(размышляя над психологической поэзией Ланы Юриной)

 

Мне всегда казалось, что наша внутренняя вселенная похожа на бабочку. Хрупкую, беззащитную. Красивую. Если неосторожно задеть нежную пыльцу на затейливых узорах крылышек – вселенная оголится. И сожмётся, защищаясь. Пройдет время – травма заживёт, вселенная вновь расправит крылья… Расправит ли?..

Нет-нет, прикосновения необходимы вселенной. Прикосновения любви и заботы придают нам прочности. «Но ведь вовсе не забота, а трудности закаляют?» – скажут многие. И с этим не поспоришь. Однако наша внутренняя бабочка живёт по своим законам.

Пока нежный слой пыльцы слишком тонок, растущие крылышки особенно уязвимы. Такова вселенная ребёнка. Грубое касание грозит катастрофой для не научившихся летать уверенно, опытно… Эту данность я ощущаю болезненно. Какими словами выразить мою боль? Может быть, стихами? Ведь иногда поэзия способна передать то, что неподвластно обычным фразам и привычным логическим связям между ними. Но подобрать верные слова – на это нужен особенный талант. А моя попытка закончилась хлюпаньем в носу и осознанием: не хочу трогать. К такому хрупкому боязно прикасаться.

Как стихи перестают быть словами? Когда становятся чувствами, ощущениями, эмоциями? Это случается, если им удаётся проникнуть туда, где отзывается вселенная. Об этом я думаю, читая строки Ланы Юриной. От них моя собственная вселенная сжимается так, словно это мои крылья ранены:

 

…Если дожди заливают до люстры комнату,

проще мгновенно, без шума, идти ко дну.

…Не отвечать никому, притворяясь чокнутой –

может, поверив, оставят тебя одну…

 

Отчаяние этих строчек не отпускает. Почему я тону вместе с беспомощным ребёнком? Может быть, по-прежнему саднят детские раны, с которыми постепенно мы учимся жить?.. Учимся сосуществовать, но становимся ли от этого сильнее? Или, наоборот, из-за так и не затянувшихся ссадин бываем уязвимы в самые неподходящие моменты? Может быть, поэтому у нас не получается помочь своему ребёнку, когда его крылышки в этом невыносимо нуждаются?

 

…Мама, терзаясь виной, суетится, бегает,

вечно таскает по знахаркам и врачам.

Марево после становится грязно-пегое,

злится на Дашу, по дальним углам рыча…

 

«Марево». Марево! Какая мучительная пытка для маленькой бабочки… Детские крылья обязательно ждут от взрослых особенного понимания своей хрупкости. А уж если крылья надломлены…

 

…Даше не нравится попусту разговаривать –

с тем, кто ни разу не видел такие сны….

 

Почему происходит катастрофа в детской душе, я узнаю в финале и кожей ощущаю хрупкость маленькой бабочки:

 

Снится, бывает, далёкое что-то, смутное:

солнце – на город надетое набекрень,

булка в руке, мелкий прудик с чудными утками.

Папа привычно кричит в несмешной игре,

бьёт по щеке, тащит маму к машине волоком.

(в юбке до пяток – царапины не видны)...

 

Даша, проснувшись, твердит про себя: «я в домике!»

Марево тускло колышется вдоль стены.

 

Трудные темы поднимает психологическая поэзия Ланы Юриной. Поднимает с самых глубин моей личной вселенной. Осторожные мазки, нечеткие силуэты – и бескрайняя гамма ощущений, переживаний, вопросов.

 

…Когда-то мне было совершенно легко сдавать экзамены по детской психологии: в учебниках всё разложено по полочкам с этикетками, есть все решения и ответы. Но с опытом работы, а главное, с жизненным опытом и с перипетиями воспитания собственных детей пришло понимание: не существует единой формулы в решениях, каждая вселенная уникальна. Почему ребёнка вдруг поглощает желание спрятаться, отгородиться от других? Он боится новых потрясений? Не доверяет тем, кто однажды ранил? Не верит, что жизнь за пределами личной вселенной тоже есть и что всё может измениться? Или у каждой бабочки свои причины свернуться в кокон?..

Зато герой другого стихотворения Ланы иначе разбирается со своей травмой: он верит! Верит в лучшее:

 

…Только вот про папу – это всё не правда!

Вот, на фотографии он – в огромном тулупе,

самолёт с пропеллером и ёлки справа.

Ну а Вовка – дурак! Дурак и глупый…

 

…Полечу на север, на самый дальний!

Я такой, как папа, крутой и ловкий.

Я его найду – и спасу, чтобы жить нормально.

Для себя найду и для мамы.

Ну и для Вовки...

 

Этой бабочке тоже тяжело, но она обязательно полетит. Будущее не закрылось для неё пугающим маревом. Даже название – «Когда я вырасту» –говорит об этом. И я радуюсь вместе с обаятельным мальчишкой: всё будет отлично! Мне этот мальчик близок, потому что зовёт за собой и обещает хорошее. Спасибо за него, Лана.

 

Полечу на север, на самый дальний!

Я такой, как папа, крутой и ловкий.

 

Без родителей маленькая вселенная рассыпается на части. Связь эта огромна, даже когда мы о ней не помним, даже если в неё не верим. Эта связь – не только воспоминания о заботливых руках и любящих глазах. Не только памятные моменты общих радостей и благодарность. Это та самая нить, которая приводит малыша в мир и определяет направление полёта хрупкой маленькой бабочки. Эту нить невозможно оборвать по своему желанию, потому что на ней держится вселенная. Не оттого ли, теряя родителей в тот период, когда, казалось бы, внутренняя бабочка уже приспособилась к жизни в нас настолько, что может выдержать любые ураганы и потрясения, – не оттого ли уход кого-то из родителей вновь лишает нас крыльев, а вселенная готова рассыпаться? Так было со мной, когда после долгой болезни ушёл папа. Мы никогда не были по-родственному близки, скорее наоборот. Но, осознав его окончательное отсутствие в этом мире, я ощутила ровно то же, что и героиня стихотворения «Слово»:

 

Я молчала: от «прости, мне жаль» –

до такси и виноватых жестов.

И впускала в форточку февраль

на твоё_ещё_недавно_место.

 

И снова стихи Ланы заставили меня вздрогнуть и обернуться назад. Я чувствую то же. Для меня это не фразы, а собственное отчаяние:

 

А потом катала в снежный ком

нашу жизнь: недели, дни, минуты.

Плакала с худым снеговиком,

в бесполезный шарф его укутав.

 

Мы с героиней похожи. Моя личная вселенная, похожая на хрупкую бабочку, по-прежнему сжимается от ударов и заворачивается в кокон.