В рассветной пелене – картины, стол наискосок, тетрадь, открытая настойчивостью строк; как белое вино, спит утро в сером кубке неба, потягиваясь – ночи вышел срок. Тень, от окна прольется, словно реки-руки туда, где в сумерках шуршит, поникнув рожь, охваченная вся в предутреннюю дрожь. Но вот обратно тень, жмёт в призрачных объятьях, они правдивей, чем взаправдашняя ложь, как символ «блэк нуар» совьётся на запястье, потом, «отведав крови», кверху воспарит, стащив у времени серебряный парик. Так в образах теней поэзия являлась, не отражение моё и не двойник, но руку протяну и чувствую – живая, когда за ней – скользнёт, чуть дальше – без следа. Теперь её я не ловлю, пусть по пятам идёт, иль сядет где-то рядом; сумасбродно рассказывая мне в беседе по душам, что ей поведал будто бы про «данность» Бродский… Чем дальше от неё держусь – тем ближе тень, Дочь сумрака скрадет он – полдень, белый день. |