Что хочет автор. Литературные конкурсы

По возвращению из Москвы пришло время думать об устройстве на работу. Работать по распределению, на заводе, Рустам не хотел. Причиной этому были две летние практики, во время которых он вдоволь насмотрелся на заводские цеха и конторы. Перспектива погрязнуть мастером в одном из таких цехов, или инженером в технологическом бюро, энтузиазма не вызывала. Хотелось творчества. Из инженеров самая творческая работа у конструкторов. На авиационном заводе конструктора есть, но при том, что завод выпускает серийное изделие – самолёт, чертежи которого полностью приходят из головного КБ, заводским инженерам остаётся разрабатывать скучные приспособления, да оснастку. Поэтому Рустам решил на завод даже не выходить, а нацелился переметнуться в Конструкторское бюро машиностроения - единственное в Ташкенте предприятие, занимавшееся космической тематикой. По его сведениям КБ выполняло как раз штучные, разовые заказы на агрегаты для космических аппаратов. Такая работа могла быть интересной.

Отец выбор Рустама не одобрил. По его представлениям Стерхов - младший должен был идти на завод, в производство, где отец (при его связях) через три-четыре года гарантировал ему начальника цеха. А дальше, в мечтах отца, сыну маячила должность заместителя генерального директора, а там, глядишь, и самого генерального. Рустам таких радужных перспектив не видел. Во-первых, двадцатипятилетних начальников цехов нигде не наблюдалось. Не революция, всё-таки, когда в таком возрасте можно было дивизией командовать. А во-вторых, не было желания, а без желания разве можно сделать карьеру?

Нехотя, но отец согласился ему помочь устроиться в ТашКБМ. Задействовал свои связи в Ташкенте, позвонил другу в Москву, и закрутился механизм. На заводе подписали вольную. Начальник КБ, которому Стерхов позвонил напрямую, заверил, что работу он получит, дал номер телефона начальника отдела, с которым Рустам должен был созвониться.

Тем временем готовилась приехать Марина. Рустам ждал её с холодом в груди. Он проклинал себя за то, что, будучи в Москве, не смог окончательно разорвать с ней отношения. А теперь она приедет, потратит деньги на дорогу, а он ей скажет, что всё закончено? Как же это будет выглядеть? Нет, необходимо это сказать по телефону. Но не было сил, решимости. Он уже говорил ей такое, потом вернул всё назад, теперь опять изменяет решение. Не мужчина, тряпка, мучает девушку.

Но каждый раз, когда звонил Марине, столько радости было в её голосе, что не поворачивался у Рустама язык начать тяжёлый разговор. Вместо этого мямлил ласковые слова. Когда опускал трубку, по полчаса сидел неподвижно, в ступоре. Сначала его целиком поглощала неизбежность того нежеланного, чему сам был причиной и виновником. Потом, чтобы не мучиться, он просто отключал сознание и сидел тупо какое-то время. После этого обычно наступало короткое облегчение. Приходили мысли о том, что с Мариной ему хорошо. Было хорошо. И что одному ему здесь так тоскливо. Вспоминались светлые дни, проведённые с ней. И на время он успокаивался. Но через какое-то время опять накатывали чёрные мысли, и всё повторялось.

Он устал, выбился из сил от постоянного давления этой проблемы. И чем дальше, тем больше Рустам слабел от собственных колебаний. Он всё откладывал и откладывал окончательный разговор, прикрываясь тем, что ещё есть время. Ведь не окончательно же Марина приезжает, можно будет всё ей сказать потом, когда уедет, по телефону. А сейчас надо просто расслабиться и хорошо провести время.

Потянулись какие-то тоскливые дни. На работу его всё никак не принимали. Он каждый день звонил своему будущему начальнику по несколько раз, но того всё не было на месте. Редкие разы, когда его удавалось застать, он увиливал, юлил и тянул время. Стерхов недоумевал: почему его, выпускника московского ВУЗа, не берут на работу в каком-то задрипанном КБ в Ташкенте. Настроение падало.

Утром родители уходили на работу, Рустам оставался один в большой квартире. Просыпался поздно, подъём тянул до последнего. Хотелось подольше пробыть в сонном небытие. Потому что как только просыпался, на него накатывала тоска. Развеяться, позвонить или пойти к кому-нибудь из старых друзей не удавалось. Все были на учёбе в институтах. Не находилась даже причина, чтобы просто выйти на улицу. Продуктов в доме было полно, их всегда привозил в избытке отец. Никакие другие дела у Рустама ещё не успели появиться. А бродить по улицам бесцельно не хотелось, при мысли об этом становилось ещё тоскливее. Поэтому он целыми днями лежал на диване, перелистывая старые журналы, которые прочитал по несколько раз, ещё будучи школьником.

Но больше, чем читал, думал. И от мыслей этих становилось тошно. Зачем он уехал из Москвы? В родном городе ему одиноко и неуютно. Но и в Москве теперь также неуютно и пусто, это он почувствовал, когда ездил к Марине. Он завис где-то, потерялся между двумя городами, двумя жизнями. Рустам с трудом заставлял себя оторваться от этих мыслей и углубиться в чтение, но вскоре помимо своей воли переносился опять в недавнее прошлое. Иной раз он отчётливо вспоминал какой-нибудь солнечный летний день, который они с Мариной провели в прогулках по Москве. И живо, до звуков, до запахов и прикосновений вспоминалось, как хорошо было в тот момент. После этого накатывала опять тоска, как будто ничего подобного в жизни уже не будет.

Рустам вставал с дивана, высовывался по пояс в окно в надежде увидеть во дворе что-нибудь, что отвлекло бы его от мыслей. По дорожке перед домом лениво передвигались редкие прохожие. Никого из знакомых на улице не было. Вдалеке медленно ехала арба, запряжённая ишаком под управлением деда-узбека. «Шара-бара, что ли», - всматривался Рустам. В памяти его проносились детские годы, когда он пацаном, вместе с другими городскими ребятишками, бегал за такими же вот телегами с пустой бутылкой из-под лимонада или Ташкентской воды, которую можно было поменять на глиняную свистульку, разноцветный шарик на резинке – лапше, обёрнутый в цветную бумагу с опилками внутри, или на красного петушка из топлёного сахара. Дед-узбек, управляющий арбой, монотонным голосом выкрикивал: «Эй, шара-бара» - и складывал, полученные в качестве оплаты бутылки на дно арбы. От этих воспоминаний на миг становилось легче, но потом мысли его снова возвращались к Марине.

Человек не хочет просто жить. Он хочет жить счастливо. Кто заложил в человека эту трагическую потребность? И что это за химера, счастье? Слишком много существует всего, что мешает людям пребывать в этом желанном состоянии. Если ты, допустим, больной, у тебя язва, которая постоянно ноет, или хроническая мигрень, то ты никак не почувствуешь себя счастливым. Если тебе жить негде, дом сгорел, или жена с тёщей выгнали, или просто четверо родственников приехали из провинции, и тебе в твоей маленькой квартире стало присесть негде, то ты самый несчастный человек. Если ты женщина, и от тебя муж ушёл, то ты плачешь, размазывая тушь по лицу: «Ах, за что Господь мне такие страдания посылает? Бедная я несчастная!». Но вот он вернулся, раскаялся и лежит, скотина, пьяный, перегаром храпит. Ни гроша в кармане. И опять вздымаешь в небо тощие руки: «Долго это несчастье будет продолжаться?»

А уж если ты любишь безответно… Но, казалось бы: тебя любят, ты любишь, но счастья нет. Совсем наоборот. Ничего не понятно.

И вот в толпе пассажиров показалась Марина. Она была в том самом костюме, который Рустам подарил ей на Новый Год. Костюм выгодно подчёркивал её фигуру, и выглядела она совсем не плохо.

Увидев Рустама, Марина улыбнулась своей волнующей улыбкой и помахала рукой. Стерхов старался успокоить волнение, но ему это удавалось плохо. Сердце забилось учащённо. Он понял, как соскучился, и как ему её не хватало. А на втором плане опять закопошилось гаденькое сомнение. Но проявить чувства Рустаму мешало присутствие отца. Поэтому, подойдя к Марине, Рустам скромно поцеловал её в щёку и вручил букет.

- Ну, здравствуй, – девушка смотрела на него вопрошающе.

- Здравствуй. Как долетела?

- Нормально.

Больше ничего не приходило на ум. Подошёл отец.

- Познакомьтесь, это мой папа, Евгений Данилович. Это Марина.

- Очень приятно, – чаще всего при знакомстве люди говорят одно и то же.

- Здравствуй, Мариночка, – расплылся отец в улыбке. Стерхов-старший при любых обстоятельствах умел сделать вид, что необычайно рад видеть человека. Выглядело это очень искренне, возможно, так оно и было. Этим он мог подкупить любого, и поэтому имел массу друзей, приятелей и хороших знакомых. Вообще, умел хорошо ладить с людьми. Вот и Марине он сразу понравился. Ехали домой, болтая о всякой ерунде. Евгений Данилович живо интересовался, где и на кого Марина учится, кто её родители.

Представляя невесту матери, Рустам волновался как никогда. Мать не обладала таким даром, как отец, и на её лице запросто могли отразиться одолевающие её чувства. Но всё прошло нормально, можно было подумать, что и маме Марина понравилась. Во всяком случае, неловкости в тот вечер не ощущалось. Ужин прошёл празднично.

После ужина Рустам пригласил Марину на прогулку. Он не мог дождаться, когда они останутся наедине. В Ташкенте в мае уже настолько тепло, что все ходят в летней одежде. Марина не ожидала такого. Из летней одежды у неё оказалась только одна майка. Та самая, в которой она была в день их знакомства, и которая мешала Рустаму целовать её грудь. Её и одела. Увидев подругу в этой оранжевой майке, Стерхов окончательно перестал владеть собой. Как только они вышли на улицу, он потащил Марину в заросли кустарника.

В Узбекистане люди любят и умеют заниматься землёй. Любой клочок культивируется. В любом городском доме жители первых, а иногда и вторых этажей, с чувством полного права огораживают и засаживают плодовыми деревьями прилегающие к их балконам территории. А между деревьев грех не посадить помидоры да баклажаны, которые дают обильные урожаи. Поэтому по весне, в марте, городские дома окутаны прелестным благоухающим кружевом цветущих черешен, яблонь и урючин. Многие не ограничиваются территорией непосредственно перед балконами и сажают деревья и кустарники в десятках метров, за пределами огороженной территории. Образуются заросли, которые со временем заполняются стихийными скамейками, скамеечками, брёвнами, и в которых очень любит тусоваться по вечерам молодёжь.

Как раз такие заросли существовали напротив подъезда Рустама, около соседнего дома. Туда Стерхов и увлёк Марину. Благо, на самодельной покосившейся скамейке никого не оказалось. Было уже темно, густые кусты и деревья скрывали их от чужих глаз. Правда, с балконов верхних этажей всё было прекрасно видно. Но это не могло остановить Рустама.

«Воздух как парное молоко. В нём плавать можно», – шептала Марина, пока Стерхов как сумасшедший бешено покрывал её тело поцелуями. Его руки были повсюду: одновременно ласкали грудь, мяли ягодицы, держали девушку за горло и срывали с неё одежду. От таких жарких ласк, тронутая вином, голова её совсем закружилась, и Марина не понимала, толи это она вращается в пространстве, подставляя себя этим неистовым рукам и губам, толи её мужчина превратился в сторукого гекатонхейра и находится одновременно со всех сторон.

«Ах!» – вскрикнула она, когда с неведомо откуда взявшейся силой он приподнял её и опустил на мятущуюся, полыхающую свою плоть.

Сердце колотилось так, что едва не разрывало грудную клетку. Приникнув к нему губами, он ласкал и успокаивал его, готовое покинуть тесное тело. Казалось, она была теперь только оболочкой, сосудом, который он наполнял своей безудержной энергией. Всё больше и больше, каждый уголок тела и сознания, пока, наконец, наполнив её до краёв, энергия эта не стала вырываться наружу. Не выдерживая неимоверного, непрерывного оргазма, нервы дрожали и рвались. Сознание покинуло Марину. Она безвольно откинулась на его руки. По лицу текли слёзы.

«Счастье моё, – прошептал Рустам, застывая на излёте своего порыва. – Как же это я хотел от тебя отказаться?»

Марина была рядом. И когда Рустаму удавалось отвлечься от занимавших теперь постоянно его сознание сомнений, они проживали опять счастливые часы. Днём гуляли по городу, который зеленел и благоухал. Рустам водил невесту по своим любимым местам, по которым недавно бродили они со Славиком. Но на этот раз ему было это делать приятнее, потому что на каждой скамейке можно было не только сидеть, но и целоваться, а в парке каждый укромный уголок, прикрытый от посторонних глаз ветвями дуба или ели, манил заняться большим. Сфотографировались на фоне главных ташкентских фонтанов.

Женщина есть женщина, и магазины на этот раз отнимали больше времени. Марине понравилось, что в Ташкенте исчезли ещё не все товары, и кое-что можно было приобрести, или хотя бы, было на что посмотреть. Своим сёстрам и матери она купила пёстрые узбекские платки, а себе присмотрела солнцезащитные очки с синим отливом.

Удивительно, но Рустам открыл в своей подруге кое-что новое, что его приятно удивило. Оказалось, она неплохая портниха. В ЦУМе купила понравившуюся ткань. Придя домой, перелистала журналы мод, хранившиеся у матери, выбрала фасон, и буквально за два дня сшила изумительное платье. Для этого Рустаму пришлось отремонтировать швейную машинку (которую, оказалось, нужно было только смазать).

На даче в это время закончилась отделка дома, и Марине пришлось принять участие в большой уборке. Делала она всё быстро и качественно: помыла окна, залитую побелкой мебель, отдраила камин. Стерхов только успевал подносить воду. При этом была весёлой, как будто даже получала удовольствие. И это понравилось не только Рустаму, но, кажется, и родителям. Надо сказать, что с ними она нашла-таки общий язык. Разговаривала непринуждённо, за Рустама не пряталась, и, в то же время, выглядела скромницей.

И ещё кое-чем поразила она Стерхова. Он был убеждён, что в оставленный им учебник узбекского языка Марина и не заглянет. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что не только заглядывала, но и выучила все подчёркнутые слова, фразы и предложения, а их было за сто. Рустам проверял, а она отвечала легко, лишь изредка ошибаясь. Он дал ей новое задание, она и с ним справилась. Такое проявление умственных способностей подруги не могло не порадовать. «Умничка!» – восклицал он, и целовал её в носик. А ей эта «умничка» так нравилась.

В общем, чаша весов стала склоняться в положительную сторону, и сомнения всё реже одолевали Стерхова. Вот только сама Марина, чувствовалось, была всё же не в восторге от перспективы остаться навсегда в Ташкенте. Постоянно прорывалось это у неё то открыто (давай уедем), то подспудно (как я работать буду, здесь одни узбеки в магазинах). И, конечно, чувствовала она сомнения Рустама, которые всё же сквозили в его поведении. Тогда надувалась и не разговаривала. А у Стерхова появлялась предательская надежда, что возьмёт, да и сама примет решение не выходить за него замуж. Каким это было бы облегчением. Но нет, отойдя, Марина прижималась к его груди и произносила обречёно: «Пусть всё будет так, как ты хочешь».

Родители Рустама напряжённо всматривались в Марину и выжидали. Поселили её, естественно, в отдельной комнате. Когда папа и мама ложились спать, Рустам пытался тихо пробраться к Марине. Но паркет в их квартире был донельзя скрипучим, и сделать даже шаг неуслышанным было невозможно. Мать хваталась за сердце. Для неё добрачные связи были недопустимым свидетельством распущенности. Но молодые разве об этом думали? Они утопали в наслаждении. Вот только бы ещё диван не скрипел. Среди ночи Рустам вынужден был возвращаться в свою комнату, как будто он из неё и не выходил. А так хотелось остаться до утра.

Марина влекла его с прежней силой. Желания не ослабевали, а молодой организм давал все возможности их удовлетворять. Если они не занимались любовью два или три раза ночью, то навёрстывали днём. Стоило Марине наклониться, чтобы собрать постель, как Рустам объявлялся сзади, задирал подол платья, приспускал трусики и стремительно входил в неё. Ей оставалось получить несколько оргазмов, между которыми напомнить, что у неё небезопасные дни.

Прошло время. Вечером девятого мая, в День Победы, Рустам с Мариной ездили на площадь Ленина смотреть салют. На обратном пути Марина вдруг впала в депрессию и перестала разговаривать со Стерховым. А когда он, потрескивая паркетом, пришёл к ней ночью, сказала: «Ты бросишь меня, я знаю. Лучше скажи это сейчас».

Сердце Рустама подленько опустилось в живот, там начало бродить, и он не нашёл ничего лучше, чем отшутиться, что мол неизвестно, кто кого бросит.

На следующий день Марина улетела в Москву.

Здравствуй, ласточка! Как твои дела? Как диплом?

А я устроился на работу, вышел с понедельника. Всё было примерно так, как я и ожидал. Маленькая комната, заставленная потёртыми столами и кульманами. Вместе со мной здесь работают ещё шесть человек, и ещё один пишет диплом. Из пяти постоянных работников четверо парней молодых и одна женщина (это кроме меня). Парни все узбеки, но толковые, образованные ребята. Теперь каждый день слушаю узбекскую речь в изобилии, пытаюсь что-нибудь понять, разбираю отдельные слова. Может, так быстрее научусь говорить.

Здесь, как и в любой конторе, стоит чайник, лежат на специальном столе конфеты, варенье, у всех свои пиалушки имеются (и я свою принёс). Заведение это представляет собой конструкторское бюро. Ведутся всякие новые разработки. Есть также небольшие цеха для опытного производства. Моя работа – придумывать и чертить. Сейчас у отдела работы нет, потому что не дают денег на разработки. Все слоняются без дела, обсуждают бытовые проблемы, занимаются общественной работой, решают задачи для студентов (наверное, за деньги). Я посидел так полтора дня, потом потребовал у начальника работу. Он мне работу дал. Это установка для выработки электроэнергии для чабанов в горах. Она должна быть небольшая, лёгкая и простая. Я должен придумать схему, начертить общий вид, сделать описание. Потом это отправят в местную академию наук на конкурс проектов. Если мой победит, работу отдадут нам, выделят деньги, и мы будем разрабатывать её детально. Мне нравится заниматься этой установкой, кое что уже получается.

Здесь на каждом шагу стоят теннисные столы и бадминтонные площадки. В обеденный перерыв, а также до и после работы молодёжь без рубах и маек прыгает с ракетками. Столовая здесь паршивая, и меню не меняется. Оклад у меня 180. Через год-полтора будет 220-270 руб., а там, может быть, и выше. Ну вот и всё о работе.

Дома я почти не общаюсь с родителями. Ухожу, они ещё спят, отец приходит, когда я уже сплю. С мамой парой слов перекинемся. Вообще я столкнулся с тем, что времени остаётся очень мало. Ложиться я должен в половине одиннадцатого (встаю в полседьмого, каждый день делаю зарядку, а ты?). Прихожу с работы примерно в семь вечера. Пока поем (ты же знаешь, как я ем), уже спать пора. Эту проблему я ещё не решил.

А как у тебя дела, цветочек? Может быть, будешь писать мне письма вместо того, чтобы звонить, деньги тратить? Как у тебя с дипломом? Если ничего не сделала, я тебя по попке отшлёпаю.

Ну всё, ягодка, целую тебя в обе щёчки и в носик.

Пиши. 17.05.90 Рустам.

Марина получила это письмо, первое после того, как вернулась из Ташкента, и жадно прочитала. Оно вызвало у неё улыбку и лёгкое недоумение. Установка для чабанов? Это прикольно. Но не совсем понятно, почему в космическом КБ занимаются этой установкой. Рустам приходит домой в семь вечера, во сколько же будет приходить сама Марина? Действительно, не будет оставаться времени ни на что, кроме работы. А потом и дети пойдут. А так хочется ещё пожить прежде, чем хоронить себя в ползунках и пеленках.

«Ах, как же меняется жизнь. Не к лучшему меняется. Не ценили студенческие годы, – задумывалась Марина. - Всё переворачивается: положение, образ жизни, место жительства». Марине очень не хотелось ехать в Ташкент. Хоть город и не плохой, но совсем чужой. И так далеко от тех мест, где она родилась и привыкла жить, так далеко от мамы. Марине казалось, что она будет жить на отшибе цивилизации, в азиатских пустынях. К тому же, не завтра – послезавтра страна может развалиться, Рустам сам неоднократно делился с ней этими опасениями (правда последнее время молчал об этом). Поэтому и было тяжело на душе. Но Марина вынашивала план со временем склонить Рустама вернуться в Москву. Она знала, чувствовала, что он, только переехав, уже тоскует по столице.

С дипломом у Марины положение было аховое. Теперь она очень хорошо понимала Стерхова, вспоминая, как он загибался в последние преддипломные дни. В таком же состоянии была теперь она сама. И ей очень не хватало поддержки Рустама. Не хватало его самого. Она тосковала без его ласк, без его внимания. Перечитав несколько раз письмо, девушка решила сразу ответить.

Любимый мой, здравствуй! Это я. Прости, что давно не звонила. Решила, как только допишу 1-ю часть диплома, так сразу и позвоню. Это мой стимул, чтобы быстрей управиться. 2-ю часть (которую я привозила в Ташкент) проверили и половину перечеркали. Но самое интересное, я так и не поняла, что надо написать. Ему, видите ли, мало. А я же не виновата, что нет литературы по рыбе. Теперь даже не знаю, что дописать и откуда. Ладно, в субботу и воскресенье отдохну, а с понедельника опять сяду за 2-ю часть. Времени осталось всего две недели, а ещё неизвестно, сколько надо будет в 1-й части переделывать. Вспомни себя за 2 недели. Вспомнил? Вот и у меня сейчас то же самое. Только тебя нету рядышком, некому поухаживать за мной. Мне даже за бельём некогда съездить.

Как фотографии, ты получил? Интересно, как мы вышли? Небось я опять как клушечка. А люстру в свою комнату повесил? Ну а как там установка для чабанов, разрабатывается? Славик тоже подобным занимается? Ну всё, не буду больше дразниться. Заканчиваю письмо, у меня глазки уже закрываются, ты же знаешь, я «жаворонок».

Ежичек, не думай ничего плохого, я тебя очень прошу. Осталось совсем немного, и мы будем вместе. Будь спокоен за меня, ладно? Я тебя не подведу, ты у меня один-единственный и мне теперь никто НЕ НУЖЕН.

Целую тебя в щёчки и глазки. Очень хочу к тебе! Но ничего, осталось немножко.

Пока. Ещё раз целую.

Пиши. Жду. До свидания.

Уже больше месяца Стерхов трудился в Ташкентском конструкторском бюро машиностроения. Нельзя сказать, что работа ему нравилась. Но всё же лучше, чем сидеть дома. Теперь голова была занята тяжёлыми мыслями об отношениях с Мариной не целый день. Но всё же, эти мысли тяготили Рустама всё больше и больше. После её отъезда опять навалились сомнения.

Стерхов решил, что если в его жизни появится другая девушка, легче будет определиться с Мариной. Любовь к ней явилась целой эпохой в его жизни. Но клин клином вышибают. Надеялся он затмить эту любовь другой, более сильной и чистой. В общем, он поставил себе задачу: завязать новый роман.

Красивых девушек в Ташкенте всегда было много. Особенно это становится заметно в апреле – мае, когда, как подснежники, девушки сбрасывали с себя зимний покров. Но при этом, поиск подходящей пары предстал не такой уж простой задачей.

На узбечек Рустам не засматривался. Не потому, что некрасивые. Есть и среди них жемчужины, хотя, на его взгляд, русским девушкам они в красоте уступают. Не засматривался потому, что не представлял продолжения.

С русской или украинкой можно завести знакомство, встречаться, гулять, целоваться, склонить в постель. А в случае, если не срастётся - расстаться. С узбечкой такое невозможно. В этом отношении азиатские традиции очень строгие. Как только парень знакомится с девушкой, он тут же попадает под бдительное внимание её семьи. И здесь уже не получатся шуры-муры. Более близкие, чем прогулки и лёгкие поцелуи отношения затруднены. А уж если до свадьбы дело дошло до постели, это скандал, чёрный позор, и тут уж виновника однозначно жениться заставят. Но никак не хотел Рустам в узбекской семье оказаться. Он был воспитан европейцем.

На работе, в ТашКБМ, красивые девушки были, но почти все старше Рустама и, в основном, замужем. Оно и понятно: он только окончил институт и был самым, что ни на есть, молодым специалистом. Были, правда, и несколько его ровесниц. Всех он прекрасно знал - бывшие сокурсницы по самолётостроительному факультету Ташкентского Политеха, где Рустам отучился первые два курса. С одной из них у него когда-то даже был вялый роман, ни к чему не приведший. Но это всё старо и неинтересно. Институтские ровесницы выглядели, почему-то, лет на пять старше Стерхова. Хотелось чего-нибудь свежего, бередящего. Работа отпадала.

Можно было ещё обратиться к друзьям. Пусть кинут кличь через своих подруг. Вот только друзья у Рустама сами-то были не очень в этом деле продвинутые. Один только мог помочь – Петро Овалов: красавец, спортсмен, мастер спорта по подводному ориентированию. Он, правда, был уже два года женат. Но у жены, были-таки незамужние подружки, симпатичные девчонки. Стерхов решил отработать и этот вариант. Но начал с другого. Решил расставить сети по месту, так сказать, прописки. Это удобно: не нужно будет метаться на свидания в другую часть города.

На работу и обратно Рустам ездил на автобусе. Он обратил внимание, что в одно с ним время, на одном маршруте, ездят три красивые девушки. Живут как раз в городке авиастроителей. Давай, Стерхов, покажи, на что способен. И он приступил к магическим действиям под названием «соблазнение девиц».

Все трое приглянувшихся Стерхову девушек были блондинками и, вроде бы, натуральными. Двое из них - лет двадцати. Третья постарше. В тот день она встретилась Рустаму, и он решился.

Вышла девушка на остановку раньше, чем нужно было Стерхову. Он последовал за ней. Пока красавица готовилась перейти улицу, пропуская машины, приблизился.

- Девушка, подскажите, где-то здесь почта поблизости должна быть?

- Да вот, через перекрёсток, видите, дом стоит? За этим домом.

- Спасибо. А как Вас зовут?

Девушка посмотрела на Рустама, оценивая.

- Что Вам ещё захотелось узнать?

- Замужем Вы, или нет?

- Слишком много будешь знать, скоро состаришься, – отрезала девица и быстро перешла улицу.

«Банально», – подумал Стерхов, и не стал догонять, любуясь удаляющейся ладной фигуркой незнакомки и её стройными ногами.

На следующий день, когда Рустам ехал с работы, ему, как на заказ, попалась другая красавица. Вырвавшись вслед за ней из тесного автобуса, Стерхов уже открыл рот, чтобы спросить, где располагается обувной магазин, когда сзади его окликнули тоненьким голоском: «Рустам, привет».

Стерхов обернулся. Ах, не вовремя! Рядом стояла его школьная подруга Индира, маленькая худенькая татарочка. Они учились в параллельных классах. В школьные годы Индира в Рустама была безнадёжно влюблена. На каждый день рождения присылала открытку, и это продолжалось ещё три года после окончания школы. Добиться ответных чувств от Стерхова она так и не смогла: была совершенно не в его вкусе, одевалась на редкость несуразно, а волосы её всегда имели такой вид, как будто были смазаны кислым молоком. Но Рустам поддерживал с ней дружеские отношения. Во-первых, Индира откликалась на все его просьбы, здорово помогала, когда он был комсоргом школы, а она – членом комитета комсомола. То на совещание в райком он её вместо себя отправлял, то загружал бумажной работой, от которой самого тошнило. Во-вторых, Стерхов её жалел. Была она девочка добрая, но часто подвергалась насмешкам одноклассников за свои безвкусные наряды и внешний вид. Она обижалась, ходила надутая, и за это её ещё прозвали Индюшкой.

«Здравствуй, Индира». Рустам оглядел девушку. Немного покруглела, приобрела более женственные формы. А одета так же безвкусно. Впрочем, Стерхов рад был её видеть. Индира улыбалась - рот до ушей - и он в ответ расплылся в улыбке.

«Раз уж ты мне подвернулась, возьму и завалю тебя сейчас. Хотя бы и в кусты», – подумал он. Воздержание становилось невыносимым.

Полтора месяца Рустам искал себе новую подругу. Результат был нулевой. Удивительно, но девушки штабелями ему под ноги не падали.

А тем временем, Марина уже собиралась покинуть Москву. Почтой она переслала в Ташкент некоторые вещи, а вместе с ними гостинец для Рустама и его родителей – конфеты. Таких вкусных конфет Стерхов ещё в своей жизни не пробовал: шоколадные с необычной начинкой из халвы. Где она их взяла в эпоху тотального дефицита? Вот что значит: работник торговли, хотя и будущий.

Потом от Марины пришло письмо, где она рассказывала, как замучилась бегать с обходным листом (знакомо). Рустама окатила новая волна тревоги, которая забрала последние остатки его душевной энергии. Решение нужно было принимать срочно. Но он никак не мог этого сделать. Каждый час, каждую минуту он одновременно и тосковал по Марине, и мечтал о другой, неизвестной, но прекрасной избраннице, в которую он влюбился бы без памяти. Эти мечты и уверенность в том, что они когда-нибудь сбудутся, всё сильнее перевешивали.

Рустам уже почти не сомневался, что сделает большую глупость, если поспешит жениться. Он всё ближе стоял к тому, чтобы отказаться от Марины теперь уже навсегда. Чувства всё цеплялись и цеплялись за прошлое, выкидывая на поверхность памяти самое лучшее. Но логика перевешивала. Нужно было сделать неизбежный выбор и сообщить о нём Марине. Вот на это сил уже совершенно не было. А времени оставалось две – две с половиной недели. Из Москвы Марина собиралась заехать ненадолго в Сыктывкар, а потом прибыть в Ташкент для вступления в брак. Сказать ей тяжёлые слова Рустам должен был до того, как она уедет из Сыктывкара. Желательно до того, как возьмёт билет, чтобы не доставлять ещё и неудобства по его возврату.

Но как же он мог это сделать? Как поднять трубку, набрать номер и сказать спокойным голосом девушке, которая, может быть, нашла уже фасон свадебного платья, которая через день присылает письма с одним только сообщением: «Хочу к тебе», как объявить ей: «Не приезжай, я передумал»? Конечно, по телефону он этого сказать не сможет. Оставалось только трясущейся рукой написать письмо и положить его в ящик. А значит, срок, до которого он должен это сделать, ещё приближается. Ведь письмо идёт пять – семь дней. Нужно было спешить.

Каждое утро он просыпался и лишь какие-то секунды был нормальным молодым человеком с жаждой жизни. Но не успевали лепестки его души открыться навстречу солнцу, наваливалась эта треклятая необходимость: принять решение и претворить его в жизнь. Принять и претворить. И никуда было не деваться: петля на шее, камень на сердце, скала на плечах.

Хоть не говорил Рустам никому и ничего о страданиях, терзавших его душу, мать заметила, что стал он последнее время слишком уж мрачен, мало разговаривал, ушёл в себя. И конечно догадывалась, что связано это с объявленной женитьбой. Но понять не могла, почему не весел её сын, а напротив, так мрачен. Сам же выбирал свою невесту, сам настаивал.

А Рустаму становилось день ото дня всё хуже. Депрессия настолько усилилась, что он ослаб физически. С трудом вставал по утрам, с трудом заставлял себя умыться, за завтраком почти ничего не ел. Дошло до того, что по дороге на автобусную остановку он прислонялся к дереву и не мог дальше идти. Настолько отнимали у него силы вскипавшие вдруг в душе противоречия. Он совсем обезволел.

Наконец он заставил себя написать письмо, где изложил всё, что было на душе, и стал носить его в сумке. Теперь нужно было только опустить письмо в почтовый ящик. Только опустить. Несколько раз он подходил к ящику и, постояв, обессиленный уже тем, что дошёл, уходил, так и не сделав последнее движение. Один раз сел рядом, на бетонный приступок. На него вдруг навалились воспоминания о том, как он ждал каждой встречи с Мариной в самом начале их знакомства. С каким трепетом приникал к её губам. Как постиг, что такое спать с женщиной, которая любит. Может полчаса, а может час, сидел он так, беззвучно шевеля губами, пока не заметил, что из соседнего магазина на него с подозрением поглядывают продавцы. Он поднялся и, словно старик, еле передвигая ноги, поплёлся домой. Письмо осталось лежать в сумке.

Возвращаясь из магазина, около дома Марина встретила соседку Люду. Люда была лет на пять старше. После двух родов стала она широкой, как стог сена, и представляла резкий контраст с той Людой, которую Марина помнила по детству.

- Ай, Маринка! Привет!

- Здравствуй, Люда.

- И не зашла, приехала. Как дела-то?

- Институт закончила, – деловито сообщила Марина.

- Молодцом. Куда на работу теперь? Аль в село вернёшься? – с ехидцей прищурилась Люда.

Марина махнула рукой.

- Знаем, знаем, ты в Ташкент, к азиятам уезжаешь.

- Всё село уже знает.

- Что ж ты хочешь, куколка, ты одна у нас такая: москвичка! Свадьба-то скоро ли?

- Не знаю ещё. Как суженный назначит.

- А когда едешь?

- Вот недельки две побуду дома, попрощаюсь со всеми.

- Мамка-то согласна?

- Да не очень… - нахмурилась Марина.

- Переживает, что далеко уезжаю, в чужие края.

- Как ты, правда, не боишься в такую даль? Любишь что ли так сваво-то?

Марина опять отмахнулась.

- Счастливая ты, видно, – позавидовала Люда, - ходить даже стала красиво как-то. Ажно радостно на тебя смотреть.

Поговорив недолго с соседкой, Марина вернулась домой.

- Мам, я всё купила. Мам, – крикнула она, войдя из сеней в кухню.

Мать смотрела как-то не так. Не понравилось Марине, как смотрела мать.

- Что-то случилось?

- Ничего страшного, деточка.

- Мама?! – девушка почувствовала, что сейчас заплачет, таким тоном мать это произнесла. – Что?

Мать молча протянула ей маленький листок бумаги.

«Не приезжай. Жди письма».

До Марины не сразу дошел смысл этих простых слов. Первая мысль была о том, что Рустам просит её задержаться дома для выполнения каких-то дел. Каких - не важно, наверное, объяснит в письме. Потом промелькнула нелепая мысль, что он сам хочет приехать. Потом до её сознания стало доходить, что случилось что-то серьёзное. В таком случае, почему Рустам не позвонил? Ах да, куда же звонить? Тогда ей нужно самой…

Всё это за секунду пронеслось в голове. Марина даже сделала движение встать, чтобы бежать на почту, звонить в Ташкент, но, вдруг, закрыла лицо руками. «Не приезжай…» - как пуля пробила висок. «Не приезжай…» - швырнула судьба в лицо. «Не при-ез-жай», - написал ей чужой человек. Чужой? Марина схватила телеграмму в надежде, что это не ей, что нет подписи, или подпись не та. «Рустам».

Вот и всё. Какая разница, что будет написано в этом письме? «Не приезжай…» - можно ничего больше не писать.

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Здравствуй, Марина!

Не знаю, как и начать это письмо, но не написать его не могу. Ты, конечно, станешь меня презирать, когда прочитаешь его, и будешь права. Всё это время, с тех пор, как я сделал тебе предложение, я мучаюсь, а правильно ли я поступил. Меня одолевают сомнения. Тебе, наверное, будет больно, но я должен сказать всё начистоту. Мне слишком многое в тебе не нравится, и это меня мучает. Во-первых, то, что я у тебя не первый мужчина, и далеко не первый. Меня это просто терзает. А ты по этому поводу не переживаешь, легко и допустимо к этому относишься. Поэтому, я постоянно думаю, что ты и после замужества будешь к этому так же относиться и будешь мне изменять. Это главное. Потом мне много не нравится в твоей внешности, я тебе об этом говорил.

Нужно было, уехав из Москвы, держаться мне до конца. Это было бы честнее и правильней. Но я не смог. Мне без тебя одиноко и плохо, и это тоже правда. Любовь это или привычка, я не знаю, я окончательно запутался. Эти сомнения и колебания довели меня до такого состояния, что я долгое время не мог принять никакого решения. Последнее время я как зомби хожу и всё размышляю, размышляю об этом. И всё больше захожу в тупик. Одно очевидно: я не испытываю радости от того, что мы должны пожениться. Наоборот, моё настроение всё хуже. И поэтому, правильнее всё отменить. Хоть это и подло с моей стороны: сперва сделать тебе предложение, а потом пойти на попятную, но это всё-таки честнее. А если мы сейчас поженимся, я, наверно, стану тебя ненавидеть и принесу тебе гораздо больше страданий. Рано или поздно речь зайдёт о разводе. А если будет ребёнок?

Поэтому, прости меня и ещё раз прости, я ничтожество, я виноват во всём. Но прошу, не приезжай. Может быть, пройдёт какое-то время, я разберусь в своих чувствах и тогда, если ты захочешь, конечно, мы поженимся.

Прощай, или до свидания, не знаю. Рустам.

Отправленное письмо не принесло облегчения. Напротив. Говорят, бывают такие фантомные боли, когда болит отрезанная рука или нога. И это стократ страшнее боли обычной, потому что ничего невозможно поделать: ни лечить, ни заново ампутировать. От этого люди сходят с ума. Вот и Рустам был на грани помешательства. Нестерпимо болела ампутированная часть души. Не стало у него Марины, и не будет больше никогда. Не стало их восхитительного лета и спасённой осени. Не стало Опалихи, электричек, встреч на перроне, вечного «жду» и счастливого «буду». Рустам собственноручно всё это задушил.

Кроме Марины он потерял ещё кое-что: честь. Бесчестный человек: он дважды делал девушке предложение и дважды от него отказывался. Причём, в последний раз так трусливо. То, что было воспринято Мариной спокойно в первый раз, когда он уезжал из Москвы, во второй могло породить только ненависть и презрение. Никогда он не сможет позвонить ей, или написать письмо. И вот теперь-то, после всего, невероятно, до одурения захотелось услышать её голос и ласковые слова о том, как она его любит. Но ампутированное умерло. И невыносимо болело.

В своём душевном смятении Рустам был одинок. Советоваться с родителями – глупо и смешно. Их мнение и так довлело над ним и, в какой-то степени, было причиной его состояния. С друзьями? Помнился ответ Славика Лебедева, когда Рустам пробовал обсудить с ним эту проблему. Стерхов был наедине с самим собой, и это было невыносимо.

Не в силах выдерживать принятое решение, он хватался за любую мелочь в надежде увидеть для себя хоть какую-то подсказку. В словах других людей, случайно услышанных на работе или в транспорте, в фильмах и телепередачах, Рустам искал помощь себе и поддержку. Он нуждался переложить хоть на что-то невыносимый груз своей души. Выпросив у Петра Овалова книжку с гороскопами, он бросился читать её в надежде найти подтверждение тому, что звёзды против их с Мариной брака и сулят страшную развязку. Так нет же, выходило наоборот: лев и близнецы – чуть ли не лучшая пара из возможных и живут в гармонии. Он огненный знак, она воздушный и поддерживает в нём горение своими порывами.

Промучившись так две недели, Рустам не выдержал, зашёл на почту и отправил телеграмму: «Прости. Приезжай. На руках тебя буду носить».

Несколько дней он с великой надеждой ждал, что от Марины придёт презрительный ответ, категорический отказ, ехидная усмешка, всё что угодно, но только бы на этом их отношения закончились. И дождался. «Приеду в среду», - гласила телеграмма, которую, он обнаружил в почтовом ящике.

Теперь уже что делать, невозможно было и придумать. Он совсем обмяк и стал полностью безразличен ко всему, как будто, действительно, превратился в зомби.

Но надо было всё ж таки позвонить и хоть что-то узнать: поездом приедет или самолётом, из Сыктывкара или из Москвы, каким рейсом. И он заказал переговоры.

Когда оператор объявила Усть-Кулом, Рустам ватными ногами зашёл в кабинку.

- Здравствуй, Марина.

- Привет. Чего звонишь?

- Узнать, как ты.

- Прости меня. Я совсем…

- Да ладно, прекрати. Ты уже всё написал. Сейчас зачем зовёшь-то?

И опять, опять этот кошмар, этот ужас. «Не приезжай, - просилось на язык. - Зачем снова едешь? Это моя блажь и слабость. Не приезжай». Но что бы это было? Полный позор. Не имея совершенно сил говорить правду, он промямлил:

- Я не могу без тебя…

- Марина издала звук «прр».

- Как приедешь? Через Москву? – решил не продолжать болезненную для обоих тему Рустам.

Цветкова торопливо назвала номер авиарейса.

- И не присылай больше телеграмм, не тревожь родителей. Они и так уже… Всё, пока.

- Солнышко моё, ну прости меня…

Теперь Рустам уже боялся прекратить разговор на такой холодной ноте. Ответом были гудки.

Выйдя из кабинки, он сел на скамейку в отделении связи и обхватил голову руками. Всё, докатился до края, вернее, до низшей точки пропасти. Нужно было что-то делать с собой. Как угодно, но нужно взять себя в руки. Раз едет, значит так тому и быть. Значит, станет ему женой, и не фига мозги крутить. Сам вызвал. Пусть это будет пожизненным наказанием за слабость. «Пожизненным», - это слово пронеслось в голове и в сотый раз вызвало цепную реакцию мыслей. В крайнем случае, можно потом развестись, когда она наконец поймёт, что он её не любит. А если будет ребёнок? Можно развестись и с ребёнком. А зачем доводить до это дело, можно вообще не жениться, ещё не поздно… И опять, и снова. И так бесконечно.

Самолёт прибывал поздно вечером. Рустам ехал встречать Марину совсем с другим настроением, нежели в первый раз. Отец это заметил, хоть и не знал о драме, которая разыгрывалась в душе у сына.

- Надо же цветы купить, – напомнил он, видя, что Рустам не проявляет инициативу.

Проехали к рынку, закрытому уже, но возле которого почти круглосуточно продавали цветы. Рустам купил букет, и от этого ему сделалось ещё паршивее. Он не представлял, как, с какими словами будет вручать его Марине.

После того, как объявили о прибытии рейса из Сыктывкара, он сильно занервничал. Отец опять обратил на это внимание, заподозрив уже неладное.

- Что-то у тебя лицо такое, как будто ты не рад, – настороженно произнёс он.

- Почему не рад? Рад.

Рустам попытался улыбнуться, но отца уже не покидали сомнения.

Наконец среди прибывших пассажиров показалась Марина. Она была без вещей, с одной лишь сумочкой. Когда их взгляды встретились, лицо её не озарилось улыбкой, как в прошлый раз. Рустам подошёл и попытался поцеловать её, но Марина уклонилась. Тогда, совсем смутившись, он протянул ей цветы.

- Здравствуй.

- Здравствуйте, – натянуто улыбнулась Марина, но улыбка относилась не к Рустаму, а к его отцу, деликатно стоявшему поодаль.

- Здравствуй, Мариночка, – расплылся отец в фирменной естественной улыбке и подошёл поближе.

Между отцом и Мариной завязался разговор, обычный в аэропортах и на вокзалах. Узнав, что невеста прилетела совсем без вещей, Евгений Данилович удивился, но расспрашивать не стал. Он уже догадывался, что между его сыном и Мариной что-то произошло. Рустам стоял с букетом, который девушка так и не взяла.

Прошли к машине, сели. Рустам поинтересовался, сколько стоит билет из Сыктывкара до Ташкента, и выяснилось, что дешевле, чем из Москвы. Марина рассказала, что соседкой в самолёте попалась женщина родом из Сыктывкара, которая тоже в своё время вышла замуж за узбека. Познакомились, разговорились. Женщина дала свой адрес, сказав:

- Если выгонят, приходи.

Рустаму сделалось стыдно, но усталость и безразличие настолько уже разрослись в его душе, что мало оставили места для других чувств.

После того, как отшумел ужин, родители уехали на дачу поливать огород. Рустам с Мариной остались вдвоём. Они сидели рядом на диване, не зная, с чего начать разговор. Думая, что близость их примирит, Стерхов без слов попытался Мариной овладеть.

- Больше ничего не хочешь? – резко сбросила она его руки со своих бёдер. – Ну, ну, успокойся. Я сюда не трахаться с тобой приехала.

«А зачем?» - едва не спросил Стерхов, но удержался.

- Я виноват. Что я могу сделать, чтобы загладить вину? – изрёк он, но тоном не просительным и ласковым, а сдержанным. Почему-то, не хотелось оправдываться, произносить кучу самоуничижающих слов, хотя он понимал и признавал, что всё, что с ними происходит, происходит только по его вине.

Марина, конечно, не была удовлетворена такими сухими извинениями.

- Я же для тебя ничего не значу… – начала она перечень обвинений.

Чтобы не произносить больше никаких слов, которые, он чувствовал, ему всё равно не удадутся, Рустам встал на колени и стал попеременно целовать её руки, убеждаясь, что они такие же красивые и ухоженные. Это удержало Марину от дальнейшей тирады. Глаза её увлажнились.

- Как ты мог? – только и произнесла она, и уже ладони её легонько поглаживали его виски.

- Прости, прости, прости, – стал прибавлять он к каждому поцелую. – Прости.

Близость принесла им лишь некоторое облегчение. Рустам, по-прежнему, не знал, как он себя дальше поведёт, и что же, в конце концов, будет. Марина это чувствовала. Поэтому, как только они закончили, она вернулась к прерванному разговору.

- Поклялась ведь, что никогда тебе больше не отдамся, – покаялась она.

Рустам молчал.

- Ты не переживай, я за вещами приехала. Завтра покажешь мне, где аэропорт, и я улечу.

Ответа опять не было.

- Что ты молчишь?

- Слушаю тебя.

- А сказать ничего не хочешь?

На Рустама напало полное отупение и нежелание вообще что-либо предпринимать. Хочет уехать, пусть уезжает. Пускай всё течёт само собой. Куда вынесет, так тому и быть. Но всё же совсем уйти от разговора было нельзя.

- Ты почему без вещей приехала?

- Смешно бы я выглядела с вещами, если ты меня опять погонишь.

- Да брось ты, перестань.

- Эта твоя последняя телеграмма… Я не поверила, когда её принесли, думала, девчонки на почте шутят. И до сих пор не верю.

Рустам продолжал вяло и неубедительно говорить, что на этот раз всё окончательно и серьёзно, но, как и Марина, сам себе не верил и себя презирал. Приехали с дачи родители, и закончился вечер. И наступила ночь, когда он к ней не пришёл.

Рано утром, собираясь на работу, Рустам завтракал на кухне. Марина спала, или делала вид, что спит. Мать, по обыкновению приготовившая сыну завтрак, села рядом с ним и спросила:

- Сынок, ну что вы решили, когда свадьба?

- Не спрашивай, мама, – ответил Рустам, морщась от мучительного напоминания.

- Как это не спрашивай? – изумилась мать.

Видимо, Евгений Данилович, дабы заранее не тревожить жену, не поделился с ней вчерашними наблюдениями.

- Мама, не спрашивай, прошу тебя, – взмолился Рустам.

- Да как же не спрашивать, нам же свадьбу надо готовить, а мы ещё ничего не знаем. Или вы собираетесь, не расписавшись, жить?

Последний вопрос свидетельствовал о том, что мама возмущена, и поведение сына для неё неожиданность. Но совсем не ожидала она того, что произошло дальше.

- Не спрашивай меня ни о чём! – крикнул Рустам фальцетом и швырнул сырник, который держал в руке, в тарелку так, что тот отскочил, упал на пол и закатился под холодильник. Потом выбежал из кухни, схватил сумку, громыхнул дверью и был таков. Пораженная мать впала в недоумение и тревогу, подняла сырник и пошла скорее будить мужа.

Через два часа Рустам вернулся домой. Он взял на работе административный. Марина сидела в зале и смотрела телевизор.

- Пошли куда-нибудь, – предложил он. – Не сидеть же дома.

- В аэропорт?

- Хватит, прекрати. Пойдём, погуляем.

- У вас жара такая, мне нечего одеть.

Рустам порылся в шифоньере и предложил Марине вещи, оставшиеся от сестры, уехавшей к мужу в Джизак. Она выбрала ситцевый сарафан, оказавшийся ей совершенно впору, погладила его и через полчаса была готова. Они вышли на улицу и знакомым уже Марине путём отправились в центр города. Девушка была молчалива и всю дорогу смотрела куда-то в сторону: то в окно автобуса, то на карту ташкентского метрополитена с двумя куцыми ветками. Рустам привёз её в Сквер Революции, усадил на скамейку в тени могучего раскидистого дуба и принёс из маленькой кафешки мороженое.

- Так ты мне покажешь, где аэропорт? – продолжила терзать его Марина.

- Слушай, прекрати, – взмолился тот. – Расслабься. Посмотри, какой сквер красивый, какая погода…

- Какие девушки гуляют, – перебила его Цветкова.

- Да, а вон какие пацаны.

В ташкентском Сквере Революции всегда было много молодёжи. Особенно любили погулять здесь студенты после занятий, или сорвавшись с какой-нибудь нудной пары.

- Ненавижу этот город, – зло прошептала Цветкова.

- Ладно, раз так, поехали.

- В аэропорт.

Марина посмотрела на Рустама исподлобья и резко встала.

Проехав на метро две станции, они вышли на «Дружбе Народов». Цветкова следовала за Стерховым с каменным лицом. Она не обратила внимания на одно из красивейших мест в Ташкенте. Пройдя по широкому проспекту «Дружбы Народов», они через десять минут подошли к некоему зданию, оформленному в местном стиле. Рустам остановился.

- Это что, аэропорт? – с недоверием спросила Марина.

- Нет, это ЗАГС. Ташкентский дворец бракосочетаний.

Девушка задумалась, глядя на вывески на двух языках, висящие по бокам от дверей, которые подтверждали, что в здании находится ЗАГС. Выражение лица её стало мягче, на нём уже готова была появиться улыбка.

- И что мы будем тут делать? – уточнила она.

- Подадим заявление.

- Нет, – вдруг отказалась Марина.

- Почему? – насторожился Рустам, а на донце души его колыхнулась надежда.

- Я в таком виде.

Рустам посмотрел на подругу. Да, старенький сарафан сестры не подходил к моменту. Он мысленно окинул взглядом себя и понял, что и сам должен бы выглядеть наряднее.

- Ну и что. Сегодня же не свадьба. Просто подадим заявление.

Марина колебалась. Они постояли перед входом несколько минут в сомнении. Подозрительно мало людей входили и выходили из ЗАГСА. Обычно сюда каждые десять минут подъезжают свадьбы. Наконец Рустам, решившись до конца, взял Марину за руку и затянул в здание. Холл при входе был не большой, но уютный. Стерхов помнил это место с тех пор, как здесь расписывалась его сестра. Сейчас оно было пустынно. Видимо, поток свадеб иссякает во второй половине дня. Навстречу им поднялся небольшого роста пожилой узбек в поношенном коричневом костюме без галстука и в тюбетейке: толи сторож, толи смотритель. Не сумев с ходу определить, на каком языке обращаться к молодым людям, поскольку в Рустаме ещё можно было признать узбека, но его подруга совсем не обладала местными чертами, он, обращаясь к Рустаму, произнёс фразу на двух языках, что было естественным для Ташкента:

- Что хотели, углим (сынок)?

- Ассалому алакум, – почтительно поздоровался с ним Стерхов.

- Ва алайкум ассалом.

- Хотим заявление подать.

- Опоздали, болаларим (дети мои). Сегодня заявление уже не принимают. В понедельник приходите.

- А до скольки принимают?

- До трёх. Хозир уч ярим. (сейчас половина четвёртого), – уточнил он, глядя на часы.

- Кечирасиз (извините). В понедельник придём.

Молодые люди вышли из ЗАГСа.

- Потерпим, маленький, до понедельника, – обратился Рустам к Марине.

Девушка сверкнул глазами. Теперь она шла, широко размахивая руками: своей и рустамовой, держась её за мизинец. Настроение её заметно улучшилось, чего нельзя было сказать о Стерхове. Если бы они подали заявление, ему было бы легче плыть по течению, прибиваясь уже к какому-то одному берегу. Но теперь он опять был обречён на мучительные колебания до понедельника. А там неизвестно ещё, как всё сложится…

И вот Рустам сидел перед отцом. Это был последний стержень, на который он мог опереться. Вся взрослость парня оказалась рисованной, и теперь он, понурив голову, искал у родителя поддержки и понимания, и даже большего - выхода из любовного тупика.

- Мама сказала, что ты был не в себе сегодня, когда она спросила тебя о свадьбе. Что происходит? – начал отец.

Рустам молчал.

- Ну давай, выкладывай.

- Я не хочу жениться, – уместил Рустам в одну фразу комплекс своих переживаний. – Или хочу, я не знаю.

- Зачем же ты вызвал её, если сам не определился?

- Понимаешь, папа, я запутался. Когда её нет, я тоскую. Когда говорю, что женюсь, мне становится плохо. Так было несколько раз. Я уехал, потом сделал предложение, потом взял свои слова обратно, потом опять всё вернул… Сам измучился, и её измучил. Недавно я отправил ей письмо, чтобы не приезжала.

- Так - так, – обнадёжился Стерхов-старший.

- А потом телеграмму, чтобы приехала.

Евгений Данилович всплеснул руками.

- Неужели же она после всего приехала? – усомнился он в произошедшем.

Рустам виновато молчал.

- Она что, беременная? – осенила догадка Евгения Даниловича.

- Нет!? – воскликнул Рустам. От неожиданных слов отца в душе его пронеся шквал переживаний.

- Она мне об этом ничего не говорила.

Рустам не оспаривал.

- Не надо было последнюю телеграмму отправлять.

- Да, папа, да, конечно не надо. Я понимаю, что веду себя как последний… как последнее чмо. Я запутался, у меня депрессия. Я никак не могу прекратить эти колебания. И понимаю, что так начинать семейную жизнь нельзя. Но теперь как ей отказать, раз она после всего приехала. Я не знаю, что делать, папа!

Отец смотрел на сына и тяжело вздыхал.

- Ты мне одно скажи, – промолвил он наконец, – она до тебя девочка была?

Ну что мог ответить на это Рустам? Скажи он только «нет», даже не вдаваясь в подробности про количество марининых мужчин, отец вскричал бы: «Так что ты голову морочишь? О какой женитьбе может быть речь? Ты что, сынок? Кто-то попользовался, выкинул, а ты решил подобрать?»

Поэтому, он тихо сказал: «Да», и его затошнило от этой мучительной безвыходной лжи. Стерхов-старший пригорюнился.

- А как у тебя с ней как с женщиной? – задал он немаловажный вопрос.

- Хорошо, папа, очень хорошо. В этом-то и дело.

- Так почему ты не хочешь жениться?

Всё-таки отец – не священник, а близкий человек со своими предрассудками, часть из которых он сумел засунуть в голову сыну. И перед ним не исповедаешься. Соврав раз, Рустам уже не мог рассказать, что большая часть его сомнений как раз и происходит из того, что Марина не была невинна. Поэтому он ответил так:

- Вы же сами мне всё про неё рассказали. Если честно, я со многим согласен.

- Да, сынок, я тебе повторю, что ты можешь найти и получше. Ты сейчас просто вляпался. А вообще, не надо спешить с женитьбой. Пойдёшь на работу, через два – три года сделаешь карьеру. Ты парень красивый, умный. Богатый, – добавил отец, подумав. - В очередь выстроятся девки, помяни моё слово. А сейчас тебе нужно просто пережить.

- Но как же быть, папа? Неужели отправлять её назад? Я так не могу.

- Решай, сынок. Мы любое ваше решение примем с мамой. Но подумай хорошенько. Я вижу, ты не готов.

- Уже сил нету думать, папа.

- Давай я билет куплю ей.

- Не надо. Это невозможно. Затеял всё, так буду расхлёбывать.

Горечь душила Рустама. Господи, неужели не будет этому конца?

- Ладно, давай так. Я вас отвезу сейчас на дачу, там вы наедине ещё раз хорошенько подумайте. А в воскресенье, будьте любезны, дайте ответ.

- Да, давай, – обрадовался Рустам возможности ещё на какое-то время отсрочить решение.

Искупавшись под струёй нагретой солнцем воды, стекавшей из бочки, установленной на крыше душевой, Марина появилась около Рустама совершенно голая. Густая темень терпкой азиатской ночи окружала их и, несмотря на пятницу, соседей, которые могли её увидеть, вроде бы, не было. Но Стерхов заволновался от неожиданной шалости Марины. Она обвила влажными руками его шею и зашептала: «Наконец-то мы одни во всей округе. Хоть покричать можно, – а потом, сменив тему. - Я хочу вон ту штучку, воон ту. Никогда так, прямо с дерева, не ела».

В густой листве, как маленькие луны в ночи, горели два персика, не замеченные при сборе урожая, или оставленные как недозревшие. Рустам влез на дерево и сорвал их, с удовольствием ощутив в руке шершавую теплоту плодов. Пока Марина с наслаждением ела их, он любовался ей, голой и таинственной в ночи, как булгаковская Маргарита. Потом они занимались любовью под тихим шелестом виноградных листьев, сквозь которые любопытные звёзды пытались их разглядеть, и снова были счастливы и легки как в лучшие ночи своего изменчивого романа.

На следующий день занимались огородом, и Марина многое узнала о поливном земледелии и о культурах, плодоносящих на заливаемых солнцем полях Узбекистана. Ближе к вечеру пошли на Чирчик. Искупавшись в неглубокой заводи, сидели в обнимку на огромных тёплых гальках, наблюдая, как взбрыкивает и пенится вода, огибая каменистый рельеф дна, как плывут по реке и кружатся непонятно откуда взявшиеся ветви деревьев. Вернувшись, разожгли костёр, а потом в углях запекли картошку, которая стала им ужином.

- Я взял билет, – коротко сообщил отец, как только Марина скрылась в подъезде.

У Рустама внутри всё оборвалось. Наступал решающий момент. Нужно было сообщить об этом Марине, которая находилась в благостном настроении. Нужно было, развеяв остатки стыда, совершить предательство, отбросив всяческую жалость, нанести последний удар.

- Сам ей скажешь? – уточнил отец.

Он был прав, задавая этот вопрос. У его сына могло хватить слабости просить об этом отца. Но всё же, пересилив свой малодушный порыв, Рустам ответил:

- Держи билет.

Сжавшись в комок, Рустам принял прямоугольную бумажку и последовал за Мариной. В квартире, подождав, когда она зайдёт в свою комнату, он прошёл за ней.

- Так устала, – пропела девушка и уже хотела обнять Рустама, когда увидела в его руках билет. Мгновенно изменившись в лице, она взяла его, сухо усмехнулась и, резко отвернувшись, отошла к окну.

- Прости, – только и сказал Стерхов и вышел из комнаты.

Он уже полчаса находился в прострации, когда в комнату вошли родители. Мать чуть не плакала.

- Сынок, ну как же? Я уже и привыкла к ней… - начала она, но отец одёрнул её.

- Пойдём к ней, – тихим голосом сказал он.

- Поговорим… успокоим.

- Тогда мы сами.

Родители, как по команде, повернулись и, как-то по-старчески семеня, отправились к Марине.

Тягостно потянулось время. Рустам не ждал и не волновался, не радовался и не горевал. Сжавшись в комок, он отсчитывал секунды до завтрашнего отъезда Марины.

Ночью у него поднялась температура.

Утром он решил на работу не идти. Родители заявили, что болезнь как нельзя к стати, наказали не бросать Марину одну и ушли на работу. Рустам, оставшись, ждал чего-то такого, что должно было окончательно его уничтожить. Он сидел, зажав руки между колен и мерно покачиваясь. Из-за стены долго не доносилось ни звука. Через какое-то время, громко хрустя паркетом, Марина вышла из своей комнаты, постояла в коридоре и, вдруг, появилась на пороге комнаты Рустама. За ночь у неё под глазами образовались круги.

- Там тебе завтрак на кухне… - начал Стерхов, но Марина уже исчезла.

Пока она умывалась, он занёс завтрак ей в комнату.

Так просидели они полдня – каждый у себя. Рустам с ужасом ждал последнего разговора. В час он зашёл к Марине пригласить её на обед. Она собирала вещи, переправленные почтой из Москвы.

- Ну и как ты будешь жить после такого? – спокойно спросила она.

Рустам молчал. Марина вытащила из сумочки деньги и протянула Стерхову:

- На, передай своему папе. За билет.

- Не надо, – промямлил Рустам. – Это же по моей вине. Я ему сам отдам.

- А и правда, - согласилась Марина, – почему это я должна ещё и платить за то, что надо мной издеваются?

Голос её дрогнул, сорвался. Она подошла к Рустаму и попыталась обнять его. Он отстранился.

- Не надо, Марина, будет ещё хуже… - начал он и получил сильную звонкую пощёчину, от которой голова его мотнулась в сторону.

- Прости меня, – Марина зарыдала и всё же обняла Рустама, уже не сопротивляющегося.

«Только бы не сорваться самому. Только бы не сорваться», - повторял Стерхов про себя как заклинание. Уже не было места в горле горьким комкам, он сам превратился в горький комок.

Тут в дверь позвонили. Посылая благодарности провидению, Рустам отстранился от Марины и пошёл открывать. Это пришёл отец. Увидев сына с явственной пятернёй на щеке, он спросил только:

- Готовитесь?

Марина стояла в ванной и делала что-то подозрительное. Заглянув ей через плечё, Рустам обомлел. Девушка держала в правой руке лезвие бритвы и пыталась перерезать вены на запястье левой руки. Толи она не решалась посильнее нажать, а может быть и не хотела, а только преследовала цель попугать Стерхова, но крови не было. На запястье виднелись лёгкие царапины. Однако, увидев что он зашёл, Марина полоснула себя посильнее. Кровь показалась, но не из вены, а из порезанной кожи. Лезвие было тупое, да и решительности девушке всё же не хватало.

Рустам схватил её за руки и зашипел:

- Что ты, что ты, не надо. Успокойся.

- Ниии, – запищала Марина и попыталась ещё раз полоснуть себя по венам.

- Девочка моя, ну что ты. Всё будет хорошо. Не надо, – шептал Стерхов, не давая ей свести руки.

- Не выгоняй меня, – первая часть фразы была криком, вторая шёпотом.

- Нет, нет, конечно нет, – сдался Стерхов. – Только отдай мне бритву.

Он отпустил её левую руку и попытался забрать лезвие из правой. Это ему не удалось, Марина сильно сжимала её пальцами.

- Дай, дай мне её, – уже с напором повторил Стерхов.

Девушка только помотала головой. Тогда Рустам стал выводить её из ванной, крепко держа за руки. Она упиралась, но шла. Так потихоньку он довел её до комнаты и усадил на диван. Лезвие Марина, по-прежнему, сжимала пальцами, подушечки которых побелели. Ласково, как только мог, Рустам стал её успокаивать. Лицо Марины и глаза были безумными, но было ли это естественным состоянием доведённой до отчаяния девушки, или только игра, Рустам определить не мог. Наконец Марина поддалась, и треклятое лезвие оказалось у него в руках.

- Пойду, выброшу его, – сказал он и выбежал из комнаты.

Бросив лезвие в мусорное ведро, Рустам заметался по кухне. «Что делать, что делать? – стучало в голове. - Отменить отъезд?». И вдруг нахлынуло опять: «Всё вернуть. Пусть не уезжает. Так решу, и гора с плеч. А про сомнения забуду. Не переживу я ещё самоубийства». И опять за секунду пронеслись в голове лето и радость, сладкая нега и верные влюблённые глаза. Ожидание встречи. «Эта женщина, которая принесла мне столько счастья, сейчас в соседней комнате собирается покончить с жизнью?»

Но пока он дошёл до зала, где в прохладе кондиционера вздремнул перед телевизором отец, внезапно нахлынувшая решимость так же быстро испарилась.

- Папа, она пыталась вены перерезать, – только и смог сказать Рустам, растолкав отца.

Сколько же хлопот от взрослеющих детей.

- Она только делает вид, – произнёс Евгений Данилович и вздохнул. – Ничего.

- Может быть, не надо ей уезжать? – спросил Рустам без надежды.

Отец устало закрыл глаза. Читалось: «Когда же ты будешь вести себя как мужчина?»

- Ладно, держись. Три часа осталось до самолёта, – сказал он, помолчав.

Рустам долго сидел рядом с отцом в надежде высидеть все эти три часа. Когда он вернулся в комнату к Марине, в ужасе увидел на столе целую коробочку лезвий. Когда-то, ещё учась в Ташкентском политехническом, он затачивал ими карандаши. Так они и лежали с тех пор в ящике письменного стола. А он-то, баран, и не задумался, где она взяла первое лезвие, думал, сняла с бритвы. Однако холод, окативший его в первый момент, сошёл. Марина не лежала в луже крови, а спокойно переодевалась, готовясь к отъезду.

- Вообще-то, стучаться надо, когда входишь, – буркнула она и добавила, показывая пятно крови на голубом сарафане сестры, в котором ходила с тех пор, как приехала:

– Так хотела залететь в этот раз и, как назло, ничего не получилось.

Похоже, ситуация выправлялась, и лучшее, что можно было теперь делать, - это плыть по течению. Ещё с утра Рустам приготовил деньги, которые хотел предложить Марине на расходы, связанные с поездкой. Не желая ввязываться в словесную перепалку, он попытался незаметно положить их в пакет с вещами. Но Марина увидела его движение:

- Что это ты мне подсунул? Записку с признаниями в вечной любви? А, деньги! Думаешь откупиться двадцатью рублями?

Рустам хотел было выйти из комнаты, но девушка преградила ему путь. «Опять», – промелькнуло в голове Стерхова, и он приготовился к последней, видимо, сцене прощания. Ситуацию опять спас отец.

- Готовы? – спросил он, заглянув в комнату. И добавил, увидев заплаканное, одутловатое лицо Марины и серую унылую физиономию сына:

- «Эх, ребята, жизнь такая вот…»

Наконец вышли на улицу и сели в машину. Поехали. Отец включил музыку. В открытое окно задувал теплый вечерний ветерок. Настроение Марины немного улучшилось.

- А жизнь продолжается, – задумчиво произнесла она, глядя на красный ташкентский закат. И добавила так, чтобы слышал только Рустам: - Ладно, вены вскрою в самолёте, когда совсем хреново станет. И прилетит в Москву трупик.

Рустам не отвечал. Душа его окончательно окаменела.

В аэропорту на регистрацию в ИЛ-86 на Москву, как всегда, образовалась огромная очередь. Пришлось ждать. Положение спасал Евгений Данилович. Он принялся рассказывать, какой прекрасный город Ташкент, и как здесь до сих пор хорошо со снабжением, а было гораздо лучше. Цветкова в разговоре участвовала, Рустам молчал. Наконец дошла очередь Марины уходить за турникет, отделяющий зону досмотра от шумной толпы провожающих. Рустам перекинул через перекладину турникета её сумки и отпрянул, едва не падая в обморок от осознания того, что всё заканчивается. Отойдя на два шага, Марина обернулась.

- Найди меня.

Её шёпот донёсся до него, проникая в истерзанную душу и причиняя невыносимую боль. А вокруг шумела толпа, сотни голосов сливались в сплошной гул. Но он уже этого не слышал.

- Найди меня, я буду ждать, – вновь прошептала она в полной тишине, и мир вокруг дрогнул. Свет померк, лица людей стали серыми и размытыми.

«Что это?» - подумал Рустам. Он хотел ухватиться за хромированную перекладину турникета, но рука прошла сквозь неё. Он поднял изумлённые глаза и увидел, что всё вокруг остановилось. Люди замерли, как будто кто-то скомандовал: «Стоп кадр», а картинка удаляется от него, становясь всё менее чёткой. И Марины уже перед ним не было. Через мгновение ташкентский аэропорт исчез, и перед глазами понеслась череда каких-то событий, понять которые было невозможно. «Откуда я знаю, что Зимородка убьют при перегоне подержанного автомобиля из Германии?» - подумал Рустам, и движение вокруг остановилось.

Зелёная арка, красный силуэт. Молчание.

Рустам кинулся к нему.

- Где же ты был так долго? Почему не приходил? Я так одинок и слаб. Мне так тебя не хватало.

- Были проблемы.

Красный силуэт вдруг покинул зелёную арку и предстал совершенно нормальным, почти реальным человеком. Что-то в нём сильно смутило Рустама.

- Рад, – ответил Рустам. – Как будто воссоединился со своей половинкой.

- Так оно и есть.

Рустам пристальнее вгляделся в собеседника. Что же так смущает в нём? Вот что. Этот человек близок ему. Настолько, что невозможно понять, кто может быть так близок. Ещё один всплеск памяти, ещё один порыв, и Рустама узнал его. Не может быть! Перед ним стоял… он сам.

- По твоей реакции я вижу, что ты начинаешь кое-что понимать, - сказал двойник.

- Это что, шизофрения? – прошептал Рустам. – Или сон? Успокой меня.

- Сон, явь, шизофрения, где между ними граница? Не паникуй.

- Ты – это я?

- Так и не так.

- Так кто же ты? Скажи. Внеси наконец ясность, что со мной происходит?

Рустам вдруг прервал свою тираду. Лишь произнеся последнюю фразу, он начал осознавать её. Глаза его округлились. Бурным потоком в память возвращались события недавнего прошлого. Институт Мозга, профессор Прокудин, Лиза. «Боже, как я мог обо всём этом забыть? - подумал он. - Я же не пришёл туда, как обещал, уехал». Он стоял, ошарашенный. И вдруг его обожгло как огнём. Феликс! Его страшные глаза! И его страшное требование.

- Они хотят, чтобы я перестал быть человеком, – выкрикнул он в ужасе, уже поняв, что всё каким-то образом связано, и что двойник его в курсе всего.

- Что же мне делать?

- Прежде всего, успокоиться. Они ничего не смогут заставить тебя делать насильно. Об этом я позаботился.

- Про эти проблемы ты говорил?

Двойник промолчал.

- Так кто же ты? – уже спокойнее спросил Рустам.

Наконец разыгралась последняя, самая страшная трагедия. Около восьми тысяч лет назад майроны, к тому времени уже основательно обосновавшиеся на Юпитере и Земле, почувствовали неладное. Нужно сказать, что пространственное поле даёт возможность не только общаться и видеть окружающий мир. Оно даёт нечто большее - возможность видеть во времени. Оно являет собой одно из качеств времени, этой четвёртой оси координат нашей Вселенной.

В какой-то момент мы почувствовали опасность, исходящую из будущего, но долго не могли разглядеть, что конкретно должно случиться. Прояснилось всё в последний момент, когда времени на спасение оставалось слишком мало. Оказалось, что на родной планете не забыли про беженцев. Агрессивные сородичи долгое время прочёсывали космическое пространство. И теперь они летели к Солнечной системе, чтобы найти нас здесь и уничтожить. Мы увидели, что удар будет нанесён по нашим базам на Земле и Юпитере, и они будут стёрты с поверхности планет, увидели всё, что произойдёт с Землёй. Спасения не было. Мы поняли, что не выживем. Слишком сильны были наши враги и слишком жестоки. Они не собирались ограничиться только разрушением баз. Они хотели гибели каждого майрона, нашедшего приют на чужих планетах. Причина такого агрессивного поведения и такой настойчивости остаётся для нас загадкой до сих пор.

Благо, к этому времени у нас был шанс. Сейчас, когда я начну об этом рассказывать, тебе это может показаться немыслимым. Но пойми, попытайся понять весь ужас последних представителей мощной, процветавшей сотни тысяч лет цивилизации, оказавшихся перед лицом тотального уничтожения.

К тому времени мы уже тысячи лет изучали человечество и знали о людях всё. Как я говорил, мы научились изменять анатомию, физиологию и геном человека. Более того, желая избавиться от проблем, связанных с неприспособленностью наших тел к существованию в земных условиях, мы разработали технологию переноса личностей майронов в человеческие тела. Это была целая программа, программа переселения. Её вынесли на обсуждения всех членов земной экспедиции, по вашему, - на референдум, но отклонили из-за несовершенства. Было решено продолжить над ней работы, а с реализацией повременить. И как же пригодилась нам эта технология в решающий момент. Она явилась нашим спасением.

С момента получения информации о приближении врага, мы в спешном порядке стали переселяться в человеческие тела, в первую очередь - в тела, вождей, жрецов и шаманов. Мы, конечно, не стали людьми, но принято было решение первое время жить среди людей. Дело в том, что мы хотели не только сами убраться с островов, но решили спасти остальное, человеческое население от гибели, провести эвакуацию. Для того чтобы организовать её, пришлось продолжать выполнять роли тех, чьи тела мы заняли.

Это была грандиозная операция. Эвакуировать всё население с помощью своей техники мы не успевали. К тому же, для этого пришлось бы оказать воздействие на психику без малого миллиона человек, лишив их сознания на время эвакуации. Плюс ко всему, люди помимо своей воли и непонятно как оказались бы оторванными от своих цивилизаций и заброшенными в дикие неосвоенные места. Это породило бы ненужные психологические проблемы.

Поэтому мы выбрали другой путь: возвестили о грядущей катастрофе и дали людям единственную надежду - строить корабли и как можно скорее уплывать. Это было великое переселение народов.

Жители атлантического острова, отплывшие от него на восток, перебрались к берегам Европы и Северной Африки, проникли в Средиземное море и заселили его берега. Те же, кто двинулся на запад, попали в Америку. Жители тихоокеанской базы достигли берегов Юго-Восточной Азии и Индии. Впоследствии во всех этих местах зародились мощные человеческие цивилизации.

К моменту, когда в Солнечной системе появилась агрессоры, эвакуация была, основном, завершена. На островах остались лишь те, кто не захотел покинуть свои дома. И остались наши бывшие тела, которые мы специально сохранили, инсценировав массовое самоубийство. Мы также оставили на островах всю свою технику, иначе, она могла нас выдать.

Агрессоры атаковали Землю и Юпитер. Для этого они использовали огромные кометы, вращавшиеся вокруг Солнца, сняв их со своих орбит. На Землю упали две: по одной на каждый остров, где находились наши базы. Удар был чудовищный. Земля еле выдержала его, не расколовшись. Оба острова исчезли, их остатки навсегда скрылись под толщей океана.

Но это были далеко не все последствия. Обе кометы врезались в Землю одновременно. Удары их были направлены в одну сторону, почти по касательной к поверхности. От этого земная кора провернулась относительно ядра, отделённая от него жидкой мантией. Положение материков относительно оси изменилось, и полюса оказались в других местах. Да и сама ось сдвинулась. Всё живое на Земле в одночасье оказалось в других климатических зонах. Так территория Сибири, где во множестве обитали мамонты и шерстистые носороги, находившаяся до этого в умеренной зоне, почти на четыре тысячи километров приблизилась к Северному полюсу.

От взрывов, по мощности в сотни тысяч раз превосходивших современные водородные бомбы, в атмосферу поднялись миллиарды тонн пыли и пепла, которые на годы закрыли Солнце. Ужасное землетрясение породило гигантские волны, захлестнувшие все континенты. Зима стояла на Земле несколько лет.

Многочисленные стада мамонтов, мастодонтов, наземных ленивцев, шерстистых носорогов вымерли. Люди выжили. Но от прежних цивилизаций, вскормленных нами, не осталось и следа. На них обрушилось слишком много бед сразу. Потери были неисчислимы. Далеко не все корабли добрались до суши. Из тех, кто добрался, многие не успели отойти в глубь материков, а кто-то был ещё только на подходе, когда ударила огромная волна цунами. Она уничтожила всё живое на сотни и даже на тысячи километров от побережья. Это был ужасный катаклизм. Несколько недель на всей Земле шёл дождь из океанической воды, поднятой в атмосферу, и пепла, вырвавшегося из гигантских кратеров в местах ударов. Потом настала Зима.

Люди были оторваны от материальных баз, созданных предыдущими веками под нашим руководством, заброшены на чужие берега, в дикие неосвоенные местности, к тому же лишены нашего руководства. Под гнётом этих ужасных обстоятельств они, конечно, деградировали. Первое время они боролись за элементарное выживание.

- А что же вы?

- Наши бывшие сородичи высадились на планету и долго изучали её. Не обнаружив на Земле ни одного живого майрона, они удалились отсюда. Как ни странно, люди их совершенно не заинтересовали. Таким образом удалось обмануть их. Юпитерской базе повезло меньше. Там разразилась настоящая бойня. После того, как планету покинули агрессоры, на ней не осталось ничего.

Первое время мы были деморализованы и потеряны, не знали, что делать дальше. Но постепенно шок прошёл, и выяснилось, что всё не так плохо. Майроны потеряли свои тела, зато сохранили личности, память и все знания. Живя в чужих телах, мы не утеряли связь друг с другом. Со временем, пользуясь возможностями, которые даёт пространственное поле, мы наладили систему коммуникаций и создали свой мир. О нём бессмысленно рассказывать, всё равно сейчас ты ничего не поймёшь. Скажу лишь, что в нём нет ничего материального, он полностью идеальный.

Со временем пришло осознание того, что мы только выиграли от этой катастрофы. При смерти человека-носителя мы переселяемся в другого без ущерба для личности. И таких переселений может быть бесконечное множество. Мы приобрели бессмертие. Правда, осознали это не сразу. Поначалу, повинуясь впитанной ещё от своих тел информации, наша идеальная составляющая стремилась к смерти. Многие и умерли таким образом.

Перед нами лежали три пути, три варианта дальнейшего существования. Заняв чужие тела, мы могли остаться их хозяевами, уничтожив личности своих носителей. Тем более что на тот момент считать их личностями можно было весьма условно. Людской разум находился на зачаточной стадии. Пойдя по этому пути, мы бы стали местными жителями со сложной, двойной историей.

Но этот вариант только мелькнул перед нами и даже не обсуждалась всерьёз. Мы очень быстро поняли, что тела нам не нужны вовсе, что, избавившись от одной обузы, не стоит тут же обзаводиться новой, пусть даже гораздо более приспособленной к жизни на этой планете. К тому же, майронов было гораздо меньше, чем людей. Это значит, что часть человечества, заряженная нашими личностями, превратилась бы в другой вид. Произошло бы резкое разделение. А что делать с оставшимися? Игнорировать? Загнать в гетто? Истребить? Это мы уже проходили и совершенно не хотели повторения. Была также вероятность, что наши враги, вернувшись когда-нибудь, распознают нас в новых, человеческих телах, и повторно уничтожат.

Второй вариант заключался в том, чтобы, поселившись в ваших мозгах, используя ваши тела как источники энергии, жить в пространственном поле, совершенно не контактируя с людьми. Жить своей жизнью, развивать идеальную цивилизацию. В этом случае мы бы существовали как паразиты, забирающие часть энергии, но ничего не дающие. Этот путь в чистом виде оказался тоже не особо приемлемым. Люди часто гибли: болезни, войны, дикие животные. Переселение из одного тела в другое всё-таки не такой простой процесс, тем более что тогда мы ещё не отработали его в совершенстве. В небольшом проценте случаев происходит даже утеря личности, то есть гибель. Для того чтобы увеличить срок жизни наших носителей, необходимо было снова поднимать человеческую цивилизацию.

Поэтому был избран третий путь – нечто среднее между первым и вторым. Мы живём в ваших телах, но не подавляем ваши личности, ваше сознание. Мы сосуществуем в одной оболочке довольно независимо друг от друга. Нас во многом не интересуют ваши дела. Люди создавали государства, развязывали ужасные войны, в которых гибли сотнями тысяч, миллионами умирали от болезней. Мы лишь старались смягчить эти катаклизмы. Не знаю, чего больше в таком поведении: гуманности, или здравого смысла.

Но в то же время, мы полностью не отстранились от развития вашей цивилизации. По специально разработанной программе мы даём вам знания, наталкиваем ваших учёных на открытия, перекрываем тупиковые пути развития. Мы считаем, - это достойная плата за использование ваших тел. Со времени, когда мы переселились в людей, знания человечества об окружающем мире и о себе увеличиваются в пять раз в течение каждого поколения. Если бы оно существовало самостоятельно, темпы его развития были бы гораздо ниже.

Однако при этом мы должны были постоянно следить за тем, чтобы взрослеющая человеческая цивилизация не обнаружила нас в своём чреве. Делать это становилось всё труднее. Конечно, наше присутствие в людском подсознании все эти тысячелетия не могло остаться незамеченным. Душа, внутренний голос, астральное тело, интуиция – за всеми этими терминами скрываются людские догадки о том, что кроме собственного сознания в каждом человеке заложено что-то ещё. Что-то неуловимое, недоступное осмыслению, неподвластное вашему разуму.

- Душа? – изумился Рустам. – Так значит?.. О Боже, вы – наши души?

Двойник хотел что- то ответить, но передумал и промолчал.

- Значит, ты – моя душа, – произнёс ошарашенный Рустам, не способный сразу переварить полученную информацию. Он помолчал, пытаясь привести мысли в порядок. – И когда я умру, ты переселишься в другое тело?

- И будешь помнить всё, что происходило со мной, всю мою жизнь?

- Да, конечно.

- А до меня ты, значит, существовал в других телах? И помнишь, как они прожили свои жизни?

- Значит, это вы руководите нашим развитием? Смешно. И обидно. Человечество привыкло кичиться своими достижениями, тем, как оно покорило природу, осваивает космос. Оказывается, всё, что мы делаем, весь этот научно-технический прогресс – это нашёптываемые вами знания.

- Не совсем так. Многое из того, что вы делаете, вы делаете по своей воле, без нашего участия. Хотя иногда - это нелепые, бессмысленные и вредные действия. Например, ядерное оружие, и вообще миллиарды тонн оружия, которое производит человечество. Нельзя сказать, что мы к этому не имеем отношения. Но мы не желаем этого. Мы хотели дать человечеству новый, мощный источник энергии, и дали его. А ядерное оружие – это побочный результат, осложнение, вызванное неразвитостью вашей цивилизации.

- А почему же вы не уничтожали тех, кто это оружие создавал? И вообще, почему люди так часто творят зло? Неужели вы не можете это прекратить? – спросил Рустам.

- Наше воздействие на людей носит, в основном, гуманный характер. Мы не заставляем вас выполнять какие-либо поступки, или отказываться от принятых решений. Мы лишь предлагаем моральную альтернативу, а решения люди принимают сами. Иначе человечество никогда не сможет повзрослеть. К тому же, далеко не в каждом человеческом мозге живёт майрон. Нас гораздо меньше, чем людей. А тот, чей мозг не занят, совершенно свободен в своих действиях.

- Так значит, полно людей, у которых отсутствует душа?

- Вот именно. А ты разве ты не замечал этого?

Рустам замолчал, осознавая полученную информацию. Молчал и двойник.

- Значит, вечная душа, загробная жизнь – не мифы? – наконец произнёс Рустам в задумчивости. - Послушай, ты говорил, что вы всячески стараетесь не допустить, чтобы люди узнали о вашем существовании. Зачем же ты явился мне? Зачем все рассказываешь?

- Дело в том, что не я инициатор нашего общения. Это ты вынудил меня. Сам того не осознавая, ты активно искал встречи. Ты копался в своём подсознании, оно исторгало меня, выталкивало, выводило, можно сказать, на свет. Твой мозг каким-то образом настраивался на пространственное поле и выхватывал из него куски информации. Это началось ещё когда ты был маленьким мальчиком.

- Зелёная арка, красный силуэт?

- Да, так я выглядел в твоём сознании, когда оно обнаруживало меня в глубинах подкорки. Почувствовав первые признаки того, что ты ищешь со мной встречи, я сообщил эту информацию в наш орган власти - в «Совет выживания» - так можно перевести его название, которое он носит ещё со времён нападения на Землю наших врагов. Совет предпринял кое-какие меры, после чего твой мозг на какое-то время прекратил эту работу. Однако последнее время его способности стали возобновляться, причём с новой силой. Он постоянно сканирует пространственное поле. И укрываться от этого мне стало решительно невозможно. Тогда мне была дана команда вступить с тобой в скрытый контакт с целью выявить причины того, что происходит.

- Понятно. И что же ты обнаружил?

- То, что было обнаружено, сильно взволновало нас. Мы стали заниматься этой проблемой всерьёз. Были проведены опросы и обследования всех майронов, и выяснилось, что не я один подвергаюсь попыткам своего носителя выйти на контакт. В конце концов, мы пришли к выводу, что эти способности, открывшиеся вдруг у некоторых людей, – не уникальный дар мутантов- одиночек, а эволюционная попытка человечества предотвратить надвигающееся вырождение…

- Вырождение? О чём ты говоришь?

- Дело в том, что влияние, которое мы оказываем на человечество, на его науку и технологии, целенаправленно. А цель такова: нам необходимо, чтобы люди создали основу, которая бы стала для нас новым носителем, куда бы мы могли переселиться из ваших мозгов, которые, по правде, нас давно уже стесняют и тяготят. Энергетический потенциал человеческих тел слишком мал, чтобы обеспечить наше развитие. Да, мы можем существовать. Энергии хватает, чтобы наладить коммуникации между нами на пространствах, равных целым материкам. Но не более того. А жизнь в идеальном пространстве открыла перед нами новые горизонты и требует новой энергетики гораздо более мощной. Однако пока мы зависим от ваших тел.

Эти восемь тысяч лет, что мы живём в ваших телах, и для нас не прошли бесследно. Постепенно мы сливаемся с вами, становимся частью человечества, начинаем думать как вы, жить вашими проблемами и страстями, разделять ваши ошибки. Если майрон вступает в морально-психологическую связь со своим носителем, он становится частью его личности. И чем глубже эта связь, тем труднее майрону выбраться из зависимости. Но такое случается всё чаще и чаще. В последнее время стали происходить случаи смерти майронов вместе со своими носителями. Если мы пробудем в ваших телах ещё пару сотен лет, велика вероятность того, что вы поглотите нас полностью.

Поэтому мы спешим. Все знания, которые мы даём людям, направлены на то, чтобы, в конце концов, человечество создало новый, идеальный, виртуальный мир. И наша цель близка.

- Когда же всё это случиться?

- Быстрее, чем ты можешь вообразить. Твоё поколение создаст виртуальность. Вы будете использовать её для развлечений. Ваши дети доведут её до совершенства и захотят в ней жить. Она станет для них идеальным миром.

- Голова кругом идёт. И как же всё это произойдёт?

- Вы и сейчас уже оперируете идеальным в не меньшей степени, чем реальным. Ваш мир наполовину состоит из идеального. Мысли, эмоции, память, потребности, стрессы, всё это определяет жизнь человечества даже в большей степени, чем природная среда, дождь, ветер, голод или болезни. Но главное - ваши желания. Вот что по-настоящему движет вами. Непонятно, как и из чего рождаются эти монстры, но они повелевают людьми. Вы называете их по-разному: амбиции, потребности, стремления, страсть. Желания правителей бросают армии друг на друга. Амбиции некоторых из них стоили человечеству миллионы, десятки миллионов жизней. Потребности маленьких людей заставляют их распахивать целые материки, уничтожая всё живое вокруг, создавать всё новые и новые вещи. И вы уже не в силах разобраться, нужны вам эти вещи или нет. Желания преобладают над вашей психикой. Они гипертрофировались, в тысячи раз превысив ваши реальные потребности. Но они никогда не остаются удовлетворёнными до конца. Не желать ничего более, довольствуясь тем, что есть, вы не можете. Взамен одним желаниям приходят другие. И этому не будет конца. Выходит, что идеальное уже одержало верх над материальным в вашей жизни.

Этой особенностью человеческой психики мы и решили воспользоваться. Не в силах больше удовлетворять свои желания в материальном мире, люди скоро создадут виртуальный, где, как им покажется, они смогут делать всё, что угодно. Нам лишь остаётся подбрасывать вам знания и технические решения для достижения этой цели. Виртуальный мир близок. Туда человечество перенесёт свои желания и чувства. Потом он обретёт независимость от людей и начнёт саморазвиваться. В конце концов, он перейдёт на новую основу. Не нужными станут носители из вещества: весь этот кремний и железо. Не нужны даже будут существующие сейчас источники энергии. В этот момент мы покинем вас. Мы полностью переселимся в созданный вами идеальный мир, ваши тела станут нам не нужны.

- Бездушное человечество. Страшно. Боже, как это будет страшно.

- Именно это и чувствует ваша природа. Утратив в себе нас, человечество может скатиться к своему первобытному состоянию. Ведь неизвестно, было ли оно изначально пригодно для такой жизни, какую ведёт сейчас. А всё это бешеное развитие вашей цивилизации явилось результатом нашего воздействия. И неясно, что случится с людьми, когда мы их покинем.

Но человечество подсознательно сопротивляется. Именно поэтому появились среди людей индивиды, способные разыскать нас в своём подсознании. Сделав такой вывод, мы задумались. И приняли решение вступить с человечеством в открытый, осмысленный контакт.

Последнее время нас и так не покидали сомнения, а правильно ли мы сделаем, если в одночасье покинем людей, откажемся от них как от старой, изношенной одежды. И ещё не известно, как это скажется на самих майронах. Поэтому, всё чаще и чаще звучали голоса в пользу того, чтобы раскрыться перед человечеством и обсудить эту проблему на равных. В конце концов, мы обязаны вам выживанием, тем, что до сих пор существуем, а также обретением нового мира. А может быть, нам стоит объединиться и создать единую цивилизацию? Возможно, вместе с нами вы переселитесь из своих материальных оболочек в мир идеального. Может быть, в этом мире мы станем одной расой.

- Без различий в цвете кожи и разрезе глаз?

- Без различий в биологии, в языках и религии.

- И одного пола.

- А может, напротив, всего этого будет гораздо больше. Ведь в виртуальном мире нет предела возможностям удовлетворять свои фантазии. Представляешь, пять полов сливаются в экстазе.

- Да, пятиполовой разврат.

Они помолчали, улыбаясь.

- Послушай, - вдруг вспомнил Рустам, - а что это за ужасные катаклизмы всё время мерещились мне, являлись в снах?

- О, это очень интересно и требует отдельного рассказа.

Когда-то на побережье Западной Африки жил человек. Звали его Тнапишти. Он был шаманом одного крупного племени и обладал способностью использовать пространственное поле для получения информации. Да ещё какими способностями. Перед тем, как случилось нападение на наши земные базы, мы заполнили эфир интенсивными переговорами со своими экспедициями, находящимися в разных точках Земли. Естественно, почти в каждом сообщение звучала информация о предстоящей катастрофе. Он всё это слышал и воспринимал. Не осознавая, конечно, от кого исходят послания, Тнапишти понимал их смысл. Он построил большой плот, набрал в него запасов, семян растений, чтобы посадить их на новом месте, приготовил домашних животных и стал ждать. Перед тем, как по побережью Африки ударила волна цунами, он посадил в лодку свою семью и животных.

Удивительно, но плот не был разбит цунами, не перевернулся. Никто из его семейства не погиб. Берега Африки и Европы были затоплены на протяжении сотен километров. Гибралтарский пролив сильно расширился. Войдя в него, Тнапишти пересёк с запада на восток Средиземное море и высадился на побережье современной Сирии. Там и начало это семейство новую жизнь.

То, что он совершил, спасая свою семью, - чудо. Но ещё чудеснее то, что он сделал потом. Он сочинил эпос о гибели Лаланды, как будто был свидетелем этого. Он даже уловил название острова, живя от него на огромном расстоянии. Две с половиной тысячи лет, прежде чем у людей появилась письменность, это великое произведение существовало в пересказах. Оно стало основой для множества мифов и легенд, например, о всемирном потопе. Библейский Ной, со своим ковчегом – это Тнапишти. У индусов он носил имя Вайвашта, у вавилонян – Зиусудра, а у шумеров - народа исторически и территориально более всех приближенного к тем трагическим событиям - он звался Утнапиштим.

Ещё одна легенда, изложенная устами Тнапишти – Атлантида. И боже, как она близка к истине. Даже название этой страны за тысячи лет не сильно изменилось: Лаланда превратилась в Атланту.

То, что ты видел в своих снах – не что иное, как гибель Атлантиды, одного из двух земных островов, видевших майронов ещё в их телесных оболочках.

- А почему, почему именно это являлось мне? Потому, что это было величайшей трагедией, разыгравшейся на Земле?

- Да потому, что Тнапишти был моим вторым носителем, в которого я переселился, когда первый погиб от рук своих сородичей, пытаясь организовать отход измученных плаванием людей от побережья вглубь материка. Я наблюдал за ним с самого начала его плавания, и когда представился случай, без сомнений поселился в его мозге, чтобы разобраться, кто же он всё-таки такой. Его жизнь была самой яркой из всех, которые мне пришлось прожить вместе со своими носителями. Она сильнее всего запечатлена во мне. Поэтому ты её и видел.

- Воспоминания о прошлой жизни… - задумчиво произнёс Рустам. – Об одной из них. Вот так да.

Они опять замолчали. Двойник давал Рустаму время собраться с мыслями.

- А как же Феликс? И все его требования? – вспомнив пронизывающие глаза, с тревогой спросил Рустам.

- Да, была такая проблема. К сожалению, наша цивилизация не смогла окончательно избавиться от многого, что присуще и человечеству. Мы до сих пор не можем обходиться без власти. Она необходима нам прежде всего затем, чтобы организовывать целенаправленное воздействие на человечество, о котором я говорил. А где власть, там оппозиция. Там споры, трения, закулисные игры, интриги. Вот и в случае с тобой… Нашим властям пришлось потратить немалые усилия, чтобы заблокировать действия этой группы. Борьба была серьёзной. Но теперь всё позади. И сейчас я выступаю как уполномоченный представитель всей земной цивилизации майронов. Цивилизации, потерпевшей крах на родине и нашедшей приют в чреве человечества. Слушай внимательно. Слушай и принимай решение…

Он открыл глаза. Виски отозвались тупой болью.

Тусклый свет пасмурного зимнего дня уныло освещал пространство незнакомой комнаты. Постепенно он стал различать белый потолок с пожелтевшими квадратами светильников и окрашенные серой краской стены с тонкой ядовито-синей полосой филёнки. Убранство помещения не оставляло сомнений в том, что оно казённое. Дальше Рустам понял, что лежит, укрытый тонким шерстяным одеялом в белом пододеяльнике. Повернув голову, он увидел Марину. Она сидела на стуле, рядом с кроватью, положив руки и голову на тумбочку. Она спала. Рустам долго смотрел на неё, боясь пошевелиться и потревожить её сон. Потом тихо откинул одеяло и попытался встать. Оказалось, что в левой руке его торчит игла капельницы, которая больно повернулась в вене. Рустам вскрикнул, и Марина проснулась. Несколько секунд она смотрела на него, как будто тоже очнулась от тяжёлого забытья. Потом кинулась к нему.

Её руки легли Рустаму на плечи, она приникла к его поросшей щетиной щеке.

- Где это я? – спросил Стерхов, едва шевеля сухим шершавым языком.

- Надо же сообщить, что ты очнулся, – вместо ответа произнесла Марина. – Я сейчас.

Она выбежала из комнаты. Рустам стал разглядывать иглу капельницы, торчащую у него из вены. Он чувствовал, что спина у него затекла. Очень хотелось встать или изменить позу. Но проклятая игла держала его как пса на цепи. Ощущать этот инородный предмет у себя в теле было неприятно.