ЧЕРВИ

 

 

 

Под открытым небом лежал и умирал человек – его пожирали черви. Самый ста-рый и мудрый червь уговорил братьев своих начать с ног: ведь человеческие мозги – вкуснейшее лакомство и их лучше бы оставить на десерт. Черви – кроткие и послуш-ные создания – согласились и приступили к делу. Умирающий знал, что обречен, и по-этому покорно отдал себя им. Какая-то внутренняя, волевая сосредоточенность не по-зволяла обращать внимания на жгучую боль тела, постепенно тающего в желудках чер-вей. Он слышал, он впитывал доселе незнакомую и непонятную музыку, что падала сверху тяжелыми, теплыми каплями звуков, сливаясь в густой ливень гармонии. Когда появилась музыка и почему – человек не знал. И это ему было неважно, но теперь, ко-гда он прислушался к ней, его вдруг охватило волнение, вызванное до боли знакомой, но не доступной мелодией.

Когда были съедены ноги, старый вожак приполз к голове и сказал, чтобы он по-молился и приготовился умирать, так как черви собираются приступить к внутренно-стям – потрохам. Мудрый червь знал, что человек, как и всякая божья тварь, обязан очистить душу. Но человек, лежа с помертвелым лицом, ничего вокруг не замечал и лишь упивался музыкой, сжав крепко зубы, чтоб не вырывались и не заглушали стоны бесчисленные нежные вариации. Терпеливый червь обратился во второй раз. Человек приоткрыл сухие, воспаленные веки и сказал, что жутко ноют ступни, мол, нельзя ли есть его немного поосторожней. Человек был воспитан и постарался сказать это как можно вежливее. Но добряк сочувственно напомнил, что ног уже нет. Тут человек, как бы вновь очнулся, но теперь по-настоящему... и заплакал. Он попросил подождать еще чуть-чуть, а то он не успеет додумать нечто важное, что для него является жизнью и смертью. Про музыку с неба человек умолчал. Червь усмехнулся, переиначив это по-своему, и ответил, что они, к сожалению, ждать не могут, так как у каждого порядочно-го червя (а они все такие!) есть семья, а значит и маленькие чада, которые тоже просят есть. Человек обожал детей, он им не мог отказать.

– Ешьте мои руки, вам их хватит на три дня.

– Нашего полку прибыло, рук, увы, хватит только дня на два, – возразил вожак и густо покраснел: ему было стыдно за свою торговлю перед этим молодым, благород-ным и вкусным человеком.

–Хорошо! – сорвалось с посинелых уст, и человек вновь прикрыл глаза, с жадно-стью вслушиваясь в мелодию, боясь потерять хотя бы одну нотку или полутон, дабы не упустить всю сущность, всю глубину этой странной, фантастической музыки.

Два дня прошло. Человек уже чуть дышал. Боль от съеденных рук сконцентриро-валась металлической удавкой вокруг шеи; она его душила. Но человек был поглощен не этим: музыка не кончалась и лилась с неба все тем же феерическим потоком. Созна-ние, словно губка, тщательно впитывало волнующие звуки. Старый червь в нереши-тельности ждал, когда человек очнется, поглядывая с умилением на здоровых, лосня-щихся собратьев. Лицо человека вдруг исказила гримаса, и глаза приоткрылись. Он хо-тел было еще вымолить отсрочки, но язык уже не повиновался: опух и стал толстым, неповоротливым, как червь, что ожидал ответ.

– Хм, плоховаты ваши делишки, – посочувствовал вожак, – Но мы вам поможем, мы вас мигом доедим, – заверил старый гуманист и, поняв, что ждать больше нечего, пополз назад отдавать команду: приступать к внутренностям…

Черви вгрызлись в тело дружно, с новой радостью и силой. Но возрастающая крещендо боль не смогла заглушить этот небесный водопад гармонии. Только теперь, когда оставались считанные часы до его окончательной смерти, человек, кажется, начал постигать смысл и назначение музыки. Все отчетливее и яснее он разбирал различные оттенки сложнейших и величественных пассажей. Тысяча догадок мелькало в его голо-ве. Мысли кишели и плодились подобно червям, толкались и наползали друг на друга, переплетались и смешивались. Человек, вернее его жалкий кусочек тела, сотрясали ты-сячи впившихся зубов. Но он чувствовал, что вот-вот познает тайный смысл этих зву-ков.

Тем временем, многоопытный и мудрый вожак давно оставил своих товарищей, увлеченных пиршеством. Он вгрызался все дальше и дальше. Его не привлекали сочная печень и сладкое сердце. Ещё одно сухожилие, и вот он – огромный, безбрежный, как океан, горячий и бунтующий мозг. Не раздумывая и секунды, червь вцепился зубами...

И тут произошла вспышка! Ярче молнии ослепила его мысль: человек теперь знал, что это за музыка. Музыка, которая дробилась на звон вилок, ложек, стаканов, кляцанья зубов, причмокиваний и чавканья. Какая дикая какофония! Секунда, родив-шая столь банальную истину, застыла и стала вечностью. И сейчас человек видел себя лежащим на середине стола на огромном блюде, посыпанном зеленью, вокруг которого сидели люди. Женщины и мужчины были в черном, траурном. У всех на лицах отража-лась странная смесь скорби и обеденного оживления. Человек подробно рассматривал лица и узнавал своих друзей, родных, приятелей. Каждый из них молчал, но все вкупе создавали гул из неотчетливых фраз, всхлипов и вздохов, заканчивающийся выделени-ем слюны и желудочного сока. И как мог он ошибаться, принимая бульканье и урчание в животах за сложные пассажи, а стук и лязг зубов за виртуозное стаккато. Ах, вот в чем тайна! Их руки с дирижерской легкостью порхали над столом, мелькали, что-то хватали, отправляли себе в рот и вновь порхали. Они тянулись к нему и отрезали, отла-мывали кусочки молодого тела. Господи! его сознание распадалось в их желудках.

– Да помяни... Да прости... Да будет земля ему пухом... – перемежалось с жую-щими челюстями.

Человек услышал как хор, наконец, слился и уже сокрушенно резонировал:

– Бедный молодой человек! – а после присовокупляли, – Подайте кусочек, да не этот, а что попостнее,.. а мне попрожаристей... как это... чав, чав!.. великолепно... чав, чав! – и с неуемной жадностью вгрызались в ароматную плоть.

Секунда напряглась и лопнула, разрушая ощущение вечности. Ее уничтожил во-зившийся в голову нож старого гурмана.

От тела спустя час ничего не осталось – его окончательно пожрали черви. А чело-веческие кости остались лежать и продолжать впитывать всю ту же небесную вечную странную музыку.