Лето выдалось жарким. Бегущая строка светового табло показывала 28 градусов по Цельсию. Солнце палило нещадно и казалось, что на улице не 28 градусов, а все 40. Третий этаж стоматологической поликлиники, на котором находился хирургический кабинет, не защищал от жары. В правом углу светового кармана, (расширителя), вместе с посетителями, сидящими на немногочисленных стульях вдоль коридора, изнывал от жары кактус. Посредине, на высокой ножке, стояла плевательница. Напротив кактуса — единственный топчан, на который усадили, падающую в обморок больную, у которой удалили зуб, дали ей нашатырь и оставили отдышаться.

Ожидая своей очереди, я рассматривал посетителей. Две пожилые женщины, скучающие молодые люди, прямо, напротив, в короткой юбке симпатичное создание держит перед собой нечто похожее на бестселлер, а попросту — книгу. Книга мне знакома по красочной обложке. Модное, видимо, увлекательное повествование. Впрочем, рассказ не о книге. Духоту и жару, даже при закрытых дверях, казалось, усиливали, работающие в огромном врачебном кабинете, машины.

В противоположной стороне коридора открылась дверь и в коридоре в белом халате с ведром, тряпкой и шваброй в руках показалась санитарка, женщина с типичным мужским кавказским лицом и усами, от силы 125-130 см. роста. Не обращая внимания на посетителей, она принялась мыть пол, начиная от кактуса, вокруг плевательницы. Посетители передвигались, освобождая для уборки площадь. Несчастная, сидевшая на топчане, держась за щёку, жестами показывала санитарке, что она не может встать. Швабра уже побывала под топчаном, за исключением того места, где сидела больная. Громкий бас санитарки скомандовал: «Раздвинь ноги».

Создание напротив, не замечавшее ничего вокруг, увлёкшееся чтением, по этой команде неожиданно широко раздвинуло ноги. И тут выяснилось, что кроме юбки на ней ничего нет.

Непродолжительное замешательство сменилось созерцанием и философскими размышлениями о сути жизни, вечности мироздания и бренности бытия, сопровождаемые некоторым напряжением нижней части тела. По спине покатились крупные капли пота. Встать и, не дай Бог, прервать чтение — этого я позволить себе не мог!

Не могу сказать, сколько времени я предавался размышлениям. Может пять минут, может пятнадцать. В очередной раз открылась дверь врачебного кабинета. Сестра выкрикнула фамилию. Книга захлопнулась. Я успел рассмотреть её лицо. Она исчезла за дверьми. Через несколько минут вызвали и меня. В этот раз в кабинете я пробыл не долго. Зуб мне вылечили.

Через несколько дней, поздно вечером, скорее ночью, мы случайно встретились неподалёку от здания, в котором размещалась дискотека. Она была одета также, жара не спадала, и ночью не было прохлады. Странно, но у меня было ощущение, что мы давнишние знакомые и я поздоровался. «Привет!» — услышал я. Она повернула за угол, и больше я её никогда не видел.

 

03.04.05

 

К ПРОБЛЕМЕ ОТЦОВ И ДЕТЕЙ

 

Не вызывает сомнения взаимопонимание отдельных индивидуумов. Взаимопонимание поколений недостижимо!

Попытаемся это показать. Итак.

Постулат (утверждение типа «бог есть»). Событие, явление взаимопонимания поколений определяет кратность.

Что это значит? Пик общения, при котором взаимопонимание поколений возможно, приходится на соотношение лет, кратное 10 (десяти).

Например: 2 — 20, 3 — 30, … , 7 — 70, …. , при этом общение с результатом «взаимопонимание» происходит в течение 1-го (одного) года.

Что происходит, если соотношение 2,3 — 24 ,2,5 — 26, … ? Время на общение сокращается до одного месяца.

Даже без точных подсчётов понятно, что вторая ситуация наблюдается чаще и понятно также, что, как правило, это время упущено обоими поколениями из-за элементарной неготовности к общению. Более благоприятная ситуация остаётся индивидуумам (по степени готовности к общению).

Итак, взаимопонимание поколений недостижимо! Впрочем, есть ещё кратность 100 (сто), но, поскольку речь идёт о двух поколениях, то в этом случае кратность 10 (десять) определяет время общения, т.е., например, соотношение 2 — 20 — 200 означает, что время для общения с результатом «взаимопонимание» равно десяти годам, а соотношение лет между поколениями равно 2 — 200. В этом случае, скорее всего, проблемы нет! Результат — взаимопонимание теоретически возможен, но вряд ли достижим практически!

 

27-28.04.05

 

СЕРЕДИНА АВГУСТА

 

Под вечер, около семнадцати часов, на кусте дурмана расположились две пичуги, разглядеть которых никак не удавалось. Не столько повинуясь моему желанию, сколько любопытству исследователя, которое взяло верх над одной из них, пичуга, чуть меньше воробья, расположилась в метре от меня на цветке девисила, и мы принялись внимательно разглядывать друг друга. Красное обрамление вокруг клюва и жёлтая полоса сбоку дали мне основание подумать о приближении осени. Птица мне неизвестна. Осторожность взяла верх Она улетела и за ней вторая, поодаль, услышав скрип открываемой двери. Середина августа.

 

19.08.2001

 

МУЗЫКАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

 

Ничего не получается! Тема есть, а произведения нет. Почему? Трудно объяснить! По-видимому, душевно-психологическое состояние не то. Современность, сегодняшнее восприятие родных мест неотделимы от воспоминаний детства и юности и … ничего не получается. Пишу лишь с одной целью. Закрыта номинация и я, может быть, перестану себя терзать безуспешными попытками!

Для ребятни в то время в Доме пионеров, который представлял собой обычную хату из трёх комнат с печью, появление комплекта духовых инструментов было событием исключительным. Попасть в состав будущего оркестра мечтали все. Учитель пения, он же руководитель хора в Доме культуры, впоследствии заслуженный работник Российской Федерации отобрал самых настойчивых ребят, я был в их числе. Очень хотелось научиться играть на кларнете или трубе. Но кларнет был один и мне он не достался. Учиться играть на трубе тоже не пришлось, но уже по другой причине. Мундштук на трубе явно не подходил мне по размеру, а поскольку для баса я был маловат, и таскать его в одиночку не мог, хотя размеры мундштука принципиальным препятствием не являлись, руководитель остановился на теноре и смог убедить меня, что тенор — мой инструмент.

Всё лето ушло на разучивание нот и гамм. Методика, по которой обучался Паганини, в то время мне не была знакома. Меня не запирали в чулан, не заставляли играть по пять-шесть часов, я делал это сам. Трудности пришлось преодолевать другие. Мать с первого дня моих упражнений поставила в ультимативной форме условие — «либо оркестр, либо я», мотивируя его тем, что горьких пьяниц, шагающих за гробами и играющих на праздниках, и так достаточно. Выбор был сделан в пользу духового оркестра. Вторая трудность возникла через некоторое время. Не только соседей, но и соседских собак начали раздражать монотонные, ежедневные упражнения. Приходилось уходить куда-нибудь подальше из села и дудеть там, где меня никто не слышал. Во время занятий я обнаружил несовершенство слухового аппарата в фиксации продолжительности извлекаемого звука, поскольку заданную длительность не сразу удавалось разделить на равные части, а затем разделить ещё на несколько равных частей. Секундомер по тем временам был большой роскошью… Но это уже другая история.

Ближе к зиме, прослушав каждого из нас, Руководитель, крепкий, тучный мужчина, с мохнатыми бровями и тяжёлой волосатой рукой, остался нами доволен. Собрав нас всех вместе, он писал нам первые партии, а мы, скучая, сначала потихоньку, затем посильнее стали демонстрировать друг другу своё умение. Когда он рявкнул первый раз, всё стихло, но затем мы опять начали дудеть. Я сидел за печью и его не видел. Со второго его вмешательства наступила гробовая тишина. Третьего раза я не расслышал. Все умолкли. Я извлёк звук!

Расстояние от печи до выходной двери я преодолевал по воздуху. Мне казалось, что я успел бережно положить инструмент на пол. Порог перед глазами был как никогда близко. Дверь распахнулась, в сенях заскрипели половицы, распахнулась ещё одна дверь, и я оказался в сугробе возле крыльца. Снег не был пушистым. Сугроб мы нагребли, расчищая дорожки.

Через несколько недель, остановив меня на улице или в школе, он спросил, почему я не прихожу играть, и — что случилось? Самолюбие моё было сильно задето и я сказал, что вряд ли смогу играть классические произведения на этом инструменте. Ещё через пару недель он спросил меня о том же, но, услышав тот же ответ, не стал возражать. На этом моё музыкальное образование закончилось.

 

30.05.05