прикосновением и, сразу же, мгновенным одёргиванием руки. Лезвие само выпало навстречу и зацепило палец, отражая капельку крови, медленно сместившуюся к ладони.

Спокойствие, совершенно не соответствовавшее происшедшему, поразило меня гораздо сильнее самого события.

Как только внутри меня появился вопрос продолжать жить как раньше или перевернуть свою жизнь с ног на голову, а точнее, просто отказаться от жизни обычной, открылась некая воронка информации.

Ощущение полного нежелания жить. Полного и беспричинного. И такой простой выход, подсказываемый обычным, случайно забытым кем-то предметом.

Подоконники домов, выстроенных в сталинский период, необычайно широкие и крепкие обычно служат полками, на которых выстраивают цветы, мелкие предметы и даже семейные фотографии. Но, подоконник, на котором лежала бритва, был пуст.

Выделяясь в этой пустоте, она звала к себе, играя в прятки, то, теряясь в наступающей темноте, то, отражая лучики уличного фонаря, внезапно появляясь вновь.

Папино кресло-качалка, стоявшее напротив окна, расставив в стороны подлокотники, радостно обнимало меня, как только я падала на широкое удобное сиденье, но при первой же попытке принять позу «Лотоса» выталкивало на пол.

Полулёжа в кресле, раскачиваясь как маятник, я придумывала варианты ответов, как опаска могла попасть на подоконник, зная, что Папа никогда не пользовался вещицей, отражающей или, точнее притягивающей мои мысли.

А лезвие, с высохшей капелькой крови, лежащее в самом центре подоконника снова и снова просилось в руки. И так каждый вечер, с момента первой попытки прикоснуться к нему.

Как будто никто никогда не убирал этот подоконник. Как будто все ждали, что кто-то другой найдёт опаске применение или хотя бы место.

Бессонные ночи, перемежавшиеся с забытьём и непрекращающийся поток противоречивых мыслей, многочасовая ходьба по песчанисто-каменистому карьеру и неожиданно подсказанный ответ на задаваемые мной вопросы, привели меня в день сегодняшний.

Во время одной из прогулок, отпустив собак, я устроила настоящую битву с собой. Одна часть меня говорила, что мне ничего не надо, что я никому не нужна, что мне никто не нужен, а вторая, переполненная бессилием – плакала. И между ними, между двумя частями меня лежало лезвие. Случайно забытое кем-то из посторонних, в доме моих родителей. Или не случайно?

Нервное напряжение было настолько высоким, что спорить сама с собой стоя или на ходу я уже не могла и поэтому не стала сопротивляться подкосившимся ногам. Я просто упала на колени. Боль заставила меня переместиться на ягодицы, и, зачем-то, я откинулась на спину.

За несколько секунд картина неба изменилась сотни раз.

Каждая моя мысль отразилась в тонкой дымке водуха, поднялась вверх и расстаяла.

Я просто увидела как тают мысли. Навеянные, надуманные, посторонние мысли.

Ещё долго я смотрела вверх, подчиняясь своему сознанию.

Возможно, впервые я почувствовала, что жизнь такова, какой я её вижу.

Меняя свои мысли, я могу изменить реальность.

 

Вечером того же дня лезвие исчезло с подоконника.

 

***