ВЕХИ (лета 6748 - 6750) Часть первая 1. Застава И так все ясно видать кругом. И будто бы бежит к нему полем Ганна. И запона на ней из такой чудной тонкой ткани, сквозь которую все тело видно и ветерок встречный к груди ее прижимает, а на спине пузырем топорщит, вроде как опоясок утерян. А в косе ее цвета спелой ржи вплетена лента алая. А поле то словно без краев, сплошь цветами лазоревыми выстелено так, что и не понятно, где кончается само поле, а где небо начинается. И вот уж совсем близко Ганна, остается Бурнашу руку протянуть, да схватить за рубаху, да прижать желанную к своему сердцу. И вот уж было, за край запоны ухватил, да только вдруг обернулась Ганна лебедушкой белой, вырывается, по щекам его бьет крылами, криком жалобно кричит, убивается… - Эй, молодец, ну хватит уже руками-то махать, словно мельница какая. Сколь добудиться до тебя не могу, это надо же. Аль, проснулся вже? Подымайся Бурнашик, твой час настал. Ишь ты, как крепко заснул. Эхма, поди, девки все снятся. Но и то ниче, молодому то не зазорно, когда гой со сна как дубинка какая торчом. Рожу то холодной водой ополосни, оно глядишь, и полегчает. М-да, я в твои годы тож бывало… Кречет, проверивший и сменивший все посты, убедился, что Бурнаш окончательно проснулся, стянул с себя сильно обтёрханный казенный кафтан темно-синего грубого сукна, кряхтя, лег на рогожку в дальнем углу землянки, кафтаном укрылся, долго пристраивал под голову свою шапку, бормоча что-то, быстро затих и как-то сразу стал мирно похрапывать. Словно брагой хмельной опоенный, тяжело поднялся Бурнаш. При свете новой лучины, запаленной при входе Кречетом и теперь потрескивающей и смоляной слезой в воду капающей, кое-как привел себя в порядок, накинул на плечи кафтанишко, вышел из землянки, по ходу зачерпнув ладонью воды из кадушки, протер заспанные глаза. Ах, как вызвездило! Сияющая россыпь небесного проса холодит так, что хочется тут же вернуться в прелодушное, но теплое нутро землянки. Тишина такая, какая только и бывает, когда еще ночь темна, но уже в самом конце своем, зверей и ночных птиц уже не слыхать, закончили свой кровавый пир, попрятались по норам и дуплам, а утро еще как бы раздумывает, стоит ли возвращаться дню. Бурнаш прихватил бердыш, стоящий у входа и поднялся на смотровую площадку. Огляделся. Смотреть не на что - темень на земле, да звезды в небе дрожат от холода, только и всего. Застава, со всех сторон окруженная засеками, а со стороны реки еще и невысоким тыном с воротами, обустроена на небольшом холме, на правом берегу реки Листовки, по весеннему половодью подступавшая почти к воротам заставы. Теперь же, к концу лета, в месяц зарев, от ворот до воды почти сотня саженей, мелка и узка, так что даже в самых глубоких местах по брюхо лошади будет, а тяжелогруженый варяжным грузом, аль с дружиной какой струг точно не пройдет. Ну а рыбари на плоскодонках пущай плывут, куды хотят, до них заставе дела нет. Река тянется с юга на север, с холма хорошо просматривается. На другом пологом берегу дремучий лес, через который идет едва нахоженный тракт. Ходят здесь лишь те, кому жизнь не дорога, да по сильной необходимости. Лес дремуч и бескраен, полон разных лихих людишек, живущих по вольной своей воле. Но эти, правда, на заставе не появляются, потому знают, нечего здесь брать, да и отпор могут получить, хотя в дозоре одни инвалиды, не хотящие доживать век свой на монастырских хлебах, да совсем молодые ребята, у коих служба в орде еще вся впереди, если их черед выпадет на Кону. Дозор же больше для порядка пограничного, да упреждения от какого-либо лиха, потому хоть редко, но случается, что мелкие дружины из прусов тревожат. Но для такого случая, посреди заставы стоят тесным треугольником три сосны высоких, промеж собой смолистыми ветвями у вершины крепко связанные, сверху спускается хорошо просмоленная пеньковая веревка, готовая в случае тревоги легко вспыхнуть пламенем, факелом сосновым предупредив соседей о беде. На заставе же самой оружия всего ничего – пара бердышей, пара десятков мечей, щитов, луков да копий Молодым парням такая служба только в радость – все лучше, чем землю пахать, да траву косить. И даже то не в тягость, что почитай каждый день старшина Кречет до седьмого пота вбивает в них воинску науку, уча всяким хитростям владения мечом да копьем… Бурнаш, припомнил сон свой, невольно потрогал на груди под одеждой мешочек-оберег от Ганны, печально улыбнулся в темноту, и, опершись подбородком с едва пробивающейся растительностью на ратовище бердыша, задумался. Кружит, кружит Бурнаш по лесу, все не может найти то самое деревце черноклена, за которым его послал волхв Бажен. «И чтобы оно был непременно чуть больше косой сажени, да чтобы крона не однобока была, но и не шибко раскидиста, да чтоб семена уже покрасневши были, да…» Ну, и где ж такое можно найти, чтоб все сразу так вот и сошлось? Да и время уже возвертаться, а деревце все не находится. Только вдруг среди дерев замелькали сарафаны алые, лазоревые да пунцовые, да смех девичий звонкий послышался. А со смехом этим на полянку солнцем утренним обрызганным выпорхнули несколько девушек. - Сестрицы-молодицы, гляньте, сколько здесь трав нужных для оберегов, на всех хватит. Скорее венки плетите, солнце уж высоко. Бурнаш за куст присел, затаился. Со своего селения всех девок знал, да только на полянке ни одной знакомой не видать. Должно, как и сам он, далековато в лес забрались, должно из соседней деревни девицы. Слыхал он, что собираются соседи к ним на праздник. И волхв Бажен с той деревни нынче править Купалу будет. Прежде то, урядник командовал, да только с зимы еще занемог… Бурнашу вдруг неудержимо захотелось немного пошутить, попугать девушек. Захотелось подняться вдруг из-за куста да зареветь по-медвежьи. И уже отполз назад немного и уж надумал вставать с колен, как услышал позади себя голос: - Ай, как не хорошо тайком подглядывать за чужими невестами. Вскочил Бурнаш на ноги, да ненароком затылком ударился о толстый сук дуба, да так, что искры из глаз посыпались. Как же он не заметил, что подкрались к нему сзади? Самого чуть не напугали? - Ай, какой неловкий. Теперь вот шишка на голове вскочит. Нако, приложи цветы зверобоя, полегчает. Только теперь Бурнаш стал в состоянии рассмотреть ту, что застала его врасплох. Рассмотрел, да разом и пропал – сердце забилось так, что из груди готово вырваться, в жар бросило, а кровь прилила к голове, зашумела в ушах. Покраснел Бурнаш до самой макушки, чего прежде с ним никогда не случалось. Столбом застыл и будто забыл, где он. Да и было отчего. Стоит перед ним девица, красы невиданной. Деревенские-то, все белобрысые, с весны до осени веснушками сплошь покрытые, а тут спелой пшеницы коса ниже пояса вьется по сарафану цвета первой весенней зелени, брови темные на бледном личике, а глаза… лучше не смотреть в них – можно утонуть в омуте смарагдовом. Губы алые улыбаются, да ласково так, как когда-то матушка ему улыбалась в детстве. Едва пришел в себя, да и то пора бы, сколь можно в молчанку играть, так ведь и дурнем красавица счесть может. - Ты, чья же это будешь? Отчего прежде тебя не встречал? – спросил, как самому показалось, громко, хотя на самом деле, еле губами шевельнул. - Чья, спрашиваешь? – засмеялась звонко, - да вот если сегодня вечером меня споймаешь, то, как знать, может, твоя буду. Только тебе, Бурнашу, будет нелегко меня поймать. - Откуда знаешь, как звать меня? - Это как раз самое простое из того что я знаю. Еще знаю, что скоро тебе на Кон идти, а там выпадет тебе доля ратная, но вот что дале будет то … - Ты что же, ведунья? - Сам сказал. А черноклен, что ты ищешь, прямо за спиной у тебя. Только прежде не забудь попросить прощения у деревца за то, что срубишь, потому для дела нужного, мареной сегодня ему быть предстоит. Оглянулся Бурнаш и чуть не ахнул – и впрямь в десяти шагах то самое деревце черноклена, что искал так долго. Хотел Бурнаш поблагодарить красавицу, да заодно узнать, как звать-величать, а ее и след простыл, даже ни одной травинки примятой, не видать. И только где-то в голове еще раз услышал смех ее, а еще через мгновенье тихий голос: «а зовут меня Ганна… птица я, поймать попробуй…». Подбородок Бурнаша соскользнул с ратовища бердыша, сам он сильно покачнулся, и чуть было не свалился с площадки. И если бы не подхватили его сзади крепкие руки старшины, так бы и было. - Тихо, тихо… не спать на посту. Лихо проспишь. - Да не сплю я, старшина. Так, задумался… - Знамо, что задумался. Только думки твои далече отселе да слух с собой прихватили. - Да, я… - Та нишкни. Слухай… слышь ли? - Ни, старшина. - Сороки недалече побудку устроили. Ишь, стрекочут, не иначе побеспокоил их кто… За спиной их, на востоке, заря уже разгоралась, уже померкли звезды, побежали по небу первые лучи встающего ото сна солнышка. А по-над водой туман серый, густой плавными волнами еще стелется, за которым лишь лес верхушками своими из ночной тьмы продирается. Вот только теперь почудилось Бурнашу, что и в самом деле есть там кто среди дерев, в слух весь ушел. И только когда на том берегу первые лучи солнца зеленою обдали верхние ветки сосен и елей, заметил выступившее из-за них древко копья с вымпелом на конце двуязычным – красно-белым. Следом из тумана проявились и несколько всадников, то ж с копьями. Выехали из леса и остановились на берегу – куда ж дальше в такой туман… Старшина Кречет почему-то шепотом на ухо Бурнашу, словно его могли услышать на том берегу, приказал: - Давай, Бурнашик, тихо поднимай всех, кажись, прушане пожаловали. Не ведаю с добром, аль нет, но быть готовым надо бы. Да и угли под сигналом не забудь раздуть, всяко может случиться. Бурнаш ловко с площадки спрыгнул и побежал исполнять приказ, а старшина Кречет прокашлялся слегка в кулак и решился крикнуть, сложив у рта своего ладони рупором: - Кто такие будете? Почто по ночам крадетися? – Его хриплый крик почти утонул в туманной проседи, но все, же после длинной паузы услышал ответ тоже едва различимый. - Вождь племени зудавов Скуманд с родственниками и обозом. Едет просить защиты у Пскова от извергов рыцарей с крестами… Кречет почесал затылок, забравшись всей ладонью под шапку. Принимать решения не привык, старшиной стал всего лишь два года назад. Но делать нечего, надо что-то делать. Снова прокашлялся и крикнул - А много ль вас будет? Ответ пришел сразу - Остатки дружины в двадцать человек да пеших воев столько же, да обоз с бабами, детьми и скарбом. - А что ж по ночам-то бродите? - Так по пятам идут поганцы с крестами… - Ладно, подмогнем, чем смогем. От вас влево примите на десяток аршин. Там помельче будет, может только колеса у телег помочите. Аль пождите, когда туман сядет. - Попробуем переправиться сейчас. - Воля ваша. Встретим. Оглянулся Кречет, осмотрел неровный строй заспанных стрельцов – полтора десятка инвалидов да недорослей осьмнадцать – невелика сила. Отыскал глазами самого младшего. - Семак, подь сюды. Слушай наказ. Да в носу-то не ковыряй, палец сломаешь. Сей момент седлай коня и наметом во Псков. На словах скажешь, что пришли, мол, просить защиты прушане. А следом могут быть и ливонцы. Мы прушан-то два-три дни придержим у себя, покуда не дождемся приказа, как с ними поступить. Если ливонцы нагрянут, сигнал дадим, да и отступать будем ко Пскову, потому как… - тяжело вздохнул, - сами не сможем заставу удержать. Наказ понял ли? - Как не понять, дядечка. Понял. - То ж мне, племянничек нашелся, ось тележную тебе пониже спины. Старшина я тебе Семак, никак в твою башку не втемяшу. Сполняй приказ. Да прямо к воеводе скачи… кто там теперь? Кажись Гаврила Ярополк совет держит. Ну, да разберешься, поди. Теперь сполняй. Да, гляди, не вертайся сразу, в монастырь иди, спроси Оглоблю, он приютит на время. Семак только пару раз хлопнул длинными как у дивчины белесыми ресницами, шмыгнул носом и побежал к конюшне. Уже вдогонку ему Кречет крикнул - Кобылу пегую седлай, она дорогу помнит, - и уже теперь тихо, больше самому себе, добавил: - чай по десятине псковичи нам ее прислали, так что… должна помнить. Вот так и будет. Потом еще раз прошелся вдоль строя: - Остальным приготовиться к встрече хоть и нежданных, но все ж гостей. На завтрак кабана забейте. Поди, голодные по лесам шатались, гости наши незваные нежданные. Ступайте все. Все разошлись, остался на месте только Чеслав – инвалид, с коим Кречет почитай лет двадцать плечо к плечу в разных боях бывали. - Чего стоишь, будто я не ведаю, что хош. - Ну, и уважь старика… - Что с тобой поделаешь. Гнедова бери, да только смотри, далеко не заезжай, верст десять, не дале. Все ж, чужая земля. Помнишь, где развилка-то? - Как не помнить… - И по тихому, глянул и обратно. - Ты, это… вон недорослей учи, им еще поди много придется кровушки пролить своей да чужой. Так уж лучше чужой… а я, что ж, я мигом, разведаю, что к чему. - Ну, добре. До вечеру возвертайся. 2. Купало Солнышко ласкает большую лужайку за околицей деревни, на берегу речки, которая тоже, кажется, приветливо поблескивает, в предвкушении будущего веселья. Одним словом, божья благодать, как и подобает быть к празднику. Девушки принарядились и уже начинают водить хороводы, но пока чуть подале, по краю лужайки. Голоса тоже вполсилы пробуют. Звал Купала Перуна: - Ты приди до нас, Перун Поглядеть на Купаля! - Нема часу, Купаля – Эту ночку мне не спать, Надо жито соглядать Каб змея не ломала, Коренья не копала. В нас сегодня Купала То-то-то, Не девка огонь клала То-то-то, Сварог огонь раскладал, Всех Богов до себе звал. А у парней все еще идет подготовка. Большой, высотой в четыре сажени костер уже готов, и уже в середине костра на шесте установлено просмоленное колесо. А вот и крада - небольшой погребальный костерок, на котором потом будут сжигать лик Ярилы, да парами прыгать через него, пока что-то не выходит. Бажен уже несколько раз его разваливал, заставляя переделать. Да и с установкой остролиста дело что-то не спорится у Бурнаша. Волхв Бажен впервые приглашен из соседней деревни, но уже всех местных по именам да прозвищам знает. Ходит кругами по лужайке из бадейки горстями водой все обрызгивает, да дымящим веником из полыни помахивает, шепчет всякие непонятные слова, а в промежутках между освещением не устает командовать, всем достается и Бурнашу тож. - Ты, Бурнаш, головой-то не верти по сторонам, не ищи любу, не пора еще, успеется. Лучше вкопай деревцо поглубже, да укрепи камушками, а то не ровен час, начнется праздник, а деревце твое и упадет, не ладно то будет. Да и пора бы купалу соломенного под остролист усаживать… Всякое дело имеет свое начало и свой черед. Вот уж и все приготовления закончены, а солнышко к полудню подобралось. Бажен свой приговор деревцу сотворил, да успел по веточке заговоренной каждому раздать. А потом скомандовал, высоко над головой подняв резной посох свой: - Славим Перуна и Велеса. Купалу ноне славим! Славим женушку его Кострому! Славим Рода – давшего начало всему в мире Прави, Слави, Яви и Нави! Радуйтесь! И через мгновенье лужайка вся покрылась цветными пятнами сброшенной одежды, а речка взволнованно и радостно приняла в свои воды обнаженные тела, встретив их разноцветными радужными брызгами. А волхв Бажен отошел на край поляны под тень нескольких берез. Здесь его уже нетерпеливо дожидались деревенские мальцы, которым еще рано участвовать в празднике, возрастом пока не вышли. - Ну-ка, ребятки, начну-ка я вас пытать, что ведаете о Купале. Вот ты, как тебя кличут? Вижу, этим летом ты у нас несешь образ Купалы. Сколь же тебе годков? Из травы поднялся белокурый малец, на котором белые, длинные, как у взрослых порты да такая же белая рубаха. На голове венок из цветов купальниц. Подошел ближе, с улыбкой смело молвил, чуть задрав мордашку - Дяденька Божен, кличут меня Звенец. - За звонкий голосок видать прозвали? А сынок чей же будешь? - я сын Вышана-бочара. А годков по осени будет уже девять. А о боженьке Купале я все ведаю, то дяденьке уряднику Белогору благодарность от меня и от моих родичей. - Ну-ну, сказывай, что ведашь. - Почитается Купала третьим богом после Перуна и Велеса. Родичи его Семаргл и Купальница. Родился вместе с сестрой Костромой в один день. Долго были в разлуке. Когда стали большими поженились, не зная, что они брат с сестрой. Вот. А когда узнали… то… не ведаю, как там дале, тока все хорошо кончилось – сплели из них один большой венок. Вот такой, как на мне. Вот и все… - Молодец, Звенец. И вы детки, молодцы все, что ведаете и славите наших Богов, наших предков, потому как вы все их потомки. Не забывайте это никогда. Ибо, могут прийти времена, когда будете гонимы за Веру нашу… Ну, да Род милостив к нам, славьте Правь, мы ведь с вами православные вот и будет вам радость в мире Яви. Божен приметил Бурнаша, стоявшего поодаль и слушающего разговор. Подошел - Что Буршаш, не весел, буйну голову повесил? Что не омываешься со всеми? К трапезе нельзя не омывшись, знаешь ведь. Аль внуку мою все ждешь? - А разве?.. - Ганна птица вольная – когда захочет, тогда и явится. Да только напрасно ты по ней томишься, не будет она твоею. Я Сварогу служу, она женушке его – Макоши. Вот так-то. И еще молвю… тебя ратная служба вскоре ждет. Надолго, почитай навсегда. А там, в орде, сейчас другие порядки. Слыхал я стороной, что насильно заставляют другого бога принимать и следовать его заповедям. - Это как же? Какая такая другая вера? - Не перебивай, скажу, что знаю. Бог у них один, неважно, как он зовется. Вот только наш Род, наш Отец, а мы Его дети, а у них Он – Господин, а все люди – рабы божьи. - Не хочу быть рабом… ничьим. - Не горячись. Вот совет тебе мой – На Коне не перечь, похитрее будь, принимай все, что ни предложат, а сам свою веру не забывай, славь наших Богов в тайне, иначе большие беды на себя накличешь. Понял ли? - Обещаю. - Обещать ничего не нужно, судьба сама тебя выведет куда надо. А теперь марш в воду. А вот уж и зоря вечерняя догорает, а большой костер разгорается, а вокруг костра игрища молодецкие да хороводы девичьи под гудки пастушьи да гусли звонкие Уж как ночь коротка, Уж как ночь коротка - На Купалу, На Купалу! Как целебна роса, Как целебна роса - На Купалу, На Купалу! Собирался народ, Собирался народ - На Купалу, На Купалу! Заводил хоровод, Заводил хоровод - На Купалу, На Купалу! Хоровод посолонь, Хоровод посолонь - На Купалу, На Купалу! Разгорался Огонь, Разгорался Огонь - На Купалу, На Купалу! Распускался цветок, Распускался цветок - На Купалу, На Купалу! Озарялся Восток, Озарялся Восток - На Купалу, На Купалу! Вот уж и крада прогорает, и пары составились, вот-вот начнут прыгать через костер, держа меж собой соломенную куклу купалы. Начнут пытать свое счастье, суженого на эту ночь сыскивать, да до зорьки самой любовь творить. Только Бурнаш во всем этом не принимает участия, в сторонке стоит, и уже, кажется, надежду потерял, на встречу. Видать обманула Ганна, не явилась на праздник, а без нее какой же веселье, так одна маята… Только вдруг почуял остро ожог крапивы на своей шее. Да смех заливистый звонкий. Обернулся резко, а Ганна уж далеко, едва касаясь ногами земли, бежит по лужайке к опушке леса, вот уж скоро и совсем скроется. И прежде Бурнаш бегал неплохо, а тут, будто ветер его подхватил – полетел как сокол и кажется, в десять шагов догнал Ганну. Или ему это только так показалось. А не остановись сама Ганна, так и не видать бы ее больше Бурнашу. А Ганна будто и не бежала совсем, дышит покойно, смотрит ласково, только в глазах огоньки озорно поблескивают от теперь уже далекого костра. - Ну, что Бурнашик столбом встал, оробел поди, вон вишь, даже губы побледнели. Али крапивка моя тебе не понравилась. Больно жгуча? Сейчас дуну только и пройдет. Ну, вот и все. И действительно, шею, что еще несколько мгновений назад саднило, будто ветерком прохладным овеяло, и боль исчезла. И силится Бурнаш слово в ответ вымолвить, а не может даже рта открыть - Что замер, али мне тебя за руку теперь в лес вести, цветок папоротника искать, потому не будет у нас с тобой ничего, не смог ты поймать ты меня. Да и обет мой не позволяет мне миловаться с тобой. Не печалуйся, будет еще в твоей жизни много любовей, много всего тебя ждет, много радости, много печали, побед ратных и поражений, да и горюшка изведаешь сполна. И все же будешь счастлив в конце пути. А дорожка твоя по жизни длинная… Не запомнил Бурнаш, как в лес вошли, и как потом на берег вышли, и как долго потом сидели на поваленной осинке, встречая рассвет. Ганна еще много чего говорила, да только как ни вспоминал потом Бурнаш, не мог припомнить многого. Запомнил хорошо только последнее - Мил ты мне, Бурнашик, с первого взгляда поняла. Прости, что сразу на праздник не явилась. Полдня просила Макошь помогать тебе в жизни. Знак хороший от нее получила, теперь под наблюдением будешь особым, но Доля с Недолей, тоже свое дело знают и от тебя самого тож зависит, к кому больше клониться, к доброму делу и помыслу али злому. А чтобы невзначай не ошибиться, вот тебе оберег мой. Носи всегда на себе и меня вспоминай. Но как вольно или невольно будешь желать злое, так жечь он будет грудь твою как крапива. Сама повесила на шею ему мешочек кожаный расшитый красными нитями солнцеворотом. - А теперь смотри, как первый луч солнца твоих глаз коснется. Не закрывай их, смотри, пока слеза из глаз не капнет. А мне пора уже. Прощай. Не оборачивайся, не смотри назад, смотри на солнце, глаз не закрывай. И пока лицо не стало мокрым от слез, Бурнаш смотрел на солнце и славил Ярило. Потому как Солнце ясное знает и ведает, что на сердце у человека, и что прячется в темной кроне ветвистых деревьев. А за спиной Бурнаша захлопали крылья большой вольной птицы, и в клекоте лебедином он ясно распознал свое имя… 3. Прушане Солнце уже зацепилось за кроны дерев на западе, когда на заставе стало слышно возвращение Чеслава. У Кречета отлегло малость – если Чеслав на весь лес орет с посвистом удалую песню о том, что в данный момент попадается ему на глаза, значит лихо обошло стороной заставу. Частей через двадцать, показался на том берегу и он сам. Гнедой под ним шумно фыркал, чувствуя заслуженную меру овса и скорый отдых и пока переходили вброд, все порывался хлебнуть воды, но Чеслав дергал узду не давая опустить голову, вполголоса приговаривая, потерпи мол, не время водой наливаться, охолонуться надобно сперва. - Что хорошего поведашь, Чеслав, - приветствовал его Кречет. - Хорошего и плохого вровень. - Давай по порядку. - То, что погоня была, то верно, - кряхтя по-стариковски, Чеслав слез с лошади и начал разминать затекшие ноги, - Только может вовсе не за нашими прушанами, в пятнадцати верстах отсель, на развилке, свернули на Изборск. Я так понимаю, он их больший интерес. - Да много ль рати шло? - Поперву считал, да после осьмой сотни сбился. Много. Одних рыцарей около двух десятков может. Вот такие дела. Если бы до нас дошли, и полчаса не продержались бы. Мыслю я, знают, что от нас на Псков хорошей торной дороги нет, потому с Изборска и решили начать. Да вот еще. Вроде показалось, что ведет их боярин из наших, видать переметнулся. - Это совсем худо. Пожгут они Изборск, к ведуну не ходи. У них от реки худая защита. А потом, глядишь, и на Псков двинут - Так чего с прушанами? Куды их решил? - Куды-раскуды… Буду поутру со Скумандом совет держать. Узнаю, что сам он думает. А пока, иди отдыхать. - А чего ему думать? На Псков ему идти надоть. - Вот ты и поведешь, если так. Все равно на Кон отправлять наших молодцев нужда. Вот за старшого у них и будешь. - Добро. Поутру, еще даже роса с полей не сошла, как пришел посыльный от прушан. С поклоном передал просьбу Скуманда, прийти держать совет. Не привык Кречет чтобы ему кланялись, неловко поклонился в ответ, да сам же и застыдился своей неловкости. Про себя подумал, «это тебе не мечом махать, да недорослями командовать, тут надо как-то так…». Не додумал до конца этой простенькой мысли, надел кафтан парадный со старшинской лентой, бороду расчесал да и вышел. Хотел прихватить меч, да вовремя одумался – все ж на совет идет. Прушане стали лагерем в саженях ста от заставы, в поле недавно скошенном. И тут подивился Кречет, кибитки да телеги по центру, а на некотором отдалении кругом палатки поставлены, хотя для обороны следовало бы огородиться повозками. «Или уж так они своего вождя с его добром охраняют, да что-то дозоров не видно. Ну, у них свои порядки… что с них взять… прушане…» Большая палатка Скуманда оказалась все же в самом центре. Перед входом стояли два ратника при оружии. Кречет перед входом отчего-то оробел слегка, но постарался не подать виду, громко кашлянул в кулак и смело вошел в палатку. Скуманд, коренастый старик, с лысым черепом, без бороды, но с пышными отвислыми усами, одет по-походному, просто, как-то сразу расположил к себе Кречета тем, что повел себя «на равных», начал с благодарности за приют и угощение. «Совет» как-то очень быстро кончился, не прошло и восьми частей. Решено было на завтра же выступать на Псков. И уже было собрался Кречет идти восвояси, но Скуманд пригласил его за стол к заутроку, отказаться было неловко. И уже за угощением, сопровождавшимся чашей со сбитнем, завязался разговор. Больше спрашивал Скуманд - А вот поведай мне, старшина, что теперь творится на Руси, кто главный князь, к кому посоветуете прислониться? - Сложно ответ держать, потому многого не ведаю, что деется на Руси. Раздоры начались. Каждый князь теперь свое гнездо бережет, да норовит еще у соседей кусок земли урвать, кто покажется слабее, на того орду высылает. Совсем порядок пропал. А еще слышно в новую веру весь народ хотят обратить. Говорят, из Царьграда та вера в единого бога пришла напастью на Русь. Так князья отступники силой, мечом и огнем ту веру приносят, капища жгут, волхвов изводят, имена иноземные дают, крестят в воде, а по той воде мимо трупы плывут и вода та от крови красна… Много кровушки людской уже пролито, а сколь еще будет… До нас покуда не дошло, а далее что будет, то не ведаю. - Ну, у нас та ж напасть, только из Ромеи. Что за бог у них такой, что им позволяет чинить злое. Или наши боги совсем дряхлые стали, защитить не могут. Вот и приходится спасаться в чужих краях. Да, видно и у вас дела не краше. - Вот и я становлюсь стар, а потому не разумею, что творится на Руси. Жду вот, что минет меня сия участь, успею к нашим богам отправиться… - Ну, а кто из князь-ханов теперь посильнее-то будет? - Вроде бы совсем еще молодой князь Суздальский, Сын Святослава Всеволодовича. Только и он, если верить слухам, крестился и стал Александром. Шибко умный и орда его ему в рот смотрит, а другие князья побаиваются - И где ж его теперь сыскать? - А вот того не ведаю, сегодня в Суздале, а завтра, слышь, в Ярославле, али во Пскове. А то на походе где. Не сидится на месте… славы все ищет, поди… в отца пошел. С Ярославом-то я в походы ходил, воевал. Было дело… а потом, стало быть, срок мой вышел, десятый годок пошел, два года как на заставе… доживаю. Так что вам покуда дорога на Псков лежит, если только поспеете ране ваших недругов, Изборск-то, думаю, долго их не удержит, ну а если и Псков пожгут, то отступать придется к Новгороду… а там куда дале, то Макоши только ведает… - Пойдем во Псков, может и мы там пригодимся, если что. Не прятаться пришли. Надо на деле показывать руссам, кто их друг, а кто недруг… - Толковая мысль, господин… А я с вами своих молодцев отправляю – срок им пришел в ратники… - Ой, какой миленький богатырь руссов. Только взгляни, Ванда, совсем молоденький. Кружит и кружит возле наших палаток. Может, невесту себе высматривает? Как думаешь? Ну, Ванда, брось ты свое шитье, выгляни наружу. Здесь также хорошо, как у нас дома. Такие же деревья, и трава. Птички поют. И солнышко такое же ласковое… - Гая, закрой немедля полог. Отец не разрешил даже нос казать из палатки. А если Градор увидит, то за косу тебя оттаскает, и поделом будет, будешь тогда знать, как на чужих парней пялиться. - Ой-ой, сестричка, напугала аж до смерти. Не муж он мой пока, жених только. Вот не захочу пойти за него, так и отец не сможет заставить. А вот интересно, сможет ли Градор побороть этого русса? Вот была бы забава посмотреть. - Мы здесь на чужую землю, не бороться пришли, защиты просить у руссов. Лучше погляди, братьев наших, не видать ли? Обещали возле полудня немного погулять с нами. А солнце уже высоко. - Да, вон они там, с дружинниками самострелами балуются. - Не балуются, а упражняется. - Они себе упражняется, а про нас забыли совсем, а мы тут бедные и несчастные томимся. Вот возьму и выйду из палатки. Да, и познакомлюсь с руссом всем назло. - Так и получишь от отца, и будет всем весело смотреть, как ты будешь хныкать. - А он и не увидит. Он давно на совете у этого… как тут у них он называется смешно… вот, забыла… кажется Кречет… Бурнаш краем уха слышит эту девичью болтовню, но оно его совсем не волнует, все его внимание обращено не к палаткам пруссов. Он внимательно присматривается к невиданному доселе оружию дружинников пруссов. Вроде бы и лук, да только для стрелы ложе есть и тетиву не нужно руками натягивать, рычаг имеется. И летит стрела на добрую сотню шагов. Решает про себя Бурнаш, что совсем неплохо было бы смастерить такой лук. Да вот только как бы поближе рассмотреть его устройство… Впрочем, не успел он еще так подумать, как это его желание тут же и исполнилось. - Эй, русс, не ходи кругами, подходи к нам, покажи, на что способен. - Лучники пруссов тоже давно уже заметили любопытного русича – хочешь из самострела пострелять или на мечах попробуешь сразиться? - Что ж, дело хорошее. Я не против поразмяться. Бурнаш обрадовался приглашению, но виду не показал и как бы нехотя подошел. - Меня Градором кличут, – протянул ему руку прушанин, приметный среди остальных богатым доспехом да и крепким сложением. - А как тебя звать будем? - Бурнашем мать назвала. - Хорошо. А отец как звал? - Отца не помню. Да и мать померла, лет десять назад, когда мне пяти не было. - Понятно. Один значит. Сам себе хозяин. Владеешь мечом, луком? - Да, вот с пяти лет и балуюсь. - А вот это мы и посмотрим. Я давно приметил, что ты на самострелы наши заглядываешься. Это значит, что у вас здесь только луки в ходу. А потому мы сделаем так… уговор, значит, такой – если на мечах любого из нас сможешь победить, то вот мой самострел, который мне дорог, потому как в бою достался. Победишь - твоим будет. Идет? Кстати, франки его арбалетом называют. У Бурнаша от волнения даже дух перехватило. И это Градор заметил и ухмыльнулся. - Ну, а не победишь… эх, чтобы такое придумать… да хоть коня моего почистишь. Годится? - Годится. - А раз годится, то и выбирай себе соперника. Любого. Принесите щиты и деревянные мечи, а то не ровен час, зарубит русс на куски кого из нас. Прушане засмеялись, окружили Бурнаша и давай каждый стучать кулаком себя в грудь, мол, выбери меня, выбери меня. Вот уж позабавимся. Бурнаш неторопливо скинул кафтан, засучил по локоть рукава рубахи, взял меч, покрутил немного, чтобы рука привыкла, больно легок, от щита отказался. - А можно мне зараз двоих выбрать? – Сказал, а у самого сердце екнуло от собственного бахвальства. Прушане дружно засмеялись, но Градор их остановил - А это уже серьезно. Давай двоих… любых. - Любых, говоришь? Ладно. Если так, то я выбираю тебя, а второго ты сам выберешь. - Хорошо подумал? Я ведь строго буду смотреть, как ты коня моего будешь чистить. - Ну, с конем то я думаю, управлюсь, а с двумя воинами пока не ведаю, то богу нашему, Перуну известно. - Ну, нам тогда чтобы остаться в живых, придется молиться своему Патолло, - смеясь, ответил Градор, снимая доспехи. – Что ж, посмотрим, на чьей стороне сегодня боги. А в напарники я возьму… Масио, пойдешь моим напарником? Вроде вскоре родственниками станем. Только смотри, не покалечь сильно русича, в гостях мы здесь. Вышел в круг дружинник почти на голову выше Бурнаша, да и в плечах пошире да и кулаки с хороший молот - Ладно, маненько только пощекочем. - Если, Бурнаш не передумал, начнем. До трех ударов. - Начнем. Успел Бурнаш коснуться рукой оберега да про себя подумать, «вот и проверим, как мне Макоши помогает». Вышли в круг. Бурнаш стал в середину. Изготовился. Уже через несколько минут стало понятно, что прушане имеют дело с достойным противником. Бурнаш почти не сходя с места, ловко увертывался от удара одного бойца, при этом успевая отбить удар другого, проявляя чудеса ловкости и изворотливости. На бой прибежали свои стрельцы и начали криками подбадривать. Совсем хорошо, шумно стало. Немного измотав противника, Бурнаш начал переходить в нападение и еще через несколько минут сумел трижды нанести удары малоповоротливому Масио. Он, было, хотел продолжить, но свои же ратники недовольно загудели и Масио с досадой откинул меч и вышел из круга. Теперь уже Градор больше стоял на месте и только успевал отражать удары, которые сыпались на него, как казалось ему из самых неудобных для противника положений. Неизвестно, сколько бы еще продолжался поединок, если бы со стороны заставы не подошли Скуманд и Кречет. Они немного понаблюдали за боем, но когда стало ясно, что это может продолжаться долго, переглянулись. Скуманд громко хлопнул в ладоши: - Так. Закончили поединок. Эй, вы, слышите? Я сказал, закончили. Противники достойны друг друга. Поздравляю старшина, воспитали отличного ратника. Если у вас все такие стрельцы, то никакие вороги им не страшны. Градору и Бурнашу ничего не оставалось, как пожать друг другу руки. - Славно ты, Бурнаш, сражаешься. Еще немного и пришлось бы мне расстаться с арбалетом. Мне вот такой как ты оруженосец нужен. А не пойдешь ли служить мне? Я за тебя выкуп большой могу дать. - Выкуп говоришь? За Бурнаша? – чуткий слух Кречета уловил смысл разговора, подошел, - Я не знаю, как у вас принято, но у нас так не делается, не продаем никого. Я хоть Бурнашу вместо отца почитай десять годков уже, но срок его вышел - доля выпала ему на Кон идти, там решат, в какую орду его определить на воинску службу. Вот такие у нас правила. - Так и мы в наем к вашему князю идем, служить верой и правдой желаем. - И то верно. Так что там видать будет, кому что выпадет. Того пока никто не ведает. Скуманд подозвал к себе своего старшего сына Масио - Слушай наказ. Начинай сворачивать лагерь, завтра выступаем. 4. Псков На второй день пути с самого утра зарядил дождь. Шел он целый день и ночь и только к утру следующего дня закончился. Выглянуло солнце, обещая погожий день, пригрело, и от намокших крытых повозок, продрогших всадников повалил пар. Но дождь успел сделать свое дело – дорога размокла, и телеги то и дело съезжали в неведомо откуда появившиеся рытвины, пешие ратники шли вдоль дороги, там было суше. Бурнаш всю дорогу старался держаться поближе к Чеславу. Из самой большой повозки домочадцев Скуманда то и дело выглядывала Гая, и если поблизости не было Градора, всячески старалась привлечь внимание Бурнаша, то посылая ему воздушные поцелуи, то показывая язык. Бурнаш старался не обращать внимания на эти знаки расположения, прятался за спину Чеслава. Чеслав же только ухмылялся в бороду: - Вишь какое дело, Бурнашик, не успел ты еще от заставы отъехать, а уже любу завел. Глянь-ка, може тебе прушанку в женки взять? Ишь как тебя завлекает. Не гляди, что мала еще, все ж дочь Скуманда. Глядишь и породнишься. - Не, дядя, не выйдет. У нее жених есть. И потом, где дочь вождя, а где я. Я еще даже не воевал. Повоевать хочу. - Ой, Бурнашик, воевать – не медовуху пить. Тут тебе сладко не будет, а вот крови да грязи этого сколь хош… одна только радость и будет, ежлив живым да не раненым из боя выйдешь… - Тем паче, как тут жениться, вдов да сирот плодить… И потом… Не успел сказать Бурнаш, что есть у него зазноба. Краем глаза ухватил – повозка, в которой ехали дочери Скуманда, одним передним колесом по самую ступицу провалилась в грязную лужу. Лошади встали, возничий кубарем скатился в придорожный кустарник, повозка сильно наклонилась, готовая вот-вот опрокинуться, а внутри послышались женские вопли. Подставить плечо под наклонившуюся повозку почти одновременно, чуть не столкнувшись лбами, успели Бурнаш и Градор. И удерживали, пока не подоспели пешие воины. Общими усилиями повозку вытащили из выбоины. Еще не успели перевести дух, как Градор схватил за грудки Бурнаша - Как у вас, руссов говорят «наш пострел везде поспел»? - Ну, так я как увидел… - Ты гляди, да не заглядывайся. Я все вижу. То моя невеста. - Да, она… Тут и Скуманд на коне подоспел: - Да, твоя невеста, твоя. Я свое слово всегда держу. Отпусти русса. - Да, кто ж его держит? Я, можно сказать, благодарю за спасение… повозки. Вон кафтан его чищу. - То-то же. Чего встали? До Пскова может еще верст двадцать, до темноты добраться нужно. Лучше возничего выпори, чтоб не спал. Все. Тронулись. Не удержался Бурнаш, тихонько добавил: - А еще лучше выпори дорогу за выбоины, она все стерпит. Градор грозно нахмурил брови, но вдруг захохотал во все горло. Бурнаш оглянулся. Из повозки выглянула растрепанная головка Гаи с синяком на лбу. - Что попало от отца? Так вам и надо. А я может за тебя, Градор и не пойду замуж. Вот тебе. Бе-е-е… - и показала язык. Бурнаш только вздохнул и пошел седлать свою лошадь. - И надо было тебе встревать. Не твоя печаль чужие повозки спасать – буркнул Чеслав – есть кому. Как не спешили, все же подошли к Пскову уже затемно, сторожа закрыли ворота. В посаде тоже было тихо. Зато вокруг в поле стояло много палаток, повозок, костров и было довольно шумно. Скуманд распорядился устраиваться на ночлег поближе к посаду, чтобы уже с утра пораньше «идти на поклон». Чеслав же повел четверых своих подопечных в монастырь, что с восточной стороны города. Там у него были знакомые инвалиды. Стучали в ворота долго и уже думали отправляться восвояси, как им открыли. За полночь. В небольшой келье на овчинах давно храпят юные отроки. Снятся им будущие сражения и непременные победы. Только Бурнашу не спиться, прислушивается к разговору двух стариков. В оконце светит полная луна, так что и свечи жечь не надобно. А два старика никак не могут наговориться. Давненько не виделись. Много чего произошло за это время. - Ты, вот чего мне, Оглобля, поведай, что за вера новая на Русь пришла? Что за напасть такая? - Я, Чеслав, не шибко во всем этом понимаю. Да нас, стариков и не заставляют ее принимать, крестят молодых. Вот новые жильцы монастырские те на кресты молитвы бормочут, на коленях часами стоят. Пробовал разузнать, что и как. И выходит, что объявился лет сто назад или чуть боле в Царьграде человек. Стал говорить, что Бог один, и царство его на небесах. И судит он всех умерших по делам их. И одних награждает, других наказывает страшно. - Да, откуда же он может это знать? - Еще говорят, что был один… волхв… или как там у них… пророк, что ли, так его Ромеи убили, а он возьми и воскресни. Воскресни да и передай от единого Бога послание. Как-то так в моем понимании… а може и не так, поди разберись-ка. Только я так скажу – раз князья наши крестились, то и народу сомневаться не стоит. И так уж многих, кто не желал идти в другую веру, кровью умывали… вот так. Старики надолго замолчали, поглядывая на луну в оконце. Потом начали укладываться спать. - Я вот чего хотел еще спросить, Оглобля… что завтра на Кону будет-то, к кому лучше моих бойцов пристроить? Что сейчас в Пскове творится? Слышно тевтонцы не сегодня нагрянут, може уже возле Изборска стоят. - Это другая песня, Чеслав… про тевтонцев слыхал. Слыхал еще, что ведет их переметнувшийся князь Ярослав Владимира сын. Вон, вкруг города палатки видал? То воевода Ярополк дружину сбирает против их... Только навряд одолеют ворога. Так что твоих молодцов воевода оставит в свою рать… - Нехорошо, когда в первом же бою костьми лечь. - Да, я про тож… я бы по тихому к князю Александру сыну Ярослава Всеволодовича отправился. Молодой еще князь, годков двадцати, но дюже боек. - Про него и я слыхивал, да только где ж его сыскать-то? - А искать где его и гадать не нужно, ижорцы сигнал дали, что шведы на шнеках во множестве в Неву вошли, так, я думаю, князь супротив их поведет свою дружину на ладьях по Волхову из Новгорода. Вот туды их пристроить было бы славно. Да и твоих прушан так сделать надоумил бы, к ладожской дружине присоединиться, себя в бою показать… глядишь, Александр на службу примет… мимо Кона. А Псков, как пить сдадут. Мы-то что, в монастыре затворимся, какая от нас помощь, но за себя постоим. А там как Макоши покажет. Вот и кумекай сам, Чеслав. Утра вечера мудренее. Бурнаш еще долго ворочался, пытаясь осмыслить услышанное, но потом решил поручить все Макоше, легонько погладил ладанку на груди, чему-то улыбнулся и провалился в сон. С раннего утра в детинце тесно, не протолкнуться - дружинники, посадские все при оружии ждут выхода воеводы Ярополка. Чеслава с его подопечными прямо к самому высокому крыльцу хором воеводы притиснули, ни чихнуть, ни охнуть. - Да, Бурнашик, в самое пекло попали мы, – Чеслав кое-как стряхнул пот со лба, - Сдается мне не до Кона теперича седни. Чую я сразу всех новобранцев воевода в свою дружину определит. Не сегодня так завтра нагрянут вражины крестовые. Тут из-за спины подал голос вечно шмыгающий носом Семак - Дядя Чеслав, вот сразу и покажем у кого мечи острее. - Тебе, Семак, это не грозит. Тебе рано, мне поздновато, так что к полудню собираемся мы с тобой на заставу. У нас там служба. Не наша это битва. А что до псковитян, може и покажут, да только как бы бочком не вышло, силенок будет маловато – побьют их. Тут надо по уму – в открытый бой не вступать, пусть осаждают крепость, може и надорвутся. А там, глянь и князь Александр с дружиной поспеет. Вот тогда и поглядим… Пождем, что воевода решит. Видал, что и Скуманд добился своего, вон, у воеводы на приеме. Успел я с ним парой слов обменяться. За тебя похлопотал тож. - Зачем за меня говорил? - Затем, что не нужно тебе в дружину псковскую. Твой путь подале, може даже за Рипейские горы. Вот там орда великая. Туда тебе надоть. А пока за Скуманда держись, он толковый старик, может чего насоветует воеводе, он с этими крестами уже сталкивался в бою… В палатах воеводы идет жаркий спор. Бояре меж собой чуть не дерутся. Одни откупиться хотят от рыцарей ордена, другие за удержание города в осаде, благо запасов вдоволь, долго продержаться можно, может до холодов самых, а там уйдут вражины восвояси ни с чем… Воевода Ярополк, в новом крещении Гаврила Гориславович, крепкий мужик чуть более сорока годов от роду, слушает их молча, изредка перебрасывается несколькими фразами со Скумандом, которого встретил приветливо, наслышан был о нем много доброго. - Ты, прушанин, что посоветуешь? Я не вправе тебя просить о подмоге, твое место возле князя, подале отсюда. Впрочем, тебе самому решать. - Не мне, воевода, тебе совет давать. Поступай по совести, да по воинскому разумению. Не знаю твоих сил против ордена рыцарей. В любом случае надолго задержишь их, до Новгорода не дойдут, а дале так и тем паче… Что до меня, то я обоз свой в Новгород отправил, а сам с дружинниками пойду к князю Александру во служение и помощь. Слышал, на Неву князь спешит со шведами поратиться, Ярлу Биргеру показать, чья земля это. - Ну, Скуманд, воля твоя. С этими словами воевода встал со своего места. Дождался, пока наступит тишина. - Выслушал я вас, и так, бояре, решил. Пришел наш час, выйдем навстречу врагу с дружиной. Сам поведу в бой. Кон отменяю до прибытия князя. Новобранцев же, что прибыли на Кон, по доброй их воле приму в свою дружину, остальных же, если что пойдет не так, велю отправиться в Новгород. Да помогут нам старые и новые боги… 5. Нева - Бурнаш, тебе уже доводилось убивать? - На заставе что ль? Как-то ранил одного разбойника, да и тот ушел своими ногами. Так что нет на мне крови. А у тебя, Градор, с этим как? Много воевать пришлось? - Всяко бывало. До десяти вначале считал… потом… тихо, слышь, ползет кто-то… кажись, Масио пыхтит. От отца своего верно привет принес. Может скоро и мне придется Скуманда отцом звать. Младшую дочь он обещал мне в жены… - Догадался. - Мала, правда, еще дури много… вот с тобой все заигрывает. Думаешь, я не вижу? - Я заметил, да только мне того не надо… - Гляди у меня, замечу что, не поздоровится. Серый рассвет, облака низко стелются, норовят осыпать дождевой пылью. От зарослей низкорослого кустарника, в котором с ночи залегли дружинники Скуманда, среди которых по просьбе Чеслава и воле Скуманда оказался Бурнаш, до песчаного берега Невы саженей двадцать. На берегу костры догорают, шведы вчера сильно шумели, это после долгой воды, землю, наконец, почувствовали под ногами, с радости перепились, попадали, кто и где смог, даже дозора не выставили, совсем страх потеряли. Масио, наконец дополз, долго отдувался лежа на спине. Дружинники терпеливо ждали, меж собой тихонько над ним посмеиваясь. Наконец, Градор не выдержал, толкнул его в бок - Сказывай, что хан Александр надумал, долго ли нам валяться в кустах? Масио добродушно улыбнулся - Значит так. Шведов втрое, а может впятеро больше. Нападем внезапно. Первыми начнут ижорские лучники. С того берега стрелами будут жечь шнеки. Шведы кинутся спасать их, вот тут мы и ударим им в спину. Таков приказ, а там как получится. - Понятно. Ползи обратно, от тебя тут шума много, будто зверь какой шастает. - Так я с вами. Уж больно хочется. Да, и новое оружие попробовать. Глянь, что я у ижорцев выменял. Знатный топорик, ручка длинная, дубовая. Ох, и намахаюсь. - На что выменял? - Неважно. - Ну, гляди. Только я думаю, что пора нам тихо напасть, пока они не проснулись, мы тут многих… успокоим. Так что для начала меч получше сгодится. - А ну как все же проснутся, тогда как? - А вот тут как получится. Со мной четверо моих проверенных воев пойдут. И еще… Бурнаш… будет так. Ты с нами не пойдешь. - Ты мне не можешь… - Могу. У тебя другая будет задача. Вон за тем кустом устраивайся, да бери мой самострел. Управишься? - Надеюсь. - Вот и ладно. Смотри в четыре глаза. Если кто из шведов пикнет, стреляй. Да и нам спину прикроишь. Стрел немного… ну, а дальше как пойдет, сам решай. Но постарайся ко мне ближе держаться. Понял ли? - Чего тут не понять. - Вот и хорошо. Да успей помолиться своим богам, пока есть на то время. Закат солнца окропил розовым еще местами не окровавленный речной песок Невы. Чадили смолой несколько догорающих шнеков. Дружинники Александра волоком стаскивали трупы шведских воинов на два захваченных шнека. Своих же погибших дружинников аккуратно поднимали на крутой берег и укладывали рядышком. Пара десятков пленных шведов копали рядом большую яму. Ижорцы собирали своих погибших и готовили костры погребальные. Бурнаш долго бродил по берегу, разглядывая трупы, словно искал среди них… и нашел. Швед лежал на боку. Смотрел открытыми удивленными глазами на солнце, уже наполовину скрывшегося в воде. В горле его торчала стрела, а песок уже успел впитать небольшую лужицу крови. Бурнаш долго сидел возле трупа и все никак не мог поверить, что он его вот так, еще полусонного и безоружного… Градор подошел, и устало улегся рядом с трупом - А ты, Бурнаш, ничего. Вовремя ты его «успокоил». Я как-то пропустил его, а он мог бы и шум поднять. Хвалю. Мы их сонных с десяток успели заколоть. А потом уж и сигнал был. Ох, и намахался мечом вдоволь… Чего молчишь, не отошел еще поди? Тоже, небось, пятерых «пригрел»? - Четверых… двоих в плен взял. Безоружных. - Это хорошо. Успел еще увидеть, как ты одного у меня за спиной зарубил. Спас мою шкуру. Так что с боевым тебя началом. Подошли два дружинника князя - Эй, прушане, стрелу забирайте свою, да мы труп потащим. Градор привстал, выдернул стрелу за оперенье. В трупе что-то булькнуло и остекленевшие глаза пару раз моргнули. Бурнаш вздрогнул, и поневоле рука потянулась к оберегу. Но нет, не жжется, значит… - Не вздрагивай. Мертвее не бывает, валькирии их, небось, уже к Одину потащили. Дружинники сняли с трупа добрую обувь, подобрали рядом валявшуюся кольчужку. - И куды вы их сбираете? - Да князь приказал вон на те, шнеки их грузить. Домой поплывут. Урок надолго запомнят. - Ну, да, откуда приплыли, туда пускай и возвертаются. Добре князь решил. Мудро. Столько человечьей крови Бурнаш еще не видел. Бой длился почти весь день. Вернее сказать – побоище. Шведы не ждали нападения, потому поздно хватились. В панике пытались бежать, слабо сопротивлялись. Много убитых было в спину. Решил все же исход боя сам хан-князь Александр – удачно бросил копье, попал в самого ярла Бергера. Сильно ранил или убил, не видели, к тому же на его шнеке, где он ночевал, дружинник Александра по прозвищу Сава подсек столб, завалил шатер, под который унесли ярла. Оставшиеся на шнеке в живых воины тут же от берега и отчалили. Видя такое дело, остальные шведские воины, тоже пытаясь спастись, побежали к шнекам. Не всем удалось уплыть… У княжеского шатра, наскоро поставленного на высоком берегу, в свете костров надвигающейся ночи, тихо сидели сотники дружинников князя, новгородской, ладожской дружины, ижорцев. Подошел и Скуманд. Попытался было пройти к князю, но был остановлен охраной - Погоди, прушанин, нельзя к князю. Почивает он. Только увидел, что побежали шведы так и упал на этом самом месте, прям как был в доспехах. Уснул крепко – умаялся. Мы уж апосля вкруг него шатер поставили тихо. Теперь до позднего утра почивать будет. - Ну, спать да праздновать победу будем в Новгороде. Из шатра неожиданно вышел Александр. Без доспехов, в одной длинной белой рубахе в свете костров, выглядел он гораздо моложе своих лет. Скуманд до сего времени близко не видевший князя потому как плыл со своими дружинниками в последней ладье, сильно удивился его молодости. Мой младший сын Вартислав поди одного года с князем. Чуть помешкав, преклонил колено. - Княже, бьет челом тебе вождь племени зудавов Скуманд, изгнанный со своих земель тевтонцами… хотел бы на службу к тебе, князь определиться. - Встань Скуманд. Говорили мне про тебя. Говорили и про помощь от прушан в бою. Теперь же скажи, много ли потерял своих дружинников? - Двух воев потерял да раненых два дружинника. И теперь готовы на помощь псковитянам идти. Немцы одолевают их… - Нет, прушанин. Не пойду на Псков. Их князь кинулся к ливонцам помощи искать еще в прошлом годе. Только шиш он от них получил. Ливонцы сами готовы его земли захватить, да малость опоздали. Псковская земля под немцы попадет, если уже не взяли Псков. Вот когда ко мне приползут да попросятся под мое начало, вот тогда и будем решать. А пока вернемся в Новгород, там своей смуты хватает. - Твоя воля, князь. - Пока отдыхай. Мне нужно узнать и о своих потерях. Говорите сотники. Но первым старейшина Пелгусий говори. Много ли потерь у ижор? - Костров погребальных с полсотни, князь. - Многовато. Моя же благодарность тебе и твоему племени за своевременный сигнал о прибытии врага. А посему, шнеки, которые еще целые, пленные, оружие и все, что осталось от шведов велю оставить в твою пользу. - Благодарю, князь. Будем и впредь служить тебе верой и правдой. - Да, вот еще… не помешало бы вам крепость здесь поставить. Если решите, то моя помощь вам будет в этом. - Мудро, князь. Этой же осенью и начнем, пожалуй. - Добро. В Новгороде попросите плотников, скажете, князь приказал. - Благодарствуем, княже. - Теперь мои сотники, чем опечалите? - Вместе с ладожскими два десятка полегло. Шведов не считали, два полных шнека нагрузили. Хорошая победа. Не зазря головы сложили наши други… - Ладно. Хоронить будем поутру. Теперь же отдыхать всем. Не забудьте дозоры выставить. Могут опомниться поганцы, да надумают вернуться. У них еще много сил осталось. Попутный ветер паруса напрягает. Тихо скользят ладьи по Ладожскому озеру. Спят гребцы, спят дружинники, только кормчие одни налегают всей своей тяжестью на правило, да посматривают, как бы не отстать от всей флотилии да не прозевать устье Волхова. Не спится одному Бурнашу. Никак не может сомкнуть глаз. Только закроет, тут же видится труп убитого им шведа, глаза его удивленные. И молитвы никакие не помогают, и сколько не тереби оберег, нет покоя. Да и у остальных дружинников не все спокойно на душе – нет-нет да покрикивают во сне… 6. Новгород. Крещение. С самого утра, солнечного и ветреного во дворе усадьбы княжеской, возле центрального терема толпятся, переступая с ноги на ногу, бояре. Нетерпеливые уже негромко роптать пытаются - Ишь, никак князь с Брячиславной не натешится. - Да она же на сносях, вот-вот разрешится, не до утех любовных, поди. - Ну, для утех у князя всегда найдется, кому сунуть… - Э… поговорите мне, языки-то и укоротить можно – это с высокого крыльца терема прикрикнул новгородский посадник Степан Твердиславич. А тысяцкий Фед Якунович из-за его плеча добродушно, но очень убедительно провел ладонью по горлу. Боярин Борис Мстиславич, что стоял ближе всех ко крыльцу, тряхнул бородой и гоготнул громко - А можно и так, если уж совсем жизнь кому надоела. Мне так еще не в тягость покуда. Наш князь нам победу принес, ему и поспать всласть можно. А мы что ж, со своими требами и пождать можем, спешить некуда, весь день, поди, впереди… Да, вон, кажись тиун княжий выходит. Его поспрошаем, сколь ждать нам. Вышел к народу Яким – тиун Александра, служивший еще его отцу Ярославу, без шапки, в расстёгнутом кафтане, с глупейшей улыбкой на лице. Оглядел разом притихших бояр, потом широко раскинул руки и крикнул что было сил - Радуйтесь! Радуйся, веселись народ Новгородский! Роду княжескому прибавление. Княжич родился. Посему от князя шесть бочонков медовухи на софийскую площадь выставляем и велим в колокола звонить. – И уже тише добавил - Но седни князь всех не примет окромя посадника, тысяцкого и архиепископа. Ну, священник уже здесь, а вы Степан Твердиславич да Фед Якунович проходите в гридницу, туда Александр выйдет. Бояре заволновались - А мы-то чем провинились? Пошто нас не примает? Уж мы, завсегда… А боярин Борис Мстиславич, окинув всю боярскую братию хитрым глазом с прищуром, снова гоготнул - А вот потом от Фед Якуновича и узнаем, кому по шапке, а кому и на плаху по милости князя нашего – спасителя от шведских вражин. Яким тут же его подхватил - А за тобой Мстиславич, что греха не ведома? Ну а если хорошо постараться, да поискать? Да, ладно, идите уж с Богом, и будто вспомнив что, поискал глазами в толпе Скуманда, стоявшего почти у самых конюшен - Эй, прушанин! Не знаю, чем ты глянулся князю, но и тебя зовет. Я уж было подумал холопа аль дружинника за тобой посылать, а ты вона как… сам пришел. Скуманд неторопливо пробился меж бояр и взошел на крыльцо. - Я слышал, что ты князя по малолетству от разбойников спас? - Всяко болтают… а вот за что к тебе такая милость, то мы еще узнаем. Оружие с собой есть? - Чай не на битву шел, а на поклон. На кой мне меч? - Ну, гляди. - Да и вы приглядайте за мной. - Да, уж приглядим… Ожидалось вошедшим в гридницу, что будет длинный стол, уставленный разными явствами, да князь в радости великой, да вот только ошиблись малость – стол пуст, архиепископ Спиридон мрачнее тучи у оконца стоит, а Александр во главе стола сидящий хмуро встретил вошедших. Хотели было начать его поздравлять с первенцем, да князь только махнул рукой и указал, кому и где сесть. И повисла тишина, только слышно было, как муха бьется в оконце. Наконец Яким, присевший у входа на лавке, не выдержал и негромко кашлянул в кулак. Александр исподлобья зыркнул на него и тихо молвил - Вот ты и говори им, говори, что думаешь, ежлив тебе невтерпеж. Пока я на Неву ходил, ты вместо меня тут был, тебе и слово держать. - А что тут говорить, княже. На бояр новгородских, да вот и на тебя Фед Якунович я, блюдя интересы моего князя, шибко недоволен. Встретить, то дружину с победой колокольным звоном да ором, это вы догадались, а вот что-то даров на станах в закромах князя я не видел. И получается, что бояре свою мошну только блюдут, а тысяцкий им не указ – захотят от щедрот своих дадут, а не захотят… Посадский Степан Твердиславич чуть не подскочил на месте - Дык, бояре, седни обозы уже снарядили… так что… - А допреж чего ожидали? Ждали, что князь с позором вернется, так тогда можно его и взашей?.. Еще долго так вот препирались Яким с тысяцким, досталось и посаднику. Доходили и до ругани. И во все время этих споров Александр молча сидел и что-то корябал по столешнице перстнем своим с адомантом и изредка поглядывал в сторону Скуманда. Наконец, встал из-за стола. Все замолкли - Все на седни. Идите уже, устал я от вас, спать хочу. Все идите, только прушанин пусть останется. Стараясь не шуметь, Степан Твердиславич и Фед Якунович стали выходить. Только архиепископ не двинулся. - Спиридон, тебя тоже не держу. Не уговаривай. Крестить своего первенца буду в Переславле, я так решил. А вот новобранцев, что я сам отберу на Кону в свою дружину, тебе крестить предстоит и как можно скорее. Не хочу я здесь более задерживаться, душно мне здесь у вас. Архиепископ шумно вздохнул и молвил - Воля твоя, княже. В ближнюю неделю крестить буду. Если на то будет воля Господня. Осенил князя мелким крестом и вышел. Александр прошелся по гриднице, потом сел на скамью напротив Скуманда, почесал затылок, улыбнулся приветливо - Слышал, что ты уже обосновался в Новгороде. Подворье завел в Неревском конце. Похвально, знать надолго решил остаться. Думал я о тебе, Скуманд. По нраву ты мне пришелся. Коль в службу ко мне пришел, принимаю и дарую тебе в кормление в Заволоцкой волости, большой удел. Тебе и твоим потомкам до скончания времен. Сегодня же велю. Я сказал. На что Скуманд погладил свои усы, чтобы скрыть нежданную радость и только потом ответил - Благодарствую, князь, за дар великий, да только я прошу не за себя, прошу принять сыновей моих в дружину твою. А сам я… как соберусь с силою, ворочусь назад, на землю предков, остались там еще верные люди, подниму их против плащей крестовых. Александр только тряхнул кудрявой головой, рассмеялся весело. - А ты, князь, мудер. Думаешь, я не понял, что приглашаешь меня прямо сегодня на бой с крестоносцами. На это скажу тебе, не время. Будет время, будет и потеха. Пусть они увязнут по уши на земле руссов, пусть себе потешатся. До тех пор, пока окончательно не разозлят народ, не озлобят супротив себя. Потому много нужно мне будет ополчения собрать, да потом всей силой и ударить по ним, чтобы неповадно было посягать на нашу землю. А удел, что я жалую, и детям и внукам твоим не в тягость станет… а сыновей твоих боярами сделаю. А теперь велю подать меда хмельного, хочу с тобой отпраздновать рождение моего первенца. Василием назову. - Благодарствую княже. - Но крестить сыновей твоих все же придется. Сам как хочешь, а всю дружину велю крестить. - Твоя воля, князь… - Да, вот еще что… Я скоро пойду в Переславль-Залесский, а тебе велю оставаться в Новгороде. Мне нужен здесь человек новый. Обживайся. Присмотрись, прислушайся, потому не все ведомо мне, что в городе деется в мое отсутствие. Дружину твою велю содержать на моем подворье. А по весне, как снег сойдет, жду сыновей твоих во Владимире. Хочу представить их отцу, Великому князю Ярославу. - Велика твоя милость, князь. Благодарствую. - Градор, ты вот скажи мне, кому это нужно, чтобы нас окрестили, да еще при этом новые имена давали? Отец с мамкой имя дают, зачем? Вот настанет срок, перейду я в навь, к родичам своим, они ж меня по имени искать будут… А так? С новым именем как же… Заплутаю… - Бурнаш, ты спать будешь или нет? Вот ведь пристал как банный лист. - Ну, я к тебе как к старшему, который поболее моего знает… пожил же… В большой казарме очень душно. Громкий храп спящих молодых парней сливается в нестройный хор. Но спят далеко не все, одни ворочаются с боку на бок, другие бормочут во сне. Градор не выдерживает. Сползает с лавки, босиком проходит в конец казармы, зачерпывает из кадки и выпивает целый ковш тепловатой воды. Потом приоткрывает дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, и возвращается на место. - Задал ты мне загадку, Бурнаш. У меня свои Боги, у тебя свои. Наверное, так и должно быть. Мы и молимся по-разному. А служить собираемся одному князь-хану. И ты сам видел средь дружинников его, всадников с узкими глазами. Наверняка, у них тоже были свои Боги. Ну, и как прикажешь нами командовать, если мы все «кто в лес, кто по дрова» будем? Тут нас всех окрестят, и будет у нас один, общий Бог. И станем мы тогда единой ордой, единым мечом и стрелой… А коль наследники появятся, а потом их дети, так те може совсем забудут про старых Богов то, сколь не напоминай. Кто нас, старых потом слушать станет … - Да, Градор, немного обидно, но это и есть Явь, мир людей. Наверное, он только так и устроен. Только милы мне наши Боги, и Роды наши. Вечно их славить буду. - Ну, и кто тебе в этом может помешать? И давай спать, до рассвета осталось немного, вон, второй раз петух пропел… Градор, не прошло и двух частей, как захрапел, а Буршаш тихонько оделся, выскользнул из казармы во двор и долго, до самого рассвета славил всех Богов, коих только вспомнил… Утро раннее, хмурое. По всем приметам месяц вересень начался. Облака сединой меченные с севера бегут. Волхов-реку от ветра мерзлой рябью подернуло. Чего уж говорить о полусотни парней в одном исподнем, стоящих по пояс в воде. Обхватив себя руками, дрожат, зуб на зуб не попадает. С нетерпением ждут, когда закончится непонятное для них крещение, от которого никак не отвертеться если назначено тебе стать воином. Кому потом попасть в дружину князя Александра, или города Новгорода, а кому выпадет далекий путь в рать Большой Орды. А это, как новый Бог пожелает… По берегу вдоль мокнувшей шеренги ходит дьяк, временами вскрикивая, бормочет что-то. У Бурнуша тож губы от холода уже посинели, но крепко сжимает в кулаке оберег свой, смотрит не на дьяка, а поверх его, туда, где под стенами детинца новгородского с длинным посохом стоит волхв древний, борода по ветру мечется, и руки вверх воздев, взывает к Роду. С берега его не слышно, но Бурнаш одними губами вторит ему - Отец мой, Род! Ты есть Бог Богов. Возьми меня под свою опеку. Пусть никто не мешает мне жить и трудиться во Имя Твое… А дьяк свое толдычит - Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым… - Ты - Совершенен, и я совершенствую свою Любовь к Тебе, ибо Ведаю, что Любовь и справедливость - мощнейшая защита от всякого зла… - И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога и́стинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася… - Благодарю Тебя, Отец мой, за заботу обо мне и роде моем… Наконец священник отец Паисий, томившийся ожиданием, не выдерживает и начинает таинство крещения. Сам идет в воду и подходя к каждому произносит - Крещается раб Божий Михаил, запомни свое имя, во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь. С головой окуная при этом в воду и отправляя на берег. И так с каждым. Приходит очередь и Бурнашу - Крещается раб Божий Даниил, запомни свое имя, во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь. Бурнаш, дрожа от холода, выскакивает на берег, оглядывается. И будто только так и должно оно было быть, на востоке сквозь облака пробивается желанный луч солнца, как обещание Хорса, Бога Солнца, что Боги все с тобой Бурнаш-Даниил… 7. Лета 6749. Дела семейные Минуло полгода. Старший сын Терентий, он же Масио, женился пару месяцев назад на дочери боярина Мороза Аксиньи, чьи владения оказались тоже в Заволоцкой волости рядом с новоиспеченными боярами. Младшего сына Владимира, Скуманд с десятью дружинниками отправил обозом стать на хозяйство в новых владениях на берегу Онежского озера. Дочь Ванду, в крещении Анну, Скуманд исхитрился выдать замуж за сына посадского и она, кажется, уже отяжелела. Осталось выдать Гаю, тоже теперь названою в крещении Ириной, но тут как говорится «нашла коса на камень». Мощный кулак ударил в дубовую столешницу. И от этого удара запрыгала и зазвенела на столе серебряная и оловянная посуда. И наступила тишина до этого наполнявшую трапезную общим весельем, глядя на носившуюся вкруг стола с криками и воплями Ирину - Все, хватит махать руками словно мельница, - Скуманд тихо молвил, - поди оторвутся еще. Марш на место. Последнее слово свое говорить буду. Сидящие за столом домочадцы и несколько приближенных новгородцев, среди коих Градор-Михаил, чувствующий себя неуютно зная, что вот сейчас будет решена судьба его, замерли в ожидании решения Скуманда. Ирина замерла на месте, потом на цыпочках пробралась в конец стола и тихо плача села. Скуманд долго крутил на пальце длинный седой ус, потом тяжело вздохнул - Дочь моя, любимая больше остальных детей своих, я принял окончательное решение… слово княжески-боярское крепко и нерушимо. Другу, который меня спас от лютой смерти, был дан обет. Я тебе никогда не говорил, но и мать твоя покойная меня бы поддержала, она была не против Градора. И если ты любишь своего отца, который кроме добра ничего тебе не желает, то и пойдешь замуж за сына друга моего погибшего в бою, за… вот ведь все никак не привыкну, за Михайла. Мне недолго осталось быть с вами, скоро пойду освобождать свое княжество, а потому хочу вас оставить на новой вашей родине в достатке и благополучии. А Михайло будет тебе достойным мужем, мне он и так как сын, так что я буду за вас покоен. За ним будешь как за каменной стеной, верно говорю… Знаю, что пока не любишь его, но и сам я не по любви женился, а прожил жизнь с твоей матерью в ладу и радости. А теперь подойди, поцелуй отца своего и скажи, что согласная. А там, как говорится, стерпится-слюбится. Потом еще и благодарить меня будешь. Ирина, по-детски громко всхлипнув, встала из-за стола, медленно подошла к отцу, опустилась на колени и припала губами к его руке. Тихо прошептала - Я согласна – и опять всхлипнула. Скуманд усмехнулся, поцеловал дочь в затылок - Вот и славно, вот и порадовала отца. Как там по новому обряду, под венец и делу конец. На той неделю свадьба. Михайло не молчи, скажи, что ты не против, а то я ведь и передумать могу. Михаил как-то неловко поднялся из-за стола, умудрившись при этом опрокинуть миску, и каким-то не своим, вдруг осипшим голосом сказал - Воля твоя, Скуманд, а я-то согласен, давно согласен. Люба мне Ирина, с самого ее детства люба… - Да, вижу, заждался. Принимай невесту свою. Передаю ее тебе с легким сердцем. А вот за это и выпить можно. А ты, дочка, сильно не расстраивайся, Михаил знатный воин, боюсь редко его видеть будешь, вот увидишь, скоро скучать по нем будешь, поди походов еще много предвидится. Снежен выдался дождливым, снега водой набухли, знать скоро дороги непролазными станут. Новгород погрузился в дрему, только часовые на стенах по ночам перекликаются, да факела понапрасну жгут. Данила на сторожевой вышке с ноги на ногу переминается, дозор несет, стережет хозяйство Скуманда. Только какой тать в такую погоду из тепла нос высунет. Вот и приходится только ворчать в поднятый воротник полушубка - Вот ведь как судьбинушка изворачивается, хотел повоевать, мечем помахать, а вишь как выходит, приходится служить прушанам, в снег с дождем бдяй в карауле, охраняй их добро. Вот еще никак к своему имени новому не привыкну. Со второго-третьего разу на Данилу откликаюсь. Тоже мне, имечко… Одно радует, скоро в поход, вначале Переславль посмотрим, а там, глядишь, и в Золотую орду двинемся, ну, а там уж… Подворье Скуманда по новгородским меркам очень большое. Правда, это подворье пользуется дурной славой, несколько бояр с семействами своими что-то недолго в нем жили, кого разбойники на торговой дороге порешили, кто при пожаре сгорели, а кого Ярослав повесил как бунтовщиков. Так что Скуманд это подворье приобрел по весьма сходной цене. Ну, тысяцкого пришлось одарить да на храм еще пожертвовать, но это все мелочи. Главное, устроился Скуманд со своим небольшим семейством, как и подобает Прусскому князю, а теперь еще волей князя Александра, ставшего еще и боярином, очень хорошо. Посредине подворья богатые хоромы, на каменном основании, с жилыми комнатами и светелками для девиц. Большой двор с многочисленными хозяйственными постройками, амбарами, людскими избами. Все это большое хозяйство огорожено крепким высоким забором с несколькими сторожевыми вышками, на которые в ночное время дозор из дружинников Скуманда выставляется. Сам Скуманд как-то быстро завел нужные знакомства, прикупил несколько ладьей, чтобы по весне, как вскроется Волхов начать промышлять торговлей. Новгородские бояре и купцы насторожено сходились с прушанином, помятуя, что его сильно приветил князь Александр, но видя его щедрость и открытость, быстро сдружились. И совершенно напрасно. Потеряли осторожность, болтали при нем лишнего… против князя. Потом это им припомнится. - Эй, там, в гнезде, Данила. Хватит яйца высиживать, спускайся, смена пришла. - Это ты, Градор… или как там тебя… Михайло? - Спускайся, внизу выясним, кого и как кличут. В избе, да в тепле, да за кружкой браги. В общую трапезную вместе с вошедшими ворвался клуб свежего воздуха. Михаил с Данилой скинули верхнюю одежду и пристроились друг против друга за длинным столом. Подали им миску с холодным мясом, капусты квашеной да пару кружек браги медовой - Михайдо… а скажи, как тебя покороче можно звать? - А кто ж его знает. Верно, Михась… или Миша… Ты давай, налегай на еду, на меня не смотри, я уже утричал - Ладно, Миша так Миша. Ты давай рассказывай, что нового слышно, когда в поход на Переславль двинем? - Э, брат, да ты совсем ничего не знаешь - Да, откуда мне знать? Это ты по Новгороду шастаешь, а нам с княжева двора никуда, таков приказ был. Вот только в караул если, да и то… думаю, тут без твоей помощи не обошлось. - Да так… немного Скуманда просил. С неохотой согласился. Боится, что Ирина, опять начнет тебе глазки строить. - Ну, ты же знаешь, что… - А вот тут спешу огорчить тебя, на той неделе у нас свадьба. - Ну, наконец-то разрешилось. А уж как я рад за тебя, ты и представить себе не можешь. Может, перестанет меня поддевать. За это и выпить не грех. За тебя с Ириной. - Давай, это можно. Выпили по кружке, спросили еще. - Вот и славно. Теперь слушай новости. Никуда мы не двинем пока. Рыцари уже в тридцати верстах от Новгорода, в Тесове. Новгородцы просили помощи, так Великий князь Ярослав Всеволодович прислал младшего сына Андрея, да он не пришелся ко двору, заупрямились, отказались, да только вновь стали просить Александра. Так что, ждем князя с дружиной теперь здесь. - Вот и ладно, повоюем теперь. И далеко ходить не надо. - Это точно. Не разучился мечом махать? А то пошли во двор, побалуемся? - Не, в сон клонит с браги хмельной. Полночи под дождем в темноту глаза пялил, утомился. - Звиняй, это я на радостях своих предложил, не подумал. Топай в людскую, отдыхай. - Да в людской теперь шумно больно. Я лучше на сеновал. - И то дело. Совсем рассвело, временами сквозь облачную рвань стало проглядывать робким кружком солнышко. Сильно покачиваясь, не то с усталости, не то с выпитой браги хмельной, из трапезной Данила пошел по крытому переходу, и уже прошел было мимо амбара, как едва прикрытая дверь амбара скрипнула, и чья-то рука резко потянула его за рукав вовнутрь. В темноте Данила не понял, что произошло, но на всякий случай изготовился к бою. Девичий шепот его остановил - Тише, Данилка, тише, это я, Ирина. - А ты чего тут таишься? Меня вот напужала почти до смерти - Как же, тебя напугаешь. - Так, отвечай, что в амбаре забыла невеста моего друга? Да ты к тому же согласие ему уже дала, и свадьба скоро. Не хорошо вот так с другим тебе встречаться. - Да, Данилка, я поневоле согласие дала, отец настоял, а мне только ты люб может больше жизни. - Что ж ты глупая, такого во мне углядела, что чуть ли не из-под венца рвешься? Ты на себя взгляни, дочь князя, в соболях да нарядах, да и жених у тебя еще поискать нужно. А я, без рода теперь, вой простой, у которого и есть только то, что на мне, да иного в жизни и не ищу. Да и сердце мое принадлежит другой… Знаю, что не суждено мне с ней даже увидеться, только она одна мне дорога пуще жизни. - Глупости говоришь, Данилка. Не нужны мне никакие наряды, ни какие хоромы боярские. С тобой я бы и в землянке была бы счастлива. И от тебя дитя хочу, да хоть сейчас прямо. Или давай убежим… Не пришлось Даниле ответить на эти ее слова. Большой колокол на Софийском соборе загудел, малые колокольцы радостно поддержали звон, по двору забегали люди с криками. - Что случилось, уж не пожар ли где? - Да, не, вон, побежал народ к детинцу. Слышь, что кричат, князь Александр с дружиной прибыл. Эка, радость великая, спаситель наш прибыл… У Данилы отлегло, блажь девичью не надо выслушивать - Ну, вот что, Ирина, не будет у нас с тобой ничего, ни сейчас, ни опосля, мне на службу ко князу надобно, а там как судьбе будет угодно, то одна Макоши ведает. А Михаила ты еще полюбишь, деток ему нарожаешь и будешь счастлива, а сегодняшнюю дурь свою с улыбкой поминать будешь. Выглянул Данила из амбара, не увидал бы кто, не подумал бы чего, лиха не оберешься, поди, доказывай потом. Вроде никого, все побежали встречать князя Александра. Последний раз глянул на плачущую Ирину, и вышел из амбара. Кому в радость приезд князя Александра Ярославича, а кому так и кровавая потеха. Для начала он припомнил горожанам старые обиды, да и за время его отсутствия новые «затеи» против него появились, слушая доносы своих людей, да Скуманда список, не шибко разбирая по вине их повесил «многие крамольники». Затем Александр осадил крепость Копорье и взял ее. Часть пленных немцев князь отправил в Новгород, а часть отпустил за хороший выкуп, зато перевешал всю чудь из копорского гарнизона сдавших крепость. Однако от дальнейших действий против рыцарей Александр воздержался до прибытия сильной владимирской дружины во главе со своим братом Андреем. Михаилу с Данилой под Копорьем совсем немного пришлось порубиться, но все же их храбрость была замечена и оценена князем. Данилу принял в свою дружину на полном довольствии и сразу же определил десятником в сотню Михаила. Свадьба Михаила с Ириной прошла тихо, без лишних гостей, Скуманд постоянно ждал от нее каких-нибудь «взбрыков» и Данилу на всякий случай не пригласил, да он и сам не рвался на эту свадьбу. Вот так и закончился этот год 8. Лета 6750. Псков Не доходя пяти верст до Пскова, еще до полудня устроили привал. Перед битвой нужно было дружинникам отдохнуть после долгой дороги, да и обоз следовало подождать, медленно тащится, на то и зимобор, дороги шибко вязкие, сани едва ползут, когда по рыхлому снегу, когда по уже кой-где по обнаженной земле. Так что привал. В шатер сотника Михаила пришел Терентий с каким-то незнакомым мужиком в сильно драной шубейке и промокших лаптях. Он тут же, ни слова не говоря, пристроился у костерка и дальше во все время разговора помалкивал, поглядывал и изредка кивал, подтверждая слова Терентия. Следом за ними вошел и Данила и, глупо улыбаясь, присел на корточках в углу. Михаил до этого лежащий на сеном набитом тюфяке, сел и только усмехнулся - Ну, и с чем пожаловали гости дорогие, вещайте, я слушаю, но недолго, умаялся я… - ты, родственничек, вначале накорми-напои, а уж потом калякать будем. - Так трапеза не скоро еще, не ко времени вы нагрянули. - То ладно, мы к тебе с делом и за советом. - Дело так дело, вещай, брат моей женушки. - А тут такое дело. Пока князья наши отдыхают, я план придумал, как похитрее Псков взять. - Неужели в тебе проснулся стратег? Хвалю. - Мы когда были в Пскове, я знакомства разные завел. Вот и пригодились. С севера и востока у крепости хорошая каменная стена, С востока река, а с юга болото, по нынешней погоде не пройдешь. - И что дальше? - А то, что с юга она плохо охраняется. Там самое слабое место, а кое-где и в стене есть проходы, давно не латались. - Ну, и как мы по болоту… поплывем? - А вот человечка я привел, знакомец он мой псковский, уговаривались мы с ним, что если что, то он сообщит. Так он намедни из города и прямо к нам, через болото прошел, потому как Псков затворился, никого не выпускают, стражу утроили, Александра не сегодня-завтра ждут. - И дождутся на свою погибель. - Вот я и подумал, может нам внезапно с юга, потихоньку просочиться в город, а там… - Мысль конечно не глупая, да и проводник у тебя имеется. Давай, действуй. - Так я же хотел, чтобы пару десятков дружинников, да и вот хотя бы и Данилу с его воями… - Слышь, Данила, готов на ратный подвиг? И чего ты сидишь и все время лыбишься? Может тоже чего удумал? Данила встал, охнул – ноги затекли, прошелся по шатру и сел на тюфяк рядом Михаилом - Слышь, Миша, а ведь ты угадал. Помнишь, после Копорья, я исчез ден на десять? Ну, и как тебе помнить, ты же апосля Копорья как стрела из лука в Новгород полетел, к женушке своей. А я за это время в Псков сходил, тоже кое-кого проведал. - А и вправду, совсем не до тебя было, к первенцу своему летел как на крыльях. Совсем голову потерял… на время. Кстати, не хочешь знать, как при крещении сына назвал? - Ну и как? - Не догадываешься? Думаешь Александром? Не угадал. Да, Данилкой и назвали, Ирина была не против. - Благодарю, друже, порадовался я за вас. - Ну, вещай дальше. - В монастырь заходил, там дружинники-инвалиды свой век доживают. Затворились в монастыре, затаились, а ливонцам до них и дела нет. Знакомый по прозвищу Оглобля, собрал всех, посидели, покумекали что к чему и решили. Если на то будет воля князя Александра, то будут готовы тряхнуть стариной, помочь чем. А могут они еще много, не забыли ратные дела. В город, например, могут проникнуть со стороны реки. Река Великая вскрылась уже, так под видом рыбарей или торговцев от пристани и проникнут в город. А в ночь перед штурмом, по тихому охрану у городских ворот уберут да ворота откроют. Еще лучше, при этом чтобы небольшая дружина еще ночью в город вошла… - Данила, ты понимаешь, что это может получиться? Только не мне решать, что с вашими планами делать. - Ступай к князьям, попробуй их убедить. - Нет уж, други мои, вы придумали, вам и докладывать князьям. Как ко мне пришли, так и к ним идите, мне вашей славы не нужно. Благословляю на подвиг, топайте. Тебе, Терентий, мой совет – держись смелее, не мнись, глаголь доходчивее и складно. Глядишь, Александр и тебя десятником или даже сотником пожалует. А то вроде бы боярин, а без звания, не хорошо. Не все же тебе оруженосцем при мне состоять. - Не учи, сам знаю. И не забудь моего человечка обогреть да накормить. - Да как хоть его зовут, человечка твоего? - Да никак, он глухонемой. - А как же… - В шатре князя Андрея Ярославича уже довольно долго продолжается громкая ссора с криками и бранью братьев князей Андрея с Александром, вот-вот и до драки может дойти – что поделаешь, братья молодые, горячие. С самого детства у них так водится, воюют за первенство. И слышно их на большом расстоянии от шатра. Дружинники, на их крики только ухмыляются – ишь, как дети малые бодаются, тож ерохвосты, игрушки поделить не могут. - Да ты брат хобяка, чем можешь хвалиться-то? Сколь много побед над врагами одержал? А я с малыми силами великое множество шведов побил, самого их ярла копьем сразил. И до этого от врага никогда не бегал, а бил их без счета. И я помню, как рязанский князь тебе укорот сделал, хорошо хоть живым отпустил, или сам бежал с поля боя? - Сам ты шинора. Да, может, так было все, может и бежал, да только потом-то я ему все припомнил, всех, все семейство вздернул на столбах при случае, а его самого перед смертью заставил глядеть на это. И потом, вот не тебе суемудрому батюшка доверил самую боевую свою дружину, «кованую рать», не тебе, а мне. Теперь у меня шесть сотен витязей настоящих, да сотня татар лучников которые на скаку птицу в небе бьют, а у тебя только четыре сотни дружинников да дружина новгородская - Ко мне мужики с вилами да топорами со всей псковской земли подходят. А мои дружинники твоих дуботолков за одно место гонять по лесам будут - А это еще поглядеть будем, кто кого гонять будет. В это время в шатер заглянул часовой дружинник. Для начала кашлянул, чтобы привлечь внимание разошедшихся князей. - Чего тебе? – спросил, как-то вдруг сникший князь Андрей - Так тут такое дело. Сынок прушанского боярина Скуманда князя Александра хочет непременно видеть. Дело, говорит, важное. - Ну, впусти. Вошел Терентий, низко поклонился князьям, а потом как можно более связно поведал свои предложения, обращаясь больше к Александру. - Ну, брат Андрюша, видал какие у меня воины, не только здоровые и сильные, так еще и премудрые при этом. Как кличут тебя молодец? Вроде встречались на Неве, али ошибаюсь? - Был и на Неве, и Копорье брал. А зовут меня по крещению Терентием. - Сам придумал план? - Вместе с десятником Данилой. - Ну, и где он? - Оробел слегка, там, на поляне топчется. Кликнуть что ли? - Погоди. Руки покажи. Терентий до локтя обнажил руки. - Видал, Андрей, какие молоты. А скажи, Терентий, подкову согнуть можешь? - Прикажешь, согну, невелика затея. - Ладно, еще спрошу, через болото на Псков пойдешь? - Если сотню дашь, пойду. - А ты из чьей сотни-то дружинник? - Так Михайла Прушанина. - Знаю такого. Сотню не дам… подумаю. За службу благодарю, ступай себе с Богом. - А как же... - Ступай уже, когда надо дам знать, как поступать будем. Терентий поклонился, и неловко повернувшись, вышел. - Ну, и что ты думаешь по этой стратегии, Андрей? - Риск великий, может не получиться. - Конечно, тебе больше по нраву «иду на вы», и в чистом поле рать на рать головы класть своих и чужих. А мне надобно своих воев как можно дольше сохранять живыми. - Хорошо, как ты хочешь поступай, я пожалуй приму твое руководство, но коль не выйдет, тебе и отвечать. - Я отвечу. Прежде всего, перед Богом, потом перед батюшкой, а потом и перед всем честным народом. А сделаем мы так – ты со своими сотнями выступаешь через два дня. С тобой две сотни моих дружинников да новгородскую дружину Домаша Твердиславовича. Доходишь до Пскова, останавливаешься и начинаешь шуметь, вызывая рыцарей на битву в поле. Я же с одной сотней накануне тихо пройду через болото и затаюсь под стеной. Вторую сотню свою пошлю ночью под ворота. Если у инвалидов получится, то славно будет, Если у них пойдет что не так, я им выйду на подмогу, откроем ворота и часть стены захватим. Тебе же достанется ворваться в город, ну и дальше как пойдет. - Лады. Почему только через два дня, а не завтра? - Пусть думают, что мы боимся, а мы еще и слух пустим, что уходить думаем, а сами в тайне изготовиться успеем. Как-то все очень быстро закончилось. Не успело солнце с утра набрать силу, и только заглянула через высокую стену псковского детинца, а там уже на вечевой площади Троицкого собора на коленях стоят несколько уцелевших рыцарей, даже не успевших до конца надеть доспехи, да немногие кнехты, большей частью раненые в скоротечном бою. На высоком крыльце собора прямо на ступенях сидит князь Александр, слушает доклады сотников, и наконечником сломанной стрелы вычищает грязь из-под ногтей. Позади него, у самых врат храма князь Андрей о чем-то толкует с архиепископом. Наконец Александр поднялся и прошелся перед пленными. Те еще больше склонились. - А вонь-то от вас, уже успели обделаться… так что мне с вами делать? Мы в рабство не берем, нет у нас такого обычая, а вот шкуру с вас… зй, братишка, подойди сюда, хватит лясы точить с попами. Посоветуй, как мне с этими псами погаными поступить, просто повесить всех или кого четвертовать, а кого на кол, чтобы дольше мучились. - В этом брат, я тебе не советчик. Вот только что архиепископ мне поведал, что много они в полон псковичан взяли. А на тех вон двух рыцарей обменять бы их нужно. - А где же остальные? Говаривали их больше двадцати? Дьяк с большой лысиной и реденькой бородкой сбежал с крыльца и радостно молвил - Так остальные еще с вечера на шнеках ушли, сильно напужалися вашей орде. - А эти выходит не успели. Ну, впереди у нас еще много пленных будет. Пожалуй, перевешаю я этих… каждого второго, а остальных в темницу на хлеб с водой. Вот так будет. Эй, молодцы мои, приступайте к делу, а мы с тобой Андрей будем думать, куда нам дальше быть. Доложили уже, где главные силы этих поганцев. В Дерпте сидят. Надо бы к ним в гости к эстам наведаться, малько пощипать, чтобы надолго запомнили как со мной ратиться. Ты со мной, или возвертаешься во Владимир, хвастаться перед батюшкой победой. - С тобой, с тобой, уж больно хочется взглянуть, как тебя ливонцы угощать будут. На погосте монастыря идет погребальная служба о всех убиенных, хоронят пятерых дружинников князя Александра Ярославича и двух дружинников-инвалидов. Меж ними и Данила не успевший даже умыться, и теперь по его щекам проложены полосы от слез – шибко печалится об убиенном в бою Оглобле. В таком виде и нашел его Михайло. - Эй, Данилка, что с тобой, вот глаза на мокром месте. - Веришь, с самого детства не плакал, а тут не удержался, славный старик был, не смог я его уберечь, на моих глазах его рубанули. - Слушай, ты сказывал, что они некрещеные, а их отпевают - Михайло, Богу христианскому все равно, крещенный ты аль нет, человек раб его и судит он их по делам их по своему разумению. А Перуну в нави и так все понятно, в бою погиб воин, вот это для него важно. - Выходит, что вы все одной рукой на церкву креститесь, а другой идолу поклоняетесь - Выходит что и так. Глаголь, зачем меня искал? - Князь Александр расправу чинит, вой стоит на площади, я и ушел. Скоро выступаем на главные силы ливонцев. Вот за своего старика и поквитаешься. Пошли к реке, хоть морду умоешь, негоже моему десятнику с таким лицом перед своими воями красоваться. Потом пойдем тризну править. 9. Лета 6750. Перед битвой Утреннее солнце приятно пригревает спину. Рыхлый снежный наст хрустит, а под ним вода хлюпает. На то и начало месяца протальника. Войско растянулась на добрую версту. Впереди дружина новгородская воеводы Дамаша Твердиславовича, ему эти места хорошо знакомы. За ними княжеские дружины, следом татарская легкая конница, далее новгородские и псковские мужики-лапотники, ополчение с вилами да топорами. Вот такая вот орда, Навскидку сотен двадцать. Князь-ханы едут рядом на богато убранных арабских скакунах. Почти всю дорогу молчали, а тут вдруг разговорились - Как думаешь, брат Александр, успеем мы вернуться во Владимир, чтобы проводить батюшка в Орду? - То мне не ведомо, Андрей, не о том теперь мои мысли. Все думаю, куда же ливонцы из Дерпта двинулись. Из Изборска они сбежали, мыслю, где-то на западном побережье озер нас ждут. Знают, что я ищу битвы с ними. А батюшка нас дождется, не сумлевайся. В Сарай-Бату поди ехать, долгие сборы надобны - Нам тоже придется когда-нибудь в Орду, в Сарай или далее в Каракарум ехать с докладом о том, что их союзники успели накуролесить на западных границах. - Когда это еще будет. А пока жив Ярослав, об этом даже думать не моги. А уж когда я поеду в Орду, то буду просить хана Гаюка больше русских воев не посылать в Орду. Мало им, что мы их западные границы держим? Десятину платим, можем еще больше платить, но русичи не будут в их войнах участвовать. У них и так половина орды из русичей. А нам самим дружинники больно надобны, всякую нечисть западную усмирять. - Не много на себя берешь? - Сдюжу. Буду после батюшки великим князь-ханом на Руси, так можно будет и попросить, не убудет. - А я бы и дань отказался давать. - Ну-ну… Друзья Михайло и Данила где-то в середине колонны тоже едут рядом. Под ними у Михаила жеребец с норовом, которого все время приходится осаживать, а у Данилы кобыла пегая, досталась еще с заставы. Михаил едет мрачнее тучи, в сторону глядит, молчит - Миша, а Миш, что не весел, буйну голову повесил? Радоваться надо, на битву едем. Да ты хоть слышишь меня? – в ответ только кивок - Михайло, ну давай хоть песнь какую затянем, пешие подхватят, все легче топать будет. - Ох, Данилка, не до песен мне теперь - А ну, поведай в чем твоя кручина? Может, вдвоем одолеем. - Нет, друг, не одолеем. Вчера к ночи посыльный был с новостями из Новгорода. Горькую весть мне привез. - Со Скумандом что али с Ириной? - Хуже. Маленький Данилка помер, месяц считай и пожил. Не уберегли. Эх… - И вправду горе. Ирине, небось, тож нелегко. По новой вере, говорят, невинные младенцы там ангелами становятся. Ну не последний же у вас ребенок, жизни впереди чай много еще, нарожаете на целую дружину. Взбодрись, здесь твои витязи на тебя смотрит. Запевай, я подхвачу, как сумею. Навстречу войску прискакал всадник и стал требовать встречу с ханом Александром. И в сопровождении двух новгородский дружинников был доставлен под светлые очи князя. Соскочил с коня, шапку с головы стянул и в недоумении уставился на князя. - Почто мил человек, меня ищешь и кто ты таков? Велю молвить - Прости князь-хан, я-то думал, что ты постарше будешь. У меня сын твоего возраста, еще остолбень пока. - Прости, не в твого сынка удался. Так с чем так спешил ко мне, вон лошадку чуть не загнал, вся в мыле. - Так я вроде как разведал где немецкие кресты ордой стоят. Сам я здешний, из веси маленькой в десяток дворов. А кличут меня Годуном. - Вот и погоди о себе сказывать, давай о ливонцах. - Да они тут, недалече, верст с десять будет, може ближе - Ну, и много их? - Ох, много, не счесть. Многие в железо одетые. А еще чуди с ними немеренно… - Больше чем наша орда? Годун из-под руки оглядел колонну - Может и больше, как счесть - Ладно. В каком месте стоят, объяснить можешь? А еще лучше, дайте ему палку, меч, хоть что-нибудь. Рисуй, как можешь, где мы, где дорога, возле чего стоят ливонцы. В поле, на опушке, возле речки какой? Можешь? - Чего тут мочь. Вот тут вы, вот так дорога идет до урочища Узмень, дальше вот тут Вороньин камень, тут Гдовское озеро, а вот здесь они стоят лагерем, на берегу озера, а многие чуди по окрестностям рыщут, тащат все, что найдут, прям беда. Наша-то деревенька в лес подалась, а я вот тут стало быть - Благодарствую, Годун за хорошую весть. Проси, что хочешь, не поскуплюсь. - Да вот коняшку бы помоложе, моя-то кляча похоже скоро откинет копыта, да еще вот этот меч, коим чертил - Получишь жеребца трехлетку. - Может лучше кобылку. На развод. - Мудер. Будет тебе кобылка. Может, найдем еще и жеребую. Ну, а меч-то тебе на кой? - А кто ж мне без меча поверит, что я с самим князем Александром Ярославичем вот так… - Уговорил. Так и быть – твой меч. Яким, слышал? Исполни. Накормить, напоить и в дорогу что-нибудь дать. Яким подъехал, оглядел мужика - Будет исполнено, княже. Иди за мной, божий человек. - Благодарствую, княже. Будем молиться за ваше воинство. - Ступай уже, с Богом. Александр тут же приказал объявить привал, всем отсыпаться впрок. Еще до полудня собрать сотников, воевод у себя в шатре. А мужикам ополченцам приказано было в ближайшем лесу нарубить кольев о двух саженях с обоюдоострыми концами на трех человек по колу. Глубокомысленно изрек «надо». - Что ты задумал, брат? Я готов встать под твое начало. Исполню все. - Андрей, ты помнишь, чему нас учил грек Феодосий? Как про Фермопилы сказывал, помнишь? Хотя как тебе помнить, ты уже тогда под юбки дворовым девкам начал заглядывать, лентами их одаривать и прочее. - Ты еще при людях это вспомни - А то по молодости вовсе и не зазорно, я сам через это проходил. А что я задумал, поведаю, когда все соберутся. Шатер княжеский хоть и большой, но едва вместил всех сотников и воевод - Вот, други мои, и настает время нашей битвы. Знаем, где ливонцы стоят, они, догадываюсь, знают, когда мы подойдем. Есть у меня в Дерпте глаза и уши, а потому ведаю, кто будет командовать ливонской ратью. Андреас фон Вельвен. Я его знаю, был он на моей свадьбе. Знатный рыцарь и хороший полководец. Но предсказуемый. Будет воевать по правилам ромейским. Клином построит войско. Во главе клина тяжелая пехота и конница, за ними лучники, тылы прикрывают ополчение чуди. Будут продавливать наш центр, считая его главной нашей силой. Попытается рассечь надвое войско, а потом добивать фланги. Вот такая стратегия. Мы же поступим так. По центру встанут новгородские и остатки псковской дружины, за ними все ополчение. По правую и левую руку встанем мы с Андреем с дружинами. Татарскую конницу кружным путем отправим им в тыл. Новгородским и псковским дружинам нужно будет как можно дольше продержаться, а потом начать отступать и расступаться по сторонам, ополченцы на пути этого клина выставят телеги и кольями устроим засеку. Всадники не пройдут, их центр завязнет в этой преграде. А тут мы с флангов ударим, конница татарская с тыла угостит калеными стрелами ополчение чуди. Дальше, как Бог даст. И еще. Нужны дружинники добровольцы. Нужно чтобы они первыми стали нападать на ливонцев по центру. Нападут, а потом обратятся в бегство. Зная ливонцев, захотят они погнаться за ними, и этим «растянут» свой клин, образуются в их рядах прорехи, в эти «прорехи» мы с Андреем и ударим. Вот такой маневр. Сотники, отберите добровольцев, нужно до полусотни молодцов с крепкими щитами, чтобы «убегая» прикрываться ими. Но сразу их нужно будет предупредить, что выживут немногие. А поведет их в бой тоже доброволец из сотников. Сами решайте кто. - Я поведу – Михайло вышел вперед, и сам себе удивился тому, что даже не задумываясь решил, будто с вершины горы сорвался. - Михайло, помню тебя. Хоть ты и прушанин, но вижу готов постоять за русскую землю. За это нарекаю тебя прозвищем Салтык, что означает с ордынского образец преданности. - Благодарствую князь за доверие. Не посрамлю земли русской. - Э… а где воевода наш, Дамаш Твердиславович? Почто не видать? - Так он вроде бы далее пошел. Мы подумали, что с вашего указа. - Не было моего указа. Вот же дуболом, решил в одиночку врагов всех побити. Пропадет почем зря, да и у нас рать поубавится. Может, одумается. Одумался. Вскоре вернулись с потерями. Дамаш Твердиславович побитой собакой на коленях просил прощения за свою вольность - Прости хан непутевого воеводу своего. Христа ради прости. Не дошли до главных сил мы, на дозорный отряд попали, бой приняли - Много воев твоих погибло? - Осмь человек. Ну и мы положили десятка два. - Невелика победа с отрядом чудским ратиться - Откуда ведашь, что это… - Ведаю, моя мысль всегда вперед забегает. На этот раз прощаю. Ступай. - Кровью искуплю вину свою - Ступай уже. Стелется по земле туман утренний, ног своих не видать. А, меж деревьев совсем недолече мелькает фигурка девичья, с лентами алыми в косах длинных. Сердце Бурнаша забилось так, что готово вот-вот выскочить из груди. Нащупал на груди оберег, зажал в кулаке и крикнул, как ему самому казалось громко - Ганна, постой-погоди, это я, Бурнаш - Догони - в ответ и смех звонкий, эхом многократно среди верхушек деревьев гуляющий. Пытается Бурнаш бежать, да куда там, ноги плохо слушаются, как чужие, как тут догонишь - Помилуй, Ганна, не угнаться мне за тобой. Я так долго ждал тебя, постой. - Догони – и хохот, в этот раз дикий, пугающий Прижал Бурнаш оберег к губам, прошептал тихо - Род мой, и ты Макоши, единственный раз прошу помощи, не дай еще раз потерять Ганну. До конца дней своих неустанно буду славить вас И вдруг тотчас же полетел на голос Ганны, едва успевая увертываться от веток дерев. Светлее впереди стало, подумалось опушка леса. Ан нет, на берегу моря оказался. А Ганна вот она, уже вошла в воду по колено. Стоит и смотрит на солнце, которое своим краем уже в воде. И вдруг развела широко руки, взмахнула ими, вот-вот в крыла превратятся - Стой, Ганна, погоди, не улетай, оглянись. Я почти догнал тебя. Я же так желал этой встречи Обернулась Ганна, а это вовсе и не она. Это Ирина. Стоит в воде, смотрит ласково и манит его рукой - Данилушка, пойдем со мной. Пойдем. Уж как я тебя любить стану, никто на свете тебя так любить не будет как я. Пойдем, Данилушка. У Бурнаша в руке оберег горячим стал, жжется оберег, предупреждает знать… - Нет, Ирина, не пойду я за тобой. Не могу я. У тебя муж живой, семья. Нехорошо это. Напрасно зовешь. - Живой еще, говоришь? Так всякое может случиться. - Что? Что может случиться? Вскинула снова руки, Ирина, вдруг захватила ладонями воды и плеснула Бурнашу прямо в лицо… - Данило, эй, хватит спать. Еле добудился. - А водой-то зачем же обливать, чай не лето? - Ну, так заодно и умылся. Готов на ратный подвиг? Пойдешь ко мне добровольцем? - Да я и так в твоей сотне. Куда скажешь, пойду. - Иного и не ожидал. Мы же не просто с тобой друзья, побратимы мы. - Собратья стало быть, по-нашему. То верно - А по нашему, означает, что ты это я, а я это ты. Вот так. Обнимемся, как братья названные. Обнялись крепко - Миш, что вот так, вдруг на тебя нашло? - Да, брат, сегодня особый случай. На большой риск идем. Мы с полусотней добровольцев нападаем на всю рать поганых, пока другие будут смотреть, как те убивать нас будут. Как тебе такое? - А без нас с тобой не обойдется эта участь? - Нужно так поступить, вот ведь незадача… - Ну, нужно так нужно. И тогда, куда же ты, брат, без меня пойдешь? Надо будем и поляжем вместе… - А вот умирать мы еще погодим, как-нибудь извернемся. Пошли, уже выступаем. По дороге расскажу, как так вышло. 10. Лета 6750. Битва у Вороньего камня Едва рассвело, а рати уже изготовились к битве. Меж ними поле шагов с полсотни. Стоят и выжидают, кому начинать. А с востока вдруг наползли свинцовые тучи и пролились ледяным дождем со снежной крупой, прощальным приветом уходящей зимы. Застучали ледышки по шлемам и щитам, дальше пятидесяти шагов ничего не видать. Александр свою дружину затаил за Вороньим камнем, а Андрей, своих за небольшим холмиком по другому флангу, всадникам велел спешиться, чтобы быть незаметнее. Князья съехались позади рати. - Александр, будем ждать, пока распогодится? - Нет, Андрей, погляди, нам в спину непогодь, а ливонцам прямо в рожу, самое время нам напасть. Где твои татары? - В обход отъехали, как услышат шум битвы, нападут с тыла, как условились - Где Михайло? Из-за пелены дождя появился Михаил - Хан Александр, я здесь, жду, когда начинать скажешь - Хоть щитом прикройся, вымокнешь. Твои молодцы готовы? - Команды ждут. - Ну, вот и с Богом. Постарайтесь живыми выйти - Постараемся, а там как Бог даст. Пошумим. Михайло побежал к своим дружинникам, стоящим за ополчением - Ну, что други мои, настал наш черед. Эй, мужики дайте проход меж телегами, на бой идем. Да телеги-то на бок положите, да колья к колесам приладьте. В ответ кто-то из самых бойких, хохотнул - Сотник, ты это, сопли утирай своим, а мы хоть и промокли, а свое дело знаем. Не знаем, как вы управитесь, а мы вилами постараемся накопнить побольше крестов. - Вот и ладно. Смотрите, не обделайтесь. Первые ряды дружин псковских да новгородских расступились, пропуская вперед отряд Михаила, в спину их крестами осенили. Михаил обратился к своим смельчикам - Витязи мои, покажем свою удаль молодецкую. Немного раззадорим неприятеля и по команде бегом назад, но не шибко, чтобы штаны не порвались, надобно увлечь их за собой. А дождичек нам в подмогу, шагов триста пробежим спокойно, не увидят, а далее шумите как можно громче, поминая всех богов, родных и кого хотите, чтоб казалось, что нас тьма, не меньше. Переполох неприятелю устроим. Вперед. С нами Бог! Терентий и ты Данила держитесь ко мне поближе, чтобы я вас видел. Терентий, ты где такой молот достал? - Где плохо лежал. Во Пскове. - Красть негоже. - Не крал – выменял. Не скажу на что. - На бегу, хоть бы не пыхтел так, услышат. - Да я этим молоточком уши-то им позакладываю. - Все, кажись, услыхали нас, сейчас стрелы полетят, щитами прикройтесь, рано нам землю носами пахать. Вперед! Нам бы до первого их ряда добраться, а там уж… И казалось им, что бьются они, уже целую вечность, хотя на самом деле прошло лишь чуть более пятидесяти частей. Первыми пали два дружинника, даже не успевшие вступить в бой. Потом, когда пробили первый ряд щитов неприятеля и пошла рубка, один за другим еще многие погибали в жестокой схватке с врагом, которых было во много раз больше. Но много и ливонцев корчились в крови. И когда оставалось в живых меньше половины дружинников, а осмелевшие ливонцы смелее стали выступать из рядов, Михайло крикнул «отходим». Последний раз оглянулся на поле битвы, и тут же ожгла его стрела, пробившая левый бок. Покачнулся Михайло и начал медленно оседать. И верно упал бы на мокрую прошлогоднюю траву, но был подхвачен с двух сторон Терентием и Данилой. - Данила, нука пособи на закорки мне его пристроить, и бегом отходим, прикрывай нас щитом. Потерпи, Михайлушка, мы тебя вынесем. Обратно через строй дружин вернулись едва с дюжину бойцов. У Терентия у самого стрела торчала в бедре, но он словно ее и не замечал, аккуратно донес Михаила и положил на землю. Сам же хромая пошел обратно. Князь Александр увидал его и крикнул - Терентий, ты куда? Раненый же, вернись, хоть дай стрелу вытащить. Пока без тебя управимся - Княже, не замайте меня. В печали я большой, за други мои полегшие в бою, за шурича мово Михайло раненого поквитаться хочу. Лучше, княже, помогите сотнику своему, рана у него плохая, ему бы лекаря. - Лекаря ему моего, грека зовите. Увидел Данилу рядом с Михаилом - Ты кто? Тож там был? - Десятник Данила - Беги, Данила за моим лекарем, он в палатке рядом с моим шатром. Да поживее. Мигом объявился лекарь. Осмотрел рану, покачал головой и подошел к князю - Дурна рана, везти во Псков надо, но шансов мало… - Я услышал. Сейчас помоги, чем можешь, а далее как Бог даст. А ты Данила, будь с ним, в бой не рвись, ты свой бой закончил. Я сказал. Терентий дошел до ополчения, пролез меж телег, вырвал из земли кол подлиннее, пожалел, что пришлось бросить молот, когда отступали - Мужики, поберегись, а то я кого невзначай зашибу. Скоро всадники вражие сюда в гости пожалуют, уж я им хребты-то пообломаю, да и вам работенка прибудет Ледяной дождь также внезапно, как и начался, прекратился, с востока брызнули лучи солнечные. И стало хорошо видно бегущих, сломавших ровный строй, кнехтов, на дружины новгородско-псковские. Воевода Довмаш дал команду - Лучники, стрелы наложили. Шагов сто… пятьдесят, пущайте. И запели в воздухе сотни стрел и падали недруги, но продолжали бежать. Вслед за пехотой пошли всадники на конях, закованных в железо. И как только щиты о щиты столкнулись, как только зазвенели мечи, затрещали ломаясь копья, всадники, среди которых были несколько рыцарей, стали лошадьми продавливать строй дружинников. Воевода же крикнул - Конных пропустить, за ними сомкнуть ряды, держать строй. Лошадей мужики пущай стреножат. Помалу в центре начинаем отступать, как крикну, по сторонах отхотьте, пусть прут на мужиков, надо и им потешиться. Князья долго наблюдали за ходом битвы - Все, брат Андрей, давай сигнал, время наше настало. Дружно ударим по флангам. С нами Бог. За Русь святую вперед. Сам в кучу не лезь, это битва не последняя. - С Богом, брат. Ты тож побереги себя. И казалось, что никогда не окончится эта битва. И будут стоять воины до последнего, пока сыра земля не примет их всех. Но солнце, с состраданием взиравшая на это страшное зрелище, не успело и до полудня добраться, как в тылу у ополчения чуди начали раздаваться вопли ужаса, будто только теперь заметили, как сильно редеют их ряды от стрел каленых татарских. И вот уж первые побежали, увлекая остальных за собой. И ливонские кнехты почуяли, что вот-вот окажутся в полном окружении и тогда уже каждого ждет неминуемая смерть, начали бросать оружие, снимать тяжелые доспехи, чтобы легче было уносить ноги подальше от этого кровавого месива. А за ними и рыцари. Это была победа. Александр на взмыленной лошади подскакал к мужикам - Хорошо поработали, мужики, благодарствую. Отстояли землю русскую. Бегут ливонцы. Хочу на них охоту устроить Мужики, трофеи все ваши, мое слово. Ату этих псов поганых. Не щадить никого. - Да уж мы для тебя, княже, расстараемся. Далее была уже не битва, а побоище. До вечера самого далеко от места битвы слышны были вопли предсмертные не успевших сбежать кнехтов и чудей. И уже стаи ворон начали слетаться на свой кровавый пир. В плен же были взяты шесть рыцарей, среди которых не оказалось Андреаса фон Вельвена. Показали пленные, что он в битве не участвовал, видимо посчитал ниже своего рыцарского достоинства биться, по его мнению, с никудышным русским войском Александра. Александр же на эту новость молвил - Ах, ты ж подлая душонка, за моим столом у него было достойно жрать, а ратиться, стал быть, не по чести. Ну, я его еще достану. Надо будет, в Дерпт пойду, камня на камне не оставлю. А пока нужно будет с честью и молитвою похоронить наших воинов. Они свое дело сделали, поклон им земной от всей земли русской и вечная слава. После возвращаемся в Псков. 11. Возвращение Медленно идут заметно поредевшие княжеские и новгородские дружины. Позади тянется обоз с ранеными. Ополчение мужиков потихоньку разбредается по своим весям, кто с добычей, кто с хорошими и плохими вестями для земляков Князья впереди едут. У Андрея повязка на голове, хорошо отделался, шлем спас, а у Александра правая рука на перевязи, пальцы нет-нет да начинают дрожать и тогда он их в кулак сжимает. Говорит, что намахался мечом, сил в руке не осталось, поправимо. - А скажи, Саша, мы вместе поедем в Новгород? - Нет, езжай один, я немного погожу. Не хотел тебе говорить, да что там… Зол я на Ярослава. Немного остыть нужно. Потом на поклон поеду из Новгорода - А с чего ты зол-то на батюшку? - Да не на батюшку я зол, а на Великого князя. Чуешь разницу? Тому уж два года, просил я его, чтобы он в свою очередь, попросил бы в Сарае для меня большое войско ордынское, чтобы пройтись огнем и мечом по всем крепостям крестоносцев, коих встречу на пути, до самого моря западного, чтобы навсегда покончить с ними. Так вот же… не дал, да при этом еще обидные слова разны в ответ мне… назвал… не важно как… обидно. Вот теперь и приходится заниматься мелкими уколами. Сегодня я… мы побили их, завтра они раны залижут, опять попрут и снова головы русские полетят… - Ну, брат, тоже сказал… Может, пока время не пришло для этого. - А время у нас с тобой брат, есть, пока живы, другого-то не будет. - Мудро. В обозе же другая печаль. На телеге, на подстилке из прошлогодней соломы лежит раненый Михайло. То приходит в себя, то впадает в беспамятство. На задке телеги, сидит понурый Терентий, рана в ногу все же дала о себе знать, не ходок пока В очередной раз, придя в себя, Михаил застонал и позвал - Терентий, - Что, милок, водицы надобно? - Где Данила? - Тока же подъезжал, спрашивал… - Позови его, очень нужон, да поскорей, мало мне осталось - Позвать, позову, порошу кого-нибудь позвать… а ты потерпи малость, В Псков приедем, там тебя поднимут на ноги. - Нет, шурин, чую я… Потолло я видел, бородой своей седой он тряс… звал к себе. Едва упросил вернуться не на долго, дело одно земное довершить. Найди скорее Данилу… Передали в начало обоза просьбу. Скоро Данила прискакал, спешился. - Звал меня, собрат мой? - Присядь на телегу поближе, трудно мне говорить, помираю. - Не дури, брат, мы еще с тобой… - Не повоюем, молчи. Хочу просить тебя клятву дать, что исполнишь последнюю мою волю - Да, я и без клятвы исполню все, что ни попросишь. - Нет, дай клятву перед теми богами, в которых в сердце своем веришь. Так вернее будет. - Вот, при Терентии клянусь. С тебя довольно? - Лады. А теперь слушай, и ты, Терентий, тебя тож касаемо… не успел я при этой жизни толком мужем стать, детишек не вышло обласкать, а потому прошу тебя взять в жены Ирину. Она в тебе души не чает. Будешь ей хорошим мужем и первенца своего Михаилом наречешь. Слышь, Терентий, это брат мой названный, пусть и тебе он братом станет. И ты, как старший теперь в роду нашем, прими под крыло свое Данилу с Ириной, прими и благослови. - Да, Михайло, исполню все, как сказано. Ты, Данила, и не вздумай вилять, в моем роде с этим… и ты мне давно глянулся, почитай с заставы, так что будешь… - Миша, исполню я волю твою…. только… Данила всхлипнул как-то по-детски и уткнулся лицом, в начинающую гнить солому. - Вот и все. Теперь я спокоен, Потолло, я твой… Впал в беспамятства, и не прошло и десяти частей, как Градор-Михаил, прусский воин, ставший русским по духу своему и разумению, вошел туда, откуда обратной дороги нет. На колокольне Троицкого собора ветер гуляет меж колоколами. Невдамек ветру, что мальцу семи годков от роду, холодно в стареньком мамкином зипуне. Стоит с ноги на ногу переминается, лапоточками по доскам постукивает. Ручонки уже посинели, но он упрямо всматривается вдаль, не показалось ли войско с войны, уж сегодня-то точно он первый их увидит и даст знать, что пора колокола тревожить. По своей воле забрался так высоко, решил деду своему звонарю помочь, ему-то старому тяжело взбираться на колокольню, вот он и разрешил. Углядел все ж, вдали показалась рать. Впереди князья с хоругвью, за ними дружинники… заорал, что было сил - Дедуля, идут, звонить надоть. Не слышит дед, глуховат от своих колоколов стал. Надо спускаться… И ударил большой колокол, и поплыл благовест над городом. И побежали со всех концов посадские люди встречать войско. Тут же священники метут пыль своими рясами, бояре пыхнят, на ходу бороды расчесывают, стрельцы спешат парадные кафтаны натянуть да ворота пошире открыть. Подъехали. Народ радостно встретил, многие на колени падали, крестили князей. - Спаситель наш! Благодетель, избавитель! С победой великой! Не забудем подвиг ваш вечно! Слава вам во веки веков! Александр Андрею проезжая мимо в полголоса с кривой улыбкой молвил - Да, брат, эти-то не забудут, детям и внукам станут рассказывать, да присочинят многое, кто во что горазд, такое понапридумывают. Да и пусть себе, того мы уж и не узнаем. - Так дьяки все запишут. - Конечно, запишут… всяк по своему разумению. Только кто их читать будет… Только проехали, мимо толпы как народ кинулся искать среди дружинников своих родных и близких. Раздались радостные крики вперемешку с воплями и стонами о погибших. Радость пополам с горем утраты… Въехали в кремль. Навстречу епископ Никодим с иконой. Пришлось спешиться, приложиться к иконе, потом ко кресту и к руке пастыря божьего. И тут Александр не сдержался - Отче, ведаю, что желаешь сейчас же в храме отслужить благодарственный молебен. Будет так, только вели троны для нас поставить, не сможем мы долго стоять, притомились шибко в дороге. - Воля ваша, князья. Вас благодарить перед господом Богом нашим за ваш ратный подвиг будем, вам можно и посидеть - Вот и славно В храме набилось народу, не протолкнуться. Впереди, ясно дело, бояре да служивые люди, монахи и насельники монастырские. Во время молебна Александр выглядел рассеянным, постоянно оглядывал присутствующих, крестился невпопад. Под конец, когда уже пропели осанну, не выдержал, встал. И воцарилась тишина. Немного помолчал, перекрестился на образ Спасителя и молвил - Въезжая во Псков слышал я как народ крича, что не забудет подвиг наш вовеки веков. Верю. А обращаюсь я к вам здесь стоящим. Псковичи, если забудете мои деяния вам, отступите от рода великого князя Александра Ярославича, то похожи будете на жидов, которых господь напитал в пустыне, а они забыли все благодеяния его, отступились от него и были наказаны, рассеяны по всей земле. Так и с вами, если кто из самых дальних Александровых потомков приедет в печали жить к вам во Псков и не примете его, не почтите, то назоветесь вторые жиды. Дикси, я сказал. Вот и конец первой части этого сочинения. Что будет дальше пока и сам автор того не знает. Могу предположить, что стало с героями. Про князей Александра и Андрея более-менее известно, а вот что стало с остальными? Скуманд вернулся в Пруссию, которой в скорости не стало - онемечилась полностью. Участь его мне не ведома. Боярин Терентий у князя Александра Ярославича участвовал во многих походах до самой смерти князя, успел обзавестись детьми и дождался внуков. Правнук его Иван Семенович Мороз имел пять сыновей, прозывавшихся Морозовыми. У Данилы потомки тоже были. Один из них Михаил Игнатьевич, по прозванию Салтык и был родоначальником фамилии Салтыковых. Более мне добавить нечего. Часть вторая (лета 6858 - 6888) 1. Княжич - Гришка, держи ровнее бредень. - Ага, как же его удержишь, течение сильное. Ты, Мишка, сам не сильно-то тяни, ослабь чутко чтоб кошель вышел. Димка, чего застыл, подале отойди, да залезь в воду по пояс, а не по колено и колоти веслом веселее, гони рыбу на нас. - Не учи, я сам с усам. А вы там помалкивайте, а то я-то гоню к вам рыбеху, а вы своим ором ее распугиваете. - Слышь, Мишка, он усатый. Ты глянь на него, Под носом еще пушок не проклюнулся, а уже командует Солнце уже к середке неба подбирается. С улыбкой наблюдает сверху за бесполезным занятием загорелых дочерна ребятишек погодок, что пытаются бреднем поймать рыбу. Ну, кто же так ловит? Да еще в полдень? Рыба уже по дну ходит, на мелководье одни малявки. С утречка раннего надо было. Эх, молодо-зелено. Помочь что ли? - Все, Гришка, заводи бредешок, тяни к берегу, может, на этот раз чего добудем. - Димка, помоги Мишке, боюсь, не удержит, руки слабы еще. Вытянули на берег сетку и… о, радость, целых три рыбешки в сети запутались. А солнце только ухмыльнулось и пошло бликами скакать по поверхности Дона. А мальчуганы уже хоть и с трудом, но высекли огонек на мох сухой, раздули огонек, запалили небольшой костерок. Рыбех на прутики нанизали, обсели костер и теперь жарят-коптят добычу. И ведут «взрослую» беседу. - А вот бают, что Христос, когда-то давно тремя рыбами многие сотни людей смог накормить. Разве так можно? - Надо спросить Алексия, он все знает. - Дима, спроси-спроси, но только я мыслю, что рыбы те были верно оченно большие, в море-окияне такие бывают, мне батюшка сказывал. Он с рыбарями далеко ходил, аж до Варяжского моря. Сам, говорит, не видал, но знающие люди сказывали. - Ты, Гриш, грамоте-то знаешь. Вот и почитай, в книгах много премудростей узнаешь. - Да не, вон Мишка у нас книгочей, даром что малой, шибко умный, у него спроси, да он что-то помалкивает. Да и что тут говорить, самим надоть в ладью сесть, паруса поставить и поплавать, посмотреть, что в мире деется, какие чудеса творятся. Дима, как ты мыслишь, было бы славно по морям походить? - А вот Алексий, говорит, что «где родился, там и пригодился». Год назад возили меня с боярами в Орду, ярлык просить на Владимир, батюшка настоял, видно стареть начал. Ну, свозили да и вернулись ни с чем. Суздальский князь опередил, ему ярлык выдали. - Ну, и как там в Орде? Чудес много видывал? - Никаких чудес. Кругом одни русичи, татары у них в прислугах ходят. Алексий говорил, прежде князья своих сыновей отсылали служить в Орду. Так некоторые из них там обжились, многие поднялись высоко, даже темниками ордынскими стали. Случается, что и ханами заправляют, советами. Даже имена правоверные поменяли, на басурманские. Но правда, храм правоверный в Сарае стоит, сам видал, говорят, многие татары крестятся - А ты говоришь никаких чудес. Хочу в Орду, хоть одним глазком глянуть, да хотя бы на верблюдов подивиться - Нет, мне и здесь хорошо. Как говорит Владыка «где родился, там и пригодился». - Конечно. Миш, ему хорошо. Наш Дима уже себе и невесту приглядел. Вчерась в оконце зрел, как он с Дунькой во дворе в салочки играли, да потом за руки взялись и во лесок ходили, ликовать, целоваться не иначе. - Не трынкай, Гриша, пустое это. Дуняша мала еще, да и я тож не вырос, а то, что люба мне она, так это кто ж знает, вот в скорости уедет к себе, глядишь и позабудется вскоре. - Эй, Миша, гляди, рыбу спалишь, уголья-то есть не станешь, Подале от огня держи. - Да… жаниться это тебе не воды напиться. Тут уж как батюшка повелит. Найдет тебе каку кривую да косую, и никуды не денешься, поперек не пойдешь… - Гриша, да не ворог же он тебе твой батюшка, поди красавицу сосватает. - Ну, до этого еще долече. Загорай, пока солнце греет, пока мал еще, а далее, как Бог даст. - Миша, хоть ты и меньшой средь нас, а мудер не по летам. Может, чего поведаешь о чудесах, что в книгах писано? - Я не могу по писаному. Там в стихах все. - Не, в стихах не надо - Как можешь, так и сказывай, а что и соврешь и то не беда, главное чтобы было интересно - Ну, расскажу, как запомнилось. Давно это было, может сто лет с той поры прошло, может более. Жил в городе Новгороде… - Это как, в моем городе-то? - А может, в каком другом, не запомнил - Гриша, не мешай сказ вести. - Значит так, жил в городе… пусть будет в Новгороде, бедный музыкант, на прозвище Садко откликался. Ни кола, ни двора не было у него. Одни только гусли-самогуды. Видал такие, у моего батюшки во Владимире на стене висят. А играл он так, что у того, кто его слышал, ноги сами в пляс шли. Вот игрой на этих гуслях и жил. Где какое торжество, али братчина какая, так его зовут, после угощают щедро, обноски какие дарят, а то и на ночлег оставят, на сеновале или в хлеву. Так и жил себе. Еще по разным весям ходил, народ веселил. Доходил до самого Ильмень озера. И как-то собрались купцы новгородские на ладьях за моря ходить с товаром всяким и его позвали с собой, чтобы не скучать в долгой дороге, кормить от пуза обещали. Он и согласился. И случилась на море большая буря, волны до неба, ветер паруса рвет, а пристать и негде, до берега далеко, того и гляди потонут, стали уже к смерти готовиться. И тогда сказал им старик, кормчий, что прогневали они чем-то царя морского, дани требует, да не золота с серебром хочет он в уплату, а жизнь человеческую. И решили купцы, что это будет Садко, и кинули его вместе с гуслями за борт. И пошел он прямо на дно. Да только не утоп, а прямо во дворец к царю морскому попал. И говорит ему морской царь, мол от русалок слышал, что хорошо играет Садко на гуслях, вот решил послушать. Играй, говорит. Заиграл Садко на гуслях как можно краше. Царь морской пустился в пляс и плясал так аж три дня, не мог остановиться, пока Садко не порвал струны на гуслях… потом вроде бы отпустил на землю с дарами… - Нет, я вам лучше про другое чудо поведаю, бабка моя мне сказывала, когда совсем малой был. - О, Гриш, и ты что-то знаешь. Вещай. - Да ладно тебе, слухайте, растопырте ухи. Это тож давно было. Был такой город православный. Китеж ему имя. Построен был с божьего благословления князем Юрием Всеволодовичем. И стоял тот город на острове озера Светлояр. И жили в нем люди. Жили, не тужили, хлебушком кормились да Богу молились. И случилась у них беда великая, со всех сторон нагрянули орды врагов, которых было не счесть. И грозились пожечь город, а народ в полон увести. И стали они усердно Богу молится о спасении города. Бог милостив к ним стал, укрыл их от ворогов. Погрузил весь город в озеро так, что и маковок с крестами не стало видно. - Это что ж, все утопли? - Да нет, стал тот город чудесным образом под водой жить. И когда надвигается на русские земли рати вражьи, то начинает в том городе Китяже звонить колокол. Да так громко звонит, что звон тот слышен по всей Руси. Вот тогда и собираются многие дружины княжеские во едину рать, чтобы дать отпор и разгромить врагов, спасти землю русскую… С востока потянулась туча черная, погромыхивая начала грозить дождем, намекая ребятишкам, что пора им по домам бечь. А ребятам все нипочем, рты поразевывали, заслушались сказа Гришки Только вдруг Гришка-то первым увидал бегущего по берегу к ним стрельца. - Други мои, это видно по нашу душу гонец. Стрелец добежал, тут же уселся на корягу, отдышался - Уффф… Еле нашел вас. Бояре Мороз да Салтык указали, куда их детки увели княжича рыбалить, да не в ту сторону показали, язви их душу. Я и побег к Неглинке, а пришлось вокруг всего кремля обежать. Вы вона где примостились, супротив Великого луга. Знал бы, не пришлось бы круголя давать. Поспешать вам надобно. - Что так спешно? Сами видим, что гроза надвигается, сами бы и пришли. - Верно, княжич Дмитрий, твоя правда, несчастье идет, да не с той стороны, батюшка ваш помирать собрался, плох совсем, Алексий его исповедует, причащает, велел вас княжич найтить да привесть к батюшке вашему князю Ивану Ивановичу проститься В приемном зале хором княжеских, по всем стенам на лавках сидят бояре. Иногда тихонько меж собой перешептываются, гадают, кому скоро придется сидеть на княжьем троне, кому передаст власть Иван Иванович второй, по прозвищу Красный над княжествами. Подозрительно посматривают друг на друга, Каждый решает в помыслах своих, кто из ближних может сесть на трон сей и какая в том будет ему выгода. Тишина прерывается только протяжными вздохами. И так уже много частей. Наконец в коридоре послышался постук посоха, стрелец распахнул дверь. Вошел Патриарх Алексий. Первым делом прошел до киота, что в углу по правую руку от трона княжеского, помолился недолго на образа, потом вышел вперед, исподлобья оглядел бояр и негромко молвил - Скорбите бояре, горе великое у нас. Великий князь Московский, Великий князь Владимирский, князь Новгородский и Звенигородский передал через меня свою последнюю волю, принял схиму и спокойно без предсмертных мук, отошел. Нонче перенесем усопшего в Архангельский собор, я сам отпевать его начну. Можете придти на всеношную. Отошел и присел на скамью слева от трона, обхватил посох свой двумя руками и голову свою на них положил. И наступила тишина. Но недолго она продолжалась. Бояре сначала начали переглядываться, потом тихонько роптать и наконец, вытолкали вперед боярина Гаврилу Ивановича Шамяку, самого старого и почитаемого, мол, спроси владыку о главном. Тот, кряхтя, тяжело поднялся с места и спросил слабым голосом - Ваше Святейшейство, Святейший Владыко Алексий, мы все разделяем вашу скорбь, сами в горе великом, но ты поведай нам последнюю волю Князя Ивана Ивановича, как жить далее будем. Кто теперь управлять нами будет? - Ждите – глухо молвил Алексий, не поднимая головы… Бояре недоуменно переглянулись, мол, чего ждать-то? Потемнело за оном, сверкнула молния, громыхнул и раскатился гром. Бояре закрестились – Ильюша видно осерчал на нас. Двери распахнулись, и в залу ворвался Дмитрий. Босоногий, в одной рубашонке, с испачканными сажей лицом и руками. Вбежал, и стал как вкопанный, недоуменно оглядываясь вокруг. Алексий позвал его - Подойди ко мне, Дмитрий Иванович, дай обнять тебя. Какой же ты замурзанный. Не успел ты проститься с батюшкой, усоп он, осиротели мы с тобой. А потом вдруг грозно рыкнул - На колени, бояре. Волей господина нашего усопшего князя Ивана Ивановича второго, объявляю наследником престола княжеского Дмитрия Ивановича, сына его. По малолетству же оного, управлять вами от имени князя, назначен я, митрополит Московский. Шевелитесь. После похорон будем венчать молодого князя на трон. Все, не кряхтите, вставайте и идите с Богом. Жду вас к всеношной… А мы Дмитрий пойдем, надо тебе проститься с батюшкой. И не было страха у Дмитрия у одра покойного. Была только мысль, что как же вот, еще вчера батюшка поучал его, как правильно держать в руках меч, а теперь лежит без движения, почерневший и уж более ничего не скажет… И во всю ночь под пение из Архангельского собора, вкруг собора, с горящими свечами скорбно стояли на коленях многие горожане московские, шепча молитвы и не давая себе воли громко плакать, дабы не потревожить вечный сон усопшего князя своего. На третий же день нашел свой последний приют князь Иван Иванович второй по прозвищу Красный в гробу каменном в Архангельском соборе, рядом с гробами отца и деда своего На девятый день после поминовения в храме, Патриарх Алексий зашел в почивальню Дмитрия и застал его стоящим на коленях перед образами. Осенил себя крестным знамением - Сын мой, полно так долго печалиться. Батюшке твоему там хорошо, верно говорю. Дмитрий вздрогнул, так как не слышал входящего, обернулся - Страшно мне, Владыко, очень боюсь, что не по моим силам ноша выпала мне. Год назад в Орде мне не дали ярлык на правление Владимира, дали суздальскому князю, как же теперь быть? Бояре роптать начнут. - Тогда не дали, теперь дадут, а бояр мы приструним. Не боись, князь, вместе мы как-нибудь снесем эту ношу. Тебе же нужно пока слушать моих советов и наставлений. Да и бояр полезно послушать, но тех только, на кого укажу, Кончилось твое детство, пора взрослеть, многому тебе еще нужно будет научиться, многое познать. Что сам я знаю, тебе передам, воинским наукам тебя будет обучать воевода Черный. Он же во все походы батюшки твоего да и деда ходил, много чего знает о воинской стратегии, хорошо владеет оружием. - Да, Владыка, я его знаю, да и он меня привечает. - Вот и славно… и еще… чтобы тебе не было так одиноко среди стариков, хочу, чтобы рядом с тобой были сверстники - У меня уже есть друзья. - Знал, что так скажешь. Ведомо мне, что в друзьях у тебя сынки бояр Мороза да Солтыка, меж собой они дальние родня, да и мне они кем-то приходятся, в записи надо глянуть. Так я уже переговорил с имя, упросил, чтобы оставить их при тебе, да при моем присмотре. Посулил много, согласились. А еще давеча ко мне приходила исповедоваться жена князя суздальского Дмитрия Константиновича, нашептала мне, что с дочкой ее Евдокией Дмитриевной ты, князь за ручки гуляли - Что с того? - Ну, жениться тебе, да и ей рановато замуж, но если слюбитесь, то лет так через пять-шесть, можно будет и посвататься. Нам родня в суздальском да нижегородском княжестве не помешает, для нашего же спокойствия. - Откроюсь, Владыка, люба она мне, а только наперед загадывать не хочу. - Правильно молвишь, как Великий князь. Сын мой, на завтра назначаю возведение тебя на трон. Приготовься. Перед большим свейским зеркалом наряжают Дмитрия в парадный кафтан украшенный каменьями, порты ни разу не надеванные, сапожки сафьяновые… Наряд, надо сказать «на вырост» великоват малость. Дмитрий негромко бормочет - Все не эдак да все не так. Ну, прямо пугало огородное, не иначе.. Входящий Владыко рассмеялся - Нет, князь, пугало огородное краше будет. Готов ли? - Какое там… - Я этого не услышал. Идем, все уж в сборе. Тебе и говорить ничего особо не придется. Я сам помогу. В Успенском соборе бояре заждались. Тоже нарядные, многие шубы собольи надели, и это в конце лета, и теперь обливаются потом. При входе Дмитрия повставали с лавок, и пока он с Владыкой шел к трону, стояли в поклоне. Наконец, с трудом, но все же Дмитрий вскарабкался на высокий и широкий трон, кое-как примостился и кивнул Алексию - Владыко Алексий, начинайте. Алексий в напев загудел - Помолимся, бояре, дадим клятву верности, не щадя живота своего, ни всего, что маете, служить верой и правдой Великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу долгая и многая лета. Дале хор подхватил. И подходили бояре по старшинству своему сначала под благословение Святейшего Владыка Алексия, крест целовали и руку Предстоятеля, потом к трону княжескому, на коленях целовали руку Дмитрию. Алексий наклонился к Дмитрию, шепнул на ухо - Дмитрий, ты руку-то не тяни вперед, умаешься. Положи на подлокотник, ничего, дотянутся. И зазвонили радостно колокола церквей, и выходил на крыльцо храма молодой князь, и ликовал люд московский, славя своего князя Дмитрия Ивановича, прозвища которому народ еще не придумал. И снова солнце красное, ласковое, наблюдает за тремя ребятишками, что под стенами кремля, на берегу Дона устроились, загорают нагишом - Ну, расскажи, расскажи, как там все было. Мы даже на хоры пролезть не смогли, стрельцы прогнали. Не томи, страсть как охота послушать. Не важничай. Дмитрий уселся на корягу, добела источенную водой - Ну, вошел я, значит, все бояре толстобрюхие, что еще недавно при случае втихоря шпынали меня, тут же на колени попадали. А я сел на княжеский трон да как заору «А ну, клянитесь животом своим и всем, что маете, в верности мне. На кресте клянитесь» - А они что? - Ну, ясное дело поползли… вот и вы, сынки боярские, Гришка и ты Мишка, ползите по песку ко мне, целуйте мне руку и божитесь в верности до гроба. Да не понарошку, а завправду. Смех смехом, а ведь поползли, и пытались целовать руку. Да только тут Дмитрий вскочил, захохотал над ними - Да пошутил я над вами. Я и так верю, что вы мои самые верные други до самой смерти. Правда, при народе не вздумайте называть меня Димкой, на кол посажу. При народе я для вас Великий князь московский Дмитрий Иванович. Так и будет. Давай купаться, давай наперегонки. Кто туда и обратно первым реку переплывет, будет князем тьмутараканским. Поплыли! 2. Владимир-Суздаль (лета 6872) Покои патриарха. Владыко Алексий скрипит пером, пишет одну за другой грамоты, сам свою печать на сургуч шипящий прикладывает. А Дмитрий в оконце смотрит, на то, как на площади соборной друзья его со стрельцами на мечах деревянных рубятся, а те поддаются и ржут, когда получают удары. Надоело смотреть, помрачнел вдруг и начал из угла в угол по покоям выхаживать. - Дмитрий, не мелькай перед глазами, свеча начинает коптить… ах, ты, теперь вот перо сломал - Владыко, дьяка бы попросил писать, что сам царапаешь, вон, сколь перьев переломал. - Что знают двое, знают все. А мне того не надо. Ты мне вот что ответь, Дмитрий, ты почто на совете на боярина Федора Кутуза, накричал, а на Вельяминова руку поднял? Ответствуй. Крут не по годам стал. - Ох, надоели они мне хуже горькой редьки, то им на булгар иди, воюй, то от литвинов обороняйся, да не у Москвы вишь, а подале. За свои вотчины радеют. А ты хоть разорвись… - А ты, князь, не озлобляйся, кротко выслушай всех, запомни, кто и что говорил, а потом мы с тобой подумаем, что ранее воевать, а что погодить нужно - Как ты, Владыка, на совете сидеть, помалкивать, да киваешь всем… не могу… так вот. Зачем меня звал? - Пожди чуток... Ну, все, кажись, закончил. Так что через два денька в путь-дорогу сбираться. - На этот раз с кем воевать? - Не воевать посылаю. Поедешь во Владимир к князю Дмитрию Константиновичу, грамоту вот эту ему передашь, смотри не перепутай. Потом в Суздаль. Тамошнему архиепископу вот эту грамоту. Вот, крестом пометил. Брата Ивана, повидаешь, говорят за родного держат, а там кто ж его знает. Пообещай, что вскоре Переславль ему дашь. Да еще… да что это ты… что ты так взволновался, прям как рак в кипятке красным стал? Ах, ты ж Господи… Ты думал, я не ведаю, почто ты сам туда рвешься? Думаешь, не ведаю, что весточками с Евдокией изредка обмениваетесь? Вон третьего года монах, иконописец Мефодий, привез тебе ее лик писаный и ты на него тайком молишься как на икону? Вижу, вижу, что рад радешенек. Перстенек какой с адамантом в подарок не забудь захватить. И мое благословение. Куда заспешил, еще не все. После не возвращайся на московскую дорогу, поезжай в Троицкую лавру к игумену Преподобному Сергию, ему от меня тоже грамота. - Я много о нем слышал. Давно уж хотел съездить к нему, да ты ж сам и не пускал - Нет, Дмитрий, все должно совершаться вовремя. Теперь твое время пришло встретиться с Сергием в его лавре. Теперь ступай, с Богом. Да, друзей с собой прихвати, во Владимире родственников у них полно, а здесь они мне страсть как надоели. Воины неплохие, воевода хвалит, а как в Москву придут, так бражничают да, прости Господи, по срамным девках хаживают. Ну, все, ступай с Богом. По владимирской дороге под охраной ратников медленно ползет обоз. А впереди едет Дмитрий Иванович, князь московский. Бояре его верные Григорий и Михаил немного поотстали, и чтобы не слышал Дмитрий, тихонько меж собой болтают - Слыш, Миша, ты вроде как к батюшке-матушке своим едешь, когда же мне в Новгород удастся попасть. - Краем слыхал, как бояре решают отправить Дмитрия послом к Ольгерту замиряться. В твоем Новгороде теперь наместник его князем сидит - Это что ж, прямо в пасть к врагу хотят отправить? - Послов, тем паче князей не убивают, разве что в битве какой. - В последней битве, где нам досталось от литвинов, Дмитрий малость струхнул, бежал впереди всех, мы так на полдня от него отстали. Трех лошадей загнал… Одного не пойму, ну, нас разбили, мы побежали, а они почему побежали, почто не за нами, а в свою литвонию? Их же было втрое, если не вчетверо больше? - Миш, они тоже испугались. Вот ты говоришь, Дмитрий струхнул. Знаю я, отчего литвины побежали. Накануне битвы взяли мы в полон ихнего лазутчика. И в его присутствии проговорились, что нам надо только чутка продержаться, до подхода большого войска ордынского. А потом «помогли» пленному сбежать. Вот он и передал воеводе литовскому или еще кому, кто там командовал, что на подходе сила великая ордынцев, Ты говоришь, струсил, а это была хитрость полководца. - А я почто об этом ни ухом, ни рылом? - А вот где ты был в это время, я не знаю. Может в кустах приседал. - Лады. Все-то ты знаешь. А поведай мне тогда, почто нас потом, после Владимира князь не берет в Суздаль, повелел не торопиться возвращаться в Москву, пока не услышим «а не надоели ли гостям дорогим их хозяева» - Да ты что, мы же к родне моей едем. А наши роды много раз меж собой женилися, так что и твоя дальняя родня есть во Владимире. А князь наш по делу великому едет. С грамотами от Владыки Алексия - У Владыки гонцы кончились? - Дело видать очень важное, с гонцом не пошлешь. А в Суздаль без нас князь по своему делу поедет - А… так это… это он к своей Дуняшке-то штоль? - Да, не к Дуняшке, дуболом, а к Евдокии Дмитриевне, княжеской дочери. Думаю, дело к свадьбе идет. Помнишь, как они гуляли, за ручки держась? - Когда это было, я думал он и забыл давно про нее. Мало ли вкруг него боярышень московских вьется, а оно вишь как… Может и мне пора жену приглядеть. Ну, тогда точно надо в Новгород ехать, без благословения батюшки не получится… как-то там мои, давно вестей не было Въехали во Владимир. И сразу, только переоделись, втроем пошли к князю. У него в это время в гридне были несколько бояр. Вошли, поклонились поясно. Дмитрий Константинович слегка удивился. Боярам же сказал - Вы пока подумайте над моими словами, я гостей приму. Вышел из-за стола в середину залы - Вот уж кого не ожидал увидеть, так это молодого князя московского. Помню тебя еще малым ребенком, так что увидеть тебя сейчас, радость вдвойне. Ну, здравствуй Дмитрий Иванович. С кем пожаловал? - Здравствуй и ты, Великий князь Владимирский и Суздальский. - Меж князьями можно и по имени, Дмитрий Иванович - Дмитрий Константинович, со мной бояре мои, сын вашего боярина Мороза, Михаил… - Постой-ка. Иван Семенович, ну-ка подь сюда, нечто не узнаешь своего сына? Сколь годков не виделись. Да обнимитесь же, наконец, облобызайтесь! Смотрите, кости друг другу не переломайте… А это кто же такой здоровый детина, повыше чем я ростом будет. Григорий не выдержал - В моем роде много таких. Я в своего прапрадеда пошел. - Это сын боярина новгородского Солтыка, Григорий. - Что-то слышал, нет, не помню. Но все равно, всем гостям, что с добром мы рады. А теперь сказывай, с чем пожаловал. - А приехал я по поручению моего Святейшего Владыки, патриарха московского Алексия - Здрав ли Владыка, долгих лет ему. Не шибко сердит на меня, что опередил его в Орде? - Слава Богу, здоров. Велел передать вам благословение свое и вот эту грамоту. - Потерпишь, если я при тебе ее прочту? Невтерпеж мне. - Воля ваша. Князь сломал печать на грамоте, развернул и отошел к оконцу, где было светлее. Читал долго, похоже, несколько раз перечитывал. Потом хмыкнул себе в бороду, и стал описывать круги по гридне, изредка что-то бормоча про себя, при этом взмахивая уже несколько помятой грамотой. Потом вдруг просветлел лицом, словно на что-то решившись, и встал перед Дмитрием. - Ну, Владыко, ну Ваше Святейшейство, Святейший Владыко Алексий удивил ты меня. Всего ожидал, но чтобы вот так… сказать ли тебе Дмитрий Иванович, что Владыко удумал? Али ты знаешь? - Нет, княже, не ведаю. - А предлагает мне Алексий добром отказаться от Владимирского княжества в твою пользу, а взамен предлагает Суздаль и Нижний Новгород. Заманчиво. Иначе пишет, силой возьмет Владимир. Но и это еще не все… Вдруг обошел вокруг Дмитрия, внимательно осматривая с головы до ног и также вдруг, громко захохотал - Добрый молодец. Любо-дорого смотреть только. И вот ведь что. Вот ведь как. Гляньте на него, бояре, жених моей Евдокии явился, малость запылился в дороге. Так отмыть можно. А я-то думаю, что это моя красавица женихов всех отвергает, обсмеивает их, нос воротит от знатных женихов. А она вишь, своего принца ждала. Надо же… Теперь-то вспоминаю, как мать ее покойница, царство ей небесное, говорила мне что-то про тебя с Дуняшей, приехав с похорон твоего батюшки. Подумал, ребячья блажь, шести годков тогда ей не было. Думал, забудет скоро. Ан нет, не забыла, все эти годы выходит, ждала. Ответствуй, что ей наобещал тогда? - Дмитрий Константинович, я и не помню, что тогда обещал, но то, что с тех самых пор люба она мне, и чем далее, тем все больше. - Я думал, так только в сказах бывает… Ладно, жених, благословлю я вас, но только не в этот раз, нужно будет время, с ярлыками, будь они не ладны, сладить. Пожалуй, придется тебе еще годик подождать. Не передумаешь? - Воля ваша. - Не вешай носа. Так и быть, позволю с ней встретиться. Поедешь в Суздаль, я распоряжусь. Сам поехать не могу, здесь дел много. Отдохни с дороги, баньку велю истопить, да с утра завтрашнего и отправляйся к своей невесте. Вроде как помолвка будет. Денек один погуляйте, помилуйтесь… гляди только чтобы ни-ни… до свадьбы Дмитрий грохнулся перед ним на колени - Дмитрий Константинович, велика милость ваша, век буду за вас молится. - Дмитрий встань, негоже князьям равным друг перед другом на коленях елозить. Встань. Не заметишь, как год пролетит, у меня зять появится, а у тебя добрый тесть. Может, и подружимся, и в походы вместе ходить станем - Спасибо, князь на добром слове, спасибо за радость долгожданную. - Ну-ну, ты так уж… не надо, сердечко побереги, еще пригодится. С дороги отдохни, и езжай с Богом. И тридцать верст до Суздаля показались Дмитрию вечностью, хотя летел он быстрее ветра так, что два дружинника едва за ним поспевали. По дороге представлял, как вбежит он в терем да поднимется в светлицу девичью, как прижмет к сердцу свою Дуняшу. Слова всякие ласковые приготовил для нее. Да только не вышло так, как мечталось. Князь Дмитрий Константинович упредил его, накануне еще послал гонца в Суздаль с наказом. Въехал князь в Суздаль ближе к полудню, показали ему, как найти терем княжны. Подъехал, да так и обомлел. Перед крыльцом терема стоят с дюжину девиц, одна другой краше. Одеты празднично, поверх запоны белого полотна, поневы разноцветные с опоясками расшитыми «петухами», «уточками» да «солнцеворотом». Коса у каждой длинная, ниже пояса. Плотно стоят, преградили собой лестницу в терем. Как только Дмитрий спешился, девицы в пояс поклонились ему, а самая бойкая его приветствует - Доброго здоровьица, добрый молодец. Впереди тебя молва шла, что едет к нам толи принц, а толи царевич, аль пуще того королевич заморский. И ищет он себе невесту в жены. Много стран объехал, не нашел, к нам пожаловал. Так краше нас ты во всем свете не найдешь, выбирай любую Тут подоспел Дмитрию на помощь, подошедший от собора архиепископ Суздальский Макарий - Ну, что ж, князь Дмитрий Иванович, тебе выбирать придется, коль приехал. И только теперь к Дмитрию вернулась речь - Простите Владыко Макарий, не заметил вас… опешил я слегка, позвольте… - После, после к кресту припадешь, теперь у тебя более неотложное дело. Я по случаю припас для тебя вот этот платочек мареновый, бери. Кому из девиц на плечо накинешь мною благословленный платок, той и быть твоей невестой – а сам так хитро улыбается, подбадривает. Делать нечего, надо принимать игру. Прошел вдоль всего ряда. Все девицы как на подбор красивы, красивы каждая по-своему. Та темненькая, эта курносенькая, та светлая, а эта рябенькая. Каждая открыто глядит князю в лицо, улыбается широко, подмигивает хитро И только последняя в их ряду стоит, потупив взор свой, на ладошку свою кончик косы наматывает… - Да вот же моя любушка, моя Дуняша, невеста моя. Держи платочек, милая. - Я знал, сердце не обманешь, князь. Твоя невеста, твоя. К вечерне подойдете оба в Рождественский собор. Пошел я. И пошел, чуть прихрамывая, постукивая своим посохом - Владыко, чуть не забыл, у меня к вам грамота от… - После, все после, жду к вечерне, помолвка у вас... эх, без родителей. А покуда милуйтесь… голубки А девицы в это время обступили княжну, не дают подойти к ней Дмитрию - Выкуп за невесту князь давай, каждой по денежке… Но княжна прикрикнула на них - А ну, кыш отсюда безсоромницы, вот прикажу высечь каждую на конюшне… Девицы с визгом врассыпную кинулись, кто куда, с шутками да прибаутками, а Евдокия весело рассмеялась, подобрала подол и быстро вбежала на высокое крыльцо терема и уже сверху поманила его пальчиком. Дмитрий медленно поднялся по ступеням. Княжна же отступила на крыльце в угол за резные столбы в тень, притянула к себе Дмитрия, прижалась к груди его и вдруг заплакала, по-детски всхлипывая, сквозь слезы запричитала - Что ж ты, князюшка мой, так долго ко мне ехал? Все годы-то ждала, каждый день придумывала причины, по которой не можешь приехать. А то еще думала, что совсем позабыл меня, мой князь, с другой милуется. И такая тогда тоска нападала, что решалась уже даже в монашки пойти, оставшуюся жизнь за тебя Богу в монастыре молиться… А потом снова ждала, заберусь на холм, откуда дорога на Москву идет, могу с утра до позднего вечера смотреть, не покажется ли мой ясный сокол. А то бояр разговоры все подслушивала, вдруг о тебе что узнаю. А ты в своих трудах да битвах разных, когда тебе было о мне помыслить… я, наверно, глупая что тебе это рассказываю… А Дмитрий все никак не может ком в горле проглотить, глаза на мокром месте. Только обнимает, целует куда придется. Наконец, вдруг осипшим голосом молвил - Я же тебе весточки присылал - Ага, раз в году. Как в поход сходил, да как врагов победил, а обо мне ни словечка ласкового. Вот тебе за это. Отстранилась и кулачками своими стала бить его в грудь - Бей посильней. Как поженимся, разрешу каждый день колотить меня. Мне будет только в радость, Дунюшка моя ненаглядная… А тут старая нянька княжны вышла из терема, увидала, как они ликуют, покачала головой и позвала их - Слышь, Евдокия, зови своего жениха обедать. Апосля разрешено вам, под моим присмотром, как велел князь, за Каменку на луг сходить погулять. Вот там, акромя меня никто не будет видеть, как вы цалуетесь… а я, так тому и быть, князю ничего такого про вас не поведаю… После обеда пришли на речку Каменку, сели на бережок и теперь уж наговорились всласть, все детство вспоминали, да мечтали о будущем. Ну, и понятное дело, целовались. А нянька старая сидела поодаль да посматривала по сторонам, не увидал бы кто, а то растрезвонят, о том, что было, а пуще того, чего и в помине не было «язык-то что помело, что хочет, то и метет». После вечерней службы в Рождественском соборе Владыко Макарий подозвал их к алтарю. - Подойдите дети мои. Не спрашиваю, как день ваш прошел, по лицам вашим счастливым вижу, что счастливы. Помолвку в храме проводить не полагается, не могли сыскать брата твоего Ивана, как услыхал, что едешь, ушел в лес. Сердит он на тебя за что-то. Это ничего, еще помиритесь. В отсутствии родителей и родственников ваших придется мне нарушить правила, а потому оглашаю вас женихом и невестой. Поцелуями обмениваться при этом не полагается. У вас уже и так уста припухшие, ну да ладно, не велик грех по молодости вашей. Жених, я надеюсь, припас колечко? Ну, так и доставай. В пору тебе, милая колечко? - В самую пору, батюшка Владыко - Ну, вот и славно. Через год жду вас на венчание. - Благословите нас Владыко Макарий - Благословляю вас, дети мои. Тебя князь на подвиги ратные во имя земли русской, а тебя княжна на долготерпение и хранение очага. Да прибудет с вами любовь ваша. Аминь. Проводы были опять со слезами, обещаниями и объятиями. И долго на холме стояла княжна Евдокия Дмитриевна мареновым платочком маша в след удалявшимся всадникам. И уже начинала отсчитывать дни до новой встречи… и свадьбы. А князь Дмитрий Иванович то и дело оглядывался, тревожа этим своим движением жеребца, который при этом недовольно хрипел и сбивался с иноходи на галоп. 3. Сергий Радонежский К лавре подъехали поздно вечером, едва въехали, как ворота монастыря стали закрывать. Наместник встретил хмуро, даже не спросил кто такие и зачем, молча отвел князя и двух его дружинников в келью для богомольцев и гостей. Принесли им пол жбана кваса брусничного да большую краюху хлеба решетного, сказали, скоромного не полагается – пост. Поели-попили, помолились на ночь и спать улеглись, «утро вечера мудрее». Что снилось Дмитрию, не запомнил, только то, что светлой радости много было. Поутру вышли, в монастыре уже кипит работа, насельцы да трудники, волокушами бревна тащат, телегами камни тесаные завозят. - Строится еще лавра – подошел наместник - Пойдем, покажу. Вот церква Животворящей Троицы из дерев что здесь росли, строил сам Сергий с братом, да зодчие они оказались не особо умелые, пришлось наново перекладывать да освещать, а здесь еще в самом начале храм каменный. Камень приходится издалеча возить, да и дороговато стало, так что видать не скоро… Дмитрий давно уж понял намек. Шепнул дружиннику и тот быстро принес из седельной сумки увесистый кошель. - На храм божий, примите Святейший посильную лепту. - Приму с радостью, Господь возблагодарит за помощь. Я так понял, что вы не проездом к нам заглянули. - Да, хотел бы встретиться с Преподобным Сергием. Когда он сможет принять? - Так обитель его не здесь. Он от мира хоронится в скиту лесном, с версту отсюда будет. Алтарника, мальчика смышленого, попрошу проводить тебя. Только один пойдешь, воины твои побудут здесь. Чтобы не бездельничали, попрошу потрудиться во имя Господа нашего Иисуса Христа, авось не откажутся. - Попросите Святейший, попросите, я-то приказать им не могу, воины Владимирские. Игумен Сергий полулежал на твердом своем ложе, подложив в изголовье мешок набитый соломой. При входе Дмитрия чуть приподнялся и долго устраивался повыше - Прости, мил человек, что встречаю тебя лежа, малость приболел, милостью Божьей поднимусь скоро. Ты, мил человек, подойди, перекрещу, да садись на лавочку подле, чтобы я мог я тебя разглядеть получше. С какой хорошей вестью пожаловал, вижу, светишься весь изнутри. - Да вы Преподобный лежите, лежите, я не стану вам долго докучать. Пришел передать вам послание от Владыки московского Алексия, да получить благословение. Очень хотелось увидеть вас, потому наслышан с самого детства о праведный трудах ваших и вашей святости. Сергий рассмеялся - А я-то ненароком подумал, на тебя, что ты как те, что давеча ко мне приходили, просили чудо показать, ибо кудесником меня считают. И смех и грех. Я, прости меня Господи, согрешил, обругал их разными словами нехорошими, да и прогнал от себя. Видно, по грехам этим и занедюжил. Всю ночь провел в молитве, а ты вошел, так вроде легче мне стало. Поведай мне, князь московский Дмитрий Иванович, о чем в тебе радость светлая и печаль великая рядом в душе живут. - Преподобный, как вам стало известно… - Как звать-величать тебя? Да Господь надоумил, и грамотка от Алексия. Да еще по одежке – не простой гонец пожаловал. Читать грамоту пока не буду, наперед знаю, о чем совета просит Владыко, после дьяк отпишет. Ты, князь, о себе поведай. Поведай о радости своей, вместе порадуемся. - Так я из Суздаля к вам, от невесты своей через год мне в жены обещанной… - Вижу, вижу, что не по княжеской надобности в жены деву берешь, по любви человеческой. Похвально и мне с тобой радостно и будто светлее стало. Любовь – сила великая. В писании от Павла сказано «Если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». А любовь к Господу нашему Иисусу Христу и любовь ко ближнему об руку ходят. Спрошу еще – часто ли ты молитвы творишь, поминаешь имя Господа? - Не так часто, преподобный, но как икону увижу, так и молитву прочту… - Молитву можно и в чистом поле внутри себя повторять. Духовник твой кто ж? - Архимандрит московского Спасского монастыря Михаил - Учил тебя Иисусовой молитве? Помнишь ли? - Как же, помню. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь» - Верно глаголешь. Как надо, позже скажу. Спрошу еще, - часто ли в гневе на ближних своих бываешь? Излишне горяч и несправедлив? - Случается, каюсь. - Происходит в тебе сие от неуверенности в правильности своих помыслов, а «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается…». Любовь к жене своей будущей, любовь к Всевышнему, поможет обрести тебе и любовь к любому человеку, что подле тебя и далеко. - А как же с врагами нашими, Преподобный? - Скажу и об этом позже. Вернусь к молитве… Благодатная силы молитвы Иисусовой в самом Божественном имени Богочеловека, Господа нашего Иисуса Христа. Не надо полностью читать молитву, можно кратко, «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». И произносить нужно в себе постоянно и бессчетно. В дороге ли, при отдыхе и даже при людях. Для напоминания же дам тебе четки наперстные, которые можно неприметно держать в рукаве, молитва на показ не на пользу, а для тщеславия. Такое мое наставление. Вот тебе четки из белгорюч-камня, и мое благословение на постоянную молитву. - Благодарствую, Преподобный. - Теперь о другом. Думается мне, что Владыко Алексий неспроста тебя ко мне отправил – пора настала. О твоей печали говорить будем. Помолчал немного, а потом попросил - Князь, подай мне воды. Вон в углу кадушка с родниковой водой. Дмитрий поднялся с места, едва не ударившись головой о потолок, нашел кружку глиняную, набрал воды и подал Сергию. - Вот и славно. День к полудню, а угостить тебя мне нечем, пост строгий у меня, одна вода. Я немного подустал, полежу малость да с молитвою испрошу Господа, о чем можно знать тебе, а о чем повременить открывать. А покуда сходи на родник, Миколка, что привел тебя сюда, покажет. Сам из родника напейся воды целебной для души и тела, да и мне принесете свежей. Улегся на постель свою из досок свежеструганных, глаза закрыл, и вроде даже дышать перестал. Дмитрий немного помедлил и тихо вышел из землянки, прихватив бадейку. На пеньке, в тени старой березы сидел Миколка, что-то строгал из куска дерева ножичком. Увидев князя, вскочил и быстро спрятал поделку в суму свою. - Миколка, проводи меня к роднику, Преподобному свежей водицы набрать - Пойдемте, дядечка, укажу тропинку. Тут совсем недолече. Пока шли, Дмитрий спросил - Давно ли в монастыре? Сколь годков тебе? - Годков может семь аль восемь, а в монастыре год второй. Один я на белом свете. Все в моей веси померли от черной болезни, один я остался. Пошел бродить по лесу да на монастырь и вышел. Вдруг полез в суму свою маленькую и достает ломоть хлеба. - Могу поделиться хлебушком, полдень уже. - Кушай сам Миколка, тебе расти надо, а я не голоден. Скажи, правду ли говорят, что рядом со скитом медведь живет и часто приходит к Сергию? - Брешут. Сам Преподобный сказывал мне, что давно уже, когда еще он начинал строить церкву, пришел медведь, хотел его задрать, так Сергий хлебушка подал ему. С рук взял медведь хлеб, да и ушел, более не приходил. А вот мы уже и пришли. Родничек чистый, из-под старого дуба вытекающий, купель рубленую наполняет до верху. После течет, журчит себе ручейком по руслу бережками своими заросшими тальником, а на дне его песочек золотистый, и где солнце на него попадает, искрится до рези в глазах. И покойно так… Набрал бадейку воды, сам напился и сел, глядя на воду. И припомнил вдруг, достал четки наперстные. - Ты, Миколка ступай обратно, дорогу найду и воды принесу. Посижу я здесь малость. - Ни, дяденька, мне не тяжело, не впервой, я донесу. И ушел. А Дмитрий, глядя на воду, вдруг словно провалился куда. И не вспомнил потом, произносил ли в себе молитву, и были ли какие мысли. Только помнил, что камешки в руке тихо постукивали друг о друга, да ручеек нашептывал что-то, невнятное. Пришел обратно, отдохнувший, будто спал трое суток к ряду. А Преподобный Сергий уже вылез из своей «берлоги», греется на солнышке послеполуденном, сидя на лавке и смотрит издали на князя ласково - Ну, что князь ты мой, не желаешь ли поселиться рядышком со мной? Места хватит. - Может и хотел бы, да грехи не пускают - Пошутил я. Будет у тебя дорога другая, долгая да тернистая. - Готов услышать от вас, Преподобный, любое поучение. Для того и был послан к вам. - Мальчонку я отправил в монастырь, сам потом дойдешь. Не для его ушей пока разговор наш. А начну я про печаль твою, про ворагов земли русской. Сегодня явил Господь мне милость свою, поднял высоко и показал всю землю русскую. И понял я, велика наша земля, да только мира и порядка в ней нет. Ранее больше порядка было, равно платили дань в Орду, взамен получали защиту с юга и востока, а теперь распадается Орда на части, которые меж собой жестоко дерутся за власть, да вместо защиты русские княжества набегами разоряют, и нет на них управы. На западе Литовское княжество, исконно русские южные земли захватила, сильно потеснив Орду, и многие княжества русские под литовцами теперь стонут. Себя же они величает Великими князями Литовскими и Русскими. Сила у них большая, крестоносцам от них покоя нет. Но самые злейшие враги на Руси не Орда и не Литовское княжество, а мы сами. Искромсали всю землю на мелкие княжества, в коих каждых князек себя мнит себя самым Великим… а потому начинают в правах друг с другом бодаться, разорять земли, губить народ и тому несть конца. Дед твой князь Иван Калита начинал объединять вкруг Москвы земли, где ласкою, где силою, а где выкупом, батюшка твой князь Иван второй Красный продолжил его дело, да рано взяла его черная болезнь. И выходит, что теперь на тебя тебя, князь московский легла тяжкая ноша объединения в один кулак княжества русские, чтобы никакой ворог не смог даже помыслить напасть. - Угадали Преподобный мою печаль. Сердце кровью обливается, когда вижу, как русские убивают русских, грабят да сжигают веси, людей в полон уводят. И не знаю, как этому восприпятствовать. - Молись усердно, Господь подскажет как тебе бысть, укажет пути. Много будет у тебя еще неудач впереди. Но побед будет много. Ищи сподвижников среди детей княжеских, да боярских, князьями литовскими тоже не брезгуй, много среди них тож радеющих за землю русскую. Привечай, обласкивай. Бойся хвалящих тебя безмерно, кротко выслушивай смелых да дерзких, много правды о себе будешь знать. И главное запомни – не сила побеждает в бою, а вера в промысел божий. А к Руси у Господа нашего особое расположение. Бог с нами, будем же и мы верны своей земле, и Господу, давшему ее нам. И как сотворится единство русского мира, все внешние враги станут для нас не страшны. Вот тебе мое благословение на подвиг земной и да пребудет слава о твоих деяниях в веках. Аминь. Еще долго слушал откровения и наставления Сергия князь Дмитрий. В монастырь вернулся уже на закате. Перед воротами встретил его наместник вестью горькой - Что случилось, Святейший? - Беда князь. Пришла беда – отворяй ворота. - Говори толком - Ехать тебе, князь, надобно не на Москву, а на Коломну. Весть получили - горит Москва. Как то случилось, неведомо, вроде с церквы «Всех Святых» в Черторыя огонь начался, да сильным ветром на кремль перекинулся. Все семейство твое, бояре, да Владыко теперь в Коломне. - Вели Святейший, седлать лошадей - Куда на ночь глядя? - До ближайшего яма успею к полуночи. - Храни тебя, Господь, князь. Как не назвать Божьим промыслом – верст за ста до Коломны, встретил друзей своих, бояр верных Григория и Михайло, ехавших тоже в Коломну из Владимира. Рядом поехали. - Вот так встреча! Доброго здравия, князь ты наш прекрасный. С пожара едешь, князь, не обгорел невзначай, али медовухой успел потушить? - И вам здоровья, други мои. У тебя, Григорий, язык… - Мой язык что хочет, то лопочет. - Дождешься, укорот сделаю. - Князь, Григорий, ну, хватит ужо… Смотрю на тебя, Дмитрий и дивлюсь, у него град дотла сгорел, а он спокоен и как будто даже и весел. - От игумена Сергия еду, благословение от него получил на дела великие. Пока ехал, много чего передумал и решил. - С кем теперь воевать надумал? - Эх, Гриша, тебе бы только мечом махать, дальше кончика меча ничего не видишь. - Так укажи ты нам, недоумкам, куда глядеть. - На Москве, кремль каменный построю. Продолжу дело предков моих, вкруг Москвы соберу все княжества русские во единое государство, чтобы все князья признали московского князя братом старшим. Сообща, покончим с Ордой. Хватим нам под их дудку плясать. - Михайло, видал, как высоко воспарил наш сокол - Свою жизнь положу на это дело. - И наши тоже? - И о вас, други дорогие, подумал. Хватит вам дурью маяться, бражничать да безобразить, пора за дело браться. Ты, боярин Григорий Васильевич Салтык поедешь в Москву. Поручу от моего имени кремль из белого камня строить. Не построишь в срок, башку снесу, рука не дрогнет. А тебя, боярин Михаил Иванович Мороз определю в посольскую службу пока под начало боярина Боратынского Ивана Андреича, он всему тебя научит. - Кончилась, Миша, наша веселая жизнь. - Нет, Гриша, кончилось веселье, началось похмелье… - Други, бояре мои дорогие, веселая жизнь только начинается. 4. Григорий Салтык (лета 6874-6876) Москва. До Рождества Христова еще далеко, а мороз лютует уже не на шутку. Дон успел замерзнуть, воды достать прорубь с сажень глубиной нужна. Полуденное солнце на выбеленном небе тоже кажется, окоченело. Дым из труб прямо вверх тянется - жизнь продолжается. На торговой площади с утра самого горят костры для сугрева купцов и покупателей, пар и дым поднимается над торжищем и тут же оседает седым инеем, на шубы соболиные да заячьи, на кожухи нагольные, шубейки женские, на шапки бобровые да платки пуховые, на снедь разную. За год после пожара даже более всех пострадавшие улицы уже обросли домами и хоромами. Княжий терем в Кремле разобрали и поставили новый. Архангельский собор сгорел, почти полностью, Успенский же только очистили от копоти. Ворота Спасские восстановили. Горелые дубовые кремлевские стены, еще до конца не вывезли а, что не успело сгореть, то и теперь еще растаскивают на дрова да на разные нужды. По льду Дона тянутся сани груженые камнем белым из мягковских каменоломен, от лошадей пар валит, а возничие бегут рядом и хлопают себя по бокам рукавицами, чтоб согреться А на мосту стоит всадник. Мост узкий, двум санях трудновато разъехаться, а этот стоит посреди моста, коня развернул поперек, не проехать не пройти. Богато одетого всадника, в шубу соболиную, в мурмолку с отворотами лисьего меха, видно издалека, а потому и приходится московским жителям, кому по нужде с Заречья на торговую площадь попасть, спускаться на лед. И давно уже так стоит. Лошадь под ним хоть и под попоной стеганой, но продрогла давно, нервно переступает копытами по мерзлым доскам моста и то и дело косит на седока грустным глазом на заиндевелой морде, словно спрашивая «ну и доколе нам морозиться, инда хвост может от холода отвалиться». А седаку кажется все нипочем, толи забыл, зачем он здесь, толи вспоминает что… «Кажется, еще вчера вон у тех камней трое отроков рыбалили бредешком рыбешку мелкую, купались да вели шибко умные беседы, а сколь воды утекло в Доне с тех пор подумать страшно, сколь всего случилось-приключилось за это время, о чем тогда они и в мечтах не догадывались. А оно вон как обернулось… - Доброго здоровьица, Григорий Васильевич. Совсем закоченел, не примерз к мосту? Со стороны Спасских ворот подъехал князь Боброк Волынец, воевода московский - И тебе здравствовать Дмитрий Михайлович. - Пошто на совете боярском тебя не зрел? - Тары-бары разводить, да зад просиживать обрыгло. - Вот я цельный год наблюдаю за тобой боярин, а сходиться в разговоре не было случая. Ежлив не в тягость, ответь, с каких весей на Москве оказался? Где ж отчина твоя? - Ране спросил бы, запираться не стал бы. Да и теперь откроюсь. Новгородский я, удел предков у Ладожского озера. Давно не бывал, не знаю, живы ли родители. Взял меня батюшка малолетнего на Москву у дальних родственников ума-разума набраться, да так и оставил. На службе у князя Дмитрия Ивановича теперь. Все мы на службе у князя. И хоть и князь я, но удела своего не маю. Перешел на службу к московскому князю с волынского литовского княжества. - Литвин, знать? Бивали мы литвинов. - Да и мне тож приходилось против Ольгерда мечом махать. Да только ноне женат я на сестре Дмитрия Ивановича Анне. И детки малые уже радуют. Так что родня мне Великий князь московский да владимирский. Не желаешь ко мне гостем, в тепле, да за чаркой беседовать краше. Знаю, ждешь ты на мосту этом шамаханского зодчего, так може он еще не скоро, околеешь на морозе. Пусть бояре думские басурманина встречают. - Нет, князь, колокол церкви на серпуховской дороге дал знать, что едут. Должны уж показаться. Да вот ужо и едут… - Погодь. Еще ответь, на постой куда определишь шамаханца? На тебе строительство кремля, охрана и опека его строителя. - Да вот к тебе, князь и определю. Твой терем в трех шагах от кремля… тебе и принимать - Ах, ты ж… вот удружил, так удружил… - Я так мыслю, вам это будет не тягость Из улицы Великой вначале показались стрельцы, за ними возок с открытым пологом, далее обоз санный. За ними бежали улюлюкающие отроки с красными от мороза носами, встречные мужики, сняв шапки, низко кланялись. - Э, князь, давай съедем, не дай Бог, с моста опрокинутся - И то дело, боярин. Съехали с моста, спешились. Из Спасских ворот высыпали бояре, готовые встречать гостя. Стрельцы проскакали, а в подъезжающем возке пусто оказалось. Григорий крикнул возничему - Где седаков потерял, пятигуз? Возничий, весь в снегу из-под лошадиных копыт, только махнул руковицей куда-то назад и проехал быстро, спеша скорее добраться до тепла. В начале же моста появилась процессия. Впереди шагал небольшого роста человек в длинном цветастом халате с малахаем на голове. Постоянно останавливался, оглядывал доски, заглядывал под мост, потом шел дальше. За ним чинно шествовал боярин Боратынский в рапахнутом овчинном тулупе поверх собольей шубы и в горлатной шапке, далее верхом Михаил Мороз да еще стрельцы с лошадьми в поводу. Григорий выругался сквозь зубы - Тулуп-то почто гостю не дали? Заморозите мне шамаханца, запорю. «Басурманин» проходя мимо Григория, глянул на него снизу вверх, цокнел языком одобрительно. Баратынский исподлобья глядя кивком ответил на приветствие и махнул рукой, мол «шагайте за мной». Михайло Солтык спешился и догнал Григория. Отошли в сторону, обнялись - Ну, что шлында, радый что в Москве снова? У утра на морозе тебя ждал. - Так уж и ждали, Григорий Васильевич. - На свадьбе у Дмитрия побывал? К Мамаю наведовался? Басурман по нашему кумекает? Хотя, погодь, службу побег исполнять. Вечером у меня чтоб был. Запытаю расспросами. Год минул. К листопаду уже пять башен готовы и стены кремля расти начали. И дивится народ, такой прежде красоты в камне не видывавший. Григорий только про себя ухмыляется – не видали вы стен новгородских, покраше будут. «Шамаханец» и Григорий как-то быстро сошлись. Алис скоро начал понимать и говорить по-русски. Алис Субхану, зодчему из Шамахи понравилась любознательность этого здоровенного боярина, приставленного к нему в охрану и ходившего буквально за ним по пятам, все просьбы исполняющего быстро. А Григорию по нраву была мягкость зодчего в общении со всеми. Так что пришлось Григорию научить Алиса всяким непотребным ругательствам, ибо как без оных можно толково объяснить мужику его работу. Работники набрались, почитай со всего княжества, толковые, мастеровые. Быстро схватывали, что от них требуется, особенно когда видят за спиной басурманина воеводу многозначительно постукивающего по своему сапогу плетью Полдень. У работников обед, а Алис расстелил коврик и лицом к востоку усердно молится своему Аллаху. Григорий в сторонке следит, чтобы ничто не нарушало его молитве. Алис, наконец, закончил свой «распев», свернул коврик, сзади подошел и хлопнул ладонью Григория по спине - Гришхан, пойдем и мы набием брюх. Скоро моя Ануш придет, плов из зерна рожи принесет. Рис не скоро купцы обещали. Никогда Григорий про веру не заводил разговор, а тут не удержался, спросил на ходу - Алисхан, вот скажи, почто, когда у нас молятся Христу, ты Аллаху молитву творишь? - Алис ждал, когда спросишь. Бог у нас и у вас один. Только вы почитаете Хириста за Бога, а мы Аллаху молимси за пророков его Мухаммеда и Иссу, Хириста вашего. - Отчего же мы меж собой сражаемся, убиваем друг друга, если вера у нас одна? - Велик Хайям сказал. Человек спросил у Бога «Ты слепил мою тело из глины, Ты знал, что страсти плоти мне не побороть, так кто виной тому, что жизнь моя греховна кто не дал сил, чтоб мне их побороть». Вот, Гришхан, эти страсти земные - властолюбие, сребролюбие, любодеяние, заставляют нас убивать друг друга. - Ах, как славно сказано, Алисхан. - А теперь и мы с тобой ийдем предаться другой страсти – чревоугодию. Прошли в трапезную при церкви Николы-чудотворца, чудом уцелевшая при пожаре хоть и центре оного была. Алис Кемерхи, умылся и пошел к столу, а Григорий позвал Аннушку, дочь князя Дмтрия Михайловича Боброка - Аннушка, слей и мне водицы, не могу плескаться в его тазике, я уж над лоханью умоюсь. Пока умывался успели тихонько пошушукаться - Почто, Аннушка тебя давно не видать? Заскучал по тебе. - Батюшка не пускал. Давеча ушел с братьями воевать Тверь. - А ты, знать, тут же в дверь. Ко мне пришла, аль к шамаханцу? Не забижает ли тебя постоялец? - Скажешь тоже. Он меня греческому языку учит, я его нашему… - А что вдруг зарделась как маков цвет, неужто люб тебе он стал так сильно? Смотри, батюшка не позволит тебе за басурманина выйти, лучше меня жениха себе не найдешь. - Ага, батюшка про тебя – хорош боярин, может и тесть который гол как сокол, на содержании Дмитрия Ивановича, хорош, но не для нашего рода. Даже не надейся. - Кто знает, как все может извернуться… А тут Алис позвал - Вы скоро? Сладкими речами сыт не будешь, не халва. Давайте снедать, то, что Аллах прислал нам с Ануш, света очей моих. Про себя же Григорий промыслил – знать вот что тебя, Аннушка, снедает. Так и это минет, и моя пора настанет. Я терпелив. Еще два года прошло. Кремлевские башни все построены, каменные стены растут как на дрожжах. Запросился Алис Субхан оглу Кемерли домой. Мастера московские много у него переняли, могут и доделать. Князь Дмитрий Иванович отпустил, расплатился, как уговорено, сверху же дарами еще дал. Середина месяца разноцвета. На дворцовой площади провожают шамаханца. Народу на соборной площади много, а за Кремлем да вдоль дороги на Серпухов толпы. Полюбился зодчий москвичам да не без пользы себя, многие строительством кормились. Владыко Алексий благословлял на путь. А вот князь не вышел, говорили, приболел малость. Только на мгновение в оконце дворца своего глянул, да и ушел в тень, а через пять частей вышел на площадь боярин Бренок Михаил Иванович, подошел к Григорию, собиравшемуся провожать друга Алисхана аж до самого Серпухова, и уж и на коня своего севшего. - Боярин, тебя князь кличет. Мигом чтоб. И говорит это он, как-то в сторону глаза отводя, словно замыслил что недоброе… Пришлось Григорию спешиться, наскоро проститься с Алисом, шепнув тому на ухо «догоню в пути, еще попрощаемся», пошел к Дмитрию. Князь диктовал дьяку, заглядывая тому через плечо - Почто Дмитрий Иванович звал, не дал толком проститься с зодчим. - Годи там, позову. – Указал на дверь. Делать нечего, годить так годить, вышел и в другую залу да тут же к окошку прильнул. Под охраной двух десятков стрельцов из Спасских ворот уже выезжала кибитка Алиса, следом небольшой обоз… Наконец, вышел от князя дьяк, что-то неопределенное промычал и кивнул на дверь. Григорий пошел. Князь застыл у окна - Гриш, как тебе кремль новый. Да что я спрашиваю, ты почитай три года смотрел, как он вырастает. Это мне в диковину, редко на Москве, порой женушку поцелую, да и снова на коня, дела многие. Это надо же такую красоту возвесть. Лепота! Краше московского кркмля уж ничто и не может быть… В этом есть и твоя заслуга большая, боярин. Звал тебя, благодарить. Ведаю, что хош, дам и более. Засиделся ты, мой друг, Гриша в Москве, пора тебе иное дело. Хочу тебя послать воеводой в Переславль. Дружина там от рук отбилась, приструнить, порядок нужно навесть. Справишься. Нужна крепкая дружина, Переславская по первому зову моему. В кормление тебе отпишу десяток весей в вечное пользование тебе и твоему потомству, от дани освобожу на твой век. Теперь о потомстве. Что стоишь столбом, сядь, не все же мне на тебя снизу вверх глядеть. Вот так ладно. О чем бишь я? О потомстве… Тут боком мне много о тебе нашептали. Про все не буду. Буду про племянницу мою Анну Дмитриевну, которой уже четырнадцатый годок. Молчи, знаю, ты не равнодушен к ней. Ведаю и про ее влечение к басурманину. Разговор с Боброком у меня был, морду кривил, но уломал я его. К Покрову от твоего имени сватать, да женить вас будем. Доволен ли? - Дима… Великий князь Московский, Владимирский и прочия… более от жизни мне и не надобно. Благодарствую - Опять зришь недолече, друг. Враги кругом, не дам я тебе в Переславле на перинах долго валяться. Ступай, кликни Владыко. Хотя, не надо, сам к нему пойду, а к своему первенцу крестным позовешь. От князя, Григорий кинулся на площадь. Пусто. Коней увели в поле. Пока приказал привесть коня. Пока ходили долго, привели коня, как нарочно, без сбруи, пока… Лишь много времени спустя смог Григорий верхом пуститься в дорогу, догнать и проститься с Алисханом. Не успел. Простился с уже похолодевшим телом Алис Субхан оглу Кемерли, великим зодчим и другом. На серпуховской дороге, в верстах тридцати от Москвы в какой-то веси, выскочил на дорогу пьяный мужик с топором и, подбежав сзади к кибитке открытой, ударил басурманина. В тот же миг и сам поплатился жизнью – был поднят на копья стрельцами… Схоронили Алиса недалеко от Серпухова, на погосте предместья, за церковной оградой как иноверца. Не вышло Григорию породниться с князем Дмитрием. Анна Дмитриевна Боброк после смерти Алиса приняла постриг и провела свою жизнь под именем инокини Ксении в женской обители Введенского Владычного монастыря в Серпухове. И пока была жива, часто видели ее на могиле «шемаханского басурманина». 5. Михаил Иванович Мороз (лета 6882) Полдень, жара. Страдник месяц выдался сухим, много ден дождя не было. Жито в полях осыпаться стало, пропадает урожай – беда. По дороге на Переславль едва плетется тощая лошадь с телегой полной баб с разных весей. Разморило их в дороге, платками от солнца прикрываются, запоны выше колен подобрали, дрема напала, а возничий совсем заснул, мотает его из стороны в сторону. - Палашка… слышь? - Ась - Ты там ближе, Проньку чем хоть привяжи, свалится того и гляди под копыта лошади. - Да чем я его?.. - Да хоть за пояс подержи-кася - Я б его за другое место подержала, да стар он больно, радости никакой - Срамница ты, Палашка. Едем брашно готовить для многих гостей боярина, а ты расчепурилась как на день недельный. - А може меня какой княжич заприметит, в жены возьмет - Ага, попользует да и… - А я рабеночка оставлю… от княжича всеж - Батюшка удавит-кася. - А я обратно-то и не вернусь, буду как… глянь-кася, вона как та набоженка, что впереди бредет, и я так буду. - Побуди Проньку, подвезть надо бы. Только подсадили монашку, как запылило позади, да скоро стрельцы конные догнали - Свертай с дороги, великий князь московский едет. В поле свернули. Бабы с телеги сыпанули, на колени стали. Мимо промчались на арабских скакунах тонконогих, несколько всадников, да колымага. Прохор вывел лошадь на дорогу - Сидайте, бабы. Успели пыли наглотаться? - А кто ж меж имя князь был, а кто бояре? - Вам не равно ли кому прислуживать… Монашка оказалась любопытная, села на передок телеги к Прохору и выспрашивать стала, да что в Переславле деется, да кто во главе стоит, да кто в Никольском монастыре теперь матушка Игумения - В Переславле правит боярин Григорий Иванович Салтык. Дружину кажный божий день заставляет меж собой рубиться, а то они до него больше бражничали. Деток малых из больших семей по одному изымает, тож в дружину пишет, воев из них готовит. А так справедлив – правеж наладил - сечет кого надо, кому надо вспомощь дает. Кто теперь Игумения в Никольском – не ведаю. А теперь в Переславле большой переполох. Видьж, везу стряпух - своих мало. Многие гости ждем. Вона, сам князь Дмитрий Иванович проехал. Со всея Руси съезжаются. - А детушки у него есть? Тут любопытно всем бабам в телеге стало, присунулись - А с этим делом не ладно. Не хочет женихаться. Для радости плотской у него девок дворовых полно. Готовы хоть сзади, хоть спереди… - Эй, Прошка, ты при набоженьке такие слова удумал… - Прости Христа ради, сестрица, не подумавши сморозил… - Бог простит. - Так я и говорю, боярин на них и не смотрит даже - постится. Бают люди, что печаль у него в Москве осталась. Невеста аль любава какая, мне то не ведомо… А ты, сестрица по какой надобности в Переславль? - Иду я из Звенигородской обители от матушки Игуменьи Марфы. Шла в Москву к Преподобному Владыко Алексию, а вышло, что он сюда отъехал, вот и иду. Говорят, Владыко Алексий когда-то излечил ордынскую княжну от слепоты. Матушке Игуменье стала плохо с глазами, вот и послали меня, упросить его вылечить. - Благое дело. Дай-то Бог. На подъезде к Переславлю всадники остановились, спешились. Оправиться да пыль дорожную стряхнуть. Дмитрий с Михайло Морозом в сторонку отошли, на бережку безымянной речки присели - Что Миша, радый, что захватил тебя с собой? Сколь годков Григория не видел. - Да почитай с того, как в Москву шамаханца привез. Один день да ночь и говорили. Иван Андреич без продыха сразу же в Тверь меня послал. - Не забижает он тебя? - Сладкоречив на людях, а наедине ворчлив – не так сказал, не так встал, не тому поклон отвесил. Потерплю, наука все ж. - Отрадно слышать. Он тебя хвалит, на покой собрался, так на его место тебя метит, поддержу. Моя Евдокиюшка по весне-то была во Владимире, близко сошлась с твоей Дарьей Ивановной, крестной была Николеньке твоему. - То мне ведомо, Дима. Благодарствую за честь. - Теперь так. В Переславле я тебя с Григорием на совете княжеском подле себя держать не буду, пусть Баратынский да Сергий сладко глаголят, а вам дам денька три роздыха от забот. Все заботы Григорию велю передать на время боярину Бреноку Ивану Андреичу. А в озере Плещеевом рыбы страсть как много… сам бы с вами, да с князьями пободаться надо, показать, кто на Руси «брат старший», да сподвигнуть их на Орду всем миром подняться. Уже пора. - Дай-то Бог, князь. Дай-то Бог. При въезде в Пераславль Григорий выстроил свою дружину в доспехах кованых и при полном вооружении. Удивился Дмитрий Иванович, сойдя с коня, прошелся вдоль строя. - Григорий Васильевич, ты что же это, дружину литовскую нанял? - Вашими молитвами Великий князь Дмитрий Иванович, и моим радением, сами доспех ковали, сами выучку прошли. - Тогда иди ко мне, дай обнять. За рать тяжелую благодарю. А ты Мороз позадь меня не лыбься, затылком вижу. Хотел вот сам сказать, теперь передумал, тебе доверю другу своему принесть весть хорошую - У меня, Дмитрий Иванович и лучники огневые есть. - Слыхал, но не видал. Сказывай, где взял. - У Булгар позаимствовал, кой-чего додумал сам. Правда урона от них немного, грохот, пламя да дым большой. - Апосля, когда разъедутся князья, покажешь. Пока же ни-ни… молчок - Как скажешь, князь. - И бысть тебе Солтык за труды твои воеводою этой рати. - Честь великая. Благодарствую. Плещеево озеро велико, другой берег едва видится. Не далеко от берега челн рыбацкий качается, вода о борт тихо плещется. В том челне в простой одежде два мужика кудрявых да бородатых, обоим лет чуть за двадцать. Вроде рыбари невод поставили, а теперь отдыхают за беседою… - Ну, что про дела, да про дальние города и веси, про Орду да про Мамая, я тебе все рассказал. Что еще хочешь знать? - Про родичей своих - Батюшка с матушкой здоровы, слава Богу. - Что я из тебя клещами должен тянуть? Женился ли? - Не торопи. Батюшка сосватал меня два года тому княжну князя муромского Ивана Ярославича. Польстился на богатое придание. - Что ж дурна собой. - Господь с тобой. Ладная, умница, по весне в веснушках вся. Быстро как-то слюбились. Детушки теперь у нас, трое уже. Ольга, Иван да Николка. - Это как же ты так быстро смог? Али за собой по всяким Ордам возил? - Дело нехитрое. Редко дома бываю, но радостно. - Радую за тебя. Всех благ вашему дому. - То ладно. Ты прежде был говорлив да остер на язык. Теперь остепенился, что ль? Давай теперь о твоем житье-бытье. - Дела мои ты видел. Хоромы поставил не хуже княжеских. С мужиков своих по три шкуры не деру, управителя нанял, сразу сказал, будут жалобы от мужиков – повешу. Справляется. Батюшка помер в Новгороде. Братья младшие приезжали, о наследстве говорить. Отказался от своей доли, мне и здесь хватает. Уехали радостные, будто медов обожралися.. - То ладно. А почто не женишься? Пошто в хоромах твоих детского смеха не слыхивал? - Да, Миша, тут такое дело… - и замолк надолго. Михайло не стал его торопить, достал из-под сиденья ендову да две чарки. Неторопливо наполнил их медовухой. Молча выпили, закусили яблоками мочеными. Потом по второй. После третьей чарки, Григорий тяжело вздохнул и молвил - Снится она мне, Миша. Часто. Особливо с устатку какого. - Кто, Гришунь? - Аннушка снится. Дочь князя Боброка. Еще при Алисе шамаханском запала мне в душу. Тогда тебе еще про нее говаривал. А она на этого… другом Алис мне был, только что на него не молилась. Думал после отъезда Алиса, пройдет, посватаюсь. Голубем сизым ее обхаживал. Да только она так уж полюбила его, что после гибели его ушла в монастырь… И который уж год как приснится, такая веселая да ласковая, так утром готов, кажется, волком выть или забросить все, да в монастырь податься, лишь бы быть к ней поближе. - Да, Гриша, незавидная у тебя печаль. Печаль о несбывном и далеком. Я же хочу тебе о дне нонешнем. Плоть твоя иного требуе, снами изводит. Жаль, ендова пуста уже, ну да ладно. Так скажу, что мы с Дмитрием про тебя замыслили. Да не мотай ты головой, слушай. По весне еще были мы разными путями в Нижнем Новгороде. Увидали мы дочь младшего брата князя Дмирия Константиновича, Бориса, и, не сговариваясь, решили, что лучшей невесты для друга нашего Григория мы не сыщем. Красавица, крупновата немного, но в самый раз по тебе. И на язык остра как ты. Борис никак не мог ей жениха найти, и уж семнадцать ей вот будет, а все в девках. Уговаривать долго не пришлось, согласился. Теперь твое согласие нужно. А зовут ее, не поверишь, Анной. Может это твоя судьба. Подумай недолго, ответ нужен твой. - Озадачил ты меня, Миша. Давай так, если приснится мне Аннушка, то попрошу… свободы дать штоль. Не знаю. Завтра скажу. Все, поплыли, солнце садится. Я на весла. Князья не только русских княжеств, поместные князья литовские Ольгертовичи приехали и скоро порешили стать под руку Дмитрию Ивановичу, ополчиться всем вместе против Орды. На пятый день разъехались князья по своим пределам. В хоромах княжеских с тяжелыми головами после вчерашних проводов собрались князья Дмитрий Иванович, Дмитрий Константинович, Владимир Андреевич Серпуховской, бояре Бренко Михаил Андреевич да Иван Андреевич Борятинский Владыко Алексий, сильно постаревший, во дворе в дорогу собирается и теперь о чем-то с монашкой пришлой разговаривает. Провожают его Григорий Солтык да Михаил Мороз. - Выйти, проводить бы надо – Бренко из окна наблюдает Дмитрий Иванович то и дело к кружке с рассолом прикладывается, скосил на него взор - До твоего прихода уж проводили. Ты поглядывай, как отъедут, зови на совет Михайло с Григорием. А покуда давайте думать, с чего начнем. Как мыслишь Иван Андреевич? - Мамаю мы уже изрядно досадили, но у него теперь замятня с Тохтамышем, не до нас. Нам ждать, пока он первым на нас пойдет, не след. Куснуть бы его надо, где нито, потревожить - Только не сильно. Пусть себе думает, что силенок у нас маловато… Владыко Алексий в колымагу монашку усадил. Стрелец подвел ему коня, на колено опустился, готовый помочь. А Алексий коня похлопал по крупу, покачал головой - Видно верхом я отъездился. Тяжело мне, придется трястись в колымаге. Ну, все, дети мои, прощайте. Последние мои благословения примите. - Дороги доброй, Владыко. Долгих лет. - А это как Господу будет угодно. И выехал со двора - Гриш, совсем плох наш Владыко стал, ну да до Москвы потихоньку доедет. Подумал ли о вчерашнем? Снилось что? - Не спал, всю ночь думы одолевали. Решил – сватайте, так тому и бысть. Надо о продолжении рода думать На крыльцо Бренок вышел. С усмешкой в бороду позвал - Разлюбезные бояре, большой совет вас дожидается. Без вас большие дела государственные стоят. Вошли в гридню, стали у порога. Дмитрий ухмыльнулся - Чего встали? Вон туда в конец стола садитесь. Дело есть. Оглядел всех еще раз, к кружке приложился, поморщился - А дело такое. Тебе, Михаил Мороз предстоит в дорогу не мешкая собираться. Поедешь в Нижний с грамотой. Дмитрий Константинович, грамотка готова ли? - Готова. - На дорогах, Михайло нынче неспокойно. Один поскачешь, если чего вдруг грамоту ту уничтожишь… смотри только сургучом не подавись. В таком случае на словах передашь сыну Дмитрия Константиновича Василию Кирдяпе, наказ. В Нижнем теперь гостюет от Мамая ордынский посол Сарайка с охраной небольшой. Василию наказ порубать их всех прилюдно. Понял ли? Тебе чего, Григорий Васильевич, что встрепенулся? Да сиди ты, молви. - Великий князь, может мою дружину послать? - С тобой, воеводой. Рановато, успеешь еще отличиться, все у твоей дружины впереди. Ты что скажешь, Михаил Иванович? - Михаил вдруг побледневший встал из-за стола. - Не сочти за дерзость Дмитрий Иванович, но нельзя послов убивать, какие бы они вражьи не были. Подло это. Дмитрий, резко встал из-за стола, кресло опрокинул. Подошел к Михаилу вплотную - А как князей наших, да послов в Орде изводить да лютой смерти предавать, не подло? - Мы не такие, как они, у нас правила не позволяют… по совести надо жить. - Борятинский, ты чему его научил? По правилам жить, по совести? Тот только крякнул в досаде, а Дмитрий вдруг успокоился и медленно пошел на свое место - Вот что, Михайло… посол ты хороший, да только далеко не можешь зреть. Против Орды замыслили войну. Либо они нас на колени поставят, либо мы их искореним. Третьего нам не дано. А на войне все можно… без правил - Прости меня, Великий князь, волю твою исполню в точности, но апосля прошу освободить меня от посольских дел. Уж лучше я мечом буду тебе служить, простым ратником, в битве сомнений не бывает. - Хорошо молвил. Прощаю. Доброго пути тебе, с Богом. Ступай. Григорий, проводи. Прощаясь, Григорий молвил напослед - Вези-ка, Мишка мою невесту сюды. Венчаться да свадьбу править здесь буду. Уж больно любы мне места моей новой отчины. - Для тебя, Гришка, уж я расстараюсь, будь покоен. Жди. - Да, ехай уже, сводня. С Богом! На дороге из Переславля обогнал Михайло Мороз баб бредущих по своим весям. У каждой по узелку остатков пиров княжеских, да за пазухой по алтыну от щедрот боярина Солтыка 6. Побоище на Пьяни (лета 6885) Река петляет из стороны в строну, кружит, спотыкается на поржках – ну точно как с хорошей попойки. Посему и названа Пьянь. На берегу этой речки и стали дружины под водительством Дмитрия Ивановича - Кто мне поведает, где этот песий выродок Арапша шатается? Тесть мой дорогой, Дмитрий Константинович, где твои обещанные враги? Сбил всех с понталыку. Вон сколь орды собрали, ополчились, Полки с половины княжеств собрали. В кои веки решил сам битву вести, очень уж хотелось опробовать огнестрелы, что Боброк нахваливал, а на ком? - Дмитрий, что ж ты сам как пес шелудивый скулишь. Видно заплутал Арап-паша. Вести были, что с Новосильского княжества идет на Нижний Новгород. По счету давно уж должен был явиться. - Не могу я столь долго на одном месте, да и дел на Москве невпроворот. Чую я, не нужно было Боброка посылать Тверь воевать, его совет нам был бы теперь кстати. - Да, разведка у него слажена лучше. - С разведкой у нас не ладно, слепы мы без нее, что-то делать надо с этим. Пятый день стоят московский, владимирский, переславский, муромский, юрьевский да ярославский полки в сотне верст к югу от Нижнего, ждут неприятеля, а он как в воду канул – неизвестно где ходит. И хуже нет, неизвестности. В полках разгул начинается, окрестные леса пустошат, будто брашна своего мало. К мордовцам повадились за брагой из кобыльего молока гонцов слать. В шатре княжеском душновато - конец страдника, солнце палит нещадно. Князья без доспехов, в одном исподнем, на коврах валяются Дмитрий Иванович вскочил вдруг, одеваться начал - До ветру, зятек, аль что надумал полководец? - Надумал. Велю всех воевод собрать, будем вместе решать, как нам быть. Может уйти восвояси, а может еще пождать. - Твоя воля, князь. Не успел из шатра выйти, как дружинник вошел - Чего тебе? - Да тут из степи прискакали мордовцы. Видеть хотят, весть принесли - Вот, Дмитрий Константинович и разведка. - Не доверяю я мордве, они сами себе на уме, сбрехать могут. - Выйду, послушаю - Ну-ну… Два всадника в холщевых рубахах и портах, подпоясаны кожаными поясами с медными вставками, волосы косицами, на колено одно припали. - Как вас кличут, молодцы? - Я, Кудаш, а он – Учват, барат мой. - Говори, Кудаш. - Далек быль, много ездил, видеть орду мурзы Арап-хана. - Ну, и где ж они? - Ой, далек, шибко далек, на Волчьей вода стоят. Один тумен - Не много… Да это же в днях десяти отсель. - Да, князь. Мы долго скакать, вас сказать - Что за это хотите? - Не ходить в степь, коней наших не брать без ведома. - Кто ж вас так надоумил сказать? - Князь наша Нуянза. - Передай, не пойду на степь. Слова князя. - Ай, блага твоя, князь великий. Еще поклонились, руки воздав вверх, вскочили на лошадей и с гиканьем умчались. - Ты веришь им, Дмитрий? - А что мне остается. Вроде Нуянза послал. Ране клялся в верности, не подводил. Подозвал дружинника - Шуми всех воевод ко мне на совет. - Будет исполнено, княже. Собрались все. На поляне кругом стали, чтоб всех видать было. Дмитрий прошелся по кругу, поморщился, от некоторых воевод сивухой тянет. - А собрал я вас други мои, чтоб объявить приказ – мы уходим, не хочет Арапша с нами сразится, далеко стоит, устанем ждать. Хотели мечами помахать, для другого раза прибережем. Воеводы зашумели - Мы уйдем, а они прискачут, что тогда? В Нижнем будем дожидаться? Смотреть, как поганые княжество будут жечь да грабить? Нельзя уходить… Дмитрий поднял руку, и все замолкли - Я услышал вас… - помолчал немного – то будь по-вашему. Я увожу московские дружины, думаю и Князь Дмитрий Константинович свои тоже. Могут остаться только добровольцы – стойте, ждите. У Арапши один тумен, вот и думайте, справитесь аль нет. Кто-то из самых молодых воевод крикнул. - Согласные мы. И без ваших дружин нас поболе остается - Тогда и решайте, кто вами будет командовать. - Князя Ивана Дмитриевича хотим. - Иван с Боброком на булгар ходил, хорошо показал себя. Дмитрий Константинович, что думаешь, сын твой достоин? - Большой уже, сам думает, сам славы воинской ищет. - Ну, что ж… назначаю вами командовать князя Ивана. Слушать его пуще чем меня. Я сказал. Подозвал воеводу Солтыка - Григорий, свою дружину ты тож уводишь, это моя воля. Мне твоя дружина дороже злата. На Ольгерда сходили, вернулись без потерь. Так и впредь должно бысть… - Да с Ольгердом мы постояли, ругательствами только обменялись, мечами о щиты побрякали. Расплевались и миром разошлись. - Запомни, худой мир лучше всякой битвы. Моя воля – уходим. Главные битвы впереди. Мамая мы расшевелили, перестали посылать ордынский выход, это его бесит. Десяти дней не прошло, как прискакал гонец из Суздаля - Беда, князь, Дмитрий Иванович. Побили дружины на Пьяни. Многих побили, утопли многие, князь Иван Дмитриевич утоп вместе с лошадью. Через два дня Нижний пожгли, разграбили, кремль не стали брать. Дмитрий Константинович сам едва ушел, в Суздале схоронился. Побелел от гнева Дмитрий. Заорал. - Коня мне! Ни с кем не простился, вскочил на коня и помчался в Суздаль, напослед крикнул - Дружины вновь собрать, идти на Нижний! Солтыка из Переславля тож. По дороге гонец что знал, поведал - После вашего ухода, начали бражничать воеводы, за ними и дружинники распоясались, два дни без продыха пили, доспехи поскидали, оружие в обоз сложили, думали на третий день уходить. К вечеру второго дня все в повал валялись, пьяные. Со всех сторон налетели ордынцы Арапши, устроили побоище безоружных. Мало кто уцелел. Еще бают, что мордва тайно навела Арапшу. Въехал в кремль Суздальский. Спросил князя, указали на одну из башен. У входа стрелец с алебардой мается. Увидел Дмитрия, загородил дверь - Князь Дмитрий Константинович велел нико… - осекся вдруг, встретив такой бешеный взгляд, что поневоле посторонился… вслед перекрестил трижды. А тут и смена пришла - Наконец-то дождался, терплю нужду свою давно - Смотри, в порты не навали. Как князья? - Того не ведаю. московский-то – в гневе великом был, чуть меня не зашиб. Ожидал Дмитрий увидеть отца потерявшего сына в печали великой, ошибся. Дмитрий Константинович сидел за низеньким столиком и водил пером гусиным по бумаге. И уж не один лист исписанный у его ног был. Даже не обернулся - По шагам узнал. Что пришел каяться да плакаться? Напрасно, не твоя вина в том, что столь дружин загубили, да Нижний разграбили. Сам как заяц лопоухий бежал, едва успел выбраться, схоронился здесь. Вина наша вровень, но моя больше твоей. Ты сядь, куда сможешь, я долго буду говорить… Ивана вчера из реки выловили, за три версты от побоища. Еле в гроб втиснули, распух сильно. Теперь отпевают его. Я ушел, не в силах слышать бабских воплей да плачей. Женушку жаль, не первого сынка хоронит. Себя же виню за то, что не смог дать ему сильного голоса над подвластными воеводами, чтобы смог он прекратить безобразия в стане, не выставил караулы дальни во все стороны. - В печали и гневе я большом, отмщения хочу. - Гнев застит глаза и разум, тебе ли не знать… - Мордву наказать хочу разором великим, головы князьков ихних на столбах развешу вдоль дороги на Нижний Новгород… - Остынь, кому говорю. Ты хоть и старший князь, но я старший тебя годами, седой бородой старше. Потому слушай. - Прости, Дмитрий Константинович, не сдержался. - Ладно. Слушай дальше старика… Любая неудача – урок на будущее. Дорогой наш урок, кровавый. Принять его к сердцу надо, потом слезу с бороды смахнуть и стать умнее. Я чего здесь заперся, бумаги вот мараю. В русских княжествах в княжеских дружинах у кажной свои порядки. А единого порядка нет. Решил я общий устав службы для всех дружин единый содеять. Для воевод старших, воевод младших и дружинников пеших и конных. Со всеми их обязанностями, правами и наказаниями. Видел в какой строгости Боярин Григорий Солтык дружину свою держит. За героизм – пряник, за своеволие или провинность какую, сечет нещадно. Не ропщут, каждое его слова ловят, потому знают, об их благе печется, за них душой болеет. И Боброк твой зело умен, такому воеводе, должно бы в полную волю дать в решениях, даже князю быть послушным ему в делах воинских - Да он и так меня не шибко слушает. - Зная его норов, верю. Теперь о мордве. Уже сказывают, они тож сбираются на Нижний Новгород, забрать то, что не унесли ордынцы, как вороны после волков. Собирай дружины, князь. - Уже повелел. Дни через три будут у Нижнего. - Хорошо. Накажем примерно. Сам не ходи, опасаюсь, что во гневе всех искоренишь, а их кони нам еще нужны, дешевле не сыщем. А пошли-ка ты князя Бориса Константиновича Городецкого с племянником Семеном Дмитриевичем, братом жены твоей. А руководить поставь, ну хоть воеводу Сбибла штоль. - Решение твое тесть принимаю. - Хорошо. А далее-то что? - А далее ушкуйников пошлю на нижнюю Волгу на разор Мамаевых владений - А надо ли? У них от победы над нами теперь радость великая. Думают, князь московский слаб стал. Пойдут продолжить начатое. - Значит, быть битве. - Еще попрошу, князь… Ты бы съездил к Преподобному Сергию, получить благословение от него на эту битву, да чтоб об этом молва пошла… - Так и поступлю, благодарю тебя Дмитрий Константинович за урок и наставления. - С нами Бог, ему твои благодарности. 7. Битва на реке Вожа (лета 6886) Конец сеченя. Метель, ни зги не видать, ветер с ног шибает. Дорога видна лишь по вехам придорожным. С утра еще было солнечно, снег искрил, глаз не поднять без прищура. А теперь и смотреть-то не на что, снег забивает глаза лошадям и всадникам. Пришлось пересесть в санную повозку пологом медвежьим крытую. Согрелись малость, а каково стрельцам приходится, лошади плохо слушаются, видно волков чуют. Дмитрия Ивановича в дрему клонит, а попутчик его, Пронский князь удельный Данила Владимирович разговор затевает. Пока на конях были, несподручно было. - Дмитрий Иванович, что за доля на наше время выпала, то орда разор чинит, за год так дважды, когда на Пьянь шли да потом еще раз, когда обратно. Ты внемлишь, аль заснул? - Мммм… - промычал Дмитрий, глаз не открывая - Я с пониманием, у тебя тож… эх, надо же в один день схоронить первенца своего и Владыко Алексия, тяжко, я понимаю. Помолчал немного, но любопытство пересилило - А поведай, князь, зачем в Коломну теперь, по делам, аль для роздыха? Дмитрий Иванович вздохнул тяжело, открыл глаза - Ты, Данила Иванович не давай мне заснуть, сны дурны в такое время. А время в коем мы живем, всегда таким было… на крови, да на смертях замешано. Ты мне лучше поведай, как князь в Переяславле Рязанском Олег Иванович поживает, как к тебе… аль вы до сих пор в ссоре? - Так ты к нему теперь? - Пока не думал, дело есть в Коломне. - А Олег Иванович по прежнему не знает, перед кем шапку ломать, то к Мамаю, то к Ягайло, пытается клониться, как может выживает. - Да, между молотом и наковальней нелегко ужом крутиться. Предлагал ему стать под Москву, так виш, упрямится. Сам по себе хочет. Придет время ему аль потомкам его слезно проситься к единению, да там видно будет, что получится. Про орду Мамая слыхал что? - Не доходят слухи. А ты, Дмитрий Иванович уж не собрался ли на Сарай-бату идти? Если так, то и меня захвати, зол на них шибко, поквитаться хочу. Да еще пару тройку князей удельных Рязанских за собой притащу. Только кликни. - Я запомнил твои слова… сколь там осталось до Коломны? - Думаю, к ночи будем. Гостить у тебя не стану, заночую и сразу к себе в Пронск. - Ну, как знаш… тока если метель надолго зарядит, не отпущу. Нет, глаза слипаются, я самую малость… И уснул мертвецким сном, да так что по приезде в Коломну пришлось его из саней на руках до покоев княжеских нести. И проспал двое суток беспробудно. Солнечный зайчик ослепил. Сидит перед окном старая нянька княжева, в вкруг головы ее солнце из окна, ореолом. Сидит и кудель тянет, веретеном по скамье постукивает тук-тук-тук - Проснулся, касатик? Вот славно. Как почивалось, в постельку не напрудил? Солнышко давно встало и тебе пора на горшок, умываться, одеваться и утречать. А веретенко по скамье тук да тук… - Марфушка, ты ж давно померла - Кто ж тебе такое сбрехал? Да, стара стала и давно уж боженьку молила, на коленках елозила, чтоб прибрал меня. А боженька мне шиш в нос в ответ. Бает, покуда старая всех кого когда нянчила не похоронишь, не видать тебе милости моей… И пропала. Открыл глаза Дмитрий, а вместо няньки на скамье под окном спит мальчуган дворовый, сладко посапывает. Дмитрий пошевелился. Мальчуган, видно чутко спал, вскочил. - Как звать? - Фрол. - Что Фрол делаешь? - Сон твой стерегу, батюшка князь. - Виджь проснулся вже. Кликни стольника. Мальчишку словно ветром сдунуло. Дмитрий встал с постели, подошел к окну. С трудом отворил. Метель давно сменилась оттепелью, с крыш, с сосулек звонко закапало как-кап-кап… Весной потянуло. Усмехнулся Дмитрий вспомнив во сне стук веретена, потом помрачнел, вдруг. За столом ел много и жадно. Стольник у дверей едва успевал распоряжаться, чтоб еще подавали. В сенях шум возник - Козьма, глянь. Стольник через миг вернулся - Да тут, княже, чернец прохожий до тебя рвется, ругается непотребно - Вели дать, что просит, да гони в шею. - Это кого ты собрался в шею гнать Великий князь московский, владимирский и прочия? Божьего человечка? Ворвался с шумом монах в черной рясе и накидке с капюшоном. Дмитрий в кресле откинулся. - Ладно. И на кой я тебе, человек божий? Если голоден, садись со мной утречать, если… - да застыл вдруг «Божий человек» свой капюшон откинул - Михайло, ты чего же это вырядился, надо мной решил потешиться? А ну скидавай рясу, охальник, и подрясник с наплешником. Не порочь одежу монашью. Потом лобызаться будем. - Дмитрий Иванович, нагишом лобызаться с тобой не стану, а другой одежи у меня нет. - Козьма, распорядись с моих плеч какую одежу боярину, только не шибко нарядную. - Слушаюсь – удивленный донельзя Козьма вышел - Ну, иди ко мне, пес бродячий, обнимемся. В средине груденя был во Владимире, тебя спрашивал. Дарья Ивановна сказывала, ушел куда-то, не сказамши куда. Где пропадал, ответствуй. Принесли одежу княжескую. Пока переодевался, да за столом сидели, поведал Михаил Иванович Мороз о странствиях своих - Мимо тебя Дима, сговорились мы Боброком да Владыко Алексием - Похоронили мы Владыко ден верно десять назад. Так вот… - Не знал… Потеря большая, тяжелая. Другого такого патриарха на руси уж не будет… - Дальше сочиняй. - Ладно. Значит, договорились послать меня в разведку в стан Мамая. Вроде как монахи идут поклониться гробу господню. Пропуск выдали, обрядили… Со мной шли еще два монаха из Рождественского монастыря. До Кафы дошли без преград. В Кафе же у меня был хороший знакомый нойон Мамая Фома Костров - Русский, штоль? - Русский во втором колене детях княжеских Черниговских - Дале. - Приютил нас тайно. Много чего сам выведал да нам и поведал. Ходил на Рязань пару раз. Говорит, потянули предки его на отчину, в которой и не был никогда, готов был бросить Мамая да уйти с нами. Еле отговорили, нам человек свой у Мамая нужен. Обратно вышли еще до Рождества Христова, да задержали нас при выходе из Кафы. Продержали в неволе много дней. А как снег пал отпустили, все равно мол в пути замерзнете… Так и вышло, други мои монахи Кирилл да Ондрей по дороге пали, один за другим, даже по-людски похоронить не смог. - Дале. Что вызнал? - У Мамая сейчас два тумена, к середине лета ждет из Орды еще три. К концу лета пойдут на нас. Сам Мамая не пойдет, боится, что Тохтамыш захватит Кафу. Поведет, скорее всего, мурза Бегич. А что далее. Дошел. Не знал, что ты в Коломне. С Боброком мы должны были встретиться здесь еще ден сорок назад. - Так и я по его просьбе здесь жду. Велю гонца к нему послать. Теперь давай выпьем, помянем Владыко Алексия и моего первенца Даниила, в один день с Алексием преставившегося. Приехал князь и воевода Боброк Дмитрий Михайлович. Без долгих слов совет устроили. В гридне на столе карту разложили - Хорошую службу, боярин Мороз ты сослужил. Поклон тебе. Успеем мы изготовится, встретим поганых Дмитрий усмехнулся - Опять рязанской земле худо будет - Нет, Дмитрий Иванович, встретим на границе рязанских земель, на полоцких землях. - Мудро, воевода. Глядишь и рязанские князья нам подмогут, обещали. Михаил Свое слово вставил - На Переяславль не пойдут, у них с Олегом Ивановичем уговор был. Скорее западнее пойдут на Серпухов, а дорога здесь одна ими хоженая не раз. - Верно мыслишь Михайло. По карте выходит… здесь вот, на реке Воже. Вот в этом месте к концу лета брод лошадям по брюхо… еще разведаем. Ну, что ж, Великий князь Дмитрий Иванович, сбирай дружины. Сам поведешь в битву? - Нет, Дмитрий Михайлович, тебе сподручнее. Под вашим началом хочу быть. - Добро. На том и порешили. Утро ранее. Еще солнце не взошло, туман над рекой стелется. На небольшом холме построились в три полка дружины, «орлом» расположились. «Крылья» в овражки небольшие упираются, чтобы ордынская конница в тыл не проникла. На самой вершине перед передовым полком съехались князь воевода Боброк Дмитрий Михайлович, Дмитрий Иванович, да московский окольничий Тимофей Васильевич Вельямин, командующий полком левой руки да князь Данила Владимирович Пронский, полка правой руки командир - Кажись все собрались. Последний наказ. Первыми не бросаться в битву. Ждать. Пусть ордынцы начнут. Покуда передовым рядам укрыться щитами от стрел. Где воевода Салтык. Кликнули – прискакал - Григорий Васильевич, где твои огневые стрельцы? - Как уговаривались. Вон в овражках по обе стороны от полков с ручницами затаились. Без моей команды не палить. Дам знать. Дружину свою Григорий в первый ряд ставь, солнце взойдет, доспехами будут сверкать. Нам на руку. - Исполню. - Еще всем. Дмитрий Иванович у Преподобного Сергия побывал. Всему русскому воинству благословение от него получил. Передайте всем по рядам для крепости духа. Кажись все. Приготовились. Туман оседать начал Солнышко красное приподнялось, туман стал прятаться в ложбинках да оврагах сырых. И открылось поле на другом берегу с Ордой многой, конца им не видать. Вдоль передовых рядов всадников разъезжает мурза Бегич, ногайкой над головой машет, подбадривает своих нукеров. К самому берегу подъехал, глядит в сторону русских, руками машет, на битву приглашает. Боброк уже позади передового полка - Стоять. Ждать. Заподозрил что, дебелоустнатный, харя узкоглазая По рядам дружин смешки пошли, словца непотребные. Бегич, постоял-постоял, медленно отъехал в гущу ордынцев. И вот и полдень, и к вечеру солнце предосеннее клониться начало, а рати так и стоят на месте. Опять собрались военоначальники - Что делать будем, Дмитрий Михайлович? - Ссыт Бегич, боится ловушки, хоть видит, что наших воев много меньше. Надо слегка помамонить его… Сделаем так. Дмитрий Иванович, свой полк кругляй, отводи шагов на пятьсот за холм, там низинка побольше, с реки не видно будет, отведи да затаись, команды жди. Полки правой и левой руки воротами разворачивайтесь, раскрывайтесь, вроде уходить собрались, конных и лучников на фланги у оврагов сбейте. Может получится. Исполняйте… Бог в помощь. Получилось. Поверил Бегич, что уходят без битвы русичи, отдал приказ к атаке. Тысячи всадников ринулись к броду. Закипела вода в реке, от копыт конских. Почти до середины холма передовые всадники доскакали, как вдруг возникла перед ними рать грозная, копьями ощетинилась, да полетели со всех сторон стрелы каленые. Полегли многие сразу, оставшиеся бросились назад, а последние ордынцы еще лишь готовились перейти реку, свалка началась, С двух сторон русские всадники налетели, а из-под овражков гром раздался с пламенем, дымом переправу заволокло. Посреди реки мурзу Бегича стрела настигла. До самой темноты продолжалось побоище, пали на берегу, в реке утопли многие. А кто успел уйти, бежали всю ночь, опасаясь погони. Не пошли в погоню, в темноте можно перебить своих. Потеряли же русичи немногих, погиб поместный князь Рязанский Данила Владимирович Пронский, бояре числом пять да ратников сотни две… Наутро перешли Вожу взяли богатый обоз Бегича Великий Князь Московский, Владимирский, «старший брат» многих княжеств русских перед войском сказал - Господь послал победу нашему воинству. Слава всем вам в веках, от меня поклон низкий каждому. Победа великая, но не последняя, жива еще Орда, но придет и ее черед, когда не бысть больше коней ордынских на полях и весях наших, не слыхать стонов народа русского. Потому Бог с нами во веки веков. Аминь. 8. Заботы (лета 6887) Отшумели пиры победные, осень пролетела, зима проползла, первыми грозами отгремела весна. Казалось, вот-вот и заживем мирно, но началось похмелье. Забот меньше не стало. Теж князья поместные меж собой грызутся, литвины с Ягайло грозятся вновь на Москву идти. Теперь вот еще большая неприятная весть пришла из Царьграда. Тяжело стало без патриарха Алексия, добрым советчиком князю был. На боярском совете ор до хрипоты стоит. Каждый свое гнет, руками машет, слюной брызжет, слушать других не желает, унять некому, некому посохом патриаршим стукнуть. Князь Дмитрий Иванович по гридне из конца в конец ходит, в свою думу погружен. Поорали бояре, выдохлись, затихать стали. И наконец, тишина настала, слышны лишь поскрипывания сапог князя. Дмитрий сел в кресло. - Нагалделись? Услышал я всех. Скажу так. Не скрою, ждал я митрополитом из Константинополя Михаила, с тем и посылал его. Своей смертью умер или помогли, разберусь сам, кого вина в посольстве по чьей прихоти переярославского игумена Пимена митрополитом поставили, того повешу, а самого Пимена сошлю в Чухлому. Так будет. Лучше уж верну из литвинской епархии Киприана, с его постоянной умной молитвой и полным безмолвием, хотя прежде сам же его до Москвы не допустил, с игуменом Сергием поссорился. Кто орал здесь за Пимена, всех запомнил, не взыщите впредь. Темнеет уже. Устал я от вас. По домам. Тяжело ступая, поднялся к себе. Проходя мимо почивальни Евдокии, приоткрыл дверь. Сенная девка вскочила с рогожки, но Дмитрий махнул ей рукой, и она тихонько вышла. Евдокия Дмитриевна спала на спине, на высоких подушках. Живот ее заметно выделялся, очередным младенцем. Дмитрий осторожно присел на краешек постели, про себя подумал - «Вот пришел я от многотрудных дел своих к тебе, моя Евдокиюшка. Зашел искать у тебя утешения. Лишь ты одна можешь снимать мои печали, а порою и гнев. Без тебя совсем мне было бы худо. А тебя как увижу, так мне и полегчает. Спи моя лебедушка ненаглядная, спи». Осторожно погладил ее по животу и вышел. Пошел к себе. У своей спальни на лавке сидя спал постельничий Ильюша, отрок из боярских сынков. Хотел уж мимо пройти, да сапоги опять заскрипели окаяные, разбудил. Ильюша свечу взял, поправил ее и вошел в спальню вслед за князем. - Ильюша, помоги сапоги стянуть, сил не осталось. И не подавай мне больше новых сапог, сам сперва походи в них, разноси, эти жмут и скрипят. Не забудь ноги помыть перед тем. Ты чего же лыбишься словно пряник? - Да я, батюшка князь припомнил нонешнее. Сынок ваш Вася, что седни сотворил. Полную мошну пушечного зелья набрал, да с дворовыми ребятишками хотел гром учинить. Едва с боем отобрали, пошуняли его малька, так он в ответ на нас с кулаками, да со слезами, вот стану, мол, великим князем, ноздри всем вам повырываю, будете знать… - Растет наследник. Ступай, Илья, свечу не гаси. - Если что, я за дверью. - Ступай уже. Утром встал рано. В одной рубахе, в ичигах татарских мягких вышел во двор, подставил лицо солнцу встающему. И быть может, долго так грелся, да подошел кто-то, тень на лицо пала - Раненько встать изволили Дмитрий Иванович. - Сгинь, Гришка блудяшка, в сторону отойди, солнце не засти. Ладно, иди уж, поликуемся, с полгода чай не виделись. Ты вроде под Псковом с дружиной должон быть. Что, загонял тебя Дмитрий Михайлович? - Под Перемышлем ноне стоим, с Казимиром ратимся помалу, больше угрозами да посылами. А вести дурные от Дмитрия Михайловича я привез, да по семейству своему заскучал, от тебя в Переславль поеду. - Ну, дурны вести на пустое брюхо негоже знать, пождут. Вон, глянь-ка, в оконце моя Дуняша машет, утречать зовет. Пошли, воевода. За столом все свои, кроме семейства Михаил Бренок. Евдокия Дмитриевна сама кушанья раскладывает. Детишки, уже откушали, да с мамками гулять ушли. А взрослые по чарке медовухи выпили - хоть не праздник, а все ж гость дорогой в доме. - Ну, Григорий пришла пора для дурных вестей. Сказывай. Ты, Евдакиюшка, не уходи, будешь знать, с чем приходится дело имать князю московскому - Получили вести верные из Кафы Мамая. - Уже страшно стало, женушка? - Да ну вас, не желаю я таких вестей, пойду, по хозяйству пригляну. - Ты уж аккуратнее там, не тряси дитятко шибко - Да будет тебе, не скоро еще… После ее ухода еще по чарке выпили. - Сказывай дальше. Мамай, отошел от нанесенной обиды? - В гневе был великом, даже нойона Кострова без головы оставил, в предательстве заподозрил. После решил снова собрать орду великую, на Москву. Через год или более. С литвинами может договориться на совместный поход. Тахтомыш вроде не должон помешать - Ну, с Тахтомышем у нас вроде союза намечается, чуть не лобызаться лезет, сам лютый враг Мамаю, будет только рад в случае чего нам помочь. С литвинами сложно. Бренок не выдержал, свою лепту в разговор вставил - Ох, не верь Тахтомышу, княже. Волк в овечьей шкуре еще более опасен. Не ему же выход везем. - Пусть мыслит, что Мамаю, А Мамай, что ему. Пущай меж собой разбираются. - А ну как сговорятся меж собой да на нас? - Верно мыслишь, Михайло, но и мы не лыком шиты, не ягнята, побережемся. Григорий, как сам Дмитрий Михайлович думает? - Бает, что Орда уже не та, на улусы отдельные распадается, всяк хан под себя гребет, соседей как овец режет. Так что соберет Мамай туманов пять-шесть. Тоже сила большая. Да и нашу ловушку другой раз не попадется. Нам же сложно будет собрать всех князей в одну рать, шибко заняты после черной смерти, половины населения княжеств выкосившей, восстанавливаются. И снова Бренок встрял - Коль быть войне, на Боброка вся надежа, что-нибудь измыслит - Ну, будем в надежде на Дмитрия Михайловича, да сами что-нибудь придумаем. По князьям сам поеду, в ножки кланяться, пока время есть, с меня не убудет. Даст Бог, отобьемся и этот раз. Тебя с тем же послать хочу в Новгород да в Белозерье, там и там твоих родичей полно. Михаила с собой позови, нечего ему на печи валяться, пусть послужит, больно уговаривать горазд. Грамоты вам отпишу. - Исполню Дмитрий Иванович. - А пока ехай в свою отчину. Анне свет Борисовне от нас поклон. Как детишки? - Да уж третьего ждем. - Вот и славно. Не прошло и месяца, как приехал князь рязанский Олег Иванович, плакаться о своем. Мамаевы войска вновь набегами разор учинили землям рязанским, Переяславль да Пронск пожгли. Все мимо уговора с Мамаем. - Ну, что Олег Иванович, говорил тебе, надо под мое крыло становиться. Тогда стал бы я держать дружины московские на границах южных твоих. Что теперь будешь делать? Через год орда Мамая вновь через тебя пойдет, боюсь, плакаться будет уже некому, запустеет земля, травами сорными покроется - Признаю тебя Великий князь Дмитрий Иванович старейшим братом своим, хоть сам уже сташе тебя на два десятка годков. Потаюсь у тебя, очухаюсь малость, поеду к Мамаю снова на поклон. Может, минет беда в следующий раз. Вызнаю планы его, да стану тайно тебе передавать о движениях его. Сам к тебе не пойду по твоей нужде, да боярам и князьям удельным моим запрещать не стану. - Спасибо Олег Иванович на честном слове. Будь гостем моим, сколь потребно будет. На боярском совете же сказал, что веры нет Олегу Ивановичу, как былинка малая от любого ветерка клонится. Не так скоро, но дойдет и до него очередь, станут и его земли под Москвой. Не сказал Дмитрий Рязанскому князю о своей военной разведке. Имел уже в стане Мамая представителя Москвы боярина Захария Тютчева. Тайные письмена часто слал оттель. Выведал, что нанимает Мамай генуэзцев, знать не рассчитывает только на свои силы, что уже неплохо – от наймитов толку мало, бегут с поля боя первыми. Во все концы посылал небольшие отрады сторожей, обученных перехватывать гонцов Мамая в пути их, чтобы Мамай не ведал наших приготовлений. Знали и о договоре с Ягайло. Все же поражение на Пьяне не прошло даром. Умный от ударов судьбы только умнее становится, а дураку все едино - что в лоб, что по лбу. Так с дурака и взятки гладки. Что еще в этом году случилось? Наконец удалось поймать изменника Ивана Васильевича Вельяминова. Лет пять назад помер тысяцкий боярин Василий Васильевич Вельяминов, бывший вместе с Алексием опекуном молодого Дмитрия. Да сынок его старший Иван не того «помета» оказался. Затаил обиду на то, что Дмитрий отказался от тысяцких, на себя принял командование всеми войсками. Оказался не у дел Иван, да и поддался уговорам гостя заморского Бреха, мол, за Тверскими стенами будет ему слаще. И возможность будет привести чужую рать на Москву, отомстить Митьке за обиду… Князь Михаил Тверской в тот год привез ярлык от Мамая на Торжок и Углич. Дмитрий потребовал выдать изменника. Но тот бежал из Твери, стал скитаться, меж Ордой и Тверью, стал подличать. Отряд сторожей взял на дороге странников, яды у них нашли. На допросе показали, что шли от Ивана отравить князя московского. Этим же летом все ж отловили его под Серпуховым. В Москву привезли. На совете боярском Дмитрий спросил - Что Ивану след? Каждого спрошу, не отвертитесь. Тебя Бранко не буду пытать, знаю твой ответ. Боярина Тимофея Васильевича тревожить тоже не стану, всеж племянник, тяжко ему. Давайте в очередь по кругу. Многие бояре за ссылку стали, подальше на север. Иные за монастырь затворником до конца жизни. И только бояре Боброк, Вараксин, Зернов да Фоминский сказали смерть иуде. - Все сказали? Услышал вас. Теперь мое решение. Решение трудное. Все ждали. Дмитрий молчал долго, а потом как с крыши в сугроб съехал - Начну тем, что лишу боярства и имущества всю ветвь Вельяминовых, кроме Тимофея Васильевича и его родных. Пораженную ветку дерева удаляют до ствола. Дале… Ивана Вельяминова за измену и покушения на жизнь князя велю казнить без отсрочки, послезавтра. Казнь совершить прилюдно на Кучковом поле. Бояре ахнули «как прилюдно? Как можно? Что народ скажет?» Дмитрий резко встал с кресла - Что народ скажет, мне известно, что подумает, то Господь знать будет, он нам судия Вышний. Так будет. Я сказал. В темницу под Тайницкой башней кремля зашел Дмитрий уже к вечеру, после совета боярского. Стрельцу приказал принесть скамью да свечей поболе. Зажег много свечей, вдоль решетки кованой поставив, чтоб яснее видеть глаза изменника. Долго разглядывал брезгливо. - Ну, что Ванька, добегался? Знаш ведь, сколь веревке ни виться, а конец всеж найдется, чтоб в удавочку свиться. На что надеялся?.. Споганил род свой старинный боярский. Деды, отец служили князьям московским честно. Сами многое имели. Дядька твой, Тимофей Васильевич, героем себя показал в битве на Воже, да и в других походах не дрожал. А ты, сучий потрох, кем оказался? словно не от матери своей. Али ты выблядок? Молчишь?.. Братьев своих меньших пожалел бы. Потому знаешь, что семя твое изведу под корень, лишу всего, отпишу с боярства. Иван молчал, опустив голову давно не чесаную, в колтунах всю. При последних словах Дмитрия поднял мутный взор свой на князя - Братьев с семьями пожалей, князь. Со мной делай что хош, а… - Ране надо было думать. Я решил, слов обратно брать не привык. Послезавтра казнь. Завтра бы казнил, да завтра неделя, не хочу себе портить настрой. Так что молись. Правда не поможет, не любит Господь изменников. Иуду, что Христа предал за тридцать серебряников, Господь под удавку подвел. Тебе то же будет. Под самый конец месяца зарева за ночь соделали на поле на Кучковом постамент высокий, плаху поставили. Народ созывали со всех концов Москвы. И дивился народ, такого прежде не было, деды не помнили, чтоб бояр казни предавали. Многие далеко стояли, плохо видно и не слышно как там было. Меж собой балабонили. - Это как же, да чтоб боярина на смерть. Люто. - Если с боярами так, то с нами еще хужее бысть? - Не мели языком, прикусишь. Боярин слуга князя, Волен с ним что хош делати. А мы дети княжеские, кто ж детей своих изводить будет. - Вон, гляди, ведут ужо. Уж наверх взошел. - Не слыхать, что там дьяк долдонит по писаному. - Глянь, боярин сам на плаху голову положил. И сверкнула на солнце секира, отлетела голова. И многие на колени пали, плача, жалеючи убитого, позабыв, что еще недавно вслед ему кукиш складывали, мол «накося выкуси». А Великий князь Московский и Владимирский, ночью в почивальне своей Евдакиюшки в голос рыдал, уткнувшись головой в ее колени, а она тихо гладила его по так рано начинающим седеть кудрям. 9. Битва на Кулигова поле (лета 6888) Год прошел. Близилась встреча с татарской «саранчой» Мамаевой. В который раз встречается Дмитрий Иванович со своим первым воеводой Дмитрием Михайловичем Боброком. Как прежде два года назад, сошлись в Коломне. Душно им в палатах стало, простору захотелось. Вышли за ворота дубовые и пошли тихонько. Охрана стрельцов недалеко «пасутся», да по сторонам бдят. - А пойдем-ка мы с тобой воевода к родничку, тут недалече. Бают, сам Игумен Сергий проходя здесь, ударил посошком своим и из-под земли забил родник целительный. Чудо сотворил. С трудом мне верится. - Главно, княже, что народ в то верит. А через истинную веру исцеления возможны. Припомнил Дмитрий родничок у скита лесного Преподобного Сергия - Да, прав ты, воевода, прав… у воды живой все возможно… в это верю. К роднику подошли, водой свои лица омыли и присели рядом на скамью дубовую, что рядом у ручья была. Помолчали, слушая воды журчанье. Потом вздохнул Дмитрий, и тихо спросил - Так пошто ты, Дмитрий Михайлович на Коломну меня вызвал? Нам на Москве было бы проще. - Да шалая мысль в голове моей засела, покоя не дает, не для ушей бояр твоих, дружно заклюют. Я издаля начну. С того, что маем мы на седни. - Я не тороплю тебя. Сказывай. - Хан Мамай уж месяц на Дону стоит, стан разбил, округу на полста верст пустошит. Не спешит, ждет, когда урожай с полей снимут, в дороге чем орда кормиться станет. Да и ждет, что мы к нему на чисто поле выйдем ратиться. И там положит нас, как пить дать, всех положит. Мы мурзу его давеча в полон взяли, неосторожно он до ветру отошел. Через него много чего вызнали, а что и сами знали, только подтвердил. - Успеем рать собрать мы для большой битвы? - Эх, Дмитрий Иванович, многие твои князья сидят на местах, всяк на соседа кажет, кому вперед идти. И нет желанья никому, в земельку лечь чужую. Пять туменов неполных у Мамая да наймиты, большая сила. Нас же всего ничего… - На Воже вроде столько же было. - Тогда мы хитростью взяли, с Мамаем так не выйдет - Так что предлагаешь, Дмитрий Михайлович? - А шальная мысль моя такая. Не пойдем к нему мы на убой, хочу я поступить иначе. Нас, не дождавшись, пойдет Мамай на Москву через Переяславль Рязанский. Олег Иванович чрез земли свои его пропустит, не трепыхнется. Пойдет он на Москву по рязанской дороге. Нам же идти к Москве надо дорогами другими. Ты берешь дружины Владимирские, Нижнегородские, Суздальские и идешь чрез Дмитров. По пути к Сергию заглянешь за благословением. Пока идти будешь, потянешь за собой всех, кто встретится… Что тебя смутило, помрачнел вдруг - С Игуменом Сергием я не поладил. Не пойду к нему - Что так? - Хотел я патриархом Михаила, а он мне Киприана подсунул. - Что ж с того? - А того, что Киприан суров ко мне чрезмерно, А в смерти Михаила грешу, не обошлось без Сергия. - Побойся Бога, княже, на Сергия клевещут, а ты и веришь. Пойди к нему, покайся. - Подумаю… Что дальше? - Дале. Я с Тулы со своими дружинами пойду на Серпухов. И на Котлах мы встретимся. А далее решим, где встречать Мамая будем - Под самою Москвою биться станем? Страшновато, а ну побьют. - Свои нам стены в помощь станут. Да и князья прочухаются, и прибегут. Еще из Белозерья подтянутся. Поболе станет нас. Вестимо риск велик. Но если не заладится, в кремле московском укроемся, усрется Мамай кремль брать, пушек наших новых еще он не видал, града ему пока мы живы, не видать. - А с Ягайло как нам быть? А ну как нам в тыл ударит? - Не ударит, еще тот змий, все будет ждать, кому придти на помощь, чтобы после битого добить. И татарин твой, Тахтамыш тож выжидать будет. Ежлив победа наша будет, Мамая станет добивать, а с тебя потребует дать выхода да вдвое большего. - Сколь думаешь, Дмитрий Михайлович, собрать нам рати надо? - Чем боле, тем… сколь ни будет, костьми все ляжем, но Москву не отдадим. - Если иного выхода нет у нас, то так пусть и будет. Разъехались на том. Утро раннее, травы луговые росою выбелило, а в небе чистом солнце до поры не вставшее, покрыло алым крылья лебединой стаи, клином к теплу летящей. Знак Божий, неведомо какой, к победе али к крови. Шлемы многие снимали, и на колена падая, крестилися, молясь усердно. От Котлов собравшиеся дружины, идучи в ночь дня седьмого вересеня Дон перешли по мелководью и стали в боевом порядке на поле Девичьем. Запестрело поле разноцветьем стягов. У дружины каждой, свой стяг святой, с которым они готовы, побеждать аль умирать, коли придется. Князь Дмитрий Иванович с воеводой Боброком, проехали вдоль полков, невольно счет ведя по стягам - Дмитрий Михайлович, я насчитал три сотни с немногим - Маловато будет, княже. По стягам вижу, нет средь них Новгородских, Смоленских да Тверских. Скажи мне княже, ты стяг свой черемной со Спаса ликом золотым, в бою кому стоять доверишь? Кто этой чести у тебя достоен? - Боярину Михаил Андреевичу Бреноку. Ему доверю. Умен и честен, хоть и временами безбожно белебенет. - В ком нет греха, а это грех пустяшный. Слово пред полками скажешь? - Поближе к битве молвлю. Скажу, мол Преподобный Сергий в дорогу дал благословение на битву с темником Мамаем. -Так был ты у него? - Проехал мимо. Не хватило духа. Мне вослед послал он благословенье свое и двух иноков, в монашеском обличье воев. - Я слышал, Дмитрий Иванович, что среди рядов дружинных слух прошел, что некто, сторожевой Фома, такого сам не знаю, намедни на высоком месте, службу правя, зрел в облаках двух ангелов небесных с мечами огненными в руцах. Все порешили меж собой, чтобы себя подбодрить, что добрый знак, коли святые Борис да Глеб даны нам в помощь. - Нам теперь, Дмитрий Михайлович любой знак добрый будет только в радость… Тут прискакал гонец, спешился. Боброк спросил - Какую весть привез нам? Где Мамай? - Воевода, орда Мамая у гати Кузьминой к полудню будет. - Услышал я. Скачи обратно, с Богом. Надолго задумался Боброк. И Дмитрий не выдержал - Что, воевода, все так плохо? - Вот мыслю, упрется в гать Мамай, через болото не полезет. Куда пойдет? Налево - непролазный лес, скорей пойдет в обход, направо. - И скоро так он и до Кремля дойдет. Что делать нам? - Что остается нам? Труби поход, пойдем навстречу, сюда он не придет. Покуда время есть, к кремлю поближе станем и там решим, как биться будем. К ночи на поле на Кулиговом стали. Собрали князей и воевод всех вместе - Сказывай, Дмитрий Иванович, кому и где стоять? - Пусть воевода Дмитрий Михайлович вам ответит. Как он решит, то так тому и быть. Сам стану в полк большой. - За доверие спаси тебя Господь, Московский князь. Я начну. Порядок наш такой. По центру полк большой дружин Московских, Владимирских, Нижегородских и Суздальских под стягом князя Дмитрия Ивановича. Командовать полком назначаю окольничего Тимофея Вельяминова. По праву руку станет Андрей Ольгердович, князь Псковский с князем Иваном Константиновичем Оболенским. По леву руку будет князь Ярославский Василий Васильевич и князь Белозерский Иван Федорович. Я же с Владимиром Андреевичем Серпуховским, с двумя дружинами укроюсь в дубраве вон на том холме. Оттуда следить за ходом битвы станем, к вам в нужно время выйдем на подмогу. Условными сигналами в трубы перекликайтесь. Кого назвал, вы меж собой договоритесь, как звучать сигналы будут. Я все сказал. Пока что, отдыхайте, сил наберитесь до утра. Коней подковы проверьте, чтоб не подкачали. Боярские пешие дружины по центру ставьте, княжеские на конях по бокам. Когда пойдет атака, конные вперед пойдут, перед полком схлестнутся. В замятне, отступая, уцелевшим проход оставьте, встретьте всадников Мамая на пики в три ряда. Дальше, как, пойдет, учить не буду, воеводы дело знают. Да, вот еще… зная темника Мамая, пойдет он конным фронтом на полк большой с усилием на правый полк. Я проехал прежде, посмотрел. Пред полком правым видал овражки неглубокие, но для коней татарских преградой станут, смотрите, сами в них не угодите, на месте твердо стойте, вперед не суйтесь, или же со всеми. Кажись я все сказал. Теперь же отпустите старика, мне покемарить надо, день завтра будет трудный - Дмитрий Михайлович, покойной ночи вам. Полки мы приготовим, отдыхайте - Да где уж там, как выйдет… И отъехал Дмитрий Иванович подозвал Григория - Салтык… Гриша, не ведаю, что завтра будет. Ты свою дружину чуть правее от центра ставь, а сам ко мне держись поближе. Жаль, что нельзя твоих ручниц тут пользовать, за дымом сами ничего не увидим. Э, друже, куда ты, постой-кася. А ну-ка, покажи. Где ты такой знатный шестопер достал, опять на что-то выменял? - Дмитрий, обижаешь своего боярина, неделю сам ковал, чуть подлинее сделал всего-то. - А давай меняться. Меч булатный мой на твой шестопер. - На твою игрушку? Да твой меч для моей руки вроде щепочки сосновой… да ладно, так и быть, по рукам, меняемся. - Ты, Михаила не видал? Не нравится мне он, толстым стал донельзя - Уж да, какой из него боец. Отъехал только Михаил за Боброком во след. Видно, воевода куда его пристроил. Не попрощался даже. - Бог с ним, глядишь, целее будет. Теперь ко мне в шатер? - Нет, княже, я у костра с дружиною своей. А за тобой в бою я присмотрю, за это будь спокоен. Доброй ночи. Утро сырое, серое. Туман густой стоит, ни ветерка. И так чуть не до полудня. Все же упал туман, и стало видно, сверкнул бунчук у шатра Мамая на холме Красном. А вот она орда его напротив полков стоит и ждет сигнала. Ряды дружинников оживились. - Ишь, поганец, куды забрался. - Канешна, сам своим мечом махать не станет. Не то, что наш Великий князь. - Вон, вишь сам выехал и встал перед полками. - Не слыхать, что говорит. Видно тока, как шестопером машет - Что говорит. Да, верно, от святого Сергия благословение нам в помощь говорит. - Ну, все, готовься к бою. - Господь спаси и сохрани мя. На холме на Красном бунчуком Мамая с хвостом конским взмахнули трижды. И колокол Успенского собора в кремле набатом грянул. Битва началась. По тропинке, что с холмов заросших лесом, ближе к опушке спустился тучный всадник. Под дубом вековым остановился. Вдруг треск веток и на него, по шлему, по щиту дождем забарабанил желудь. - Кто наверху таится? Если недруг, то тетиву я мигом натяну, стрелой достану. Ну-ка, покажись. - Дядечка, не надо. Я смотрю на битву. - Как звать, и чей ты, отрок? И как на дуб забрался? - Мишкою зовут. Я Солтыка сын. А лет мне восемь. - Теперь мне ясно, все Солтыковы таковы. Ужо спускайся. - Нет, лучше ты ко мне. Аль брюхо помешает? - Тогда глаголь, что зришь на поле брани? Батю своего не видишь? - Нет, не видать. На поле павших коней да воев наших и басурман прям тыщи. Дальний край стоят на месте, а ближний… ах, обидно, давят наших поганые, чтоб им пусто было. Помалу отходят к реке - До Дона далеко? - Отсюда не видать, взберусь повыше - Смотри там, не сорвись… - Ты с кем воркуешь тут, боярин? Не заметил, как сзади Боброк подъехал. - Прости, воевода, не заметил. На дереве Солтыка сын. Бает, что левый полк теснят к реке. - Подъедем ближе, сам хочу увидеть. На опушке стали. - Дмитрий Михайлович, не пора ли дружины наши выпускать? - Не пора, Михайло. Пусть еще увязнут. Как крупы конские коней татарских замелькают… - Похоже, с правого крыла конницу татары сюда пригнали. - Похоже, даже очень. Еще немного. Сыны мои, держитесь. Все. Пора! Мороз, боярин, доставай трубу, труби атаку дружинам свежим. Настал их час. И Бог им в помощь. Конные дружины из рощи в тыл ударили ордынцам. Большой и левый полки пошли в атаку… и в панике великой бегство началось И это уже была не битва, но побоище. Ордынцев бегущих без оглядки, догоняли, рубили и кололи не щадя. Не ожидал Мамай такой разгромной битвы. Генуэзцы, что стояли в его охране на холме, те первыми бежали. Сам Мамай едва живым ушел. - Что Дмитрий, очухался? Это хорошо, а то уж я подумал… - Да, жив я, жив. Глава болит, но вроде цела. - Видал я, как твоей башке досталось, с коня снопом свалился. Я к тебе пробился и сюда вот притащил - Был я там - Где, Дмитрий? - Там хорошо. Хотел остаться. Не дали, вытолкали в зад. Не твой черед, живи. - Привидится такое. - Помрешь и сам увидишь. Как битва? Мне отсель не видно - Лежи уж. Бегут поганцы. Победа за нами. - Милостью Божей и молением всего народа. Меж двух коней поверженных татарских лежат два друга, Григорий в руку ранен, а Дмитрий с головой пришибленной, а вокруг все поле засеяно павшими воинами. И не разобрать, где свой здесь, где чужой. Здесь все равны у смерти. Уже темнеет. Меж трупами живые ходят - Все. Вижу! Нашел! Здесь наш князь и, слава Богу, жив. - Встать помогите мне, коня мне живо. И построить всех выживших в бою - Князю Дмитрию Ивановичу коня! И трудно было проезжать, чтоб на тела конем не наступать. Перед сильно поредевшими дружинами Дмитрий Иванович, не скрывая слез, сказал - Братья мои, князья русские и бояре, все воины земли русской, благодарю вас за верную службу, за храбрость вашу. Русь не забудет в веках вашего подвига. Теперь же каждый ближнего своего похоронит с почестями у Симонова монастыря. И после воздвигнем подле церковь Рождества Богородицы, ибо ныне ее день. Слава всем живым и вечная память павшим за свободу отчества нашего. Поклон земной от меня. Аминь. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
