Мы с мужем приехали в деревню - знакомиться с родителями.

Васина мама, выйдя на крыльцо и поставив руки в боки, как тряпичная барыня на самоваре, запричитала:

- Ой, Васенька! Чего не предупредил-то? Ты, гляжу, не один!

Василий сгрёб меня в охапку, прижал крепко:

- Знакомься, мама, жена моя, Валентина.

«Гора», подпоясанная оборчатым передником, растопырив ручищи, двинулась на меня:

- Ну, здравствуй, сношенька!

И трижды, по обычаю, облобызала.

От Клавдии Петровны доносился яркий запах чеснока.

Свекровь стиснула меня в объятиях так, что я испугалась.

Голова моя оказалась между двух, хорошо взбитых «подушек» – свекровкиных грудей.

Она вдруг отстранила меня на минуту и, критически оглядев с головы до пят, спросила:

- Васька, где ты такую пигалицу нашёл?

Муж коротко хохотнул:

- Знамо где – в городе! В библиотеке. А батя дома?

- У соседки, с печкой возякается… Ну, проходьте в избу, да обувку сымайте – полы давеча помыла.

Разинув рты, на нас со двора глядели любопытные деревенские ребятишки.

- Санька, а ну сбегай до Спиридоновны. Скажи Василичу – сын приехал с невестой!

- Ща! – откликнулся мальчишка и рванул по улице.

 

Мы прошли в избу.

Василий снял с меня модное демисезонное пальто, повесил на вешалку подле печки.

А потом приложил к белёному боку печи красные от холода ладони, прижался щекой:

- Кормилица моя! Тёплая ещё…

Тут же загремели чугуны и ухваты, застучали глиняные кувшины, зазвенели гранёные стаканы и алюминиевые ложки...

Пока свекровь накрывала на стол, я с любопытством разглядывала деревенскую избу.

В переднем углу – образа. На окнах - белые, в цветочек занавесочки. На полу и табуретах – самотканые коврики. Рядом с печкой, отвернув от нас морду, дремлет рыжий кот…

 

Я удивилась, как быстро на столе появились всякие яства!

В центре стола, на широком блюде, красовался холодец. В соседстве с ним разносолы - квашеная капуста, помидоры. Топлёное молоко из печки, покрытое аппетитной коричневой корочкой, пирог с рублёным яйцом и луком.

Мама дорогая, как же захотелось есть!

- Мамка, ну будет уже! Тут на неделю наготовлено, - промямлил Васька, откусывая большой ломоть домашнего хлеба.

Свекровь бухнула рядом с холодцом запотевшую стеклянную «четверть» и, довольная, вытерла руки о фартук:

- Ну вот, теперича всё!

Так я и познакомилась с Васиной мамой.

 

Мать и сын похожи, как две капли воды – оба чернявые, с румянцем во всю щёку. Только Васенька мой тихий да покладистый, а свекруха, как гроза летняя – внезапная да громкая.

Думаю, не один строптивый конь был взят ею под уздцы, не одна горящая изба спасена…

 

В сенцах громко хлопнула дверь.

В кухню, пропуская перед собой клубы холодного воздуха, вошёл небольшого роста мужичок.

«Мужичок с ноготок» радостно всплеснул руками:

- Вот дела, ядрёна вошь!

Не снимая пропахшую дымом и перепачканную сажей фуфайку, приобнял сына.

- Здорово , батя!

- Руки мой, опосля здоровкайся! – приказала свекровь.

Мужичок взял меня за руку:

- Здравствуйте, барышня.

 

У свёкра оказались весёлые, с хитринкой, голубые глаза, редкая рыжая бородка и такие же рыжие, с медным отливом, кучерявые волосы.

- Мать, налей-ка и мне щей! – гремя рукомойником, сказал Василь Василич.

Свекровь бухнула на стол миску со щами.

Мы подняли стаканы:

- За вас, дорогие!

После выпитого я немного осмелела:

- Василь Василич, а почему у вас в роду все «Василии»?

- Всё просто, Валюша! И дед мой, и отец, и я – все мы печники в нескольких поколениях. А коли все печники, и имена давали одинаковые. Только Васька вот, - кивнул он на сына, - токарем решил стать.

- Токари, батя, тоже стране нужны! - с едва скрытой обидой отозвался муж.

 

- Василь Василич, а печку трудно класть?

- Это, девонька, целое искусство!- свёкор поднял вверх указательный палец. - Чтоб красиво, чтоб не дымила и чтобы пироги вкусные пекла. Ты не гляди, что я хлипкий такой! Мы, рыжие, народ выносливый, солнышком целованный!

- Василич у меня – на все руки мастер! – подала голос свекровь.

- Батя, расскажи чего-нибудь, а мы послухаем.

 

Свёкор пригладил бородёнку, взглянул лукаво:

- Ну, коли охота, тогда слухайте! Байка первая…

Поехали мы однажды в июле на сенокос. «Красуля» у нас тогда была, помнишь, мать? Не корова, а центнер молока на ходулях. Поехали на луга цельным гуртом – бабы, мужики, и мы с Клавдией.

Солнце из-за бора ещё не поднялось, а мы уж косили во всю ивановскую. Вжик-вжик, вжик-вжик…

Жара в тот день стояла несусветная, оводы жалили, как оголтелые!

А в том годе, как помню, кабанов в лесу развелось – видимо-невидимо!

Вот, значит, время - обед, а с нас уже семь потов сошло, не меньше. Косили-то не первый день, устали все на нет…

- Эх, дурень, нашёл чего вспоминать!Валентине и не интересно вовсе.

- Интересно, очень даже интересно!- вступилась я за свёкра.

 

- Так вот, гляжу я на людей и думку думаю: надо народ как-то расшевелить, вот и решил шуткануть. Может, от жары такая мысля в голову взбрендила, не знаю…

Бросаю, значит, я свою косу, бегу во всю прыть и ору: «Э-ге-гей! Спасайся, кто может! Кабаны!»

И со всего разбегу дезу на дерево. Смотрю, народ тоже побросал косы и грабли, и тоже по деревьям полез…

- А-ха-ха!А что потом?

- Потом меня мужики да бабы чуть граблями не отходили! Но что интересно, работа шибче пошла.

 

Свекровь не выдержала и дала мужу затрещину:

- Вот охламон рыжий!

- Бать, ты лучше про настоящих кабанов расскажи.

- Можно и про настоящих. А дело, значит, было так…

Мы с Клавдией тогда молодые были и Ваську ещё даже не планировали.

Я в то время заядлым охотником был, а вот после этого случая напрочь охоту забросил.

 

В тот день, помню, снежок выпал, я и говорю Клавке: «На охоту пойду».

- Иди, - говорит.

Взял я ружьишко и пошёл… Плутал, плутал по лесу – нет ничего. Тут и смеркаться начало. Я уж домой засобирался. Вдруг слышу – кабаны близёхонько. Я поближе их подпустил да и выстрелил.

Думал, попал, ан, нет – промазал. И тут на меня секач ка-а-ак попрёт! Я – бежать! Как на дерево влез – сам не помню.

 

- Чай, от страху чуть не помер! – вставила словечко свекровь.

- Не перебивай!Так вот, залез я на дерево – ни жив, ни мёртв. Ну, думаю, сейчас кабаны уйдут, а я домой рвану. Ага, как бы не так! Секач начал землю под деревом рыть, а когда понял, что бесполезно, залёг под деревом, и всё кабанье стадо – вместе с ним.

- Ого! – у меня округлились глаза. – И как же вы потом?

- Вот так, Валюша! Почти всю ночь просидел, в обнимку с деревом. Хорошо, мороз не сильный был, а то бы окочурился.

 

- А я-то Васеньку тогда потеряла, все глаза проглядела! Чуть утро завиделось, собрала мужиков и пошла искать.

Аукали, аукали – кое-как нашли. На горбу этого охламона тащила километр, пока у него ступор не прошёл.

- Ты ж у меня не баба, а кровь с молоком!

- Да иди ты, окаянный!Валя, может чайку? С матрёшкой и зверобоем, и медок свой, домашний.

- Можно и чайку.

 

Клавдия Петровна разлила по кружкам душистый чай.

- Вась, ты ещё расскажи, как мою сестру вылечил.

Свёкор чуть не поперхнулся, рассмеялся:

- Ага! Тут однажды сестра Клавкина присылает телеграмму. Встречайте, мол, еду в гости. Мы, знамо дело, обрадовались, встретили - чин-чином… Гостит, значит, Татьяна у нас и как-то за обедом жалуется. Ноги, говорит, совсем не ходют, болят, говорит ноги.

- Что такое? - спрашиваем.

- Не знаю, говорит. В больницу надобно сходить, да никак не соберусь.

- А пчёлами не пробовала лечиться? – спрашиваем Татьяну.

- Где я вам в городе пчёл-то найду?

- Айда, Таня, со мной, к улейкам – я тебя мигом вылечу!

- Айболит ещё тот! – засмеялась свекровь.

 

- И вот, значит, подошли мы к ульям. Говорю свояченице: задирай платье повыше… Ну, не так чтоб шибко - повыше колена… В общем, на каждую ногу посадил я по пчелиной особи.

Татьяна ишшо спасибо мне тогда сказала, а через полчаса матом отборным крыла! Она и знать не знала, что аллергия у неё на пчелиный яд. Ноги как култышки стали, ходить совсем не могёт!

- Я и говорю – доктор Айболит…

- Откуда ж я знал про аллергию! И ты не знала, и я не знал… Ты, Валя, медок-то кушай, кушай. Аллергии, чай, у тебя нету?

- Нет, Василь Василич!

- Ну, и слава Богу.

 

Мы допили чай.

За окном заметно стемнело, на меня накатила усталость.

Свекровь задёрнула занавески на окнах:

- Васенька, вам где постелить-то?

- Ма, а можно на печке? Ты как, Валюха, согласная на печке спать?

- Ещё как согласна!

- Батька наш своими руками кормилицу складывал, по кирпичику, - похвалилась свекровь.

Василь Василич глянул на меня горделиво, приосанился.

 

А гордиться было чем! Печь и согреет, и накормит, и семью вокруг себя соберёт.

Яркий огонь горит в ней, животворный!

Мы поблагодарили хозяйку и встали из-за стола. Муж бережно подсадил меня на печку.

Из черноты, с полатей, на меня пахнуло настоянным за многие годы ароматом: закалённым в огне кирпичом, сушёными травами, овечьей шерстью, хлебом.

 

Василий быстро уснул, а ко мне сон не шёл.

Да что же это такое?

Справа от меня кто-то громко дышал:

- Пых-пук, пых-пук…

- Домовой! Не иначе, домовой!

Я вспомнила детскую считалочку:

- Домовой, домовой, мы не водимся с тобой!

Уснула я с большим трудом, крепко прижавшись к мужу.

И только утром узнала правду! Никакой это не домовой, а опара, которую свекровь поставила в тёплое место.

 

Ещё не раз наведаемся мы в гостеприимный дом Васиных родителей, послушать байки Василь Василича, погреться у печки, поесть домашнего хлеба. Но об этом как-нибудь в следующий раз...