Их двое. Постоянно двое, даже когда они расстаются. Даже, когда, раскланиваясь, расшаркиваясь и разваливаясь на маленькие кусочки один из них покидает сцену и скрывается за занавесом. А занавес бордовый и слегка желтый, занавес в театре крайне сумасшедший, он всех понимает.

Так что, их двое. Они вообще редко появляются в театре. Как, например, сейчас, они оба надевают престранные маски и слегка пошатываясь, подходят к желтому экипажу. Проникают внутрь небольшой, но весьма опрятной комнатки со следами ногтей на мягких и твердых участках стены, и комнатка принимает их. Без слов.

Они садятся. То в начале, а то в конце, то вместе, а то по раздельности. Они садятся.

А слепой водитель Кондратий не слышит их перешептывания, не видит неестественной, кем-то невзначай спланированной весны, вокруг. Не видит, ну и ладно, просто получает какие-то бумаги, проворно прячет их в свой единственный карман и заставляет экипаж тронуться.

Задумчиво:

- мы едем…

Громко:

- в экипаже.

Поддакивая:

- в экипаже!

Молчание.

- в принципе это неплохо…

- в принципе хорошо…

И маски их неестественно изгибаются, теряют форму, стекают на пол и от лиц ничего не остается. Двое дико кричат, пляшут и неразумно размахивают руками, а потом с легким вздохом улетучиваются в окошко.