Если глядеть не глазами человека, а взором того, кто все это сотворил, Галилея - недостроенная лестница в небо, остатки громадных ступеней, покосившихся и проваленных во многих местах.

Когда земля разломилась, раскололась и лестница. На дне Афро-Азиатского разлома, ниже уровня мирового океана, теперь поблескивает лужица Кинерета , а сохранившиеся обломки ступеней упрямо громоздятся выше к небу, под которым повис на карнизе город Цфат.

Я живу на нижней ступеньке этой взорванной галилейской лестницы. С обрыва мне открывается лоскутная Изреельская долина, справа пунктиром горная цепь Гильбоа , а слева в песчаной дымке уже Иордания, совсем другая страна.

Правда, рядом, в провале ,- арабский Назарет, где не осталось уже ничего христианского, кроме музеев, Арабы –христиане бегут оттуда в наш еврейский Верхний Назарет, современный город, который растет, карабкаясь вверх по той же лестнице.. Люди именуют ступени горами. С Дромита, южной и нижней части города, автобус взбирается на гору Раско, а с горы Раско – на Гар-Йона, Голубиную гору, или, как некоторые утверждают,- гору пророка Йоны, (Ионы), там даже пещера есть, в которой, якобы, жил пророк. Полная чушь. На этих горах в древности не селились люди, потому что здесь не было воды. Последний живой ключ в предгорье – источник девы Марии в Назарете. Здесь девушка сходила по воду, и узнала, что беременна мессией.

Выше тогда были только камни.

Лишь за последние пятьдесят лет , когда за дело взялись евреи из Румынии, Польши, России, Украины, Белоруссии, Йемена, Марокко и даже Эфиопии – все, сбежавшие сюда из стран, где их руки и головы кому-то мешали, здесь откуда только взялись сотни тысяч крошечных фонтанчиков, орошающих сады и рощи, цветники и клумбы на Дромите, и на горе Раско, и на Гар-Йона.

Гора Йоны застроена последней. По ней разбрелись бело-голубые башни с лифтами и садами на уступах крыш.

Я поднялся сюда городским автобусом под вечер, когда облака легли под колеса машин, а некоторые тяжелые и ленивые тучки просели еще ниже на Раско, и пошел, понимая, что нахожусь на небе, к пещере пророка, где сырость засела, должно быть навечно… И вдруг подумал: « Что значит, здесь не было воды? А эти тучки, ночующие на горе Йоны, наверно, с первых дней творения! Кому они оставляют свою воду? И что пьют голуби, которые постанывая, как старики, устраивались под сводом пещеры на ночлег?..

И тут я вспомнил, что имя Йона – на иврите голубь. Наверно, пророк был кротким, как голубь, в отличие от других пророков, упорных, яростных и громогласных . И «Книга Ионы» в Библии , вроде бы, не противоречит моему ощущению…И голубь, который мостился в каменной нише, уминая лапками подстилку из хвойных игл, подтвердил…

Нет, не то, чтобы он что-то сказал, - голуби не разговаривают, но я услышал:

- Да, я таким и был .

Сейчас читатель подумает: начинается сказка, пророк перевоплотился в голубя, дожил до наших дней..

Ничего подобного. Голубь был самый обыкновенный, только его темный глаз с белым ободком почудился мне печальней обычного голубиного. А голос был во мне. И в этом, я думаю, ничего удивительного. Если вы верите, что пророк слышал голос Бога, почему бы вам не поверить, что я услышал голос пророка?

- Да, меня звали Йона,- это пророк рассказывал о себе, - но внешне я не был похож на голубя. Я с детства был крупным неуклюжим и очень сильным. Наша кучка ребят-приятелей всегда вызывала у прохожих смех, потому что рядом со мной все казались карликами, а я возвышался над ними, как огромный очищенный фрукт – ни одной прямой линии. Круглая голова наезжала на покатую грудь, покатая грудь- на круглый живот. И, где у меня голова, не сразу ясно. Зато спина, была создана для поклажи. Милые карлики вьючили на меня все поклажу и облегченно плясали вокруг, а я только улыбался.

Тащить любую тяжесть мне куда легче, чем смотреть, как тяжело приходится другому. Когда хилый хрипит под тяжестью, поверьте, у меня спина болит.

Начальник торгового корабля предложил мне идти матросом к нему, посулил хороший заработок. А началось предстоящее плаванье с погрузки.

Мы бежали по доске с причала на корабль с корзинами и бурдюками, а обратно на берег за новым грузом порожняком по той же доске, что создавало трудности: кто-то должен был уступить, чтобы разминуться.

Сторонился, конечно, тот, кто шел налегке. Он должен был мне уступить дорогу. А я уступил ему. Шатнулся к краю доски. Корзина перевесила, и я плюхнулся в воду под дружный хохот всех мореплавателей и зевак. Я тоже улыбнулся, потому что моя туша, падая, подняла такую волну, что корабль пошатнулся. Не велика беда. Выловил корзину, вылез сам, снова ступил на доску…и пришлось пятиться назад, потому что они шли навстречу один за другим, в полной уверенности, что я самим Богом создан уступать им дорогу.

В конце концов, начальник прогнал меня, не заплатив ни сикля.

- Зачем мне перегружать корабль бездельниками и обжорами? -сказал он.- Тебе потребуется еды больше, чем верблюду, а ты и одной корзины не затащил на борт. Еще и вымочил то, что тебе доверили, и чуть корабль не перевернул. Попросил бы прощения, а не денег.

- Я попросил прощения , пошел домой и лег спать на пустое брюхо…А проснулся уже пророком. У дверей собралась вся наша улица. Каждый требовал, чтоб я рассказал, что с ним будет, если наймется в войско или пойдет с караваном, или купит брыкливого осла…Я с трудом, отойдя от сна, понял, почему я вдруг стал пророком. Оказалось, корабль, на который меня не взяли, перевернулся при выходе из бухты, и все утонули, включая

начальника корабля.

Так за мной и закрепилось : « Йона – потому такой кроткий, незлобивый, всем улыбается, но никуда не лезет, потому что знает, чем это может кончиться.»

Напрасно я клялся, что не знал об участи корабля и очень хотел поплавать на этом судне, вообще, мечтал стать матросом. Но люди мне не поверили, зато поверил Бог.

Богу гораздо лучше держать при себе в пророках честного человека, чем кучу обманщиков, которые рвут на себе одежды, посыпают головы пеплом и истошно вопят на всех перекрестках. Я и сам так думаю: кому в этом мире верить, если не Йоне-голубю, недаром эти птицы слетались ко мне, когда я шел к храму…

И я стал слышать в себе голос Бога. Он говорил, и я повторял. Я только повторял то, что Он приказывал повторять. Как бы сказали вы ,теперешние люди : «озвучивал». Это, конечно, легче, чем работать матросом, но не так интересно. Однако с Богом не поспоришь – я уже смирился со своей участью, как вдруг однажды…

- « Встань, - повелел Он мне, - иди в Ниневию, город великий и проповедуй в нем, ибо злодеяния их дошли до Меня!»

Наконец-то!...Надеюсь, он простит мне мою непочтительность, но их злодеяния уже и слепому были видны. Тем более, что ассирийцы имели такую привычку – выкалывать глаза пленным. А что такое Ниневия, если не их столица? Кто не знал, что там возведен дворец Нимрода - чудовища среди людей, и надписи на стенах дворца гласят, что цари ассирийцев со времен Нины, основателя города, и царицы Семирамиды собирают дань с тирян, сидонян, кубалян и города Арвада…И израильский царь Ахав, там написано, тоже платит Ассирии серебром , золотом, утварью из дерева и металла, изукрашенными одеждами, о которых мы сами могли лишь мечтать.

Да что много говорить? Ниневия – столица мира, потому что весь мир « от верхнего леса» ,Сирии , «до нижнего моря», Персидского залива. принадлежит Ассирии. Вавилон и Халдейские города, Мидия, Ливан и Лидия, Армения и Каппадокия, города финикийцев и филистимлян, до самых границ Египта – все живущие под небом платят дань ассирйским разбойникам, чей царь Синахериб осмелился осадить даже святой Иерушалайм, не пожелавший покориться силе. Ты бы увидел ассирийских солдат, которые преют под горячим солнцем в толстых войлочных хламидах, обшитых кожей и пластинами из железа, у них длинные луки и поставные щиты – на двух лучников один щитоносец. А копьеносцы и метатели дротиков! И по три кинжала в одних ножнах на поясе воина… А колесницы, запряженные бешенными жеребцами! А бронзовые щиты с шипами – оружие нападения и защиты!..За ними блеющее и ревущее стадо, верблюды и мулы, навьюченные награбленным добром, и орды грязных грабителей из покоренных племен, как саранча, как песок, потому что от множества потерян счет им. Ты ничего этого не видел. А я видел. Я видел , как наступают сандалией на шею плененного царя, как протыкают кольцами губы рабам, видел как сажают на кол простых пленников и как сдирают кожу с живых людей…Я это видел собственными глазами. А небо? Его огромное голубое око, не уронило слезу и не замутилось..Хотя нам уже нечем было жить, кроме веры в Его праведный гнев… И вот, наконец, Он повелел мне идти в Ниневию и проповедовать, ибо злодеяния их дошли до него, а значит принял наконец-то решение снести с лица земли Ниневию, выжечь проклятое гнездо разбоя огнем и серой , как Сдом и Амору…

В «Книге пророка Ионы», которая вписана в Книгу Книг, сказано, будто я встал и помчался в Яфо, чтобы сесть на корабль и бежать от лица Господа, лишь бы не исполнить веление Его..Ложь! Я поспешил навьючивать осла, чтобы идти в Ниневию, пусть эти люди, о трех кинжалах каждый, изрежут меня на куски – я буду счастлив умереть, только бы они не жили…

Но проклятый осел! Он оказался умней Йоны, уперся, не хотел уходить от своей кормушки, и, пока он упирался, меня посетила мысль...Даже не мысль – это для меня слишком умно, а вопрос, который всегда влезет в голову еврею, стоит ему остановится : почему? Почему в Сдом и Амору он послал ангелов, а в Ниневию посылает пророка, да еще такого кроткого, как Йона, за которым только голуби ходят к храму?..Ну, тут и ослу ясно: в Сдом и Амору Он направил ангелов разрушать, а здесь посылает пророка, который может только предупреждать, и значит Он вовсе не намерен обрушить на Ниневию, свой гнев , а заодно огнь и серу, как на Амору и Сдом. Он, в безграничной милости своей, еще пожалеет разбойничьих жен в платьях, сорванных с наших женщин, и Его будут прославлять как миротворца и человеколюбца, а меня будут оплевывать и забросывать камнями как лжепророка.

Вот тогда я бросил осла, пусть орет, дурак, над пустой кормушкой, и поперся пешком в Яфо бежать от лица Господня.

Все деньги, что были у меня завязаны в пояс, я отдал кормчему корабля, который отправлялся в Таршиш, или Фарсис, что одно то же,- у вас - Испания. Там жили люди, которые знать не желали нашего Бога, а Он их тоже не пожелает знать, и я, дай-то Бог, среди них затеряюсь.

Но все богатство дурака в его пустых надеждах…Как только наше судно вышло в открытое море, Он воздвиг против нас ветер, и волны поднялись стеной, которая надвинулась на корабль, вода удушающей тяжестью падала на головы гребцов, несчастное дерево бортов трещало, доски грозили разъехаться, люди стали вопить, взывая каждый к своему богу. Некоторые прикованные гребцы не могли встать и проклинали надсмотрщика, который обнял деревянную статую своей богини, боясь, чтоб его не смыло, и замер сам, как статуя. Только кормчий не растерялся и приказал сбрасывать поклажу, чтоб облегчить корабль…А я не стал ждать, что с нами будет – уж я-то знал нрав своего Бога – спустился внутрь , лег и заснул. Да, потому что я уже был ничто, меня вывернуло и обессилило, я спался, как опустевший мех, все слиплось во мне и оставалось лишь умереть, не просыпаясь…Но кормчий – финикиец, голый и мокрый, меня грубо разбудил:

- Нашел время спать! Полезай наверх и молись своему Богу! Может, твой поможет? Мы уже всем богам перемолились!..

Пришлось лезть наверх, а где верх, где низ, я уже не разбирал, потому что судно то валилось вниз, то становилось дыбом, а матросы, сбившись в один голый клубок, бросали жребий: кто из нас виноват, кто прогневил своего бога? И не успел я открыть рот, чтобы признаться, как жребий, «бээмэт» ( естественно), пал на меня. И они меня стали трясти:

- Кто ты такой, что из-за тебя такое несчастье? Какой страны? Какого бога?

Я им в ответ:

- Не все ли равно, если жребий прав – я бегу от своего Бога!

- А кто твой Бог?

- Тот, кто отделил воды морские от вод небесных, а теперь взял и сомкнул.

Волны, и правда, лизали небо, а небо прогнулось до самой воды – все смешалось: и свет, и тьма ,- все обратилось в хаос, и только дух Божий витал над водами, как до начала творения.

- Бросьте меня за борт, как бросили вы поклажу, облегчая корабль – просил я товарищей по несчастью,- и море успокоится для вас, потому что на меня одного направлен гнев Бога.

Но ужас объял несчастных идолопоклонников настолько, что они забыли своих бесчисленных богов и умоляли моего Единого не держать зла на них за то, что они вот сейчас бросят Его непокорного раба в пучину.

После того раскачали и бросили.

Море мигом утихло. Небо поднялось над ним высоко и чисто, тучи стекли с небосвода, открылись луна и звезды. Кормчий стал выкрикивать свои команды, гребцы дружно ударили веслами, и корабль побежал по синему щиту моря, с каждым взмахом удаляясь от меня…

И тут меня охватил…нет, не страх смерти, хотя это ,наверно, и есть страх смерти, - зависть к живым . Я стал погружаться, теряя силы, и воззвал я в беде моей к Господу:

- Ты вверг меня в пучину, в сердце моря, Твои потоки окружили меня, валы Твои проходят надо мной, и объяли меня воды до самой души моей, бездна Твоя окружает меня, и голова овита морской травой! До основания гор опустился я, и земля заперлась от меня навеки…Но Ты, Господь Бог мой, выведешь из преисподней жизнь мою, а я ,что обещал, исполню!

Так и молился я , как написано в «Книге Йова», и сейчас бы появиться рыбе, проглотившей меня , и она появилась, но не проглотила. Она стала играть мною, выталкивая из глубины своим твердым носом или скользкой спиной, блистающей при лунном свете, когда она взлетала над поверхностью моря. Да рыба ли это? Готов поклясться, она обладала речью, и она созвала своих подруг, которые смотрели на меня совсем человечьими глазами, как на своего, и при всей своей силе обращались, как с ребенком. Мне подумалось, да простит меня Создатель, что не мы первые люди, а они, и Он создал их для моря, как нас для земли. Живя в море ,они избежали первородного греха, не вкусили от древа познания и зла не знали. Они не способны гневаться и убивать друг друга, только водить хороводы и затевать игры среди вод.

Удивляюсь Создателю: почему он не заменил нас, людей, злобных и неопрятных, этими чистыми созданиями в душе своей?

Добро двигало их телами, и они вывели меня на мелководье. Ноги коснулись дна , я выбрался на берег и упал на песок. Вымокший. Дрожащий. В волосах и бороде моей , зеленых от запутавшихся водорослей, еще жили ракушки, морские паучки и прозрачные крохотные рыбки, когда глас Его поднял меня с песка. И было сказано мне во второй раз такое:

- Встань, иди в Ниневию, город великий, и огласи ему воззвание, которое Я скажу тебе!

Bпрямь, Ниневия «город великий у Бога, на три дня ходьбы», как написано в Книге . То есть три дня мог идти человек по улицам, а город все не кончался. Я чувствовал себя муравьем под стенами исполинских дворцов, украшенных выпуклыми изображениями крылатых быков и царей, и воинов. От крыш и до подножий дворцов сбегали хвастливые надписи – каждый царь рассказывал о своих ужасных злодеяниях как о победах.

Я шел уже целый день среди нескончаемой вереницы людей, ослов, мулов и повозок с огромными колесами, похожими на жернова давильного пресса. Люди говорили на языках всех племен – здесь были рабы и даже свободные ремесленники: горшечники, медники, чеканщики по золоту и серебру, гранильщики драгоценных камней, мастера по выделке кож, кузнецы–оружейники. Ассирийцы сгоняли с насиженных мест не только людей, они перемещали целые царства с окраин своей империи в ее центр, чтобы избежать восстаний.

Всюду, где собиралась хотя бы небольшая толпа, я начинал проповедовать:

- Еще сорок дней – и Ниневия опрокинется!

Меня поначалу принимали за сумасшедшего, потом схватили, приволокли на площадь, где совершались казни, и я уже приготовился к самому худшему, что только мог вообразить, как вдруг отношение ко мне переменилось: меня на колеснице отвезли во дворец к самому царю.

Там я увидел, наконец, ассирийцев, которые с важным видом сновали по внутреннему двору в сопровождении рабов с опахалами из перьев страуса.

На каждом придворном по несколько одежд, одна на другой, из окрашенных тканей, самые богатые глубокого лилового цвета, с вышивкой, пурпурной бахромой и золотыми кистями . Шеи, грудь и чудовищные, высокие, как башни, шапки овиты и осыпаны жемчугом. Руки унизаны тяжелыми змеевидными браслетами, от запястий до подмышек, все пальцы в перстнях, серьги в ушах мужчин. Парики и крашенные бороды, к тому же привязанные, а не свои. Нарисованные брови, беленые лица, нарумяненные щеки. Мужчины похожи на женщин, женщины - на мужчин. Впрочем, женщин здесь не было. Зато евнухи вели себя, как самые важные особы , и были вооружены.

Когда появился царь на ступенях трона, все эти небожители простерлись на мраморном полу, как самые жалкие рабы.

Царь ослепил меня золотом одежд и скипетра в виде трости с золотым набалдашником. Когда глаза мои привыкли к блеску, я увидел и его приставную бороду, завитую, подобно руну, и нарисованное на его лице неподвижное лицо, подобающее царю Вселенной.

Что было дальше, иначе, чем чудом Господним, я назвать не могу. Царь земных царей Сарданапал, он же Сарак, чье имя внушало трепет при одном упоминании, сбросил с себя золото и пурпур, покрылся вретищем, как последний нищий, и сел на ступени трона, которые услужливые стражи успели посыпать пеплом из очага. Все, кто был в зале , возрыдали и возопили, стали кататься по полу, раздирая на себе богатые одежды, а рабы и телохранители покрывали их тут же небеленым тряпьем.

В тот же день по всей Ниневии побежали глашатаи, которые читали на площадях и рынках веление царя и вельмож его, чтобы ни люди , ни животные, ни крупный, ни мелкий скот не ели и даже не пробовали никакой пищи, не ходили на пастбища и воды не пили. И чтобы покрыты были вретищем люди и скот, и воззвали к Богу с силой. И чтобы отвратился каждый от злого пути своего и от насилия рук своих. Кто знает, может еще смилуется Бог и отвратит ярость гнева своего, и мы не погибнем!

Так кричали глашатаи, и город стал серым от вретищ и пепла, остановилось движение, люди-тени горбились во дворах, слышалось лишь мычание и блеянье голодного скота. А в главном храме приносили жертвы, и сам царь царей, он у них и верховный жрец, совершал обряд всесожжения.

А я считал дни. Вот их минуло сорок – и Ниневия не перевернулась. Как по волшебству, сошел серый туман, рассеялся дым воскурений, и многоцветная вереница вельмож в лиловом, пурпурном и златошвейном, покачивая чудовищными своими шапками под страусовыми опахалами, потянулась ко двору Сарданапала. «Все возращается на круги своя», как понял некогда наш царь Шломо, и «все суета сует и всяческая суета»…

И меня как будто забыли, ко двору царя не звали, только на улицах собирались ко мне мальчишки, как когда-то голуби по дороге к храму, но только те шли тихо и важно, а эти прыгали, швыряли камни и кричали:

- Ниневия не перевернулась! Ага, не перевернулась!

Теперь посуди сам. Я, конечно, Йона-голубь, самый кроткий из пророков Его, но и мне стало досадно, и я сказал Ему все, что думаю во время молитвы:

- Прости меня, Господи, но разве я не говорил то же самое еще тогда, когда был на земле моей? И хотел убежать от Тебя в Таршиш, потому что знал, что ты Бог милосердный, жалостливый, долготерпеливый и сожалеешь о бедствии.

И, представь, Он ответил:

- Да ты, и впрямь, вообразил себя пророком: будто без воли Божьей знаешь все наперед! А то, что они раскаются и отвратятся от злого пути своего, ты мог тогда предугадать?

- А они и не раскаялись, и не отвратились – просто испугались.

- Значит, отвратились от ложных богов своих и поверили в Меня, единого держателя их жизней.

Тут я не выдержал и сказал Ему:

- Возьми душу мою от меня! Лучше мне умереть, чем жить, когда я знаю правду: не Тебя устрашились они, а Мидийского царя Киаксара, который собрал непокорных Ассирии царей и с великой армией подступил к стенам Ниневии. Так что, участь города и без нас с тобою была предрешена.

Ты когда-нибудь слышал смех Бога?.. Не дай тебе Бог услышать!

- А где теперь войско Киаксара? – спросил он, когда отсмеялся.

- Не знаю. Под стенами никого нет.

- Вот видишь, как полезно, порою, каяться перед Единым Богом и соблюдать строгий пост.

- Значит, это Ты отвел грозу от Ниневии?

- Нет, они сами ушли.

Я уже знал, что не будет мне доли в вечности, все равно он читает в душе, и сказал, что думаю:

- Так какой же ты Бог?

И Он не испепелил меня после этого, даже не посмеялся.

- Ты знаешь, кто такие хасдим, они же скифы? Неисчислимые племена диких людей покрывающие степи, на север от Таврии. Они срослись со своими лошадьми, подобно кентаврам греков, их дети пьют молоко кабылиц и вырастают, держась за гриву…Вообще, ты когда-нибудь видел людей в штанах?

- Это что такое?

- Рубаха с рукавами для ног. Там, где они живут, бывают такие холода, что вода превращается в камень. Ты это когда-нибудь видел?

-Нет.

- А Бог видит все. Я вижу, как эти дикие племена, голодные и беспощадные, подобно селевому потоку желтой грязи, скатились с севера к городам Мидии и Сирии , сокрушая все на своем пути до самых границ Египта. Вот почему царь Киаксар увел свое войско от стен Ниневии и поспешил на защиту своей несчастной Мидии. Твои глаза могут видеть лишь конец улицы, либо край поля. А Бог - надо всем! Вы подо мной копошитесь, как жучки в навозе. И мне известно заранее, кто из жучков куда поползет…Я Пророк, который предсказывает, а ты лишь повторяешь мои слова!

Я почувствовал себя раздавленным жучком, хотя вряд ли тот может чувствовать.

- Уходи,- сказал мне Бог, - если ты так сильно раздосадован.

И я ушел из города.

А теперь прочитай, что записано в книге «Йона»: « И вышел Йона из города, и сел к востоку от города, и сделал себе кущу, и сел под ней в тени, пока не увидит, что будет в городе». Обрати внимание на эти слова: «пока не увидит, что будет в городе», - и дочитай до конца. Там написано, что я увидел? Так ничего и не написали. Но потерпи, может я осмелюсь тебе рассказать…

А пока я сижу в тени и умираю от жары, потому что в шалаше дышать нечем, глаза выедает пот…Как вдруг слышу шелестит надо мной что-то, и солнце сменяет злобу свою на ласку, выглядываю из своей печи - гляжу выросла надо мной клещевина, дерево, дающее тень в пустыне. Как она могла вырасти за однy ночь, смертному не дано понять. И я, не задумываясь, обрадовался клещевине, как дитя радуется матери. В приятной прохладе теперь отдыхал я….Но на другой день, при появлении зари, увидел я, что клещевина моя сохнет с той же скоростью, с какой росла. И, приглядевшись, заметил в ней червоточины и понял, что червь подтачивает мою спасительницу. И умерла она надо мной, а солнце вдруг побелело от злости, небо вдали стало желтым, и заскрипел на зубах песок- это жесткий восточный ветер-хамсин пришел по мою душу, и я стал просить у Бога смерти:

- Лучше мне умереть, чем так жить!

А Он, оказывается, был надо мною, и жизнь и смерть клещевины – его дела.

И Он спросил:

- Неужели досадно тебе из-за клещевины?

- Очень досадно, даже до смерти!

И сказал Господь:

- Ты сожалеешь о клещевине, над которой не трудился и которую не растил, которая в одну ночь выросла и за один день пропала. А как же мне не пожалеть Ниневию, город великий, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?

Я не понял тогда, что Он хотел мне внушить, говоря «не умеющих отличать правой руки от левой» . Ведь они прекрасно отличали левую, в которой держали щит, от правой, в которой меч. И в Книге Йоны ты не найдешь объяснения, потому что на том обрывается книга.

Но я тебе расскажу, что было дальше. Вспомни те слова что остались без ответа. Почему Йона не ушел обратно в Иерушалайм, а сидел под чужим бесчеловечным солнцем к востоку от города, «пока не увидит, что будет в городе»?

Вот это самое главное. Я воротился в Ниневию, и я в увидел, что было в городе…

Еще на подходе к городу я учуял зловоние, такое, что пришлось обвязать нос поясом, но глаза мои слезились от дыма. Под стенами еще тлели костры, на которых сжигали трупы. И множество трупов еще валялось под стенами и даже посреди улиц. Кровь скапливалась в выбоинах мостовых, как медь, как олово в плавильных ямах. И тела тех, кто прежде был людьми, расплывались, как овечий жир под солнцем. У некоторых были выпущены внутренности, у других перерезано горло, многие обезглавлены. Один из рабов, из тех, кто стаскивал крючьями убитых для сожжения, рассказал:

-Здесь была война. Ассирийцы передрались, да и нас заставили убивать друг друга. Когда мидиане отошли от города, и опасность миновала, первыми бросились на людей твоего племени…Ты, ведь, иври?

- Да, я еврей.

- Вот и получилось, что вы своими пророчествами принудили царя обратится к вашему Богу…Но, когда предсказанное не свершилось, жрецы Ваала вышли на улицы с арфами и песнопениями, уличная толпа, вдохновленная ими , бросилась по дворам ловить и резать ваших, а вокруг дворца и во дворце уже дрались между собой вельможи и военачальники. Одни называли других предателями . Кричали, что надо было поднять оружие на врага, осадившего город , а не трусливо кланяться чужому богу, голодать и покрываться вретищем. Кое-кто, говорят, пытался угрожать царю. И царь понял, что пора наводить порядок в городе, вывел на улицы войско…

А чем это кончилось, сам видишь…

И он поволок к общей куче очередного мертвеца, за которым тащились кишки.

Послушай меня, никто тебе больше такого не скажет. Нас, говорят, уже расплодилось три миллиарда, и только мы сами думаем, что так уж сильно отличаемся от тех, кто жили в Ниневии в те времена. А Ему –то сверху виднее: все мы, сколько бы не было миллиардов, под Его взором попрежнему копошимся в своем навозе, не умея отличить правой руки от левой. Так, что же ты ему прикажешь делать, чтобы прослыть справедливым? Прихлопнуть хотя бы половину? Бог должен быть справедливым? Должен! Но если бы он не был милосердным, наш мир погиб бы .