Черты любимых когда-то людей стираются из памяти, блекнут со временем, исчезают за горизонтом небытия. Смерть равнодушно и беспристрастно взирает на то, как мы стенаем, корчимся и становимся практически безумны в своём горе, оплакивая ушедших. Даже любовь, какой бы сильной она ни была, и благодаря которой мы являемся на свет, не в состоянии противостоять Старухе с косой… И всё-таки время сильнее! Рано или поздно, из памяти исчезнут знакомые лица, запахи и звуки, черты любимых потеряют чёткость… Так капля воды исчезает в просторах океана, так тени исчезают под лучами полуденного солнца, так тает в небе след от пролетевшего самолёта - только что был, и нет его…

 

Софья плохо помнит отца. Память позаботилась о том, чтобы травма не нанесла слишком большого ущерба психике ребёнка. Но сосуд сердца, до краёв наполненный нежностью и любовью к отцу, не смогло уничтожить даже время! Софья навсегда сохранит эту любовь, тщательно пряча от посторонних глаз.

Девочке казалось: отец всегда рядом. Это он однажды остановил синий «Фольксваген», мчавшийся на красный свет светофора; это отец подставил руки, когда она летела на лыжах с крутой горы и, не справившись со скоростью, чуть не сломала шею; это отец шепнул ей посмотреть вверх в тот самый момент, когда Софья выходила из подъезда. Сделай тогда Софья всего один шаг, и ледяная глыба, соскользнувшая с крыши, наверняка раздробила бы позвонки шеи.

Горе, точно так же, как алкоголь, на всех действует по-разному. Одних оно делает более стойкими, других ломает, как прутик, и пригибает к земле, не оставляя шансов распрямиться и подняться с колен. Дно, как ни странно, бывает не менее притягательно, чем покорённая горная вершина! Происходит нечто странное: ценности обесцениваются, мир переворачивается с ног на голову, и жажда иных удовольствий (порочных, грешных) ядовитой гадюкой вползает в дом.

Горе людей не красит. Горе, помноженное на алкоголь – вдвойне.

 

Татьяна, ещё молодая женщина, не справилась с потерей супруга. Словно бы он, Алексей, забрал с собой всю её душевную и физическую силу. Дочь Соня в одночасье превратилась в «Соньку», в девочку «принеси-подай» и «замолчи, дрянь!» Но что поделаешь, если нам, при рождении, никто не давал гарантий, что в этой жизни будет легко, и никто не обещал нам райских кущ. Ангел и чёрт, свидетели наших бренных суетных дней, до последнего вздоха будут биться за каждое человеческое сердце, за каждую душу…

 

В минуты полного отчаяния, плачущая и голодная, Соня бежала к подружке Машке, такой же неприкаянной и потерянной, как безродный щенок. Подобное, как известно, стремится к подобному. Только в Машкиной семье пила не мать, а отец, но перестановка слагаемых сумму от этого не меняет... Удачливых и счастливых жизнь толкает в объятия удачливых и счастливых, несчастных – в объятия несчастных. Мы отзеркаливаем друг друга, иногда и сами о том не подозревая… Дно жизни обладает поистине притягательной силой!

- Со-со-со-сед дядя Витя пенсию получил, а пенсия у него не-не хилая. Я знаю, где он прячет за-заначку, банку не до-доверяет. Ри-ри-скнём, Сонька? Хавка будет, шмотки купим.

Машка заикается с раннего детства. У неё кукольное, с ямочками на щеках, личико и лучистые голубые глаза. Не девочка, а Мальвина из сказки!

- Спалимся, - Софья хмурит высокий, мраморный лоб. Зелёные, с нездоровым блеском глаза, чёрные, вьющиеся на висках волосы, утончённый овал лица… Чем-то она напоминает актрису Веру Холодную.

Софья – лидер, Машка – ведомая. Машка – болтушка, а из Софьи слова лишнего не вытянешь. В Софье борются два чувства: желание, наконец, наесться вдоволь и выглядеть не хуже, чем другие девочки. А если повезёт, уехать куда-нибудь подальше, начать новую жизнь…

- Не с-с-спалимся. Дед всегда с пенсии «квасит», мы по-по-тихому.

- Ладно, я – на стрёме, а ты – в хате.

- По-почему я? – возмущается Машка.

- Сосед твой, идея тоже твоя. Ты в хате лучше сориентируешься… Ладно, там по ходу разберёмся.

Если начинаешь всматриваться в дно, дно начинает всматриваться в тебя… Пьяный дядя Витя вдруг некстати проснулся. Он оказался, мягко говоря, недоволен проникновением в его жилище двух девчонок и попробовал применить силу. Завязалась нешуточная драка. Софья с Машкой едва унесли ноги, оставив деда, истекающего кровью, без помощи. От полученных травм он едва не отдал Богу душу, а на малолетних преступниц завели уголовное дело. Ясным весенним днём, когда в парках города буйствовала сирень, а распустившиеся головы красных маков кровянели на клумбах, Маша и Софья, по решению городского суда, учитывая все предыдущие промахи и проступки, отправились по этапу в специальную школу закрытого типа… Сорванный цветок, оставленный без корней, не жизнеспособен. Птенец, выпавший из гнезда, как правило, гибнет. Волчонок, вкусивший кровь и познавший жестокость окружающего мира, со временем матереет. А глубина падения на дно зависит от… Да бог знает, от чего она зависит! Возможно, от многих факторов, определяющими из которых являются роковое стечение обстоятельств и слабость духа.

 

Софья отхлёбывает чифир маленькими глотками, равнодушно окидывает помещение взглядом. Всё здесь, за годы отсидки, знакомо до мелочей: чернильная клякса на полу, облупившаяся зелёная краска на стенах, ломаная трещина на потолке. Напротив, на стене – выгоревший, как осенний лист, календарь за 1997 год. Практически все «лихие девяностые» она провела здесь, многое передумала, осознала, и, как кошка – блох, нахватала новых ошибок, в силу своего возраста. Ах, если бы отмотать всё назад!.. Острый приступ кашля согнул тело пополам, руки мелко задрожали. Диагноз у Софьи не редкий и не утешительный – туберкулёз. Скоро она «откинется» - выйдет на свободу. А дальше - что? Возвращаться не к кому - мать сгорела от пьянки. Приличная работа с таким прошлым наверняка не светит… Софья бросает взгляд на зеркало с почерневшей амальгамой, и некрасивая улыбка кривит её лицо. Если бы не глубокие скобки по углам губ и нездоровая, с желтоватым оттенком кожа, её смело можно было бы назвать красавицей. Зелёные выразительные глаза, маленький, красиво очерченный рот, тонкие черты лица в обрамлении лёгких, воронова крыла, волос. При иных обстоятельствах, Софью можно было бы принять не за заключённую воспитательной колонии, а за барышню из Института благородных девиц.

Софья вспомнила, как в глубоком младенчестве сильно обварилась кипятком. Вот, даже шрам на руке остался… Отцовские руки, нежные и сильные, подхватили тогда Софью и понесли по длинному коридору, пахнущему хлоркой и валерианой – передать врачам на поруки. Отцовские руки долго гладили её, прижимали к себе, качали, успокаивали, когда она, изгибаясь в дугу, кричала от боли.

- Где ты, папка? Плохо мне без тебя.

Две горькие слезы упали в кружку с чаем, и пропали в чёрной непроглядной мгле.

- Борисова, хватит мечтать, обед окончен, - строгий голос надсмотрщицы вернул её в реальность. Софья поправила косынку на голове, накинула фуфайку и толкнула входную дверь…

 

- У беды глаза зелёные-е,

Не простят, не пощадя-ат! – послышался за спиной мужской голос.

Опять этот странный парень из охраны! Смотрит на Софью насмешливо и так испытующе, словно хочет увидеть в ней то, чего не видно другим.

- Иди, куда шёл, - Софья достала из кармана рукавицы. Работа предстояла грязная - сегодня её смена убирать деревообрабатывающий цех.

- Колючая ты, как ёж, - осклабился парень.

- Я же с…, - Софья снова зашлась в жестоком кашле, сплюнула кровянистый студень под ноги.

- Харкаешь?

- Тебе-то какая печаль?

- Зря ты так, красавица.

Софья более пристально взглянула на собеседника. Ничего особенного: ниже ростом Софьи примерно на пол головы, открытое, в мелкую веснушку, лицо, нос картошкой. Серые смеющиеся глаза расставлены широко, в верхних передних зубах видна прореха. На плечах – погоны сержанта.

- Алексей, - щербатый протянул широкую, как лопата, ладонь.

Не успела Софья глазом моргнуть, как охранник сдёрнул с её руки рукавицу и крепко пожал ладонь. Его ладонь обжигала.

- Бывай, Соня, ещё встретимся…

 

- Папка, слышишь ли ты меня? – шептала Софья, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. – Неужели это - то самое … любовь?

Софья и сама не заметила, как потихоньку оттаяла, как доверилась сердцем добродушному Лёхе, как распрямились её плечи, и лёгкой стала походка. Встречались они не так часто, как хотелось бы, и всегда тайком – то за пищеблоком, то в слесарной подсобке… Но тайное всегда становится явным!

- Так и запишем, - пожилой доктор, повидавший всякое на своём веку, грустно вздохнул, - подсудимая Борисова, беременность – 8-9 недель.

Софья похолодела.

- Запишу вас на аборт…

- Нет! – выдавила сквозь зубы Софья и хлопнула дверью.

До окончания срока ей оставалось всего ничего - несколько месяцев. Нехорошая новость докатилась до начальства, Алексею влепили строгий выговор.

- Всё, что ни делается - к лучшему! Давно собирался подать документы на увольнение, - понимая щекотливость ситуации, Алексей сделал правильный выбор. – Значит, так тому и быть.

 

Соне снился страшный сон – она шла ко дну. Грязная, дурно пахнущая муть, постепенно заполняла лёгкие, распирала изнутри. Где-то там, высоко над головой, брезжил неясный, но чистый свет. Где-то там, высоко над головой, ждала её свобода, яркое солнце и голубая лазурь! Софья, что есть сил, взмахнула руками, устремляясь к светлой призрачной точке, но невиданная сила вновь поволокла вниз. Страх мёртвой хваткой сдавил горло, сковал члены. Софья коснулась дна… И вдруг чьи-то крепкие надёжные руки подхватили её подмышки, потянули, что есть силы, наверх. Она сразу и безоговорочно доверилась этим рукам, и в ту же секунду почувствовала, как слабеет сила дна. Софья сделала последний рывок и внезапно проснулась. Хорошо, что это всего лишь сон!..

 

Дни замелькали, как мозаичное стекло – в детском калейдоскопе. Софью распирало изнутри от счастья! От той, прежней, грубой и циничной, практически не осталось следа. Бывает, что неожиданно свалившееся на голову счастье, меняет человека гораздо быстрее и надёжнее, чем самое лучшее исправительное учреждение. Счастье, как скребок, выскабливает изнутри весь накопившийся шлак, весь мусор, все горести и обиды. Счастье приближает нас к источнику Света, истоку Истины…

 

- Ну, что, зеленоглазая? Домой? – Алексей поджидал Софью на контрольно-пропускном пункте.

- Твоя мать не обрадуется такому подарку.

- У меня хорошая мать, вот увидишь.

Софья слабо улыбнулась. Огорчало обоих только одно обстоятельство: с приходом весны, туберкулёз разыгрался с новой силой…

 

Спустя некоторое время молодая женщина переступила порог фтизиатра в небольшой районной поликлинике провинциального города «N».

Фтизиатр, немолодая опытная женщина, с кокетливой родинкой над верхней губой, закрепила рентгеновский снимок на негатоскопе, задумчиво помолчала…

- Не скрою, состояние ваших лёгких на сегодня оставляет желать лучшего. Остаётся надеяться только на чудо, Софья Алексеевна. Вот, возьмите рецепт… Вы сможете самостоятельно добраться до автобусной остановки? Или, быть может, вам вызвать такси?

- Не нужно, спасибо, Надежда Ивановна. Меня ждут, я не одна.

- Хорошо, лечитесь. Побольше витаминов, побольше отдыхать… Впрочем, вы сами всё знаете.

- До свидания.

 

Никто не знает, почему близкие люди, в одночасье, могут стать чужими, а чужие – близкими. За что человеку посылается такое испытание – разочароваться в одних и почувствовать родство душ с тем, с кем не связан кровными узами?.. Свекровь приняла Софью в семью, как родную дочь. «Мама Тома», как ласково её называла Софья, имела с сыном удивительное сходство – те же веснушки на улыбчивом лице, те же широко расставленные глаза. Только весовые категории матери и сына заметно отличались. Мама Тома напоминала сдобную булочку и весила не менее ста килограмм. Весёлая, говорливая, лёгкая на подъём, несмотря на вес, она окружила Софью по-настоящему материнской заботой, которую та в жизни никогда не видела. Может быть, поэтому, а, может быть, по другой причине, беременность протекала относительно легко. Эх, если бы не Сонин туберкулёз…

- А вдруг ребёнок родится больной? – волновался Алексей. – Все лекарства такие токсичные.

- Сама об этом постоянно думаю, - Софья тревожно поглаживала живот.

- Детки, я – в храм! Помолюсь за внучека.

- Ты хотела сказать, за внучку, - поправил Алексей.

- Не-е, пацан будет, - смеясь, уверенно говорила мама Тома, на ходу надевая плащ.

- УЗИ показало, что будет дочь!

- Та шо мне ваше УЗИ? У меня глаз намётан, по животу и так вижу – пацанёнок будет. Живот у Сонечки высокий и острый, а если бы девка – был бы кругленький.

- Хоть кто, лишь бы здоровый, - вздыхала молодая мама.

 

Схватки начались внезапно и раньше срока. Алексей вызвал такси, и, пока ехали до больницы, всю дорогу развлекал жену глупыми шутками.

- Да помолчи ты уже! – Софья скривилась от боли.

- Это я те-тебя так отвлекаю.

- Себя лучше отвлекай, вон, как зубы стучат от страха… Спой лучше песню, - сквозь слёзы улыбнулась Софья.

- Не понял…

- Ну, помнишь, как ты на зоне пел, когда за мной ухаживал – «у беды глаза зелё-ёные…»

Алексей заметил в зеркальце удивлённый взгляд таксиста.

- Нет, петь не буду. Ты - моё счастье, а не беда…

 

- Алло, мама Тома?!

- Да говори уже, охламон, хватит паясничать! Родила?

- Родила! Три килограмма двести грамм, рост пятьдесят два сантиметра.

- Кто?

- Угадай!

- Говори уже, не терзай душу!

- Сын! Как ты и напророчила. Просмотрели врачи самый главный мужской орган!

- Ах, шо б вас так-и-растак! – матюкнулась мама Тома и расплакалась.

 

Спустя пару недель после выписки из роддома, Софья разоткровенничалась:

- Знаешь, Лёш, а мой покойный отец – Ангел-хранитель для нашего Ванечки.

- Почему ты так решила?

- Я перед родами видела сон, как будто отец на руках ребёночка держит, на меня смотрит и улыбается.

- Может, так оно и есть, - Алексей чмокнул жену в щёку, отвернулся к стенке и тут же захрапел.

Софья еще немного посидела у детской кроватки, не веря своему счастью.

- Знаю, папа, ты сейчас рядом. Спасибо за всё!

 

Фтизиатр Надежда Ивановна сняла с головы накрахмаленный чепчик, белый халат. Рабочий день окончен, пора домой. Взглянула в окно – ажурной кисеёй на ветках берёзы, растущей у окна, лежал иней.

- Хорошо, что сегодня потеплее оделась, мороз крепчает, однако!

Дверь кабинета негромко скрипнула:

- Можно?

Надежда Ивановна обернулась на голос:

- Э… Софья Борисова?

- Да! Она самая.

- Господи! – врач всплеснула руками, - вас не узнать! Похорошели-то как!

- Все так говорят. Спасибо.

- Как вы? Как ребёночек?

- Слава Богу, с Ванечкой всё в порядке.

- К счастью, и вы мало похожи на больную. Роды пошли вам на пользу!

- Вероятно, мне нужно ещё раз сделать снимок лёгких?

- Непременно нужно! Подождите минуточку, я выпишу вам направление…

 

Склонившись над гладильной доской, Софья наглаживала рубашки и штанишки сына. В уютной тишине мирно тикали ходики. В кроватке, сжав кулачки, посапывал Ванечка. Внезапно утюг застыл на месте – Софью охватила неприятная дрожь. Волна тошноты подкатила к горлу, лоб покрылся испариной. Выдернув из розетки утюг и зажав рот рукой, Софья бросилась в ванную. Её вырвало.

Обеспокоенная свекровь заглянула в приоткрытую дверь:

- Что случилось?

Заикаясь, Софья произнесла:

- Я… я… не уверена, но… кажется, я снова беременна.

 

Какой невыносимой бывает порою жизнь! Сколько в ней подводных камней и течений… Водовороты и омуты подстерегают нас там, где мы их не ждём. Нас, как утлые судёнышки, бросает то на рифы, то на отмели. А порой, не оставляя, казалось бы шансов на будущее, бросает на самое-самое дно… На протяжении всей своей жизни мы встречаем тех, кто нас топит, и тех, кто спасает. И тем, и другим, мы должны быть благодарны за преподанные уроки и бесценный жизненный опыт. И те, и другие, нужны нам для воспитания силы духа.

Но если вы, достигнув самого дна, несмотря ни на что, всё-таки устремились к Свету, значит, вы справились с поставленной задачей, усвоили трудный урок. Главное – осознать и понять…

 

- Ну, как назовём нашу зеленоглазую доченьку? – Алексей светился от счастья, как начищенный самовар.

- Называй теперь ты, Лёш. Как назовёшь, так и будет!

- Тогда назовём Аграфеной!

- Лёш, опять ты со своими шуточками?

- Хорошо, давай назовём Тамарой? Думаю, мама будет рада.

- Давай! Я не против, - улыбнулась Софья и прижала ребёнка к груди.