- Эй...Рут... Привет - закричала Рита, увидев его одиноко идущим — с другого конца площади, по направлению к ней. Её слова, беспорядочно отражаясь от шершавых тёмно-розовых стен квартала (в недавнем прошлом) мрачного города, создавали бесподобный по вкусу, пенный коктейль из воспоминаний, о давно забытых, скорее всего радостных встречах, и когда-то, от кого-то услышанных им, фраз приветствия. Таких знакомых-знакомых. Часто однообразных, но неповторимых в своей лёгкости, простоте и искренности. Таких нужных ему сейчас. Своим теплом они заполняли все свободные кусочки пространства, которые пока не успело заметить утреннее солнце, и, издавая весёлый жизнерадостный звон, без остановки кружились там, переливаясь своими странными смыслами — как с потоками света делает это же, внутренняя поверхность огромной перламутровой раковины — гудящей своею глубиной поглощая свет ненадолго, и выталкивая его из себя уже преломлённым, весь его спектр наполнив предсказаниями о желаниях новых своих владетелей, изумившихся её красотой, и вынужденных верить ей беспрекословно теперь! В е ч н о. О. Б о ж е !В е ч н о. Так и е ё с л о в а ... Её слова... скользя над блестящими лужами, поднимали на них рябь, а сами, остывая, освобождаясь от жара, не спеша затихали — (там и становясь совсем прохладными, почти холодными и бесшумными), но оттого не теряли своей прелести — просто исчезали, не спеша улетая, высоко-высоко, источая на прощанье что-то, отдалённо напоминающее аромат ландышей. Э т и е ё с л о в а . - Замри! - шёпот, прозвучал как удар кнута (отсекая мысль на подходе к границе, за которой пора принимать решение — продолжать любить ещё или уже начинать ненавидеть ... продолжать ненавидеть или всё же, начинать любить... опять). Опять Сама же, не останавливаясь, продолжая идти к нему навстречу, Рита не смотрела прямо в его глаза. Она, словно и говорила-то не ему. Никому. Но, будто Рут — случайный свидетель, который (впервые в своей жизни узнал, что это значит — счастливый случай и) оказался в нужном месте в самый подходящий момент. Рут опешил. Ты чего? Я не такой - пронеслась мысль. - Да... это так... Ты сегодня совершенно другой. Эта ночь искупала тебя в лунном свете. Ты не отбрасываешь тени теперь от солнца. Ты сегодня такой, каким и должен быть настоящий волшебник. Ты волшебник... волшебник слова… честного слова В волшебстве, что заставила тебя принять в дар эта ночь, сверкание звёзд, навсегда для многих угасших. Пряча друг от друга тревогу и дрожь, многие те будут опять и опять заговаривать о тебе в твоё отсутствие — он романтик, но разве есть в том прок. Так знай наперёд — они не в силах разгадать тебя, не в их власти раскрыть тайну, которая — ты, как и всё это вот, — есть. - В предательском шорохе облетевшей с деревьев листвы, на мгновенье ожившей под босыми ногами неандертальца, спрятавшегося было, от разъярённого вепря, но им учуянного, осознавшего вдруг — жизнь-то не бесконечна, как казалось до этой охоты... или в кипучем шипении изумрудной волны, в пыль рассыпающейся, лишь коснувшись осколка прибрежной скалы. И, в едва слышном поскрипывании нежных чешуек на коже змеёныша, пригревшегося на девичьей груди, по неопытности своей спутав жар сердца её с жаром солнечным... Во внезапном бесшумном порыве ледяного североморского ветра-потрошителя — сходство будет всегда одно... это то, что и есть безукоризненная честность... да. Слепая вера в то, что не может быть никак и никогда иначе, чем так — дышать, как дано изначально. Просто дышать. Просто дышать. Просто дышать. Когда будут снова и снова говорить они о тебе, посмеиваясь открыто, но скрытно завидуя, — он же романтик, потому что нет у него трудностей в жизни — тех, что созданы нам... ему-то можно... пока не пришла беда и не смяла его, превратив улыбку в гримасу отчаянной, невыносимой боли ; оттого, что у нас всех есть ответственность за каждое, вынужденно сказанное нами честное слово, и оттого мы не можем позволить себе ту роскошь, в которой пребывает он, романтик, не говорящий пока неправды. Но это пока! Пока он, просто, дышит. Знай, каждый, вспоминая, как сошёл однажды с выбранного им раньше пути, — посылал бы в сторону твою недобрую часть своего размноженного бесконечными оправданиями сознания и ждал бы... и сколь угодно долго продолжил бы ждать... смиренно и трепетно, когда же случится их чудо (на которое они имеют полное право), — что станешь ты, наконец, как и они, просто тенью. Просто, — одним из них. Чьей-то тенью. Просто. Но это не имеет смысла. И вместо "почему" — смотри! Ты прозрачен. И вместо "потому что", слушай: Ведь только однажды дано испытать чувство, взрослыми забытое или ими побеждённое (проще, отвергнутое)— когда, всё-таки, осознавая вину за содеянное, приходится сказать-таки — это не я. Однажды. И однажды... много позже сказать: я это... я. Слышишь же! И улыбнулся в ответ. По детски. Да? Слышит. Я, как бы, вижу! Смотри! и видит Ветру и дню: Тут я есть, но меня самого нет. Но был, если смог спрятаться так надёжно, что уверен в себе. И открыт всем взглядам, потому что ты есть, и отыщешь меня — даже в самом себе... Но я спрятался так надёжно, что уже и сам не отыщу себя. Скажи — Я есть. Дню скажи: Не проси тех, кто произнёс: "Я есть, значит, всё есть" произнести: "Ты есть, значит, я виден", иначе, все погибнут в последней охоте за "ДА" Потому что и я есть, и меня нет. Потому что сам не сдался в той последней охоте. И не-Я сказал: "Нет страха". Потому что всего жаль… Так скажи — Ты есть. И ночи: Кто сказал: "Мир построен", не сможет сказать: "Мир дан". так скажи. |