Меня зовут Индекс. И для кота имечко – так себе. А для человека вовсе никуда не годится. Так что я теперь Игорь. Или Иннокентий. Пока не определился. Может, и вовсе Индиана-Джонс. Но это вряд ли. Я ж появился, когда пандемия синдрома Северного Индекса по миру пронеслась. Отсюда и кличка. Паспорт мне раньше чем через месяц не дадут, время на размыслия есть. А пока лапы и хвост – мои документы. Правда, ни хвоста уже нет, ни лап как таковых. И когти уже – ногти, и шерсти моей рыже-палевой нет. Вибриссы жалко. Чудеснейшая штука была…

Мне почти год. Это, на человечьи мерки, – лет пятнадцать. Через недельку, думаю, да и Викентьич так говорит, совсем очеловечусь. В школу тогда пойду. Будут же, наверное, тогда школы для таких, как я. Или не будут?.. В наше непростое время не за что нельзя ручаться. А если нас не учить? Что тогда? Куда нам всем? Пойду, как Буратино, на поиски приключений? Впрочем, я сейчас читаю усиленно. Уже штук под двести книжек одолел. И художественная, и справочная, и учебники. А не будет школ… И Анубис с ними! Или кто там? Всё пока путается, много инфы… Иблис, короче. Прочитал, конечно, и про учёного кота лукоморского, и про Бегемота, и про житейские воззрения кота Мурра. Это – в первую очередь. А там уже всё подряд. А сколько впереди! Дух захватывает!

Многие люди сначала, ну, как всё началось, здорово перепугались. А как не испугаться? Был вот только вчера милый домашний питомец, а тут!.. И растёт из него Шариков этакий. Только балалайки не хватает и фразочки «дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку». От такого свихнуться немудрено, просто пара пустяков. Да я и сам бы в панике метался, вдруг начни Викентьич в кота превращаться. Впрочем, может, ещё и начнёт. Оно же с Расширением этим ничего гарантированно не предугадаешь. Наперво-то всё корёжить стало. И людей, и всякое неживое тоже. А слегка некоторое спустя (или так не говорят?) не-люди принялись в людей обращаться. Не нравится мне слово «животные», уничижительное оно какое-то. Многие человеки тогда в пстихушку загремели. А другие… те и зацикливаться не стали: кота или пса – под хвост коленом, и на улицу. И это в лучшем случае. А в худшем… в общем, поусыпляли многих. Это Викентьич у меня понимательный, доктор наук, как никак, да и добрый. На улице меня подобрал. Сидит, говорит, такой рыженький комочек около магазина, дрожит, мявкает. Ну, в карман положил, согрел. Выходил. Молоком с пипетки кормил. Так что мне он, как отец. И оттого стану я потом Калеев Иннокентий Петрович. Или Игорь всё же? Как совсем зачеловечусь, меня в квартире пропишет. Детей у него нет, никакой помехи. И случись, что он в метаморфозы какие впадать начнёт, я его не брошу. Он сам над подобной перспективой смеётся. Говорит, что, мол, будешь на работу ходить, а я, как котом стану, буду весь день на диване спать, а ночью по комнатам тыгдыкать и по занавескам прыгать.

Сейчас только с млекопитающими это всё происходит. Ни рептилий, ни птиц с рыбами или кого там ещё не затронуло. Это я всё к тому, что кого мы есть-то будем? Или пока не затронуло? Это вот прямо сейчас птицу есть можно, рыбу, кальмаров, словом, головоногих, а завтра? Жаль, конечно, что всё так… Нет, лично я не жалею, мне учится понравилось. А вот с общеглобальной точки если взглянуть. Какая многообразность фауны животной была!.. А сейчас?.. Со всего подряд человек получается. Был вчера корова, а вот и человечек. О коровах, кстати, разговор особый. И о свиньях тоже. И овцах. Мало того, что они теперь сами человеки и есть просят. Мяса, причём, просят, коль человеки. Или они так веганами и останутся? Так они ж нам ещё и геноцид миллионолетний припишут, упрекнут и в укор поставят. И мы с собакенами не увильнём. Ели ж мы всякую сельхоз-живность! Да ещё как ели! Уминали за обе щёки. И добавки просили! С людьми мы тут в одной лодке, по одну сторону баррикад. И нам предъявят. А дальше? Гражданская война? Ну, это по худшему сценарию. А лучший – не такой уж и лучший. Скажут, что такого угнетения в мировой истории не было. И должны мы их отныне кормить и вовеки ублажать. И на коленках ползать – прощения просить. А сельское хозяйство – всё! Не, правда, что с кормёжкой будет? Голод начнётся? Опять друг дружку есть начнём? М-да… И ещё ж та фауна, что по лесам-полям сама себе добычу бегала-искала, а и те же есть захотят. Пушинка говорит, что читала где-то про синтез мяса. И всякого растенческого продукта тоже. Ну, растенья – это ладно. А мясо? Это ж просто фильм ужасов! Принесут мне, скажем, мясо из пробирки, и говорят: а вот вам синтезированное мясо… вкуса кошатины… Бр-р-р!.. Жуть какая! И думать об этом не хочу.

В двери звонят. Отложу записки на время… Для Викентьича рановато. Пушинка что ли?

 

- Приветик! – с порога проговорила она.

- Привет! – радостно отозвался я.

- В дом-то пустишь? Что застыл?

- Ты красивая!.. Вот и застываю.

- Да ну тебя! – отмахнулась Пушинка, улыбнувшись.

А что я могу поделать? Она на самом деле красивая. И всё лучше день ото дня. Да и породу никто не отменял. Это я у-магазина-найденный, а она, по-людски говоря, дворянка. Эрато. Поскольку мама – Эра, а папа – Томас. Это такие в кошачьем клубе правила были… А теперь Ирина. Правда, надеюсь, для меня она Пушинкой так на всю жизнь и останется. Не, классно, что мы теперь люди! Это прежде нам лет на пятнадцать, максимум, двадцать приходилось рассчитывать, а ныне на все восемьдесят, а то и девяносто замахнуться можем.

Она прошла в комнату, сгрузила на стол огромную стопку книг. Гёте, Гейне, Булгаков, Кэрролл, Кафка, Маяковский, Паустовский, Чехов, Тэффи, «Мифы народов мира», справочник по русскому языку и учебник по астрономии.

- Всё прочитала?! – неподдельно восхитился я. – За неделю?!

- А ты как думаешь? – весело промурлыкала она. – Конечно, всё! Ещё давай!

Ну, у Викентьича библиотека – пять тыщ томов. Все комнаты в шкафах.

- Что берешь? – я сделал приглашающий жест.

- Приключения давай. Жюля Верна, Майн Рида, Купера, Стивенсона, что найдёшь, Конан Дойля. И математику! - добавила она с жаром. – Не представляешь, как я хочу математику! Я так сметану раньше не любила, как сейчас математику! Хочу много-много математики! Хорошей и разной, - она рассмеялась.

- Умничка! – я рассмеялся тоже.

Чудесная, чудесная Пушинка! Не пересказать, как она мне нравилась.

- Сейчас тебе всё найду. Можешь чайник поставить? Кофе попьём.

Кофе – это наше новое увлечение. Шикарный напиток! По чести сказать, у людей есть чему поучится. Это я не про науки, это я про повадки.

Пушинка включила чайник и прошла ко мне. Вместе подобрали новую кипу книг.

- Осилишь? – проговорил я.

- Да легче лёгкого! – фыркнула она.

- Помимо алгебры, геометрию тебе ещё добавил. Ничё?

- Супер! – откликнулась она. – Ты прям молодец! Угадыватель желаний!

Мы двинулись на кухню.

- А как думаешь, у коров и оленей рога отпадут? - проговорил я. – Или они так рогатые и останутся?

- У тебя же хвост отвалился, - она высунула язык.

- Ну, хвост – это не пример, - важно произнёс я, изображая на лице напряжённую работу мысли.

Пушинка шутливо ударила меня ладошкой по колену.

- А киты? – продолжил я.

- Рогатые?

- Нет, - я хмыкнул, - которые синие – они же до тридцати метров вырастают. Как с ними? Так и будут тридцатиметровые человеки в океане бултыхаться? Или уменьшатся и на сушу выйдут?

- Обязательно выйдут, - засмеялась Пушинка.

- А сила тяжести?- вставил я.

- Да чихали они на тяжести! Выйдут и съедят тебя!

Мы пили обжигающий кофе, шутили, болтали о разных пустяках. Как же она мне нравилась!

Потом она вдруг посерьёзнела.

- А что скажешь о выборе? Твой Викентьич постоянно о нём толкует.

- Хм… выбор, - произнёс я. – Да, это штука интересная. Люди всегда считали, что выбор – это свобода. Хочешь – идёшь вперёд, хочешь – вбок. Можешь купить конфет, а можешь мороженого. Но…

- Но, - перебила меня Пушинка, - но ведь выбор – это уже отсутствие свободы! Если ты непременно должен сделать выбор, то ты – что-то обязан! Что-то должен! Какая же это свобода? Можно выбрать одну работу или другую, можно выбрать безделье. Но ты не просто можешь, ты обязан! А свобода совсем в другом. Это когда ты тот, кто ты есть. И тебе не нужно выбирать. Ты просто живёшь. Как птица, как ветер, как дождик.

- Как кот, - подхватил я.

- Да, и как кошки! Просто жить – вот свобода. А не какой-то там выбор.

- Но теперь-то выбора нам не избежать, - пожал плечами я. – Нравится нам это или нет.

- Да… - кивнула Пушинка, - не избежать… Так что попробуем извлечь из нашего нового положения побольше пользы. Кошачья жизнь позади, о свободе можно забыть… Но зато мы можем одолеть предопределение. Как кошка ни живи – лучше или хуже, а суть одна. А будучи человеком, я могу стать кем угодно – хоть балериной, хоть поэтом, хоть ядерным физиком.

- Да, нас лишили свободы, но предоставили выбор… Суррогат, заменяющий людям свободу… И что лучше?..

- А что лучше – узнаем очень скоро, - тихо произнесла Пушинка. – И хочу верить, что выбор наш окажется правильным.

- Ладно, - махнул рукой я. – Давай лучше геометрию полистаем.

- А и в самом деле! Давай! Геометрия гораздо приятнее свобод и выбора. И уж, во всяком случае, интереснее!

Часа полтора мы решали задачки, снова пили кофе, снова о чём-то смеялись. А потом она ушла домой, а я попытался написать ночную серенаду для гитары и флейты. И до глубокой ночи записывал ноты на листок.

 

Я долго не мог уснуть. Крутился с бока на бок и размышлял о многом. Сперва пришло мне в голову, что душа есть, мол, только у людей. А с нами тогда как быть? Мы вполне себе люди. И без души что ли? Или душа теперь появится? А откуда она возьмётся? Затем я принялся думать, что сейчас войны нет, люди заняты, обескуражены хаосом, который накрыл их с этим пресловутым Расширением. А проблема пропитания буквально через недельку-другую встанет необычайно остро. И что самый лучший выход, до которого додумаются люди… пока они у власти… это отправить всяких коров… и всяких баранов... на новую войну. Так и хочется сказать, на новую бойню. Мобилизовать и отправить. Зачем людям голодные бунты? Пусть едут на передовую! Три месяца обучения, автомат в руки и – вперёд! На врага! Избавиться от внутренних проблем можно придумав внешние. И так поступят все правительства в мире. И чем больше бывших не-людей убьют – так тем лучше. Меньше недовольных. И не дать им расплодиться. А то людей они с пьедестала скинут. Так вот я раздумывал. Но думать об этом мне не хотелось. Потому что хотелось о Пушинке. О том, что мы будем вместе. Что у нас впереди долгая-долгая и счастливая жизнь. И что родятся у нас дети. И мы их назовём не как-нибудь вздорно, отталкиваясь от имён родителей, а простыми человеческими именами. И, подумав о Пушинке, я заулыбался. И дальше думал уже только о ней. И нашем с ней будущем. Потому что это самое-самое главное. И ничего нет главнее. А на всякое остальное мне сейчас было глубоко всё равно.