Моя обитель не освещается ни солнцем,

ни луной, ни другим источником света.

И кто достигнет ее, никогда не

вернется в этот материальный мир.

Шри Кришна, «Бхагавад-Гита» (16:6)

 

Заблуждение во внешнем,

Заблуждение во внутреннем…

В заблуждениях запутались все люди.

И вот я спрашиваю тебя, о Гаутама:

Кто может полностью разрушить заблуждения?

Самъютта-никая, 1 Сам., 23

 

 

Вот он я – смотри, Господи!

И ересь моя вся со мной.

Посреди грязи алмазные россыпи

Глазами в облака, да в трясину ногой…

Константин Кинчев, «Сумерки»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мир солнечных лучей

 

Школьный звонок с дребезгом пронесся по коридорам. Дети – радостные, с веселыми улыбками на лицах, наскакивая друг на друга, огромной толпой рвались в классы. На их свежих, румяных щеках был розовый оттенок детст-ва. У всех. Кроме одного.

В стороне от этой бешеной кучи стоял, понуро опустив голову, груст-ный мальчуган. Нет-нет, причиной такого состояния была вовсе не плохая оценка – он хорошо учился и успевал по большинству предметов. И его вовсе никто не обидел. Просто в силу своего хоть пока и детского, до конца не сформировавшегося характера, он был таким.

Звали его Миша Провалов. Друзья, как это было и будет принято все-гда, наградили его прозвищем, происходящим от фамилии: его называли Про-валом. Но Мише было все равно. Его никогда не интересовали их беззаботные игры, все бесхитростные и неинтересные затеи. Не обращал он также никако-го внимания на язвительные шуточки и неосторожные замечания со стороны одноклассников. Эму не было до всего этого ровно никакого дела.

Каждый день, приходя домой и наспех пообедав, он всегда сразу же са-дился учить уроки. Затем, уже тогда, когда все задания были добросовестно им выполнены, Миша садился читать хорошие книжки о героях и злодеях. Трудно даже приблизительно назвать ту цифру, сколько он прочитал их за эти шесть с небольшим лет, как научился читать. С упоением и бьющимся от волнения сердцем, он переживал вместе с героями романтических книг Жуля Верна и Эмилио Сальгари то погружаясь под воду на Наутилусе, то сражаясь вместе с пиратами против испанцев и англичан.

«Да, это хорошо бы, - мечтал порой Миша, - в будущем стать таким же, как они – эти отважные и доблестные герои, и больше ничего, никого и ни-когда не бояться. Ах, если бы стать таким!..»

- Провалов! – кто-то настойчиво лез извне и нарушал идиллию, преры-вал мечтания, - Провалов, тебе, должно быть, нужно особое приглашение? – строгая учительница по математике Антонина Сергеевна стояла, держа в ру-ке небольшую деревянную указку. Другая ее рука сжимала ручку двери, де-монстрируя тем самым, что урок уже начался, и она вот-вот ее закроет.

- Простите, Антонина Сергеевна, просто немного задумался, - Мишка, наклонив голову, чтобы не смотреть ей в глаза, робко прошмыгнул в класс.

***

Миша неторопливым шагом возвращался домой после занятий. Учился он во вторую смену, и потому, когда кончались уроки и звенел последний зво-нок, на улицах уже загорались оранжевые огоньки фонарей и на смену дню приходил вечер. Он с трудом перекинув свой огромный рюкзак за плечи, не-ловко перебирался через высокие, бьющие по лицу, кусты. Добраться до до-ма, через старый, давно заброшенный фруктовый сад, можно было всего лишь за двадцать минут, а по главной дороге в обход – за сорок. Его мама, серьезно опасаясь за сына, строго-настрого воспретила ходить садом. Но Мише было лень после долгих и утомительных занятий идти так долго, тем более что проголодавшийся за это время желудок настойчиво ныл и требовал еды, вовсе не намереваясь ждать долго.

И вот теперь он каждый раз добирался до дома этим кратчайшим путем. Миша шел, задумавшись над своими детскими, но, как думал он сам, весьма серьезными проблемами. Перелез через покосившуюся бревенчатую ограду и, зацепившись, чуть не порвал штанину брюк. Недовольно пробурчав что-то, продолжил свой путь. Под ногами тихо шуршала и хрустела увядшая трава и опавшие листья ставших дикими яблонь. Приближалась осень, и теплый, при-ветливый сентябрь скоро должен был сменить дождливый и ветреный октябрь.

Внезапно кто-то грубо и резко дернул его со спины за ручку рюкзака. Не понимая происходящего, Миша беспомощно упал на землю. Ощутил резкую боль – похоже, он серьезно повредил колено.

- Ты что тут делаешь? – услышал он неприятные, свистящие звуки не-знакомого и недружелюбного голоса. Еле-еле сумев подняться на ноги, он увидел стоящих пред ним трех взрослых ребят-старшеклассников. Сразу же обратил внимание на белые полоски тельняшки среднего. Слева стоял тол-стяк, который был вдвое шире стоявшего посередине. На его круглой голове была кепка с торчащим вверх козырьком и надписью «USA». Справа – долговя-зый и длинноволосый парень, одетый в джинсовую куртку.

- Я… иду домой… а что… что я сделал? – Миша испуганно переводил гла-за то на одного, то на другого, то на третьего.

- Ты? Пока ничего! – сказал толстяк и сделал два шага вперед. Накло-нившись к самому лицу, он схватил мальчика за нос. Мишка жалостно писк-нул, - а вот твоя наглая старшая сестренка ни за что, ни про что нагруби-ла сегодня вот этому нашему другу, - он указал согнутым толстым пальцем на среднего, - и посмела отказать ему в свидании!

У Миши была старшая сестра Ольга. Все в округе отзывались о ней как об очень умной девушке, но она к тому же была очень симпатичной, с милыми и добрыми чертами лица. «Вся в маму!» - с восторгом говорил когда-то еще живой отец, вспоминая времена, когда он познакомился с женой и был пленен ее красотой.

Ольга встречалась с одним пусть и не очень симпатичным рыжим парнем из соседнего двора. «Мне с ним просто интересно, он пишет такие чудные, прекрасные стихи! И главное – почти все про меня! Он такой хороший» - постоянно повторяла она.

А этот средний – Дрюха Щербец, как все звали его в школе, на протя-жении целого года пытался найти с ней контакт, но у него ничего не полу-чалось – Оля не любила нахалов, коим Дрюха являлся. И он из-за этого был очень зол, но ничего не мог поделать. Дрюха считался самым «крутым», и любая девчонка была согласна с ним встречаться, кроме Мишиной сестры. По-этому ребята тайно над ним смеялись, что он, мол, не может с какой-то девчонкой сладить и очаровать, и потому авторитет Дрюхи с каждым днем па-дал. Щербец был опечален и подавлен, но ничего не мог поделать.

- Да, я ее младший брат, - Мишка утер нос рукавом пиджака. Ощутил, что размазал по лицу грязь. - Но я ничего не понимаю!

Средний – тот самый Дрюха Щербец, приблизился к Мишке и схватил его за ухо. Миша истошно вскрикнул, из глаз крупными каплями потекли слезы. Дрюха отпустил, и Миша вновь упал, больно ударившись о землю. Голова тре-щала и ныла. От неожиданности он сильно прикусил язык, и теперь ощутил немного солоноватый привкус проступившей крови. В глазах бегали круги, тошнило.

Пацаны смеялись. Тут долговязый паренек, стоявший все время справа, подошел к Мишке, поднял и швырнул его на землю. Мальчик, кувыркаясь, уда-рился головой об торчащий из земли, подобно надгробному памятнику, ка-мень. Больше он ничего не видел и не слышал, кроме странного, гулкого, непонятного шума и гомона.

- Ты что наделал, долговязый кретин! – Щербец вскрикнул и схватил длинного за ворот джинсовки. Тот сжался и стал, подобно потревоженному и испуганному раку, пятиться назад. Это выглядело смешным, ведь Дрюха был на голову ниже его и потому выглядел младше. Но Щербец был по натуре ли-дер, вожак стаи, и его боялись.

У долговязого дрожали руки и губы. Он, сбиваясь с мысли, путаясь в словах, пытался оправдаться:

- Да я что, специально?! Честно. Кто знал, что так получиться?

- Ладно, - Дрюха, встревоженный, сплюнул на землю, - пошли быстро отсюда, пока нас тут никто не видел. Живо, уходим!

***

Вокруг не было никого и ничего, кроме яркого, всепроникающего света. Он лился нескончаемыми и радостными потоками отовсюду.

- Здравствуй, мальчик, я рад тебя видеть. Твое имя Миша, не так ли? – он услышал приятный, мелодичный голос. Миша никак не мог понять, откуда он доносился и кому принадлежал. Казалось, что говорящим был не какой-нибудь конкретный человек – к нему обращалось все то пространство, что разлилось вокруг, и звук мерными волнами накатывал со всех сторон.

- Да, меня зовут Миша. Но кто это? – подумал он.

- Можешь обращаться на «ты». Я – Бог, мое имя Монахар – ответило пространство, читая его мысли.

- Что-то интересное и малознакомое, - удивился Миша. - Я слышал что-то про Будду, Аллаха, Кришну, но Монахар – никогда не встречал.

- У меня много имен, малыш. И нет никаких имен одновременно. Я есть, и Я один, и как Меня не назовут люди – все будет правильным, если они бу-дут иметь в виду Меня истинного. Ты, надеюсь, понимаешь, о чем Я?

- Нет, - Миша действительно с трудом улавливал смысл. - Но что же случилось и где я?

- Ты не на земле. Но скоро вынужден будешь снова вернуться туда. Я так желаю, и потому врачи сумеют тебя спасти. Все религии мира, когда-то были созданы Мной самим или Моими учениками. Но ныне пришли новые суровые вре-мена и практически все последователи отошли от истинной веры. Ты должен создать в будущем новую религию, где не должно быть ни культов, ни идо-лов. Ты ведь не видишь меня – правильно, и никто никогда не увидит. По-этому нет и не может быть никакого истукана, изображающего Меня. Челове-чество создало себе ложных кумиров – власть и богатство. Люди утратили истинные ценности, погрязнув в гордыне и вероломстве, лжи и мздоимстве, похоти и чревоугодии. Когда ты немного повзрослеешь, то многое поймешь, но никогда, слышишь, никогда до последнего дня не забывай того, что Я сказал тебе. На земле можешь называть меня Монахар. Это почти тоже самое, что «единый».

- Прости, Монахар, - Миша никогда раньше не задумывался о проблемах взаимоотношения человека с Богом, о религии, - прости, но я ничего не знаю и практически не понимаю твоих слов.

- Это неважно. Меня нельзя постичь умом, а лишь сердцем – таким, как у тебя: детским, наивным, доверчивым. Я очень люблю детей, потому что только они могут по-настоящему поверить в Меня. Только человек с детским сердцем видит Бога.

Миша никак не мог разобраться, что с ним происходит. А этот голос, который больше походил на плавное, дивное звучание арфы, прервался также внезапно, как и возник. Но свет, что согревал и ласкал его со всех сто-рон, по-прежнему лился нескончаемым, благодатным потоком.

***

 

Он лежал на маленькой железной койке. К нему тянулось множество раз-ноцветных проводов и трубочек. Рядом посменно дежурили то расстроенная, убитая горем мать, то потрясенная и шокированная произошедшим сестра. Ря-дом на небольшом мониторе еле-еле вздрагивала медленно бегущая стрелка – это был показатель его слабого, неуверенного пульса.

Врачи не давали никаких обещаний.

- Доктор, он будет жить? – в надежде услышать хоть что-нибудь новое, мать в сотый раз обращалась с одним и тем же вопросом.

- На все воля Божья.

Мать отходила к окну. Смотрела куда-то вдаль через двойные оконные стекла, утирала маленьким, с нечетким выцветшим узором платочком слезы. Там, высоко над землей, длинной грядой среди понуро висящих облаков тяну-лись бесконечные стаи перелетных птиц. Им приходилось покидать эти став-шие милыми за долгое лето места, ведь не было другого выхода – приближа-лись холода. Мать подумала, что если она сейчас истошно крикнет им вслед: «Вернитесь, куда же вы, родные, останьтесь!», то они не услышат ее и не изменят направления своего полета. Так и жизнь плавно шла вперед, и с этим ничего нельзя поделать.

Она старела. Пять лет назад похоронила мужа. Думала тогда, что вряд ли сможет пережить его кончину. Но, тем не менее, старалась держать себя в руках – ради будущего своих детей, которых она пока еще не вывела в лю-ди. И тут, как будто решив напомнить о себе еще раз, беда опять также на-гло пришла в их дом без звонка и приглашения. Пришла и уселась, не желая более уходить, дико и истошно смеялась над их слезами и горем.

День сменяла ночь, затем утро, полдень. Этот круг вращался как будто бесконечно, каждый раз делая один унылый, точь-в-точь похожий на прошлый, оборот. Ничего не менялось в вечном и однообразном круговороте. Это пуга-ло. Мать впервые попробовала молиться, когда серьезно заболел муж. Воспи-тывалась она в семье безбожников, но сложная, нелегкая жизнь привела ее в храм. Здесь она получала утешение, в сердце появлялась надежда на чудо. И хотя супруг был безнадежно болен, Елена Александровна продолжала верить до конца в то, что Бог поможет. И, если даже не суждено остаться в живых, то пусть Он облегчит страдания, простит грехи.

После похорон мужа она стала молиться еще больше, вера окрепла. Очень надеялась, что в ее семье с божьей помощью все будет хорошо и бла-гополучно. Но, видимо существовала некая злая сила, которая слала беды. Ее любимый младший сын пережил клиническую смерть. И у Елены Александров-ны не было никого, кроме Бога, чтобы обратиться за помощью с надеждой и упованием:

- Спаси его, Господи, даруй жизнь! – часто, отойдя в угол, она дос-тавала из сумочки маленькую иконку Спасителя и истово повторяла. - Даруй, Господи! Сохрани и спаси!

 

 

Миша летал в бесконечном пространстве – лихо проносился над мерцаю-щими звездами, которые напоминали яркие блестки на платье какой-нибудь светской дамы из старых кинофильмов, то вновь приближался к круглой, по-хожей на теннисный мячик, земле. Парил в нежных, белых и пушистых обла-ках. Его ласкал мягкий и приветливый ветерок, лицо умывали нежные, как росинки, солнечные лучи. Он не знал, что этот такое – в том прежнем мире всего этого не было, но Миша был рад. Он не ощущал ни боли, ни грусти. Смутно помнил о том, что было раньше – до того, как внезапно открылся это добрый и сказочный мир. Он больше не слышал голоса того, который обратил-ся к нему, когда Миша только очутился здесь. Но, несмотря на это, каждую секунду чувствовал его постоянное, вечное присутствие. Это была обитель Монахара - верховного Бога.

«Я умер? – спрашивал Миша сам себя, удивляясь происходящему, - но, даже если и так, я, кажется, даже нисколько об этом и не сожалею. Я буду рад пребывать здесь вечно. Ну, или хотя бы столько, сколько мне это по-зволят. Ведь Монахар сказал, что придется вернуться обратно. Но смогу ли я потом вновь очутиться здесь?»

- Если будешь вести себя хорошо, то сможешь, - опять зазвучали стру-ны этого нечеловеческого, мелодичного голоса.

- Так ты вечно здесь и слышишь всё, даже читаешь мои мысли?

- Конечно. А ты как думал?

- Но почему здесь нет никого, кроме нас?

- А кто тебе нужен еще?

- Я не знаю. Мне просто интересно. Другие люди, когда умирают, куда потом попадают?

- Я не могу тебе ответить.

- Почему?

- Ты ведь помнишь, что я сказал: ты должен вернуться на землю. Вот когда придешь сюда опять, навечно, тогда Я и открою тебе многие тайны. А пока не могу.

Легкий, как пушинка, он то поднимался в космос, то опускался к зем-ле. Пролетая над морем, Миша решил нырнуть в лазурную воду. Не ощутил ни удара, ни всплеска. Огромные, толстые рыбы чинно плавали в разные сторо-ны. Они вовсе не испугались его появления – даже ничего не заметили. «Странно, - подумал Миша. - Ладно, хочу опять к звездам, - он вынырнул, и устремился вверх быстрей любой ракеты, и через мгновение опять прошел че-рез призму ярких и ласкающих лучей, прежде чем попал в бесконечно огром-ный космос.

 

***

 

Неожиданно он ощутил резкий, внезапный приступ боли. Как будто что-то очень большое и тяжелое упало на него сверху и теперь давило. Прекрас-ный мир сменился кромешной тьмой. Миша услышал какие-то голоса, с трудом сумел поднять веки и увидел расплывчатые, двоящиеся силуэты докторов.

- Где я? – с трудом еле слышно произнес он. И не услышал ответа.

После не помнил, что было дальше. Опять куда-то провалился, но там не было ничего из того, что Миша видел раньше. Временами казалось, что он находился в бесконечной и жаркой пустыне, а затем вдруг в зияющей и хо-лодной, одинокой бездне.

Его знобило.

Наконец мальчик снова вернулся обратно, в мир, где мелькали белые халаты врачей и пахло медицинской стерильностью.

- Сынок, ты меня слышишь? – раздался очень знакомый голос, но трудно было сразу вспомнить, кому же он мог принадлежать.

В палате присутствовали врачи и какая-то женщина.

Миша испуганно смотрел на них. Он силился, изо всех сил пытался про-изнести что-нибудь, но не мог: язык одеревенел, стал как будто больше и не слушался.

- Не будем пока его терзать, - врач обратился к помощникам, утирая со лба проступивший пот. - Желательно, чтобы он сейчас уснул и набрался сил … Но похоже, нам все-таки удалось его спасти.

***

 

Медленно и мучительно Миша возвращался в реальный мир. После сказоч-ных полетов и общения с Монахаром он уже и не знал точно, хочется ли ему назад, или нет. Но постепенно, день за днем, он начинал приходить в себя после шока. И, наконец, наступил тот знаменательный день, когда Провалов впервые попробовал с помощью и поддержкой докторов подняться на ноги и сделать первые робкие шаги.

Кружилась голова. Миша чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Говорил с трудом, почти ничего не помня из того, что было с ним до несча-стного случая, который едва не стоил жизни.

Приходил строгий и незнакомый мужчина. Внизу, под белым халатом, Миша разглядел темно-синюю милицейскую форму. Незваный гость, конечно же, хотел во всех подробностях услышать историю произошедшего. Но он, конечно же, был разочарован – Миша помнил только вечер, фонари, узкую тропинку, ведущую в сад.

- А потом со мной разговаривал Монахар.

- Кто? – удивленно переспросил милиционер.

- Я точно не знаю, но кажется, это сам Бог, - ответил Миша. - Там, где он живет, очень-очень много света.

- Мальчик что, бредит? – милиционер перевел полные недоумения глаза на лечащего врача.

- Нет, - ответил тот. - Михаил Провалов пережил клиническую смерть. Но нам удалось его достать с того света. И я, уж поверьте, не знаю, что он там видел, с кем разговаривал.

Милиционер улыбнулся:

- Мне в свое время попадали в руки несколько любопытных книжечек про эти истории с видениями во время клинической смерти, - он захлопнул свой блокнот и убрал его в карман, понимая, что пока ничего не добьется и не услышит. - Ну, знаете ли там, свет в конце тоннеля и тому подобное…

- Свет точно был, говорю вам еще раз, - Миша немного волновался, вспоминая то, что недавно пережил. - Но не было никакого тоннеля. Я как будто бы внезапно туда погрузился и открыл эту сказочную страну, где не было никого и ничего, кроме меня и Монахара. И я думаю, что свет исходил именно от Него. Еще помню, что летал в космосе, спускался на землю, а за-тем вновь возвращался в этот мир. Он находится где-то между…

- Ты хочешь сказать, на небесах? – окончил фразу милиционер. Похоже, он не верил ни одному слову из Мишиного рассказа. Если сказать точнее, то он просто считал, что это всё были некие галлюцинации, процессы в мозгу, который не перестал еще функционировать после остановки сердца.

- Да, похоже, этот мир находится как раз между землей и космосом, на небесах, - продолжал Миша.

- Вот это да! Видно, религиозные деятели еще в стародавние донаучные времена весьма точно определили, что рай находится на небесах. Там, на периферии, где разделяются две стихии, существует третья, Божественная, - к этой своеобразной дискуссии присоединился врач, который, в отличие от атеиста в погонах, был человеком верующим. - Однако этот мир нельзя уви-деть, нельзя обнаружить при помощи приборов. Он недоступен, пока мы нахо-димся в рамках нашего физического тела.

- Да неужели Вы, - милиционер, не скрывая неодобрения, осуждающе по-смотрел на него, - столь уважаемый, так сказать, ученый человек, знающий толк в науках, при этом можете верить во всю эту средневековую чушь и го-ворить, что подобное мракобесье имеет какой-нибудь смысл?!

- Да, имеет. Отдел медицины – нейротеология как раз изучает такие явления, то есть возникновение божественных видений после полученных травм коры головного мозга. Установлено, что некоторые люди, перенесшие такого рода травмы, приобретают необычные способности, связанные с воз-можностью общения с потусторонним миром. Все это, конечно, можно отнести к проявлению болезни. Врачи даже дали ей название – височная эпилепсия. Однако науке известны факты, которые пока не поддаются объяснению. Так, например, одна из основоположниц Церкви адвентистов Седьмого Дня, полу-чившая тяжелую травму височной части головного мозга, после этого, по ее же словам, могла общаться с Богом. Создала свое учение, оперируя знания-ми, которые она не имела до этого и не могла получить после. Она брала их как бы из ниоткуда.

После недолгой паузы он задумчиво произнес:

- Однако что же все-таки несет в себе это понятие «Монахар»?

- Так зовут самого Бога! – отозвался Миша. - Он поведал мне, что это означает тоже самое, что и «единый».

- Ага, точно. От слова «моно»! – засмеялся милиционер. - Ладно, пой-ду-ка я лучше, у меня еще так много дел, - он поднялся и, подойдя к две-ри, еще раз обернулся к лежащему на койке Мише. - Ты это, не обижайся, если что. Может быть, я не прав… Но хочу сказать о другом: постарайся вспомнить что-нибудь еще про тот вечер. Не мог ты сам упасть – это почти сразу же доказали все наши эксперты. Там, в саду, был еще кто-то, и, ско-рее всего, даже несколько человек, - он решил на несколько секунд задер-жаться и пока не уходить, надеясь, что еще раз рассказывая Мише известные детали, тот что-нибудь вспомнит. - Скорее всего, их было двое или трое. Они не так просто, как говориться, ни с того ни с сего напали на тебя, а, наоборот, специально поджидали, караулили. В общем, ты не спеши, хоро-шенько подумай и постарайся хоть что-нибудь вспомнить. Хотя бы какие-нибудь мелкие подробности, может быть, особенности одежды или голоса. И если в памяти будут хоть какие-нибудь проблески, то я тогда снова приду и мы погорим, хорошо? И главное – теперь ничего не бойся, все позади. Здо-ровья тебе, поправляйся!

Он вышел, и следом в палату зашла Мишина мать. После того как сын стал поправляться и с каждым днем чувствовал себя все лучше и лучше, она словно преобразилась. Стала следить за собой, постоянно что-то делала, ухаживая за Мишей, иногда улыбалась. Доктор смотрел на нее участливо, пы-таясь подбодрить и помочь:

- Простите, Елена Александровна, - он вполголоса обратился к ней, - постарайтесь понять то, что я Вам сейчас скажу, - врач обернулся назад к койке. Миша, утомленный тяжелой, больше похожей на откровенный допрос бе-седой, забылся на время во сне. - Дело в том, что Вашему сыну довелось побывать там, откуда обычно не возвращаются. Надеюсь, Вам понятно, о чем я? – она неуверенно кивнула, и ее лицо теперь, когда разговор зашел о сы-не, стало серьезным и сосредоточенным.

- Так вот, - продолжал врач, - я думаю, им непременно заинтересуются журналисты, захотят навестить, поговорить. Надо сделать все возможное, чтобы защитить мальчика от их визитов и вопросов. Среди работников СМИ есть порядочные, а есть и не очень. А вслед за ними, я уверен, потянуться различные экстрасенсы, гадалки, колдуны и прочий сброд, желающий во что бы то ни стало выведать тайны запредельного и затем уже использовать их в своих личных, корыстных целях. Так пусть рассказ Миши о том свете оста-нется пока для всех тайной. Мы должны вместе защитить мальчика. Я думаю, Вы со мной согласны?

Мать не ответила. Она присела на деревянный стульчик перед койкой сына и принялась нежно гладить руку сына. Миша заулыбался во сне и что-то промурлыкал под нос.

Доктор, серьезный и немного взволнованный, вышел из палаты.

 

 

Врача звали Борис Андреевич Николаев. Он был потомственным лекарем, чем, безусловно, очень гордился, и, несмотря на то, что все предыдущие поколения докторов из его семьи уже давно ушли в мир иной, считал, что духовная связь с ними до сих пор не прерывается. Возвращаясь вечером до-мой, он садился за небольшой столик в кабинете и подолгу всматривался в портреты отца, деда, прадеда, которые внимательно, с серьезным видом взи-рали на него со стены. Они, конечно же, уже ничего не могли сказать, по-мочь, посоветовать, но Борис Андреевич чувствовал, что лица на портретах – это его совесть, тот самый необходимый регулятор ответственности и дол-га перед теми, кому он помогает в болезни. Иногда, в самые трудные жиз-ненные периоды, когда Борис чувствовал, что ошибся и сбился с правильного пути, он начинал вести беседу с настенными фотокарточками, подобно тому, как верующий молится перед образами святых. Потом взвешивал свое эмоцио-нальное состояние – если ощущал, как нечто тяжелое, недоброе, что недав-но так терзало и мучило душу, наконец исчезло – значит, он был понят предками и прощен. Но если же груз сомнений и тревог начинал давить еще сильнее, чем раньше – пращуры требовали серьезного раскаяния.

И в этот день, утомленный после трудового дня, он все также сидел у себя в кабинете. Размышлял о случившемся. Вспоминал, как вечером прошлого дня доставили в реанимацию мальчика с черепно-мозговой травмой. Его при-везла скорая помощь после телефонного звонка, сообщившего о несчастном случае в запущенном саду недалеко от школы. Голос, по словам диспетчера, показался тогда весьма странным – говорил вроде бы молодой парень, однако он нарочно басил, как будто желая остаться неузнанным.

Травма была небольшой, но очень тяжелой. Многочисленные осколки че-репа проникли в ткань мозга, вызвав обширный воспалительный процесс. К тому же мальчик потерял много крови. Борис Андреевич во время операции был сосредоточен и собран как никогда, понимая, что от него и коллег за-висело, останется ли Миша в живых. Но, несмотря на старания врачей, на-ступила клиническая смерть, продлившаяся почти пять минут. Надеясь только на чудо и божью помощь, врачи давали все новый и новый электрический раз-ряд. И наконец сердце мальчика вновь забилось.

Борис Андреевич, практически не моргая, смотрел на фотографии. «Ну и что вы думаете по этому поводу?» - вопрошал он у них и читал в их глазах ответ: «Ты сотворил благое дело. Но это еще не все, ему нужна твоя по-мощь.»

«Да, точно! Конечно же! – Борис достал из ящика стола толстую папку с чистыми листами, - я буду постоянно следить за ним и с сегодняшнего дня начну делать небольшие записи.