Пару лет назад, в начале зимы, я ехал в поезде «Москва-Курган», по своим личным делам. Попутчиком моим оказался молодой человек - среднего роста, худощавый, с черными, прилизанными волосами. В общем, самой что ни на есть обычной наружности. Лицо его тоже было как часто говорят, «среднестатистическим», то есть – ровно такое же как и у всех остальных.

Я уже сидел в вагоне десять минут, когда, практически перед самым отходом поезда, шумно отдуваясь в купе забежал этот человек. Мы поздоровались, и он сел, медленно успокаивая учащенное дыхание. Поезд тронулся, через полчаса он наконец-то выехал из Москвы и за окнами замелькали деревья и поля, а мой спутник все еще молчал. Я уже думал, что он так и промолчит весь вечер, и устроился читать газету, но внезапно услышал:

- По делам едете или так?

- По делам, - сказал я, чтобы не вдаваться в подробности.

- Понятно. А я вот бегу... Бегу из этого города.

Я с удивлением посмотрел на него. Он сидел и с безмятежным видом смотрел в окно, где лес уже покрывался серебром снега. Что-то в его виде выдавало скрытое волнение и мне показалось, что эта безмятежность была напускной. Я сказал:

- Зачем же вы бежите? Сейчас наоборот – все бегут в Москву, в столицу, за деньгами.

- Да? Да-да, вы правы, конечно. Но у меня другая ситуация.

Он поворотился ко мне, и посмотрел прямо в глаза. Взгляд его немигающих карих глаз был довольно тяжел, но я выдержал его.

- Позвольте вам рассказать свою историю, - после паузы сказал он. – Может быть тогда вы лучше поймете меня. Да и выговориться мне бы тоже очень хотелось.

Я согласился – дорога была долгой, в газете ничего интересного, а попутчик, честно говоря, заинтриговал меня. Он некоторое время молчал, а потом тихо начал.

- Это была тяжелая осень. По восточному календарю шел мой год, но, казалось, что от этого все было только хуже. В Москве я жил уже несколько лет, жил, как миллионы других людей, приехавших в нее со всей России – нелегально, работая на работах, за которые не брались москвичи, эта «каста людей с пропиской». Но и у самых униженных и оскорбленных тоже есть свои мечты и надежды, как еще давно верно установил Достоевский.

Конечно же, у меня так же была одна такая слабость. Я задумал написать роман, продать его и разбогатеть, но, как водится, роман не шел, и после десятка написанных страниц, я фактически бросил его. О чем был роман? Неважно, в нем не было ничего примечательного. Перебивался я случайными заработками, денег вечно не хватало, жил я в малюсенькой комнатушке в грязной коммуналке – в общем, все было мерзко. Вдобавок ко всему, в начале сентября я заболел воспалением легких и полтора месяца провалялся в больнице.

Больница была самой обыкновенной – бесплатной, с обычным набором «прелестей» таких больниц. Плохое питание, лекарства за свой счет, вечно недовольный жизнью медперсонал – да вы и сами все это прекрасно знаете.

Впрочем, я привык к такой жизни, и абсолютно не страдал от всего этого. Когда я лежал в больнице, я стал обдумывать свою жизнь и вышло, что в ней до сих пор не было ровным счетом ничего хорошего, ни одного светлого пятна. Но как же так? Ведь должно было быть в ней хоть что-то приятное, хорошее, важное? Сколько я ни напрягал память, выходило, что не было абсолютно ничего. Ничего светлого.

Мой попутчик замолчал и стал смотреть в окно. К этому времени солнце уже село, и за окном вагона стало быстро темнеть этими безнадежными осенними сумерками. В вагоне включили свет.

- Что же было дальше? - осторожно поинтересовался я.

- Что?- Он как-будто очнулся от чего-то. – Ах, пожалуйста, простите меня, я что-то задумался. Что же у меня было впереди? По выходу из больницы мне предстояло вернуться в узкую темную комнатку, набитую книжками и тараканами, чтобы продолжить в ней борьбу за существование, которую мы почему-то называем жизнью. Простите меня за этот пафосный тон. В конце концов, по большому счету со времен Достоевского и Гоголя ничего практически не изменилось. Проблема «маленького» человека в литературе, слышали про такую? Ну вот и сейчас все так же. Да. Читали ли вы роман Кнута Гамсуна «Голод»?

- Нет, к сожалению не читал.

- Жаль, очень жаль. Чрезвычайно интересная книга, в плане художественной правды. Почитайте на досуге, вам понравится. Там и про меня тоже. Да-да, и про меня.... Ну, так что же мне все-таки оставалось во всей этой жизни? Кое-что у меня все-таки было: самое крайнее, самое глубокое средство спасения. Это была последняя надежда на счастье – моя самая сокровенная мечта. Я решил, что когда у меня будет нормальная работа и значит деньги, и значит – жилье, я наконец-то смогу приехать в свой маленький город и – и жениться на однокласснице, которую давно и безнадежно любил. Я не признавался ей в своих чувствах, конечно; это было невозможно – для меня невозможно, в том состоянии, в котором я был в это время. Нищета, беспросветность и какое-то полубезумие, «творческое горение» - вот и все, что я мог ей предложить. О, если бы у меня были деньги! Этот жестокий бог всех бедных людей в нашем мире, он был идолом и для меня. Не улыбайтесь,не улыбайтесь, это все правда. Нет, конечно, деньги мне были нужны не для себя – я вполне обходился тем, что имею. Деньги мне были нужны для нее – чтобы «соответствовать», соответствовать всем тем, другим мужчинам, которые окружали ее, хотя бы соответствовать. Какие глупые мечты, скажете вы, и будете, наверно, правы. Что мешало мне, не откладывая времени, сделать ей предложение и быть счастливым? В конце концов – попытка не пытка, как говорят в народе. Но нет, я не мог так сделать, просто физически не мог – я терялся и робел при одной мысли о свадьбе, мне казалось, что я ничто, самая мелкая и ничтожная тварь, микроб, по сравнению с ней. Так разве мог я рассчитывать на ее согласие выйти за меня замуж? Выйти замуж, вслушайтесь – выйти за мужа. Так у нас принято издавно: муж должен содержать семью, обеспечивать ее всем. А чем я мог ее обеспечить? Вот когда у меня будут деньги и положение в обществе – тогда уже можно будет на что-то надеяться. Нет, нет, она не была из какой-то, как сейчас говорят, «крутой» семьи – семья у нее была самая обычная. Просто такая у меня была любовь. Я ждал, ждал, когда у меня все будет... просто все будет, чтобы дать ей это бескорыстно, за одну ее любовь ко мне.

Но все обрушилось в один день. По электронной почте мне пришло письмо от матери, в котором она писала о том, что моя Женщина три дня назад вышла замуж. Внутри меня что-то оборвалось (я понял, что писатели, которые описывали это состояние ничуть не лгали - все было именно так), я вышел из своего почтового ящика, потом медленно встал из-за стола с компьютером. Все остальное, что было в тот день, я помню очень смутно.

Что же случилось, формально говоря? Разбилась моя последняя надежда на счастье, надежда, которую я берег очень глубоко в своем сердце, так глубоко, что порой сам забывал про нее. Но она постоянно была там,и помогала в самых тяжелых ситуациях, когда единственным выходом казалось самоубийство. И вот – как-будто кто-то тяжелым и грязным сапогом наступил на маленький росток безумно прекрасного цветка, наступил и смачно раздавил его, для надежности покрутившись на подошве. А потом ушел. Вот и все, всего и делов-то.

Мой попутчик замолчал и уставился на свои ладони. У него были довольно нежные руки с длинными ладонями, на одном из пальцев был виден след от недавнего пореза. Этот странный человек, к которому я начал испытывать что-то вроде жалости, машинально потирал одну ладонь другой, словно собираясь с мыслями. Через какое-то время он тихо произнес:

- Что такое любовь? Вот как вы думаете?

- Любовь? Не знаю, по-моему это такое понятие, которое всем известно, оно не нуждается в объяснениях. Есть какие-то определения в словарях, вероятно.

- Да, вероятно есть. Очень может быть. Впрочем, каждый человек решает этот вопрос для себя сам, не так ли? И вот я... Я никогда не задавал себе этот вопрос, но сейчас вдруг задумался. Да, любовь. Оказывается это просто то чувство, которое я испытывал к ней, моей любимой Женщине. И как зовут эту женщину – неважно для вас, это важно только для меня. Когда ты сидишь вечером за копмом и набираешь ее имя и фамилию в поисковике, а потом долго роешься в ссылках. Ссылок очень много, но почему-то нигде нет ссылки про Нее, а все про каких-то других женщин. И тебе почему-то грустно. Это и есть любовь, по-моему.

Я, конечно, согласился с ним. Он продолжал:

- И, разумеется, любовь бывает один раз в жизни. То есть именно это состояние, которое есть в первой любви – неведомое, мучительное, абсолютно новое. Потом ты уже привыкаешь, и новые «любови» просто идут одна за другой. Они тоже мучительны, но по-другому. Хорошее слово - «любови». Кажется, какой-то чешский писатель, даже книгу так назвал - «Смешные любови»?

- Да, я читал ее. Автора, к сожалению, не помню.

- Ну вот. Любовь, моя первая, моя единственная настоящая любовь оказалась преданна. Ну так что же мне оставалось? Зачем я сдерживал себя каждый день всей этой дурацкой жизни в Москве, когда не подходил к понравившимся мне женщинам, не просил у них телефона, не назначал им свиданий? Зачем я берег себя для этой моей идеальной женщины, а она взяла и вот так просто вышла замуж?

В тот день я уже ничего не соображал, меня словно окутало ядовитым дурманом. Я как-будто сорвался с цепи - бросался к первой встречной женщине, хватал ее за пальто (или в чем она там была одета) и говорил, заглядывая ей в глаза, умолял ее – пожалуйста, полюбите меня, не бросайте меня. Что вам стоит, ну что вам стоит капелька жалости к незнакомому вам человеку?! Но даже капелька жалости в наши времена стоит очень много. Вокруг терракты и природные бедствия, так какой же жалости вы хотите к обычному, маленькому человеку, такой одинокой, махонькой букашке. Откуда ее взять?

Снег хлестал меня по лицу, мое старое пальто было распахнуто, но я не чуствовал холода. Почему, за что у меня отняли надежду, убили мою любовь – ведь это была любовь, как я слишком поздно понял. Да, редко такое встретишь в современной Москве. Не так ли?

- Да уж. Признаться, вы правы.

- Очень, очень редко. Никто ведь не станет убиваться из-за одной женщины, когда вокруг есть миллионы. Я знаю, что я говорю сейчас неправду, ну и пусть – потому что моя любовь была единственной, какой уже никогда и нигде не будет. И вот... Естественно, все женщины бросались от меня как от прокаженного, а я брел дальше, не видя дороги перед собой, брел в эту ноябрьскую метель, заполнившую все московские переулки.

А потом я очнулся посреди какого-то заваленного снегом переулка, где-то в районе Арбата. Я посмотрел на часы – было пол-двеннадцатого, и почувстовал, что сильно замерз. Я запахнул пальто и зашел в ближайший ларек, купил там чекушку водки и выпил ее с бомжом, встретившимся у ларька. Водка согрела меня, я пошел к метро. Улицы уже были пустынны, но иногда все же попадались люди, торопящиеся по своим делам. Я не обращал на них внимания, а когда сел в вагон метро, немедленно закрыл глаза и постарался уснуть. Вокруг было шумно, кто-то звонко смеялся, но в моей голове была абсолютная тишина. Я осторожно прислушивался к этой тишине, пытался понять и наконец понял – теперь мне уже точно ничего не нужно в этом большом и неуютном городе. Наоборот - необходимо немедленно бежать отсюда, иначе я просто сойду с ума. На следующий день я собрал свои нехитрые пожитки, бросил все свои книжки на квартире – мне они уже давно стали неинтересны, и сел в поезд. А теперь говорю вам все это.

Он усмехнулся и замолчал. Я закурил, и он тоже попросил сигарету. Так мы сидели молча и курили, смотря в окно, ни о чем не хотелось говорить. Когда он прикуривал, я заметил, что у него сильно трясутся пальцы, а он заметил, что я обратил на это внимание, и смущенно сказал: «Нервы совсем ни к черту».

Через полчаса он лег спать, пожелав мне спокойной ночи; еще через час я тоже лег спать. Поезд мерно стучал колесами на шпалах, в вагоне было тихо, но сон все не шел – я думал о соседе. Его история не выходила у меня из головы, мне было жалко этого человека, «маленького», как он называл себя. Совершенно понятно было, что он не хотел говорить мне все так откровенно, и даже начал рассказ словами про осень, которая «была». Но потом понял – зачем что-то скрывать, какой в этом смысл. И все рассказал. Конечно, у меня в жизни все было не так, думал я, но все же. И притом – человеколюбие же должно быть в каждом из нас. Так, размышляя, я все же постепенно уснул, а когда проснулся утром, в купе уже никого не было - мой попутчик вышел на какой-то станции ночью. Жалко, я не спросил у него куда он едет. Да и имя его я почему-то не спросил. Хотя, впрочем, зачем мне его имя.

К обеду я приехал на свою станцию, и забрав сумки с купейной полки, поехал к своей жене, которую очень любил и люблю сейчас. Прошла всего неделя после нашей свадьбы, это был первый раз, когда мы расстались – жена поехала к своей маме, а мне пришлось выехать позже, так как надо было утрясти дела в Москве.

Жена встретила меня с обиженным видом и упреком, что я бросил ее, но по ее глазам и поцелую, которым она меня наградила, было понятно, что все это лишь притворство. Я переоделся, разобрал вещи и мы сели обедать. Все было замечательно: я весело шутил, жена смеялась, теща тоже была приветлива. История моего попутчика совсем было вылетела у меня из головы, но после обеда я почему-то вспомнил, как однажды, еще до свадьбы, жена говорила мне о том, что у нее был какой-то одноклассник, который так смешно ухаживал за ней в школе. Хотя – это было совсем в другом городе.