«ДЕЛАЯ БИТ»

 

 

*****

 

 

 

Керуак умер в сорок семь в полном забвении. Его убил виски и Дин Мориарти. Рембо не дожил до сорока. Превратился в работорговца и умер в Париже от гангрены. Последние строки он написал за двадцать два года до этого момента, когда в полной нищете добрался таки домой. Чтобы умереть на руках у сестры. «Сезоны в аду», стали для него прощанием с творчеством, которое затянулось на два десятилетия, потерявшись в песках Ардена . Кто знает, что бы еще создал Рембо останься он во Франции. Возможно он бы подсел на модный тогда морфин, абсент или гашиш. Не знаю, может это всего лишь мое предположение, но мне кажется, что у него просто не было другого выбора, кроме как умереть в 37. Рембо избавил себя от учести своего голубого дружка Верлена, который будучи шестидесятилетним старцем, выступал перед молодыми собратьями по перу, рассказывая о бурных временах проведенных с юным любовником. Он простил Рембо. Простил как не странно, несмотря на уговоры друзей и родных, сквозь прутья решетки буквально на второй день заключения. Рембо был удивлен, но не расстроен. Его решение уже созрело – «Уехать. Убежать как можно дальше. Куда-нибудь в Африку. Как можно жарче, и суше.»

Там у него будет несколько любовниц и мальчиков. Просто мальчиков – слуг.

Невозможно поверить, что Рембо проделал такую метаморфозу в своем пути. От бедного деревенского парня из пригородов Парижа, через муки отношений с Верленом и Парижскую Коммуну, к всеобщему поклонению светил литературы, и к полному же отречению от последней, в пользу жирных верблюдов.

Конечно он жалел. Но жалел не о творчестве. Он жалел о Верлене, и о дуэле с ним. А потом скорей всего просто забыл, заставил себя забыть. Я не перечитывал Рембо уже довольно давно, когда мне на глаза попалось дешевое издание «Сезонов в аду». Сегодня мы все так хорошо осведомлены в деталях жизни Рембо, что прочитанное в книге уже никак не способно поразить наше воображение. Поражает не поэзия. В «Сезонах» ее нет. «Сезоны» - это полный отчет Рембо о жизни в Париже, жизни с Верленом, жизни в литературе. Хотел ли он быть изданным? Хотел ли он быть увековеченным в метале? Ответ смог бы дать только сам Рембо. Он уже раз избежал этого, когда скрылся в Африке. Теперь же он молча смотрит на нас с площадей столицы Франции. Немой укор его бесконечен.

 

Подобно Рембо, на полвека позднее сгорел Берроуз. Дядя Билл посмотрел в темное дуло револьвера 45-го калибра и запустил из него в собственную жену. В предисловии 1984-го к своему первому роману «Пидор», он констатировал горькую истину - « Если бы не смерть Джоан, я бы вряд ли стал писателем . Я живу с постоянным ощущением какой-то одержимости..» Уилльям С. Берроуз родился в тот день, когда убил жену на одной из дружеских попоек в Мексике, летом 1951-го года. Сын Берроуза позже рассказывал об этом следующее – « Они часто развлекались сценками в духе Вильгельма Телля. Но в тот раз Билл промахнулся». Вот так появилось еще одно литературное alter ego. Образ перед которым преклонялись все, от мало до велика, начиная с THE BEATLES и JIMMY PAGE, и заканчивая NIRVANA и SONIC YOUTH. Если быть честным, Берроуз никогда не претендовал на роль еще одного молодежного гуру 60-х - 70-х годов, коим прослыл Лири, со своим « психоделическим опытом». Билл не поучал, он просто писал о том, что пережил сам, а это знаете ли значит гораздо больше, чем все LSD – GUIDES вместе взятые. «Голый завтрак» был болью, сконцентрированным катарсисом воплощенным на бумаге и разодранным в пух и прах, критиками. Можно сто раз перечитать «Улисс» Джойса, и не понять ни строчки, запутываясь в цветах и органах глав романа, но с «ланчем», это абсолютно исключено. Процент понимания текста – 100. Нет книги, которая бы наиболее точно отражала внутренний мир иглы и ее мученников, оставаясь при этом сочинением массовым. Керуак как-то сказал, что Берроузу суждено стать величайшим литератором, хотя сам он тогда так глубоко увяз на дне JACK DANIELS, что просто был не в состоянии понять, как же гениален был сам автор данного высказывания. Но самое обидное состоит

в том, что Джека просто задавили, убили и растоптали, как потом поступили с

Берроузом, когда тот юлил, чтобы хоть как-то издать свой многострадальный роман («Голый завтрак»). Керуака забыли довольно быстро. К концу 50-х, началу 60-х, о нем вспоминали в основном «…в контексте». Может ему следовало остановится на «Городке и городе» еще в 40-х? Не думаю, что он о чем-то жалел. Продолжение в духе первых романов завело бы его на полки очередного

Marketa с грошовыми pocketbooks Чандлера. Какой путь выбрал Керуак мы все прекрасно знаем. Путешествие по углям бит-классики, оставило на его теле пожизненные ожоги. Спросите любого очкарика с филфака о Джеке Керуаке, и получите очередную кальку, с очередного учебника или монографии об американской литературе 50-х годов ХХ века. Грустно. Кто-то из кожи ввон лезет, чтобы написать правду и оказывается на самом конце газетной ложки, другие же стряпают поделки и выдают за Пикассо или Достоевского. Когда мы успели настолько деградировать, что размениваем свою жизнь на позолоченную дешевку с книжных лотков? Дам сто баксов тому, кто даст ответ на этот вопрос. Фальшивая отмазка здесь не поканает, поэтому я требую конкретного анализа «как,когда,почему». Так что вопрос поставлен на обсуждение. Зачем я все это пишу? Затем, чтобы было, что вспомнить потом, когда меня самого растопчет толпа. Какова роль писателя в обществе? Какова судьба великого романа? Почему нас обливают дерьмом? Скажите мне господа. Ведь вы так умудрены опытом прошлых поколений писак отдавших себя на корм рыбкам.

В истории литературы есть только один пример действительно удавшегося творческого пути. Это Генри Миллер. Будь он послабже, сегодня мы бы вспоминали еще одного Косински, вскрывшего себе вены где-нибудь в дешевой гостинице на окраинах. Миллер одним из первых удостоился прижизненной славы. Через голодную бездну Мормартра, к «Тропику Рака». Не позавидуешь. А может это и есть легенда? Такое существование на краю пропасти, между злом и глубоким синим морем. Не знаю. В очередной раз не знаю. И не хочу знать. Миллер продался за славу успеха, пару домов и вилл, молодую жену(очередную?!)и еще черт знает что. Трудно согласится, но он это действительно заслужил. В конце концов такое ждет каждого, правда когда, мы точно не знаем. « Дайте мне денег и я напишу шедевр», говорим мы, а сами не представляем, как срифмовать и пары строк.

Савенко уподобившись папе Генри, в очередной раз подтвердил теорию «сколько не скребись, все равно когда-нибудь доскребешся». Последствия творчества Эдички мы все прекрасно знаем. Литература, конечно дело великое, « но причем здесь политика, и размахивания автоматом Калашникова»? Еще один с неудовлетворенными ambitions, еще один фальшивый ублюдок с TV. Грустно.

Для литературы будет вечным диагноз: плевать в того, кто смог и возвеличивать тех, кто сумел. А это разные вещи, скажу я вам. В конце 50-х, Джек Керуак как-то сказал, что все то, во что он верил, сочиняя или ретроспектируя на худой конец «В дороге» оказалось пустой банальщиной, игрой в утопию. Это был последний заход, попытка затолкать в себя как можно глубже очередной, теперь уже последний творческий кризис в его жизни. Мы можем наблюдать как вертится земной шарик, но не можем заставить его повернутся, как нам захочется. Прав ли был Джек? Наверное да. Трудно представить себе человека более одаренного, чем Керуак. Шесть лет, и несколько романов. Опубликовали один. Комментарии излишни. Трагедия бита состоит не в искусственном непризнании, героине и гомосексуализме его авторов. Она в творчестве тех, кто будучи безумно талантливым был смят государственным катком Эйзенхауэра, оставшись на обочине. На дороге. Хиппи открыли Керуака в августе 1967-го и прочитали «…как всю жизнь тащусь за теми, кто мне интересен, потому что интересны мне одни безумцы…». Хиппизм был предопределен заранее, когда он набил на пишущей машинке два слова « Бродяги Дхармы», и вера в то, что мир в очередной раз изобрел что-то новое, стала еще одним мифом. Керуак был не моден уже тогда. Его финал: «Видения Коди», до сих пор неиздан. Говорят, что переводят. «Видения», трагедия творчества, свежая могила, в которую еще не опустили покойного, а траурная процессия застряла где-то на полпути. Мы прочитаем роман, закроем книгу и сделаем для себя еще один вывод. Кто-то разглядит явный пессимизм написанного, кто-то, просто бездарный сюжет произведения. Такова история бита и людей его создававших. Если же немного дистанцироваться от такого чисто академического определения, то бита попросту нет и не существовало. « Бит» появился в тот момент, когда это стало удобно и потребовалось дать какое-либо определение тому, что творилось тогда в литературе. Если сегодня зайти в любой более или менее приличный book-store, то практически не исключена возможность натолкнуться на еще один бит-роман. Возьмем к примеру новую книгу Сорокина, с этим набившим оскомину названием «Голубое сало» -это тоже бит, хоть и до ужаса вторичный и неинтересный. Все равно бит. В литературе он был, будет, и останется навечно. Другое дело, то, что бит как направление зарекомендовал себя далеко не лучшим образом. И тут большое и огромное человеческое спасибо нашему дорогому литературному истеблишменту с кучей заинтересованных прихлебателей и чинуш всех эшелонов власти. Когда-то также судили и распинали Венедикта Ерофеева. Теперь он, икона, с которой все кто не попадя снимает плагиат. Если задаться конкретной целью и разобрать по косточкам сорокинское творение, то на свет явится намеренная слепка Берроуза, времен «Мягкой машины» и «Порта святых». Тот же подкожный садизм и играние в «мальчиков», балансирование на одной грани с откровенной порнографией. Сам Берроуз на порнографа никак не тянет, что нельзя сказать про Сорокина, делающего перверсию и мазохизм основным инструментом словесной атаки на неискушенного маргинальством читателя. Такой нам предстает сегодняшняя литература со всем ее гуманизмом и верой в человеческое. Странно, но за чуть меньше полвека своей истории, бит (о боже, как меня достало это определение!), существенно не изменился. Причем ни в лучшую, ни в худшую стороны своей исконной традиции. Проблема не в традиции, а по моему в людях ее реализующих. Хорошо или плохо у них получается соответствовать стилистике, судим уже не мы, но толпы жадных до крови критиков. Что еще сказать? Остается читать классиков. Чем нас не устраивает Бальзак или Флобер, Томас Манн, папа Хэм и Сэллинджер? Уже недостаточно перца?! Дело то как раз, в том самом перце. Хочется действительно такого, что бы соответствовало эпохе. Эпоха безжалостно диктует свою моду, хотим мы этого или нет. Так, что если завтра выйдет моя книжка про лесбиянок или педрил не будьте слишком к ней строги, ведь это всего лишь очередной загиб той самой моды.

Никогда не думал о том, какое влияние на меня произведет чтение постмодерна. Всегда считал, что если хочешь выработать какой-либо свой стиль не стоит обращать внимание на то, что пишут другие. Думаю это была большая ошибка с моей стороны. В бытность свою дедушка Билл учил Гинзберга –« Читай поменьше классики, и побольше авангарда: Рембо, Джойса и Стайн.» В итоге Билл последовал собственному же совету и написал «Naked Lunch», Гинзберг выстрадал «Вой», Керуак , «В дороге». Теперь все так перемешалось и уже непонятно, кто кого чему учил. Учились друг у друга, строчка за строчкой, абзац за абзацем, выковывая свой стиль, свой взгляд на мир. Берроуз пережил Аллена на пять месяцев, Джек умер еще в конце 60-х, оставив после себя обширные архивы из неопубликованных стихов, медитаций и пьес. Проживи он на несколько лет дольше,

возможно его литературное наследие издало бы «City Lights» или «Pinguin Books».

Прощание с битом, уход в пессимизм, который завершился смертью от хронического алкоголизма означал только одно - утрату контроля, той нирваны, о которой так мечтала вся танжерская тусовка 50-х годов. Забвение Керуака отрезвило не только впадающего в постабстинентный маразм Берроуза, но и заставило последнего сделать определенные выводы. Бит остался в прошлом. Трагизмом пропитаны и более поздние его романы, трилогия «Пространство мертвых дорог», завещание «Книга снов. Мое образование.» и дневник последних недель жизни «Last Words». Старый философ размышляющий о прошлом, в тени кладбищенского кипариса в ожидании, когда колокол на часовне пробьет заупокойную и по дороге двинется похоронный картеж - таким Уилльям Сьюард Берроуз предстает перед нами. 84-хлетний старец и его жизнь. В чем – то сумбурная, наполненная поистине бесконечным опытом, жизнь которой бы хватило на пятерых. В одном из последних своих интервью Берроуз, сказал замечательную вещь - «В моей жизни были тяжелые времена, но никогда не возникало у меня желания наложить на себя руки.» Довольно мудро, надо заметить. Во всем виноват Дин Мориарти, или его призрак, подсознательно укоренившийся в каждом из нас. Заставляющий каждый раз бросаться на колючую проволоку общественного мнения, даже осознавая насколько глупа любая попытка к сопротивлению. Так или иначе, та тусовка давно мертва( самый долгожитель из них Берроуз, умер в 1997-м.), а мы с вами продолжаем дышать. Ну а какой выбор мы сделаем – это дело отдельного разговора.