I

 

В самом центре города у большого храма на паперти стоял с протянутой рукой высокий худой мужчина. Одет он был не по-зимнему – в сильно изношенном пальто на рыбьем меху и в летней войлочной шляпе. Это был уже его третий храм сегодня. У первого какой-то богач в енотовой шубе стал громко стыдить его и призывал «не просить милостыню, а идти работать». У второго толпа местных попрошаек окружила его, чтобы побить, но он сумел вырваться и сбежать.

Он продрог до самой последней косточки. Его бил озноб, и больше всего он боялся, что снова заболеет и сляжет. Именно из-за проклятой болезни он лишился своего места, когда сраженный ужасной хворью провалялся в беспамятстве несколько дней. Они лишились всех своих незначительных сбережений.

Потом, когда он выздоровел, начали болеть дети.

А три месяца назад умерла дочка.

От недоедания у жены пропало молоко, и стало нечем кормить грудничка. И деньги срочно были нужны на все – на еду, на одежду, на учебу старших сыновей-погодков. Но более всего они были нужны на лекарства для семилетней дочери, что лежала сейчас в горячем бреду на измятой простыне в узенькой спаленке…

Жена из-за проклятого недуга дочери не сможет выйти из дома на работу. И скоро она потеряет эту работу, как и он свою. А сейчас, зимой, в городе и вовсе ничего не найти, и даже поденно нигде не устроиться …

Он уже проклял все на свете, но так и не смел вернуться домой без копейки.

И сегодняшний день был убит на поиски проклятых денег. Но все давние знакомые были заняты праздничными приготовлениями или же отговаривались неимением наличных… Они с женой даже отправили мальчиков с письмом к хозяину, у которого он работал управляющим. Но швейцар в ливрее – словно грозный генерал в мундире – не допустил их к барину.

Он испытал глубокое отвращение ко всему вокруг, и к этому храму, и к городу, и к себе, и к своей любимой семье, которую теперь он не мог содержать.

Опустив голову, безутешный, он побрел домой.

Шел он по убранным снегом центральным улицам, мимо праздной суетливой смеющейся толпы, мимо высоких красивых домов и прекрасных магазинов. Иногда, сквозь покрытые инеем деревья и кусты палисадников, видны были ярко освещенные комнаты и залы, в которых сверкали разноцветными огнями живые ели. Раздавались звуки музыки.

Словно ком застрял у него в горле. Его трясло все сильней. Он уже не мог ни идти, ни дышать.

«Чем так мучиться, может бросить все и решить в один миг»? – подумал вдруг мужчина.

Мысль покончить все разом овладела им. Он увидел впереди какой-то сквер и решительно шагнул за ограду. Здесь в торжественной тишине дремали могучие деревья.

Сумерки накрывали ненавистные город и храм …

Мужчина присел на скамью, тронутую белым снегом.

«Пропади все пропадом!» – пронеслось у него в голове. И мысль о самоубийстве не показалась ему невероятной, сверхъестественной, а наоборот, он даже успокоился.

Он уже рукой нащупал под пальто толстую веревку, служившую ему поясным ремнем…

 

II

 

Часом ранее другой невысокий полный мужчина в меховом пальто, в теплой шапке и высоких галошах разглядывал празднично украшенную витрину в громадном окне шикарного магазина.

Этот пожилой уже мужчина был попечителем губернского учебного округа.

Будучи тринадцатым ребенком в семье военного казначея, а впоследствии своекоштным, иными словами – содержащим себя за свой счет (кошт) на весь период обучения, студентом медицинского факультета Императорского Московского университета, он рано познал нужду.

Сейчас он уже не был стеснен в средствах и с огромным удовольствием смотрел на горы сочных налитых яблок, золотистых и оранжево-красных апельсинов и мандаринов, на огромные маринованные и копченые рыбины, и на окруженного гирляндами из баранок и колбас розового поросенка на большом блюде.

И хотя отдельным указом ему была назначена пожизненная годовая пенсия в 1849 рублей и 32 копейки, его нынешнее положение можно было назвать лишь почетной ссылкой. В немилость он попал сразу после того, как на приёме у Александра II без утайки, прямо рассказал императору о проблемах в войсках, а также об общей отсталости Русской императорской армии и её вооружения. Что в свою очередь и стало, на его взгляд, причиной поражения Российской империи в Крымской войне 1853–1856 годов.

Он был главным хирургом осаждённого англо-французскими войсками Севастополя и, оперируя раненых, впервые в истории русской медицины применил гипсовую повязку для лечения ранений конечностей, чем избавил многих солдат и офицеров от ампутации. И многим спас жизнь. И было еще много, что сделал он во благо Отчизны.

А сейчас попечитель учебного округа, держа в руках несколько свертков, шагал по центру города от одного магазина к другому.

Ему захотелось курить. Он увидел впереди уютный скверик, в котором на одинокой скамейке сидел какой-то человек.

 

III

 

Высокий худой мужчина одной рукой нащупал под пальто толстую веревку, служившую ему поясным ремнем, и вдруг в тишине раздался негромкий голос:

– Вы позволите здесь присесть?

Мужчина поднял голову. В двух шагах от него стоял невысокий полный пожилой мужчина в меховом пальто. Вспыхнувший огонек сигары осветил лицо незнакомца. Одной рукой он почтительно коснулся своей теплой зимней шапки и повторил:

– Вы позволите?

Сидящий мужчина подвинулся молча к краю скамейки и зло отвернулся.

Попечитель губернского учебного округа уселся, разложив на скамейке несколько свертков. Пару минут он с удовольствием курил. А потом вдруг сказал:

– Какой вечер славный! Какая прелесть – наша русская зима!

Голос у него был старческий и добрый:

– Я тут купил подарочки своим знакомым ребятишкам…

Другой человек демонстративно молчал.

Старик продолжил:

– И вот не удержался, зашел в этот скверик…

– Скверик! Подарочки! Ребятишки! – вдруг зло вскричал другой мужчина. – Да у меня дочь помирает! А три месяца назад уже умерла одна! У жены молоко пропало от голода, и грудничка теперь кормить нечем!

Мужчина, казалось, хлестал словами старика, будто бы зная, что тот сейчас испугается, сбежит и даст ему, наконец, свершить задуманное.

Но старик и не думал уходить, а только ближе придвинулся и тихо произнес:

– Ну что же вы так… Напрасно… Успокойтесь, я вас прошу.

Мужчина горько зарыдал, и уронил лицо на грудь пожилого собеседника.

– Ну будет, будет, – повторял старик. – Расскажите-ка мне все.

И мужчина поведал ему о своей горестной участи. О том, как заболела дочь, а он не мог помочь ей, потому что сам был обессилен. Как потом дочка умерла у него на глазах. Как он потерял работу. Про свое судорожное хватание за любой заработок. О залогах и перезалогах вещей. Как семья его вынуждено перебралась из просторного дома в убогонькую квартирку. О своих мытарствах последних месяцев. О том, как сильно заболела другая дочка…

 

IV

 

Уже через полчаса они были на месте. Войдя в квартиру, старик легко сбросил пальто и шапку и остался в видавшем виды старомодном сюртуке.

В небольшой спаленке на измятой простыне в горячем бреду металась семилетняя девочка. У постели на полу сидела безучастная изможденная жизнью женщина. Из глаз ее катились крупные слезы. На коленях лежал закутанный в простенькое одеяло грудничок. В маленькой кухоньке братья-погодки доедали холодные пустые щи прямо из чугунка.

Старик приподнял с колен женщины грудничка в одеяльце и бережно передал его на руки мужчины.

– Поднимайтесь! – отрывисто приказал он женщине.

И была в его голосе и доброта, и такая суровость, что женщина тут же послушно встала.

Пожилой мужчина склонился над девочкой. Лицо ее горело, дыхание было судорожное и прерывистое, а огромные помутневшие глаза не выражали ничего…

 

Чуть позже женщина покрывала тело девочки согревающими компрессами, который приготовил здесь же этот чудесный старикан. Старший из братьев растопил печку дровами, за которыми к соседям его также отправлял пожилой доктор. Младший раздувал пузатый самовар. Грудничок лежал в колыбели, с любопытством взирая на происходящее. Чуть позже вернулся их отец, что на докторские деньги сумел купить хлеба, чай, сахар и какую-то горячую пищу в котелке.

– Вот, голубушка, вашей дочери уже лучше, – ласково говорил попечитель учебного округа женщине. – Но все равно завтра с утра вы непременно пошлите мальчиков за доктором Афросимовым. Это хороший человек и отличный врач. Я его предупрежу сегодня же.

– А вы, – обратился он к отцу семейства. – Пойдете с этим рецептом в аптеку. Это отхаркивающее. Будете давать пить девочке каждые два часа.

Потом доктор надел пальто, шапку, пожал руки жене и мужу, потрепал по голове младшего из братьев и направился к двери. Там он обернулся и негромко сказал:

– Никогда не отчаивайтесь. Никогда! И дай Бог, чтобы наступающий год отнесся бы к вам хоть чуточку лучше, чем прошедший. Прощайте, господа!

Опешив, глава семейства бросился за ним в темный коридор:

– Доктор! Доктор! Как ваше имя? Чтобы я и дети мои молились за вас!

Он водил в темноте своими руками, чтобы найти и целовать руки доктора.

А старческий голос с другого конца коридора произнес:

– Что это вы придумали? Идите-ка лучше к себе!

Когда мужчина вернулся к семье, там его ожидал сюрприз. Под блюдцем, на котором лежал рецепт, он обнаружил несколько крупных денежных купюр.

Уже позже глава семейства узнал имя доктора. На ярлыке, прикрепленном к бутылке с лекарством, аптекарским нервным почерком было выведено: «По рецепту профессора Пирогова».

 

V

 

С тех пор, словно благодать божья снизошла на эту семью.

В январе отец нашел место. Семилетняя дочка встала на ноги. А братьев удалось устроить в гимназию на казенный курс.

История эта произошла в начале шестого десятилетия еще позапрошлого столетия в Киеве.

И поведал о ней сам старший из братьев, который выучился и занимал потом высокий и ответственный пост в банке. И слыл образцом порядочности и чуткости к нуждам бедных.

И всякий раз, вспоминая доброго доктора, он со слезами на глазах и дрожью в голосе сожалел о том, что видел-то его всего два раза в жизни. И второй раз – когда с младшим братом перевозили его, мертвого, в собственное имение доктора – Вишни, под Винницей…

Старший брат сам рассказал эту историю Александру Ивановичу Куприну. Так родился рассказ «Чудесный доктор» (А.И. Куприн, 1897 г).

Об одном дне прекрасного человека и замечательного ученого и хирурга, спасшего не одну эту семью, а и тысячи других жизней. О Николае Ивановиче Пирогове.