У моей подруги два сына. Очень давно случилось с ней горе, вышла она из всего с переломанным позвоночником и парализованными ногами.

Теперь ее уделом, как и моим, стало инвалидное кресло. Ухаживать за детьми, конечно, она была не в состоянии, а ее престарелые родители, на плечи которых она «свалилась», отказались взять детей к себе. Муж, который, кстати, и являлся причиной всего случившегося, забрал детей, воспитывал их сам, а ей даже не разрешал их навещать и воспитывал малышей в духе ненависти к матери. Старший, ему тогда было 8 лет, все же сохранил к ней теплые чувства, и сейчас они часто встречаются, а младший ненавидит ее смертным боем. Она из кожи вон лезет, покупает ему дорогие вещи, но он даже «спасибо» для нее жалеет. Теперь старший собирается жить у нее и моя подруга в растерянности, она говорит, что мне лучше отдать ему последние деньги, но быть свободной.

«Я – больше женщина, чем мать» , - говорит она.

Мне тоже стало интересно: а кто я больше – женщина или мать? Детей у меня нет. Первый аборт сделал свое дело. Я никогда не испытывала материнских чувств. После аборта я была настолько опустошенна, что и думать об этом не хотела. Мой второй муж не проявлял особого желания в этой связи (ему и меня хватало, я думаю). Но однажды случилось со мной нечто, что вызвало во мне к жизни, то, что казалось, умерло навсегда.

У каждого из нашей семьи были на шуке (рынок) места, где продавцы нам делали небольшие скидки. У нас с мужем даже были места, где нам давали бесплатно овощи, хлеб, яйца.

Приезжаем мы как-то на шук, в одну из пятниц, и останавливаемся возле огромного лотка с яйцами. Подъезжаем ближе и вдруг я вижу: на одной из яичных пирамид беспомощно пищит маленький желтый цыпленок....на улице жара под сорок, духота, а он там без воды, несчастный, никому не нужный. Продавец, старый марокканский еврей, заметив мой жалостливый взгляд, спросил: «Хочешь его?» «Да», - не раздумывая, произнесла я. Муж уложил лоток с яйцами мне на колени, сверху посадили цыпленка, прежде напоив его, и мы двинулись домой. Дорогой он молчал, видимо совсем обессиливший, но когда мы пришли домой, кое- как его накормили, он начал свои арии с новой силой. Что я только не делала, он не умолкал. Тогда я, совсем отчаявшись, легла и положила малыша на себя, прикрыв его ладошкой. И, о чудо, он тут же замолчал. Стоило мне убрать руку как все начиналось сначала. Вот тогда я впервые почувствовала себя мамой, я не отпускала его ни на минуту. Ночью он спал в маленькой коробочке у меня под боком. И я, до ужаса, захотела ребенка. Я сказала об этом мужу, но он как обычно бросил: «Посмотрим, посмотрим». «А что смотреть? Мне всего 34, я еще смогу, ну давай, а?». «Не «всего», а «уже»… ну посмотрим». Но я его не слушала. Главное – хотеть мне. Трудно представить, что творилось у меня в душе- ранее не испытываемые, волнующие чувства. В один из дней я оставила цыпленка в коробке, укрыв слоем ваты. Может он выкарабкался, ему стало холодно и он начал пищать, тогда отчим, будучи в сильном подпитии, взял его к себе в кровать, где, засыпая, благополучно придавил.

Вы только не смейтесь, но на бабушкиных похоронах я плакала меньше. Все внутри словно оборвалось…

Вот такая грустная история о маленьком желтом цыпленке и моем невоплощенном желании стать мамой.

 

 

Лучик

 

 

В инвалидном кресле Ольга просидела всю свою сознательную жизнь. В этом состоянии прошло ее детство метущееся отрочество, горькая юность и одинокая молодость. Время переживаний, несогласия, время бунта и протеста прошло. Теперь она находилась в смиренном, все понимающем и все принимающем состоянии. Ольга уже не пыталась ответить на вопросы, поставленные отрочеством, в ее душе не возникало юношеское возмущение от доставшейся ей не известно за что несправедливой судьбы. Молодость девушки, граничащая со зрелостью, была размеренна, спокойна и даже где-то счастлива. Быт ее потихоньку наладился после трагической гибели родителей в автокатастрофе. Потеря двух близких людей сделала Ольгу совсем одинокой. На физическом уровне она никогда не зависела от чьей-то помощи, а даже наоборот: сначала помогала матери, а потом, когда родители состарились, полностью взяла хозяйство дома на себя. «Слава Богу, что хоть руки здоровые», - размышляла она, когда мать и без того страдающая сахарным диабетом, совсем сдавала и не вставала с постели по несколько дней. Она вспоминала свою подругу по жизни и по несчастью – Юлю, которая тоже вела колясочный образ жизни. К тому же руки у нее были очень слабые, способные разве только на то, чтобы удержать карандаш.

Юля была просто красавицей. Ее внешние данные ни в коем разе не рассказывали о физических недостатках хозяйки. Сидя в своем инвалидном кресле, девушка вызывала у окружающих (предпочтительно мужчин) восторженное сочувствие. Юля была намного слабее и неприспособленней Ольги. Она жила со старенькими родителями, которые потакали ей во всем, не смея ни в чем отказать единственной и до боли любимой дочери. Несмотря на ее физические недостатки, у Юли было множество романов. Ею нельзя было не увлечься. Девушка вся просто светилась нежной женственностью и внутренним достоинством.

Романы ее, как водиться, длились недолго. И нельзя сказать, что все мужчины оставляли ее, многих оставляла она. Юля была уверенна, что ни один роман не окончится браком, потому относилась ко всем этим приключениям легко и спокойно, не позволяя себе влюбляться и привязываться к кому бы то ни было. После очередного разрыва она звонила подруге:

- Оль, я завтра приеду. Ты как, свободна?

- Освобожусь, если надо, - отвечала настороженно Ольга, пытаясь понять

настроение девушки.

- Я опять одна, так что будем обмывать свободу, - помолчав, она добавила, - Ты там особо не хлопочи, я с собой привезу…

- Ой, ты же знаешь: для меня это в радость, да и много ли нам надо?

- Вот именно… А мой любимый «Букет Молдавии» остался?

- Конечно, еще с прошлого раза. Я же без тебя не пью.

- Вот и хорошо. Ну, все. Пока. До завтра.

Ольга опустила трубку и тут же стала раздумывать: чем бы завтра удивить подругу.

Девушка любила и умела готовить. Она собирала понравившиеся кулинарные рецепты, вырезала их из журналов и аккуратно подклеивала в зеленую тетрадку. И при каждом удобном случае, радуясь приходу редких гостей, с воодушевлением воплощала свои вкусные фантазии в жизнь.

Павел Семенович, отец Юлии, привез подругу в назначенное время. Он аккуратно разложил привезенные продукты на стол и, пожелав девушкам всего хорошего, ушел.

Примерно через час Ольга до мельчайших подробностей узнала историю невероятного романа подруги.

- …и тут я поняла, что жду его звонка, что без него портится настроение

- И что? Прогнала?

- Конечно! Хватит с меня зависимости физической, а тут еще эта… Сказала ему,

что он мне надоел, что он примитивный, дурак… в общем, нахамила, как могла…

- Значит, резала по живому? Но почему? Зачем?

- А что, наоборот - лучше?!

- А может, и не было бы «наоборота»? Может, он любит тебя?

- Ну, конечно, «любит». Ты лучше спроси, надолго ли его любви хватило? Как

ты не понимаешь, что, если мужчина и смотрит на таких, как мы, то у него даже и в пятке не возникает мысли о серьезных отношениях. Мы для них все равно, что пикантный десерт после сытного обеда. А где ты видела мужиков, чтобы питались одним десертом?

Ольга не знала, чем возразить подруге. Она всегда считала Юлю мудрей и намного опытней себя.

- Ну, ты бы хоть ребеночка родила

- Ну, ты что, вообще рехнулась? Опять за старое. Сколько раз тебе повторять: не

нужна такая мамаша ни какому ребенку. Я даже запрещаю себе думать о том времени, когда не станет моих стариков. Знаю одно: ад обеспечен. Что же обрекать еще одну живую душу на это? Нет, такой грех я на себя не возьму…

Да, Юля могла иметь детей, но не хотела. А вот Ольга хотела, но не могла.

На первой же комиссии по оформлению инвалидности врачи вынесли вердикт: рожать не способна. Тогда, в шестнадцать лет, она, хоть и огорчилась, но до конца не осознала весь трагизм этого приговора. Теперь, когда ей было далеко за двадцать, материнство, заложенное в ней природой, пробудилось и, став во весь рост, требовало заботы о ком-то, любви и преданности кому-то. Обреченность одинокого существования доводило ее до отчаяния. «Хоть бы Гришка женился поскорее, я бы ему детишек нянчила» – не раз думала Ольга. Но брат, живший в другом конце города, и не думал определяться в семейной жизни. Он часто навещал сестру, делал по дому всю мужскую работу и на увещевания Ольги только отшучивался:

- А ты меня усынови. Я тоже в любви нуждаюсь.

- Хорошо только бы в моей. Да и зачем тебе такая мать, хватит что сестра…

- Разговорчики в строю, - перебивал ее Григорий и, обнимая за плечи, нежно

целовал в щеку, - ты у меня самая лучшая, и другой мне и даром не надо. А с малышней успеешь еще навозиться, дай погулять добру молодцу.

Иногда брат вывозил Ольгу в близлежащий парк. Она любила эти прогулки. Коляска мерно шуршала по гравию. Ветер ласкал ее волосы, шею, лицо. Шелест листьев рассказывал ей о зимних снах, о том, как пришла весна, пробуждая и возрождая, как грядущее лето, щедрое солнцем и живительными дождями продлит эту прекрасную и удивительную жизнь. Девушка благодарно внимала зеленой фантазии, подставив глаза ультрамариновому небу, и оно, окунаясь в них, нехотя возвращалось в свою стремительную высь.

В одну из таких волшебных минут в ее летающее сознание ворвался отчаянный писк. Ольга оторвала от неба глаза и оглянулась. У края аллеи, в зеленой траве сидело рыжее лохматое существо и неистово мяукало. Попадавшая при этом в нос трава щекотала его, и он смешно фыркал и, раздвигая мешавшую зелень лапой, продолжал пронзительно пищать.

- Гриш, - взмолилась Ольга, - смотри…

Брат, увлеченный изучением местной прессы, опустил газету и взглянул на сестру. Она кивнула головой в нужном направлении. Увидев на краю аллеи орущее животное, Григорий, поняв желание сестры, медленно, боясь спугнуть, направился к котенку. Но тот и не думал бояться, а даже наоборот: первым выбежал навстречу идущему.

- Держи питомца, - брат положил ей на колени рыжий комочек.

Котенок словно только этого и ждал. Он тут же свернулся калачиком, укрыв нос хвостом, и немедленно уснул. Ольга была прямо таки растроганна таким доверием. Она одним пальцем поглаживала маленькую головку, что приносило непередаваемое удовольствие им обоим.

С этого дня они не расставались. Придя домой, девушка, как могла, искупала котенка. Нельзя сказать, что эта процедура принесла ему радость, но, казалось, он понимает всю важность проделываемого с ним и только жалобно попискивал, терпеливо ожидая конца экзекуции. Закутав после бани малыша в огромное полотенце, бережно протерев ему ушки, Ольга стала рассматривать найденыша.

Он был весь золотисто-рыжий с белой манишкой и такими же белыми тапочками на передних лапках. Глазки у него были не зеленые, как обычно у котов, а светло- карие, с желтоватым отливом. На кончиках ушек были рыжие кисточки, что говорило о не совсем простой родословной. Когда котик обсох, Ольга заметила еще одно подтверждение замеченного ранее. Это был пушистый, как у белки, хвост, который он носил гордо, словно знамя некогда процветавшего рода.

Кто бы мог подумать, что маленький бездомный котенок способен принести столько счастья. Вся материнская нежность, жившая в душе девушки, окружила собой эту божью тварь. Ольга постоянно разговаривала с ним и была уверенна, что Лучик (так она назвала котенка) все понимает, только сказать не может. А он, видимо, гордый таким вниманием, пытался уловить каждое ее слово и смешно поворачивал рыжую головку то вправо, то влево, прижимая ушки или навострив их, в зависимости от интонации хозяйки.

Девушка смеялась до слез, когда Гриша принес, купленную в зоомагазине, игрушечную мышку. Лучику игрушка пришлась по вкусу, он выделывал с нею такие пируэты, что знаменитый Куклачев бледнел бы в тихой зависти. Котенок хватал ее зубами, подкидывал вверх и тут же в прыжке ловил мышку на лету передними лапами, валился на спинку и задними, выталкивая игрушку, опять подбрасывал ее вверх.

Напрыгавшись, он брал мышку в зубы, относил в укромное местечко. Возвращаясь, прыгал к Ольге на колени, вполне удовлетворенный реакцией любимой хозяйки.

Теперь она была не одна. Ночью он уютно укладывался у нее под грудью или рыжим клубком сладко посапывал на краю ее подушки.

Телевизор они тоже смотрели вместе. И стоило Ольге всплакнуть от какой-то сентиментальной сцены, Лучик вставал на задние лапки, мяукая, заглядывал ей в лицо, словно пытаясь разобраться в причине тревоги, и мягко терся желтой головкой о подбородок хозяйки. Она брала это существо, ласково прижимала к себе, ощущая нежность и тепло маленького тельца и, может быть, впервые чувствовала себя нужной и любимой.

Глупо и смешно, но этот маленький котенок подарил ей целую гамму ранее не испытываемых эмоций. Дремавшая в ней потребность заботиться о ком-то благодарно пролилась на это рыжее смешное создание, найденное ею когда-то в парке.

Но однажды Лучик пропал. Приехавший брат обходил все окрестности, расспросил всех знакомых и всех незнакомых людей, развесил на всех столбах напечатанные им на работе объявления. В ответ все лишь пожимали плечами и ничего определенного сказать не могли. Лишь один мальчишка поведал Григорию о том, что недавно видел с ребятами, как приезжала «живодерка» и отлавливала и собак и котов.

Гриша не решился рассказать об этом сестре, боясь совсем расстроить ее этим известием. Он поехал в данное заведение, дал «на лапу» дежурному и зашел в вольеры с несчастными животными… Лучика среди них не оказалось. Подавленный увиденным, Григорий нервно закурил

- Ну что? Нет твоего? – дежурный был явно навеселе.

- Нет…

- Так может он на свободе? Мы тут с мужиками зазевались, а поселковые пацаны

успели пару тройку этих тварей выпустить. Вот чертово отродье..

- Ладно, пойду я, - Григорию было неприятно даже стоять с этим человеком

рядом.

Ольга не находила себе места. Отчаяние, обида на весь белый свет заполонили ее. Девушка плакала ночи напролет. «Ах, если бы я могла ходить, я бы обязательно нашла его. Маленький мой, Лучик, котка моя сладенькая, где же ты сейчас? На улице такой ветер… Как же ты один? Котик мой, вернись, я так тебя люблю, сыночек мой…» и она зарывалась в подушку, заходясь в плаче.

- Вот что значит - привязываться, - говорила ей Юля, - теперь-то ты меня

понимаешь? И заметь: привязанность к живому человеку, мягко говоря, немного отличается от привязанности к кошке. С тобой случилось наименьшее зло и то, что с тобой твориться, а если бы это был человек?

- Ах, Юлька, как же ты не понимаешь – человека найти можно, а тут…

- А что «тут»? Не найдешь этого, возьмешь другого…

- Другого?! Да ты…

- А что «ты»? Даже людей нет незаменимых, а котов тем более… Но ты не

думай, подружка, я тебя понимаю, жаль, помочь ничем не могу. Хотя постой, у одного моего знакомого дядя на местной радиостанции работает. Ну-ка сейчас я дам трубку папе, он запишет приметы твоего котенка, и, если удастся договориться, то объявление прозвучит дважды. Может, хоть это поможет.

Через час довольная Юлия звонила подруге:

- Ну, Олюшка, с тебя магарыч. Я все устроила. Слушай радио и жди свое

сокровище.

- Юленька, милая, ты себе не представляешь… ты такая…

- Ладно, ладно. Для чего же тогда нужны друзья? А мы ведь подруги.

Но звучавшие два раза объявления результатов не принесло. Ей принесли два огромных рыжих кота, которые вообще оказались кошками, а по телефону мужской голос предлагал приобрести собаку. Надежда таяла, как снег на ладони. В беспрерывной тоске и вечном ожидании прошел месяц. С Юлей она почти не общалась, а брата встречала равнодушно и холодно.

В один из таких беспросветных дней позвонил Павел Семенович

- Оленька, здравствуйте… Вы только не волнуйтесь, детка, но Юленька…, - он замолчал, подыскивая нужные слова.

- Что с ней? Что с Юлей? – Ольга словно очнулась от давившего бреда

- Ничего, ничего… Уже все нормально… Уже все хорошо… она вены себе

вскрыла, но ее удалось спасти. Сейчас состояние стабильное

- Где она? – голос девушки срывался и начинал дрожать

- В больнице…центральной

- Я приеду к ней

- Нет, нет. Юленька просила вам ничего не говорить. Это был минутный порыв и

она стыдится содеянного.

- Кого? Меня стыдится? Глупость какая… Это мне в пору стыдится. Я все равно

еду.

- Может, вы и правы, детка … Поезжайте... с Богом…

Ольга не могла долго осознать происшедшее. «Какая же я эгоистка, какая же я дура… Бедная, бедная моя Юленька… вот где трагедия»

Григорий, узнав о случившемся, приехал моментально. С такси в их маленьком городе была проблема, и они решили, что будет быстрее на автобусе. Ольга не любила подобные поездки. Вся эта возня вокруг ее персоны страшно угнетала. Сначала брат должен был занести ее в автобус, потом вернуться, сложить коляску и тоже занести ее в салон. Хорошо, если попадался нормальный водитель, который терпеливо ждал и, пуще того, кричал в микрофон, чтоб поскорее освободили передние места, тогда Ольга успокаивалась, и неприятная процедура смягчалась. Но в этот раз было все, как назло. Водитель попался вредный, и, пока Григорий заносил сестру и коляску, бубнил, что, мол, таким надо ездить на такси или вообще сидеть дома. Люди же на остановке, напротив, всячески пытались помочь брату, но, когда Ольга и коляска были водружены в салон, закрыта дверь и включено зажигание, пространство автобуса прорезал женский крик:

- Стойте, мне нужно сойти!!! Остановите, мне нужно сойти!

Это кричала Ольга. Просто на остановке, возле газетного киоска сидел ее маленький Лучик и с мольбой смотрел ей в глаза.

- Еще чего, я и так маршрут срываю, - выдавил зло водитель, - то залазили час, теперича выпазить час собираются.

- Я умоляю вас: выпустите меня!!! – не унималась Ольга.

Она опять взглянула в окно. Лучика не было.

- Я же не могу сама, мне нужна ваша помощь! Люди вы или звери?! – голос ее дрожал.

- Да что же это, в самом деле? – возмутился молодой парень и решительно

Направился к водителю, - А ну, открой двери, человеку выйти надо.

Народ в автобусе одобрительно загудел. Григорий поднял ее, вынес и усадил в уже вынесенную кем-то коляску. Присел перед ней на корточки:

- Что ты, милая моя, что случилось?

- Гришенька, Лучик здесь был

- Олюшка, ты же взрослый человек, хватит сходить с ума…

- Вот здесь, здесь он стоял и смотрел на меня.

Брату стало жаль сестру, нужных слов у него уже не было. Он встал, погладил ее по голове и сказал:

- Ладно. Ты успокойся пока, я пойду куплю что-нибудь попить.

- Иди, иди. Я тут посижу.

Григорий ушел, а она стала оглядываться по сторонам:

- Ксс, ксс, ксс. Лучик, Лучик, котка моя, где ты? Иди сюда.

Но никто не отозвался на ее горячий порыв. «Неужели мне показалось? Неужели я и вправду схожу с ума? Юлька больная, лежит на краю жизни, а я тут дурью маюсь» – и она, закрыв лицо руками, тихо расплакалась. И вдруг, что-то мокрое и пушистое стало расталкивать сжатые ладони. Рыжее чудо, подарившее ей столько счастья, терлось мордочкой о ее подбородок. Она не верила. Сидела не двигаясь, боясь пошевелиться, а он, словно понимая это, всем своим поведением доказывал реальность происходящего. Улегшись поудобней на ее коленях, вытянул смешно рыжие лапки в белых тапочках, положив на них золотую головку с острыми ушками, где, словно две антеннки, трепыхались на ветру его желтые кисточки.