Россия, Приморский край, г. Владивосток Дженджера Игорь Петрович Снегирь Посвящается Ермаку Тимофеевичу Пассионарность – это характерологическая доминанта, это непреоборимое внутреннее стремление (осознанное или чаще неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели, причем достижение этой цели, как правило, иллюзорной, представляется данному лицу ценнее даже собственной жизни… Она не имеет отношения к этническим нормам, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество и разрушения, благо и зло, исключая только равнодушие… Лев Николаевич Гумилев Нет-нет, Андрей даже в детстве болел редко; в общем и целом предки умудрились в череде столетий, не прибегая к откровенным методам жёсткой выбраковки, выпестовать, в конце концов, человека с редким по нашим временам здоровьем, разумеется, и в душевном смысле. Однако, в тот первый день лета, который совпал с тёплым, солнечным выходным, прогуливаясь с семейством по набережной и, несмотря на статус уважаемого гражданина, ответственного избирателя, а также при полном психическом благополучии, посетив по понятной причине общественный туалет во второразрядной харчевне, он злодейским способом вынес из него маленький рулончик туалетной бумаги, припрятав его в барсетке. И речь в данном случае вовсе не шла о навязчивой клептомании! Никакого охотничьего инстинкта, никаких непреодолимых позывов – всё объяснялось и даже имело свою неутешительную историю! А с кем не бывало: заскочишь этак в долгожданную клетушку с литерой «М» или «Ж», вздохнёшь облегчённо, приготовишься, расположишься, рассеяно блуждая взором, и… замрёшь от ужаса – а главного-то нет! Самая что ни на есть немая сцена и целое душевное потрясение, какой вам Гоголь! Вот и породило нечто подобное у зрелого на тот момент мужа некое странное увлечение, носившее прежде исключительно утилитарный характер, но через определённое время, переросшее в слегка болезненный процесс накопительства этих окаянных рулончиков. А тут ещё глава и собственник родного до слёз предприятия, уважаемый г-н директор, будучи, разумеется, строгим, справедливым и генеральным до мозга костей, прикупил себе пафосный сейф, рассчитанный на самые серьёзные по коварству и хитроумности потуги взломщиков. Старый же кованый ящик, помнивший ещё и сталинские дензнаки, работодатель торжественно перепоручил Андрею Вениаминовичу, который с блаженной улыбкой благодарного подчинённого расшаркался, как положено, брезгливо отгоняя въедливые мыслишки о беспримерной щедрости начальствующей особы. После неловкой пантомимы рабочие перетащили раритет в положенное место, где ему и предстояло покоиться под грудой бумаг десятой очереди. Однако, после пары месяцев простоя и почтенному аксессуару нашлось, конечно же, достойное применение – добытые в разнокалиберных уборных остатки туалетной бумаги (толще 5 см он не брал) разместились, словно боеприпасы, на двух железных полках ровными, аккуратными рядами. Разумеется – понятно на какой случай – один из добытых артефактов всегда находился при новом владельце постоянно и до естественного истощения. Домой, надо сказать, ничего этакого не заносилось, дабы жену не травмировать, не шокировать и не углубляться с ней в тягостные объяснения. Понятно же всем, а также, как известно каждому: у любого разумного субъекта непременно должно быть личное пространство, не подверженное сторонним изысканиям, вторжениям и, как обычно бывает, предвзятой оценке – эдакое своё собственное баронское поместье или страна, может даже галактика, а у некоторых и целая вселенная, имеющая, правда, надёжные границы, в пределах коих встречаются чудные, но чуждые внешнему миру реальности и, как водится, мало кому интересные интерпретации коренных постулатов, включая даже такие, как закон всемирного тяготения, энтропию и аксиомы эволюционного учения – интерпретации, как сообщалось выше, иной раз чудаковатые, но в большинстве своём вполне невинные и безобидные, как у Андрея Вениаминовича – уважаемого… Дядька попытался усмехнуться, но обветренная верхняя губа вдруг лопнула ближе к середине, боль приструнила мышцы лица, и те обречённо расслабились… А и действительно, чего ж это сейчас он вспомнил свою давешнюю жизнь, застывшую уже навечно в собственном музее целлулоидных форм, разукрашенных угодливой памятью в неестественно-яркие цвета? К чему, например, средь чёрно-белой обыденности и стужи второй половины зимы видения безумного буйства красок, звуков и даже запахов всегда шумной, всегда нарядной и непременно призывной набережной далёкого Владивостока? Или о чём у реального, украинского поля, промёрзшего насквозь, могли заявить призраки вальяжных до неприличия чаек залива Петра Великого, беззлобно, но строго поучавших беспечных отдыхающих, совершавших под присмотром летнего солнышка свои неспешные променады у самой кромки прибоя? А ещё кому здесь могла бы дать отеческий приют роскошь клубящейся зелени из прибрежных скверов и парков – зелени прошедшей путь от майской пронзительно-девичьей сочности до состояния спокойной и уверенной женственности в июле? А чем занята сейчас супруга, а дочка и как дела на работе? А почему нет никакой тоски по всему тому огромному, синему небу, припудренному золотом лучей животворящего светила? В затуманенном сознании мужчины представилось, что это именно оно со своим толстым, непроницаемым куполом, накрывшим любимый город и его удобные окраины, не позволяло десятилетиями какой-то другой – подлинной! – жизни вливаться в вечные и неутомимые, но вполне понятные и предсказуемые перипетии центра русского Дальнего востока… несомненно оно и было во всём виновато! Но в чём конкретно? Определённо, связь времён периодически распадается, порождая, между прочим, и некое подобие раздвоения личности, вот только не всегда одномоментное, а иное, при котором одна часть остаётся в прошлом, владея всем нажитым богатством безраздельно, оставляя второй половине лишь ужас текущего положения, как это случилось с Андреем, получившим пару серьёзных ранений… Да, его хорошенько подстрелили. И вот его таки подстрелили! Как-то нелепо всё вышло – не на позициях, не в бою. Вообще, как он попал сюда? Выбрал дорогу через поле, потому что она была короче? Да нет же, не из-за этого. Отвлёкся. Задумался. Так случилось! Минут двадцать пути, почти от самого блиндажа, его сопровождал снегирь – этакий шустрый бездельник-краснобай чёрно-алой масти, который словно собачонка буквально приклеился к нему, он даже подождал бойца, когда тот ввязался в спонтанный разговор с курившими однополчанами, возвращавшимися в подразделение. Пернатый шарик с рубиновой грудкой улетал шагов на десять-пятнадцать, усаживался на куст и, словно карауля Андрея, принимался строчить свою незамысловатую песенку, больше походившую на пронзительный свист или скрип металлических петель дачной калитки. Ситуация повторялась и повторялась, в чёрствой душе заматерелого вояки что-то блеснуло, что-то похожее на привязанность к тихим домашним глупостям; у развилки снегирь умостился на придорожной рябинке, склевал пару ягод, повернулся к бойцу хвостом, после чего замер на миг – ветерок качнул ветку – и без оглядки полетел в сторону поля. И ноги, повинуясь загадочной магнетической силе, как-то сами свернули за румяной пичугой в бесприютный простор бывшей пашни, в так называемую серую зону – туда, куда и гражданские-то не ходят в тех гиблых местах, далёких ныне от мирных сюжетов. На пташку бы стоило взгромоздить приличную долю ответственности за произошедший кровавый казус, но плюгавость её параметров и убогость вокальных данных на фоне грандиозности тихоокеанского купола небес как-то уж слишком принижали значимость всей цепочки событий, начиная с отъезда из Владивостока и заканчиваю сегодняшним днём. Нет, пичугу пока оставили в покое… А вот человеческий гомункул, по барски обосновавшийся в главах предыдущей жизни, с паспортными данными мёрзнущего ныне подранка, мог бы прояснить ситуацию, однако, самому встраиваться в список обвиняемых против себя же любимого не было никакого желания. Меж тем сейчас, владея лишь болью, холодом и ознобом, от жути возможной развязки Андрей вдруг ощутил свою сиротскую нищету. Нечто похожее происходит с младшенькими, беззастенчиво обобранными взрослыми членами семейства, после кончины состоятельного батюшки! * * * Всё так и протекает, всё так и длится, длится тихо и степенно. Милая сердечку рутина, чтобы под ней не подразумевалось, способна любого завлечь в своё тёплое, материнское лоно! Она ничего не обещает, она всегда даёт вкусное здесь и сейчас, ведь она наша цель и великое достижение, она обволакивает спокойствием, рассудительностью и предсказуемым будущим. И так приятно находиться годами во взвешенном состоянии, без въедливых грызунов на сердце, без мук и терзаний, под присмотром мудрой ответственности. Любимое, родное болотце поглотит, наконец-то, пухнущее тельце окончательно, оставив на поверхности лишь выпученные от счастья глазки, да раздутые от удовольствия ноздри. Ноги и руки съёжатся до состояния рудиментарных лапок, а весь организм превратится в отлаженный пищеварительный тракт с чудными придатками в виде половых органов и мозга, который по величине, форме и качеству больше напомнит грецкий орех. Но этот волшебный мир простоты и гармонии остался где-то там далеко, средь тесноты серых в розовых разводах багульника, морщинистых сопок Владивостока – в роскошном, ярком городе первых тридцать пять лет жизни Андрея, к которым почти зрелый мужчина зачем-то прибавил ещё полгода войны. Шесть месяцев в боевой обстановке для новобранца – целая вечность! Занесло – не плошай! И тут главное – сломать свои собственные мозги и ломать их придётся сразу, быстро и очень сильно, безжалостно и тотально! Иначе, в лучшем случае, ты сбежишь, иначе ты сдохнешь, иначе превратишься в дёрганого психопата, готового резать и жечь всё живое, и тебя опять же убьют, свои ж и пристрелят, как это делают с обезумевшим от внезапной неопределённости медведем-шатуном, волею судеб покинувшим уютную берлогу в канун Нового года… Даже трижды освободительная война – это сплошная мерзость с обеих сторон, там абсолютно все до единого являются джентльменами удачи и во всех смыслах, а одноглазая, однорукая, одноногая братия, сочинившая: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рому! Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!», знала, о чём сообщала. Не самая весёлая песня, из спетых на планете Земля, не самая… совсем, однако, не гимн, утверждающий бескорыстие, почитание к отеческим и прочим гробам, а также к богобоязненной умеренности. Дорогу по кратчайшему пути к деревне проложила и пользовала всё ещё грозная, но совершенно обшарпанная боевая техника, которая, прикрывшись бронёй, всегда могла огрызнуться на дерзость близкого супостата. Птичка же, не изменяя своему обыкновению, всё летала, всё присаживалась, скрипела-пищала себе самозабвенно, поедала какую-нибудь семечку и, дождавшись попутчика, отправлялась дальше; вот только, по известной ей одной причине, с импровизированного тракта сворачивать как-то не желала. Погода при почти полном безветрии благоприятствовала походу, правда, небо с утра затянуло сплошь угрюмой пеленой непроницаемых туч, превративших, сиявшее ещё вчера солнышко в мутное пятно желткового цвета с неясными контурами, но температура, однако, не опускалась совсем уж до стужи, что позволяло чувствовать себя вполне комфортно. И вот сейчас он лежал на снегу в середине какого-то украинского поля, промеж сухих стеблей редкой полыни, с прострелянными ногами. Первая пуля раздробила кость правой конечности сразу ниже колена, две других попали в левую – одна насквозь прошила голень, а вторая застряла в бедре. Крови вытекло в первый момент много, лужица даже образовалась алая, неестественно яркая на фоне белого наста, совсем как тот окаянный снегирь. Но в течение часа всё самопроизвольно прекратилось, видимо, очень крупные сосуды не задело. Передвигаться, во всяком случае, не было никакой возможности – любое шевеление будило притихшую боль, переводя её из режима саднящей дремоты в нечто свирепое, рвущее нервы и жилы аж до самых скул. Оставалось только ждать и надеяться, что к вечеру парни опомнятся, заметят отсутствие воина, посланного на подмогу сельской десятилетке – туда утром подвезли стекло из гуманитарной помощи. Они непременно хватятся его и обязательно отправятся на поиски! Иначе и быть не может. Вероятно, директорша уже даже подняла шум, ведь командированный так и не явился для выполнения важного задания. Она, будучи – по слухам – племянницей одного из героев той самой Молодой гвардии, а также вечной несгибаемой коммунисткой, к своим шестидесяти годам полагалась лишь на чувство долга, которое забрало у неё и семью, и быт, и всё остальное, а ещё позволило теплица жизни в трёхэтажной школе со сгоревшей крышей и посечённым осколками фасадом. Уж кто-кто, а эта седая фурия со взором горящим и крепчайшем металлом в голосе не преминет сделать выволочку командиру роты, мол, защитник наш дорогой, где ж твоя пара рабочих рук, вырванная с болью из суровых боевых порядков? Вот только бы ротный не подумал, что Андрей заблудился или, того хуже, набрёл на хитрую хату с самогоном и с развесёлыми хохлушками-хохотушками, всякое бывало… Война есть война, и вроде бы сто лет, как разогнали маркитанток, но, глядь, прибилась к воинству одна, другая, третья красавишны. Да, всякое бывало… За это сейчас не расстреливают, но загул мог стоить, например, недельной чистки сортиров, если они были, вообще-то… Андрей усмехнулся своим мыслям. Ему ничего такого не требовалось. Подружка, как приехал, нашлась быстро, даже стремительно. Муж у милашки раньше был, как и многое другое к чему как-то само клеилось это подлое слово «раньше». Обычное дело, в воющих местностях всегда нехватка гражданского сильного пола, – разбегаются – а тут ещё Россия рядом, и граница открыта для братьев по крови и по исторической правде… А где-то на берегу взбалмошного Тихого океана продолжала обретаться его законная жена – годами ухоженная красавица, которая ничегошеньки не поняла, когда однажды утром он, собрав вещички в их пёстрый семейный рюкзак, предназначенный исключительно для шашлыков, заявил, что вот прямо сейчас отправляется воевать в Донбасс. Зачем? За всё наше! Она, будучи большим финансистом в федеральной компании, с мозгом тренированным на рублях, не могла связать воедино смысл прозвучавших слов с образом незабвенного супруга. Они ни при каких обстоятельствах не должны были соответствовать друг другу! Подумав, видимо, что ослышалась, барышня вкрадчиво переспросила, но получив ответ однозначный и безапелляционный, как-то рассеяно улыбнулась, пошла куда-то, вернулась и, покрутив пальцем у виска, замерла напротив зеркала. Но ступор длился недолго! Мужичонка же её незадачливый как тогда выяснилось, явно готовился к разговору, и вот в период творческой паузы разума своей благоверной он винтом прошмыгнул в подъезд и неистовую истерику с причитаниями насчёт баб и безумия услышал уже за дверями лифта… * * * Как-то Вито Корлеоне – беспримерный персонаж всех времён и народов – поучал со знанием дела своего переросшего отпрыска: «Беспечными могут быть дети и жена, но не мужчина». Бог мой, да на войне это известно всем – всем живым и половине умерщвлённых… Но вот Андрей, только пройдя целую треть просторного, заснеженного полуторакилометрового поля, внезапно опомнился – сообразил, осознал, прочувствовал, что сегодня он вытворил совсем уж нечто несуразное! Исполнять роль мишени на стрельбище всегда сомнительная затея, а ещё глупая до беспредельности, особенно, если учесть, что стрелки матерятся на одном с тобой языке и пьют ту же водку. Надежда лишь на их лень, ротозейство, обед супостата, ужин, но уж точно не на благородство. Сторожевая собака дежурной тревоги, придремавшая было на том самом уютном плече безмятежно-открыточного вида от милейшей птички, как от пинка хозяина встрепенулась, очнулась мгновенно, накрыв воина смятением до удушья, до дурноты с отчаянным стуком в висках! Едкие капельки предательского пота уже устремились к глазам, следом взмок и затылок… Ополченец даже круги с перекрестьем диаметров представил на собственной одежде, почти ощутил всей своей кожей – этакие с десяткой в области сердца, обезумевшего от полновесной порции адреналина! Это, однако, чтоб хлопцам сподручнее целиться было. Быстрый шаг не помог и разные-прочие упование тоже; у мужиков с той стороны то ли харч закончился, то ли аппетит пропал – его обнаружили, и напряжение разрядилось ожидаемо… Как водится, сначала последовал удар, он пришёлся в автомат, закинутый на спину, после прилетел звук – кто-то полосонул очередью в направление путника; метрах в десяти от куста отскочила сражённая веточка, чуть поодаль свистнула срикошетившая пуля. Боец уже падал, когда по нему стали бить куда как более прицельно, фонтанчики снега замелькали буквально в полуметре. И тут в правую голень буквально ввинтилось что-то неумолимое; словно взявшийся ниоткуда мерзкий паразит, пробуравив мышцу, вмиг перекусил кость, осколки которой врезались в ткань нервов, отозвавшихся пронзительной болью и хаотичными конвульсиями. Мускулатура то сжималась до судорог, превращаясь в черепаший панцирь и выкручивая суставы, то в мгновение расслаблялась до старческой немощи. Но неистовый вопль воина-подранка не перекрыл самодовольный автоматный стрёкот и не порвал в клочья всю эту убогую с царских времён окрестность! Зубы инстинктивно и намертво впились в ледяной наст, смешанный с травой и почвой, его кусок, на вдохе забившийся глубоко в гортань, позволил Андрюше лишь несуразно хрипеть и беспомощно кашлять. Затем была череда жалобных стонов, после чего мир померк и пропал воздух… Как в вакууме грудная клетка дёрнулась дважды, не получив кислорода, обмякла на пару секунд, в мозгу помутнело, но организм тут же, не желая сдаваться, встрепенулся, пришёл в себя. И правильная мысль колотилась в вернувшемся сознании: «Не двигаться! Не двигаться! Не двигаться!». И это был единственный выход – ближайшее природное укрытие в виде небольшого овражка находилось с левой стороны, наверное, метрах в тридцати; спринтер бы живым не добежал, а тут ещё раны. И… Уловка сработала! То ли неподвижная фигура в камуфляже вышла из разряда заманчивых целей, то ли энтузиазм стрелявших поубавился, то ли подвезли горячий обед, который тут же и безоговорочно перевесил долг перед ихнем Отечеством, но пальба прекратилась. А вот острая боль в правой ноге осталась и относительно терпимая в двух местах левой, спина же, к удивлению, чувствовала себя – на их фоне – вполне прилично, всего лишь будто кто-то ударил дубиной между лопаток. А ещё, падая стремительно ничком, пятой точкой к небесам, Андрей совершенно разбил телефон, находившийся в нагрудном кармане, что было скверно и обидно до слёз! Приблизительно через полчаса ополченцу совсем стало туго, видимо, от потери крови; особенно сложно дышалось, лёжа на животе. Он приподнял отяжелевшую голову – белый свет померк на секунду! – и тут же встретился взглядом со снегирём, по всей видимости, с тем самым снегирём, который, совершенно нагло преисполнившись беспечностью, сидел себе на какой-то веточке в полутора метрах от раненого и с любопытством, но, ясное дело, без зависти рассматривал его. – Заманил, сволочь! – впрочем, как и предполагалось ранее, размеры пичуги явно не соответствовали серьёзности эпитета, и Андрей тут же поправился, – негодяй, – однако, и это показалось чрезмерным, и тогда прозвучало не самое масштабное, но всё же достаточно оскорбительное: – Дрянь такая! Сознание вновь исказилось не то хаотичной зыбью, не то объёмной деформацией пространства своего внутреннего формата, заполненного иллюзорной кристаллической решёткой, позволявшей прежде мышлению держать себя в границах, признаваемых личностью и обществом допустимыми. Сейчас же идеи, не связанные между собой и с текущими событиями, внезапно рождались в сюрреалистических муках, возникая из презренных по размеру яйцеклеток-догадок. Затем они вырастали мгновенно до размеров, гипертрофированных по величине и значимости, пытаясь моментом отвлечь от чего-то очень скверного, неумолимого и, определённо, траурного, чего-то, что, не смотря на мельтешение остального, буквально подавляло своей жуткой грандиозностью и кровавой непреклонностью. У этого явления было своё собственное, режущее слух имя, знать которое бойцу совсем не хотелось! Однако ж оно звучало, а ещё и натужно, и с измывательской усмешкой, не оставлявшей надежды. Нехитрые по смыслу слова слышались не в вибрациях ушных перепонок, а доносился откуда-то из глубин души, измазанных за полгода чужой сукровицей, и их чёрная прорва осознавала безжалостный, но правильный ответ: «Так выглядит твоя смерть, дружище»! Доброволец, перевернувшись с большим трудом на спину, притих. Его глаза, с покрасневшими белками, без особого смысла обратились к пасмурному небу. Лежал же он под нескончаемой пеленой неухоженных туч, на забытых Богом чёрно-белых задворках огромного мира, который уже как-то без него справлялся с суетой и весельем – бурлил самозабвенно, клубился на фоне и внутри радужной иллюминации алюминиевых, стальных и стеклянных мегаполисов. Здесь же ворона подала голос, а вот и вторая, и третья… Раны, как положено, ныли, иногда боль, словно встрепенувшись, простреливала то одну, то другую ногу и, уходя куда-то в область паха, сдавив судорогой, превращалась в тошноту и головокружение, после чего стихала, отпускала, и хотелось спать. Периодически приступы повторялись, выматывая душу, вызывая матерщину сквозь стоны – они тоже завершались сползанием в следующую дрёму. Очнувшись в очередной раз, мужчина отчётливо понял, что всё же потерял много крови, что она, скорее всего, сочится ещё, что, если всё так и останется, жизнь его, действительно, продлится лишь до ночи, с которой придёт лютый мороз, а уж он-то знает своё дело! Холодно было уже сейчас, но вот думать об этом не хотелось. Андрей как-то разучился думать за эти месяцы, обычно приходилось действовать: стрелять, бежать, укрываться, ещё рубить дрова, чистить картошку, да много чего, а, главное, ему это всё несказанно нравилось. Растерянность и ужас начальных боёв, которые пришлись на жаркий август, как-то незаметно и самопроизвольно распались на настороженность, осторожность и какую-то вечную тревогу, приятно, однако, бодрившую – нечто походившее на безотчётную радость от опьянения после первых двух рюмок. Появилась, наконец-то, долгожданная седина, об отсутствии коей так сокрушалась супруга! Кроме того деловитостью компенсировались рвотные позывы после первых убийств и при виде развороченного человеческого мяса, рефлексы, которые, впрочем, не так уж часто и проявлялись, что в реальности отличало их от многозначительных описаний из поучительных книжек о запредельной чистоте и сердобольности кровавого человечества. Последовали часы, принесшие много страданий, но всё же не страха перед возможной кончиной, – удручала не сама гибель средь мёрзлого поля, а её очевидная бездарность и гнетущая несущественность. Ещё и другое заботило и заставляло сосредоточиться… Где-то в отяжелевшей голове, видимо, сразу за глазницами, так и мозолило чем-то неуловимым, но настойчивым, чем-то, что упрямо требовало мыслями уходить в ставшую безмерной даль своего прошлого, где обеспеченный прежде, определённо, состоявшийся индивидуум, не чуравшийся социума, посмел покинуть светло-санаторное Приморье с его пафосной столицей. И вот этого ради? Прошли уже и новизна, и порождённая ею эйфория, и даже какой-то быт боевой наладился, подружка завелась опять же. Однако, нагрянул беззастенчиво тот самый проклятый момент, предназначенный кем-то для оценок, и он как-то умудрился поместить одного из возможных визави в место и в положение, при коем уж точно никто не помешает произвести следствие всё же над сами собой, дабы зафиксировать в сознании миг, когда распалась очередная связь времён, и на свет Божий, явно без зачатия появился некий иной человечек, в то время, как прежний сгинул в прошлом, не умирая… Получилось чистейшее раздвоение личности, породившее как бы двоих, один из которых был тяжело ранен к обеду и потерял сколько-то крови, а где-то в прошлом остался кто-то предшествовавший всему, и ему положено было бы взирать с удивлением и страхом на творившееся здесь форменное безобразие, конечно, с точки зрения пошлейшего мирного бытия. Но свершившаяся биография зачем-то поглотила своего расслабленного владельца, не позволив ему интересоваться, с позволения сказать, приемником, непременно желавшим обсудить чреду не самых сакраментальных вопросов! В голове опять поплыл туман, который как-то вдруг утратил своё депрессивное уныние. Наоборот, он стал совсем тёплым, несмотря на усилившийся мороз, – тёплым, как добрый парок в доброй же баньке, после которого обязательно будет стол с коньяком, с колечками лимона, с незамысловатыми салатами, с сочными котлетами и с бесконечными в ночи, задушевными разговорами. Так это бывало с друзьями почти каждую неделю, кажется, лет тысячу назад в его любезном Владивостоке! Да, где-то очень и очень далеко, у самого обреза своенравного Тихого океана, расположилась на века его непревзойдённая, как говорят, малая, но, по сути, такая большая Родина! Дома в ней с царских времён всё продолжают карабкаться по строгим склонам, вгрызаясь в беспримерную крутизну гранитных скал, а дороги, мосты и немыслимые эстакады серпантинами и безумными узлами соединяют то, что Господь никак не планировал сводить воедино. Залитая солнечным светом, просторная, ажурная вязь творений рук человеческих в иррациональном ландшафте приморских сопок, неподвластная ни одному из мыслимых штормов, как ясный дворец, как твердыня без ненужных эмоций и поныне молча ждёт своих рыбаков, моряков, бойцов всех званий и рангов, а ещё прочих бродяг да скитальцев. Теперь вот и он попал в их число немалое. Да, всё же стоило вернуться к каменным берегам русского Золотого рога, к неугомонной Светланской, к патриархальным вагончикам фуникулёра, а ещё на ту самую развесёлую набережную у стадиона «Динамо». Пройтись бы сейчас там, съесть кальмара на гриле или осьминога, можно взять пакетик с чилимами и щёлкать их вместо семечек, да и с хорошим пивом во Владивостоке всё также благополучно. Любой, в паре шагов от зловонья собственной могилы, оглянувшись на самую постылую обыденность, в её повседневных заботах обязательно узрит и райский флёр, и даже божественное сияние. Андрей же и ранее не числился в рядах наивного электората, а уж теперь и подавно не испытывал никаких иллюзий, в том числе и в отношении разлюбезного прошлого – оно целиком осталось в распоряжении того самого гомункула, чьей перерождённой, но отторгнутой репликой он себя вдруг ощутил. И вот именно сейчас требовалось обозначить родство двух генетических копий, которые одновременно-то и не существовали никогда – ради справедливости обязательно требовалось, иначе не избавиться ни от унизительного сиротства, ни от зависти к расчудесным событиям своей предыдущей жизни! Зафиксировать же сей факт можно было, лишь найдя точку разлома, когда именно произошла та дивная метаморфоза, забросившая, в конце концов, добровольца и в Донбасс, и на это промороженное поле. Скорее всего, начинать следовало издалека, как поступают профессиональные дознаватели, которым страждущее общество поручило отслеживать и зарождение, и даже зачатие суровой правды… * * * Война с родителями и прочими признанными авторитетами мира серьёзных людей и занятий, как водится, закончилась тотальной победой, за фейерверком которой призывно маячил уже свой собственный мир. Вот именно собственный, и пределы его ограничивались лишь личной фантазией, а также ежемесячной платой за съёмное жильё, нескромно наречённое студией, но являвшееся, по сути, мелкой и убогой малосемейкой, куда тараканы если и заглядывали то до крайности редко и, видимо, исключительно из сочувствия! Однако, на этих дивных двенадцати квадратных метрах имелось столько сказочных «зато», что все предыдущие годы, проведённые в, казавшейся теперь непомерной, трёхкомнатной квартире предков, представлялись тюремным заключением под присмотром родненьких надзирателей, отдалившихся ныне на расстояние достаточное для счастья! Вольница длилась положенное время, но рано или поздно приходят они, вернее, последней является именно она, которая та самая, и оказывается, что нынешнего объёма личного пространства тебе вовсе не требуется, и делишься ты им совершенно бескорыстно, на добровольных началах и с радостью! А ещё, где-то через годик, когда известный животик у известной особы уже совсем округлится, обнаруживается, что та самая, отвоёванная с таким упоением вселенная, состоящая из подлинных ценностей, таких как крутая кофеварка и кондиционер, теперь подлежит модернизации! Выясняется, что гнёздышко, ставшее однажды уютным, необходимо укомплектовывать ещё и детской кроваткой, какими-то ковриками, манежем и прочей всячиной, которые никак не желают втискиваться ни в личные каноны мироустройства, ни в «просторы» малосемейки. Мама и папа, с общечеловеческим опытом смиренно ждавшие где-то за углом, встрепенулись, всё объяснили и помогли должным образом; и появилась первая своя настоящая квартира, правда, отягощённая ипотекой, с которой, впрочем, быстро расправились. А у родителей, которых к тому моменту, естественно, стало вдвое больше, случилось особое оживление, местами граничащее с экстазом, вызванное формированием и образованием в череде ордынских захватов этого – следующего человеческого существа! И почти тут же выяснилось, что, в самом деле, форма не определяет содержание, так как этот комочек живой плоти, легко располагавшийся на двух ладошках, умудрился сразу подчинить себе уже даже не только просторы личного космоса, но и самого созидателя местного отделения галактики Млечного пути, ставшего, наконец-то, подлинным отцов семейства. И тут к Андрею, в его счастливую, но рассеянную от недосыпа голову, заявилась самая, что ни на есть банальность, нашептавшая предательским образом, что вот этот слюнявый, беззубый ротик с аккуратными, коралловыми губками ещё извергнет много упрёков в адрес своего создателя. Сей факт случается у всех обязательно, и в этот раз он обязательно случится и займёт почтенное место в истории очередного Homo sapiens… как только матушка и батюшка материальными вливаниями и душевным теплом, в целом, сформирует для взрослой жизни свой вариант человека разумного. И… крошке мгновенно всё простилось на многие десятилетия вперёд! Включились правильные инстинкты, которые, не оглядываясь, сгребли и выкинули на свалку своего невеликого прошлого практически все юношеские изыски и фантазии, связанные как с самоидентификацией средь сверстников, так и с фортификацией от вездесущего опыта старших поколений. Особенно досталось цинизму, внешность коего в одночасье потеряла и остроту провокативности, и золотые блёстки нигилизма… Возникшая же осмысленность бытия под сенью бриллиантов своей драгоценной короны сгруппировалась, насупилась и не позволила скандалить даже самым противоречивым чувствам, настроениям, влечениям – всё распалось, улеглось в виде удобрений и заполнило собой формы, заранее припасённые природой. Нет-нет, уходя в праведную эпоху возмужания, боец явно хватил от времени лишнее. Те прекрасные годы с чувствами ясными и чистыми до святости горного хрусталя шли ещё в непрерывной чреде открытий области доступного пространства, где познанное, как и достигнутое, озарялось сиянием молний удивления и интереса. Так бывает при доброй грозе поутру – вот мир и умыт, а озон натуральной свежестью ещё щекочет ноздри, ещё бодрил и опьяняет. Нет, это не то прошедшее далёко, которое захочет быть к тебе жестоко, определенно, не то… И тут опять на сцену вышел, не представившись, юркий красногрудый сорванец, с коим уже сроднились и, возможно, до той самой пресловутой гробовой доски! Глупышка, козыряя апломбом, бессовестно осчастливил округу неожиданно зычным, но жёстким вокалом; окрестность же, навсегда потонув в вековой серости и придремав было к обеду, скромно промолчала. Андрей немного развернулся в сторону непотребного скрежета и застал снегиря уж за трапезой; певун, не услышав должных оваций, потрясённый такой несправедливостью, решил, видимо, подкрепиться для успокоения. Он склёвывал что-то с веток, частично глотая, частично роняя на снег, и на небольшом расстоянии было отчётливо видно, что благостный процесс поедания сопровождался ещё и не менее благостной и почти непрерывной дефекацией. Казалось, пред очи раненого бойца предстала не ничтожная птаха, а хорошо отлаженный механизм по переработки более или менее упорядоченной органики в неструктурированный гумус. Пернатое существо ж, неподдельно увлечённое процедурой, моментами поглядывало-таки на подранка, как бы предлагая ощутить всемирную важность момента, при коем, вот прям на его глазах, происходило формирование того самого – сказочного! – украинского чернозёма, доходящего местами до метра и более. Мол, смотри, и мы тут непросто так, и мы образуем вековое богатство священной Родины! * * * Как-то в минуту откровенности очаровательная снайпер Айгуль поведала о некоторых своих ощущениях. Мол, подготовка к первому бою сродни поцелуям перед потерей девственности – и возбуждает, и страшно до жути, а ещё влечёт, но, главное, уже никуда не деться. В тот солнечный день, на вторые сутки после прибытия в Донбасс, оставив в истории истерику маеты, новобранец, дабы не свихнуться от волненья, вызвался добровольцем в команду поиска. В группу кроме него входил один бывалый боец из местных и командир взвода – бывший прапорщик, охранявший некогда границу в армянских горах и поседевший ещё в эпоху первого Карабаха. Шли медленно, озираясь, приглядываясь, принюхиваясь, прислушиваясь, и через пару часов блужданий по округе, измаявшись на жаре совершенно, нашли-таки и расстреляли из переносных гранатомётов бивуак вражеских горе-воинов, решивших в боевой обстановке позагорать и выпить у мутной речушки. Фронт с чёткой линией окоп в то время ещё не сформировался, и вот глупцы, возомнив, что их не в дозор отправили, а на пикник, не только охранение не выставили, но ещё и вооружение своё с амуницией побросали, после чего разделись до трусов и устроились этак на полянке. Вражины говорили и двигались, совсем не таясь, а в тени деревьев, подальше от воды, вообще, расстелили старую, совсем истёртую скатёрку, уложив на неё пару бутылок водки, несколько баночек пива, колбасу, хлеб ломтями, разрезанного сухого чебака приличного размера и вездесущее сало в двух исполнениях. Воины, видимо, уже и слюну пару раз сглотнуть успели… Трое из пятерых погибли сразу, четвёртый рванул было в поля, буквально мелькая пятками, но его достала короткая очередь взводного. А вот последнего взрыв по-настоящему изувечил – ему оторвало правую руку выше кисти и совершенно располосовало живот, но сознание дядька не потерял и боли, кажется, не чувствовал. Сидел несчастный, прислонившись боком к берёзе, и всё пытался схватить культей, лежавший рядом, автомат, шлёпая по нему лохмотьями кожи, осколками кости и чем-то ещё, чем-то отвратительным, из чего толчками изливалась тёмная кровь. Раненый неприятель, видимо, не осознавал, что пальцев у него в нужном месте больше уже никогда не будет, и что для него, вообще-то, жизненная эпопея закруглялась, делая это самым чудовищным образом. Примерно через минуту из разорванной утробы солдата, на жёлтые плавки, большим комом поползли кишки и прочие внутренности, местами измазанные сукровицей поверх тошнотворно-синюшного перламутра. Скопище жуткой органики двигалось как бы нехотя, медленно переваливаясь и переворачиваясь, а ещё отвратительно лоснясь под лучами родного малороссийского солнца. И вот в эту бесформенно-бугристую массу вдруг запрыгнул кузнечик! Обескураженное существо, измазавшись мгновенно в человеческой слизи, попыталось продолжить свой путь, но тщетно, подвижное месиво, подобное трясине, безжалостно засасывало козявку. Насекомое кто-то смешно дёрнулось несколько раз и повисло на своих длинных задних лапках, после чего попыталось выпустить крылышки – и это не помогло… Андрей стоял и смотрел, не отрываясь от жутких последствий своего первого боя, и жалость в нём почему-то не шевельнулась, лишь бабушка, давно умершая, вспомнилась, как режет она старым кухонным ножом подмороженное мясо на кубики и бросает их на скворчащую сковороду. Кусочки у неё всегда получались чистыми, аккуратными и почти идеальной формы, что удивляло в далёком детстве. И вот теперь растерзанная, окровавленная плоть вражеского бойца на фоне, давно минувшей, кулинарной гармонии выглядела раздражающе и вызывала стойкое отвращение – спрятать бы всю эту безмерную грязь куда-нибудь… Тошнота подступила-таки к горлу. Раненый внезапно осознал, что перед ним кто-то стоит, он протянул неповреждённую руку, брови поползли вверх и сложились в трогательный домик по детскому типу, однако, глубокие морщины совершенно испортили впечатление – опять всё как-то плохо у него выглядело, несуразно для такого ясного, солнечного дня, предельно отталкивающе… Из-за спины Андрея раздался пистолетный выстрел, пуля вошла под левый глаз умирающего, голова дёрнулась, ударилась о ствол дерева, отскочила вперёд; солдат тут же обмяк и завалился к своим ногам, сложившись пополам глупо и совсем неестественно. Последнее движение драмы, видимо, что-то изменило в клубке вывалившихся внутренностей – из-под шеи на окровавленную ногу убитого выполз помятый, чумазый кузнечик с оттопыренным, наверное, сломанным крылом, он остановился, присел и попытался прыгнуть – получилось плохо, насекомое упало набок, после чего скатилось и пропало в траве… Затошнило ещё больше! – Ты что рассматриваешь, Андрюха? Человек мучается, не видишь – таких добивать нужно, так надо. И у них тоже так. Сам можешь на его месте оказаться, не дай Бог. Закругляемся, автомат его забирай, и пулемёт с гранатами понесёшь. Сергеич, за тобой цинки и те автоматы, уходим, – командир последний раз глянул в сторону побоища и скорым шагом удалился. Второй боец, совершенно буднично запихав в рюкзак трофейную водку, колбасу, сало и прочий харч, обвешался своим и чужим оружием, после чего смачно сплюнул на одного из погибших и отправился вслед за старшим. Андрей же медленно подобрал автомат, взял подсумок с полными рожками и только когда отвернулся от трупа, понял, что действительно попал на войну, и что они несколько минуты назад убили пятерых человек… и вот – он сегодня стал убийцей. Именно с того дела ему не хотелось думать – мозги сломались вдруг, тотально, бесповоротно, и за них уже не стоило беспокоиться. А в свой первый день он, не обращая внимания на мертвецов, осторожно, рискуя, но всё же вернулся на поле боя! Пришёл дабы забрать нож – финку идеально правильной формы, воткнутую кем-то из супостатов в девственный ствол молодой берёзки. Конечно, предварительно пришлось отпроситься у взводного, который глянул на добровольца с интересом и скомандовал: «Давай! Мухой! Мы не ждём – курим и уходим». Похоже, новобранец, быстро сориентировался и как-то интуитивно скопировал стратегию опытных солдат: любой, приехавший воевать, обязан убивать, а это очень опасная и, определённо, самая серьёзная работа мужчин. И тут требуется лишь высочайшее качество, ценимое окружающими и достижимое исключительной деловитостью, которая у всех и всегда состоит из профессионализма, вымученного прилежанием, и рационального подхода, а иначе глупая смерть, и по чарке водки молчаливым товарищам за твоё упокоение. Повезло Андрею – инстинкты странным образом сработали быстро, разъяснив подопечному, что нет в Донбассе эксклюзивного сафари с романтическими зорьками, с похотливыми девчонками и с доброй выпивкой… И сейчас не хотелось думать. Хотелось, лёжа в украинских снегах, смотреть в небо, созерцать его огромное, свинцовое безразличие и такую же брезгливость, а оно даже плевать на него не собиралось. Надменный купол попросту не замечал ни этого поля, ни истекающего на нём кровью солдата, и, вообще, ничего, что не было связано с воздушными потоками, влажностью и прочей синоптической ерундой. Какой-то другой мир, параллельный войне и всему остальному сущему, нависнув над ним, плыл себе и плыл в непонятные дали из таких же далей. Андрей вспомнил своего тёзку из «Войны и мира», оказавшегося в аналогичной ситуации под Аустерлицем. Он в своё время готовил выпускное сочинение о том знаменитом сражении и даже дал себе зарок, что как-нибудь полежит вот так на спине и попытается вызвать в себе восторг Болконского – интересно же. Но здравая идея как-то затёрлась текущими делами, а дежурные выезды на природу со товарищи больше походили на набеги варваров, припасших, правда, свой, хорошо промаринованный кусок мяса. И вот всё, в конце концов, сбылось, но в той самой замечательной форме, которая суеверно рекомендует бояться своих желаний! Спесивые же серые тучи с понятным умыслом, умыкнув у солнца лучезарную корону, превратили величавое прежде светило в позорное пятно, походившее моментами на заветренный желток протухшего яйца. Они, как и все занятые исключительно небесными проектами, пренебрегли, не откликнулись на призывный взор очередного смертного, и, увы, никаких торжественных эмоций в душе жалкого подранка не возникло. Боец усмехнулся: «И небо у нас какое-то не такое! Что ж всё так плохо на Руси?». Он сокрушённо поморщился, мысли его в очередной раз рассеялись и улетели в тот самый, заветный ныне для многих, далёкий Аустерлиц. Ему представился утопающий в зелени, уютный городок с разукрашенными в разные цвета, нарядными домиками наподобие пряничных, высотой не более трёх этажей, одетыми, словно в чудные шляпы, в красные черепичные крыши. На центральной площади, мощённой гладким природным камнем, жители расставили длинные столы с лавками из струганных досок, на них расселись пузатенькие бюргеры почему-то в шортах на помочах и в тирольских шляпах с фазаньими пёрышками. Светясь от улыбок, камрады поедали горы дымящихся сосисок, начинённых рубленым мясом, – это обязательно! Запивалась же снедь благоухающим чешским пивом, которое совершенно бесплатно разносила орава грудастых Гретхен в белых крахмальных чепцах и в цветастых платьях с совершенно бесстыжими декольте. А ещё духовой квартет в придачу с еврейской скрипкой играл незамысловатый мотивчик из четырёх нот. Стая изящных ласточек, перекрывая оркестр, сочно пищала о счастье и благоденствии родного края – они устроили сущую кутерьму, то падая к столам, то взмывая ввысь чистого, лазурного неба, которое уж там точно было тем самым и нужным – правильным, а также отзывчивым! Из забытья его теперь вывела не боль, она уже с час буднично копошилась в осколках костей голени, подёргивая мелкие мышцы, и не особо досаждая, видимо, от анестезии холодом или от потери крови, что беспокоило, конечно, но не до паники. А вот со стороны просёлочной дороги, идущей параллельно полю, прежде едва слышно, а через пару минут уже вполне отчётливо донеслись звуки пыхтения и позвякивания – так работал их древний БМП-2, чьё старческое бурчание, ставшее вдруг одой радости, Андрей распознал бы из сотни подобных! Машина, судя по звуку, двигалась со стороны подразделения и с очевидной целью – найти его! Ребята следовали тем путём, по которому должен был идти он, иначе, если бы их отправили в посёлок по другим делам, они бы пошли полем – по кратчайшей траектории, прикрывшись от пуль и мелких снарядов бронёй надёжного аппарата; серьёзной артиллерии у противника в данном секторе не наблюдалось. Минут через сорок парни доедут до школы и, не обнаружив ни его, ни следов боя, возвращаться будут своей обычной дорогой, где в подмороженной лужице собственной крови и лежал раненный, измученный, обессиленный боец. Вера и её подруга Надежда, обойдясь пока что без Любви, из созданий эфемерных мигом трансформировались в нечто более надёжное и с вполне осязаемой плотью, состоявшей из видавшей виды боевой машины с очень даже крепким экипажем. Его ищут, про него не забыли! Да кто б сомневался – свои своих на войне не бросают… трупы из-под огня выносят! Примерно так звучит один из обычных постулатов на войнах с русскими, украинцами, белорусами; определённо, ждать оставалось недолго! Можно выдохнуть, немного расслабиться и опять отправить свои ободрённые мысли в погоню за той самой идеей, мастерски сейчас ускользающей, однако, умудрившейся ранее столь лихо изменить бытие вполне себе самодостаточного, должным образом упакованного мужа со всеми положенными атрибутами… Довольный Андрей усмехнулся, прислушавшись к лязгу гусениц уже удаляющегося БМП. Ищут, его определённо ищут, и он бы отправился на поиски, случись всё это с другим. Как-то у коллеги жены загулял сынок подросткового возраста – загулял и домой к полуночи не вернулся, что вызвало самый бурный ажиотаж у пары десятков семей Владивостока. Народ принялся с энтузиазмом созваниваться, что-то поминутно выясняя друг у друга, у товарищей горемыки и в полезных службах города. Возбуждённые доброхоты, как это принято, прямо-таки сияли самозабвенно и бескорыстно! И вот часа через полтора совместной нервотрёпки всех вдруг пронзило ощущение небывалого прежде единства, даже почти родства, что буквально вплеснуло целый тазик чистой энергии в деятельность поисковиков! Но парень как-то внезапно и обескураживающе быстро нашёлся, причём абсолютно неповреждённым – сей факт не позволил дядям и тётям добраться-таки до черты, за коей начинались уже самые высоконравственные позывы к решительным действиям. Так что никто никуда не двинулся, и всё ограничилось интенсивными переговорами в параллели с поеданием традиционных вечерних закусок и созерцанием в телевизоре мельтешения сериалов, а также досточтимых политиков, искусно наряженных в свои светлые образы. Разумеется, причастной к истории тусовкой, молодой человек был сурово осуждён, родителями как-то наказан, а поисковое братство, зевнув перед сном, тут же распалось, оставив, правда, в воспоминаниях ощущение дивной общности, способной вызвать чувство сопричастности к чему-то, определённо, значимому… Но все эти красоты души и вдохновения могут цвести где-то там, тут же стреляют и нередко попадают, раня и убивая. Разумеется, общий враг тоже основательно объединяет, но делает он эту полезную работу у гражданских – далеко от линии фронта, а именно средь бабулек с досужим временем, средь мамаш и папаш у песочниц и в мирных звуках перестука клавиатур на столах брутальных офисов. Сидя тогда у костерка, после первой своей боевой вылазки, неспешно употребляя трофейную водку, закусывая её хлебом с жареной колбасой, слушая под тихий треск дровишек какие-то истории, что-то рассказывая, уже теперь обстрелянный воин ощутил тепло и не только от огня, но и от некой другой – воинской сопричастности. Не отличаясь философским складом ума, пропуская замысловатые тексты даже в интересных книжках, его сознание как-то вдруг смогло осмыслить природу происходящего, причем, не заискивая перед высотой фраз об отечестве, но и не погружаясь совсем уж глубоко в липкий цинизм. Бесспорно, объяснение всегда зависит от целеполагания, которое в случае с Андреем помогло сформулировать парадоксальную мысль, гласящую, что война для солдат с обеих сторон, прежде всего массовое соучастие в массовых убийствах тех, кто провозглашён супостатом, порой непонятно зачем! Творят же сие, что иронично, именно и прежде всего те царства-государства, что запретили из сердобольности смертные казни даже для самых отпетых насильников и душегубов! Именно ответственность за совместное методичное и неуклонное умерщвление людей, за превращение их в свежие трупы, делает из ранее чужих, даже чуждых индивидуумов спаянные коллективы, именуемые вдали от бойни братствами. Ещё восторженные поэтессы любят называть эти братства боевыми и святыми или же подобным грешат те, кто морально готовит очередные партии героических парней к новейшим кровавым ристалищам – к вполне себе мужской работе. Разумеется, размышления бойца не касались великих войн за выживание народа, речь шла лишь о конфликтах последних десятилетий на всей планете Земля, в которых почти всегда доблестных сослуживцев, однополчан и соучастников стоило бы именовать банальными подельниками… А ещё, определённо, у огонька в тот вечер сидел уже не просто убивавший, а именно стремившийся к этому качеству человек, не сумевший, однажды не пожелавший сохранить логику мирной жизни, и от пункта размежевания с прежним гомункулом он к тому моменту отошёл уже на вполне приличное расстояние… Если, в поисках загадочного перелома личного бытия, мысленный экскурс к временам возведения семейного благополучия являлся очевидным перелётом, то рассуждения о первом бое, с последовавшей релаксацией у сакраментального костра, видимо, можно было рассматривать как недолёт, что, однако, не являлось большой бедой, ведь область поиска уже определилась с границами – и то хорошо! * * * Чуть поодаль от бойца расположился затрапезный кустик без единого листочка, его тоже посекло пулями; унылый остов растения игриво трепал ветерок, поднявшийся после обеда. Скучный объект не находился в фокусе глаз, от чего усталый мозг дорисовал его контур до этакого скелета, принадлежавшего обглоданной рыбе, который кто-то, как бы в насмешку, пристроил в центре поля, черепом вниз. И вот на это форменное недоразумение опять уселся снегирь со своей алой грудкой-выпендрёж! Птица была или та самая, или же их тут развелось как голубей на вокзале. Сорванец немного передохнул после полёта, беззастенчиво разглядывая лежащего человека, деловито попрыгал по хлипкой веточке и как-то уж очень осмысленно развернулся в сторону звука удаляющегося БМП, затем замер, будто оценивая значимость новой переменной. На таком расстоянии глаза пичуги терялись на фоне чёрной головки, однако, её профиль, с изогнутым в верхней части клювиком, напомнил Андрею одного бунтаря в глухой балаклаве с таким же, рельефно выпирающим, вполне характерным носом – мелкая тварь бойцу окончательно перестала нравиться! – Что? Прислушиваешься, присматриваешься? На мертвечину перейти решил? Не дождёшься! Они вернутся! Обязательно, – снегирь не услышал последних слов, он, распластав крылья, скользнул над раненым и помчался в сторону вражеских позиций, что опять же выставило его в глазах добровольца в самом невыгодном свете. После очередной встречи с ничтожной пичугой прошло минут двадцать, и тут со стороны подразделения прилетел сдавленный звук взрыва, кажется, это был выстрел с РПГ, за ним последовал второй, третий, в дело вступил крупнокалиберный пулемёт, его поддержали сразу несколько автоматов, и вот уже от унылой тишины не осталось и следа. Андрей точно знал, что с их позиций ничего такого не планировалось, значит, это противник открыл пальбу или, грешным делом, пошёл в наступление, что вряд ли… А, возможно, это кто-то из своих приметил вражеского снайпера или разведгруппу и решил отыграться или же, Бог знает, что ещё, но перестрелка явно затягивалась. Как и прежде ситуация развивалась волнами, то почти прекращаясь, то вдруг переходя в разряд высочайшего ожесточения. При подобном раскладе больших потерь не случалось – пара раненых, в крайнем случае, мог быть один двухсотый. Нечто похожее происходило периодически, но после того, как большие начальники с обеих сторон что-то там подписали, масштабные боевые действия не велись – в целом, конечно. И тут опять прилетел досточтимый снегирь – ну что ты будешь делать! Отчаянная птичка, с вызывающей для тоскливых красок зимы расцветкой, уселась ровно на то место, откуда спорхнула какое-то время назад, и также пристально, а, главное, без боязни и нагло уставилась на измождённого воина, который уже начал шарить рукой по мёрзлому снегу в поисках чего-то наиболее достойного для броска в тушку обнаглевшего соглядатая, но… Однако, судьбина в очередной раз распорядилась по-своему – произошло непоправимое… – Бум-бум-бум, – за лесополосой, отгородившей поле от просёлка, послышались лязг гусениц и пыхтение того самого – ихнего – БМП, который поравнявшись с местом, где лежал раненный, дал короткую очередь причём непонятно куда. Линия фронта находилась в километре от дороги, а попусту стрелять, у них было не принято и подобное не приветствовалось. Но что совершенно очевидно – боевая машина шла на повышенных оборотах, явно спеша к окопам – в бой, и… оставляя Андрея и без Надежды, и уже, похоже, и без Веры, которые, обернувшись призрачным туманом, заспешили в сторону не менее иллюзорной Любви. Боец даже рассмеялся в полголоса от растерянности, тут же, правда, прикусив с досады губу. И вот в пичугу всё же что-то полетело, но был то не смёрзшийся ком земли или снега, а короткоствольный автомат Калашникова со складным прикладом, который, похоже, спас жизнь Андрею, приняв первую пулю в свой спусковой механизм, отчего тот заклинило окончательно и бесповоротно. Но надёжный друг и соратник не долетел до крылатого проказника. В последний момент, при замахе, раненый, приложив в сердцах чрезмерное усилие, как-то неудачно развернулся корпусом, перебитая нога пошла на излом в том месте, где раздробило кость, в голени что-то щёлкнуло, и нервы сотнями разорванных окончаний, мгновенно возбудившись, полосонули молнией всё тело, пальцы разжались, и оружие всего лишь выпало из руки рядом с несчастным, даже не спугнув красногрудого негодника, который с ещё большим интересом присмотрелся к очередному акту драмы. Однако, уже не ожидая от распластанного гастролёра ничего доброго, пернатое существо через минуту, беззастенчиво справив нужду на заиндевевшую пашню, умчалось в сторону далёкой школы. Доброволец же от боли, от отчаянья попытался расплакаться, но вздорные слёзы не спешили ни окроплять чумазое лицо несчастного калеки, ни успокоить обнажённую рану его несчастливой души. Закрытые глаза метались под веками, не желая видеть этот несправедливый свет Божий, грудь несколько раз дёрнулась, издав звуки, походившие и на кашель, и на манерное рыдание разобиженного подростка. Он никогда не курил, но сейчас захотелось – захотелось второй раз за все годы. Впервые такое случилось, когда жена, выйдя в холл роддома, передала ему маленький розовый сверточек, в котором лежало какое-то чудо – живая куколка с микроскопическими губками, ушками, глазками и, как потом выяснилось, всем остальным. Именно размеры и почти полное отсутствие веса потрясли тогда молодого папашу; он ещё удивился тому, что люди могут быть такой величины и такими хрупкими, что, конечно, пугало и тут же ставило на годы понятную задачу. Андрей, совсем не таясь, стал отчаянно орать в сторону улетевшего подлого снегиря, помогая искажённой речи кулаками, которыми молотил по снегу, по мёрзлой земле, ёрзая в придачу и раня лицо о знаменитый украинский чернозём, превратившийся для него ныне в камень: – Ты! Это ты всё подстроил! Ты зачем летал к их окопам! Я всё понял, тварь ты мелкая, – после чего, конечно, шли отборные маты, в целом провозглашавшие анафему много кому, включая и серьёзных персонажей из той самом книги книг… * * * Боль, стихающая моментами, порождала апатию, которая уже привычно норовила затащить в очередной сеанс полубессознательной дремоты, чтобы после полного расслабления обжигающе прострелить от осколков кости голени до самых потаённых отделов совершенно обессиленного сознания, что будило беззастенчиво и издевательски. И что, вообще-то, было благом для мёрзнущего бойца, который рисковал заснуть, и его окоченевший труп, возможно, предстоящей ночью не занесло бы снегом, а однополчане нашли б его не в раскисшем весеннем чернозёме. Стратегия спасения, основанная на ожидании помощи, не сработала – не вспомнят о нём сегодня, а, даже вспомнив, не отправятся искать после боя. Мужики как минимум до утра ощетинятся стволами и позицию держать будут во что бы то ни стало, и это правильно, это нормально! Мысли о прошлом вдруг показались до раздражения глупыми и несвоевременными – сейчас жить нужно, сейчас самому уже выбираться придётся! И какая, к чёрту, разница, за чьим лихом отправился он в это проклятое судьбиной государство, умудрившееся за два десятилетия самоедства, выстоять, брюзжа на всех и громыхая обглоданными костями… План собственной эвакуации родился быстро и без всякого зачатия. Заключался он в том, что следовало дожить до темна, а уж после ползком тащить себя на руках к дороге, где придётся найти палку, опираясь на которую и на относительно целую ногу, ковылять в подразделение, надеясь всё же на встречных вояк родимой армии. Двигаться по-пластунски придётся метров пятьсот, миновав по пути овраг, на что может уйти часа полтора, если использовать только локти, а больше нечего. И вот тут, главное, не потерять сознание – Дед Мороз не пожалеет, а он у них ночами любит шарахаться, трещать да изморозь замысловатую вить на корявых ветках сухостоя. Конечно, можно и сейчас попробовать поиграть в движение – кто-то бой начал и большинство вражеских босяков ушло на опасный участок, однако, что не гарантирует отсутствие наблюдателей. Если же они его приметят, то, возможно, и минами начнут долбить со страху, да и одного пулемёта может хватить! Нет, стоило ждать заката – в сумерках всё и начнётся, а сейчас требовался отдых, чистый отдых, расслабление, но не сон! И вот опять осмелевший рассудок, в поисках момента распада времён, принялся скитаться по минувшим дням и событиям, которые в странностях отяжелевшего подсознания Андрея представились вдруг нагромождением сверкающих кристаллов всевозможных форм и окраски, ближайшие из коих ещё росли, правда, с разной скоростью, отвечая, видимо, за дела и процессы незавершённые. Играя в иллюзорных лучах внутреннего света, их сочность, свежесть и красота настырно заслоняли хаос предшествовавших формирований – формирований в большей степени уже бесцветных, а то и вовсе вызывавших досаду своей грязноватой блёклостью. Так, например, совсем не хотелось разглядывать детство, давно покрывшееся паутиной и пыльным налётом. Естественно, в нём безраздельно царили родители с их замысловатой манерой проявлять заботу о грядущем поколении! Почтенная пара, расположившись однажды на Олимпе бытия своих отпрысков, засияла на десятилетия ярче самого чудесного бриллианта, ослепляя игрой и безукоризненностью граней пытливые глазёнки наивных сына и дочери! Между тем, как водится у деток, внезапно повзрослевших, способы и методы воспитания предков вынуждено покинули реестр священных заповедей, способных как-то вдруг вылепить очередных гомункулов, достойных жизни без позора. Кроме прочего, лавируя в нахлынувших потоках сомнительной информации по психологии, удалось выяснить, что большинство из нехитрых постулатов и словесных построений, поседевших ныне, но досточтимых мамочки и папочки, происходят из пошлейшего набора примитивных манипуляций. А ещё предательски честная память, козыряя безупречной правдой, то и дело высвечивала моменты, когда незамысловатые увещевания и прочие изыски не срабатывали, и передача векового опыта переходила в разряд рукоприкладства. Обычно всё ограничивалось банальным подзатыльником, но процедура могла скатиться и к более серьёзным «аргументам», что, очевидно, основывалось уже на всемирной глупости традиций, приправленных непрерывным стремлением к самоутверждению. Но благородство в отношении старших, предусмотрительно передаваемое из поколения в поколение, заставило и Андрея не концентрироваться на прискорбных моментах собственного воспитания – родители как-то внутренне были прощены и даже оправданы. Оправданы, в свою очередь, фактом появления на свет Божий собственного дитяти, на котором то ли от безграмотности, то ли от любопытства, то ли по наитию отрабатывались всё те же методы – единственно знакомые методы. Да, конечно, всё именно так и произошло какое-то время назад, и обиды никакой не осталось, и счёт матушке и батюшке не предъявлялся, однако, кристалл, отвечавший за воспоминания о них, потерял-таки предательски и блеск, и радужный колорит, превратившись в невзрачный аксессуар из прошлого, засиженный вездесущими мухами. Увы… Но нет! Определённо, его старики с их нынешним стремлением накормить от пуза каждого, не могли претендовать на должность коварных разрушителей уютной обыденности! Напротив, сомкнувшись когда-то золотыми узами колец, они, бредя сквозь перипетии ещё советского быта, тащили то один другого, то наоборот, а то и вовсе резво мчались куда-то, вдохновлённые партией и правительством, мечтая исключительно о прочной норе с полновесным складом имущественного благополучия, начало коего положили железная кровать и алюминиевая кастрюля. Как генералы готовятся к прошедшей войне, так и родители, произведя на свет отпрысков, изо всех сил пытаются в их будущем клонировать собственную жизнь, испытанную и получившую, по их мнению, все необходимые сертификаты и свидетельства, что исключало мамочку и папочку из числа подозреваемых в злонамеренном осушении комфортабельного болотца прежней жизни Андрея. В иные места стоило заглянуть воину и непременно, а то ведь счастливый гомункул – владелец его прошлого – продолжал бубнить и требовать суда с непременной расправой над виновными в раздвоении некогда цельной личности, что моментами вызывало отторжение – богатство лет бойца и собранный по крупицам опыт позволяли к стороннему давлению относиться с пренебрежением. А вот, в отместку за принуждение, в ворохе желаний, основательно подпорченных пулями, дядька попытался выбрать нечто сказочное, запланировать яркое, интересное и будоражащее. Однако сегодня, как и в предыдущие шесть месяцев, у подобных мечтаний возникало непреодолимое препятствие, суть которого сводилась к тому, что именно в тот самый момент он и находился в наивысшей точке самого захватывающего в нашем мире действа, а именно пытался спасти свою жизнь! Правда, в ходе процесса сего периодически требовалось отбирать чужие юдоли, что, безусловно, было фактом прискорбным, но всё же не определяющим! А тут ещё – вот ведь незадача! – надежда на помощь однополчан рассеялась, правда, уступив место собственному ядрёному адреналину, способному и кровь загустевшую взбить должным образом, и тестостерон из мошонки впрыснуть прямиком в дряхлеющие мышцы – спать уже не хотелось. Доброволец посмотрел в сторону солнца – оно всё таким же бледно-жёлтым пятном продолжало катиться за нечёсаной пеленой серых, клочковатых туч, пройдя уже и зенит, и даже три четверти своего дневного пути. Оставалось совсем немного, не более двух часов, а дальше вновь наступит эпоха мероприятий и действий. Теперь же, преисполнившись ожиданием и утихомирив несколько внутренний ажиотаж, Андрей свернулся калачиком, не тревожа, насколько получилось, раненные конечности и, в который уже раз, попытался сохранить как можно больше тепла и на более длительный срок. Сознанию меж тем позволили отправиться к очередной порции дотлевающих страниц личного архива – сидела где-то там неприятная заноза, требовавшая известных объяснений. И стынущая душа с заиндевевшим телом опять потянулись к тому мирному фронтовому костерку, который разожгли после боевого крещения новобранца. Тем вечером ещё разношёрстая, нестройная военная братия приняла очередного добровольца как равного, буквально раскинув свои объятия, – они выпили и трофейную водку и ещё от себя добавили столько же! И всё говорили, говорили, говорили под тихий треск дровишек, под оголтелое безумие кузнечиков, рассеяно взирая на изнывающие в пляске языки пламени, вдыхая запах прелого сена и сырости от уже подступившей росы, смешанные с аппетитным ароматом добротно обжаренной колбаски. Однако, речь не зашла о бое и убийствах, словно их и не было – народ пытался делиться чем-то своим, даже совсем пустячным, но обязательно мирным и понятным для каждого, например, об автомобилях, о прошлых туристических поездках, о ремонте квартир и прочем. В минутах отдыха и передышек от военной жути потрясала именно эта будничность, словно, вернувшись из боя, все дружно вылезали из своих экзокостюмов, облекавших воинов в свирепость, а дальше их складывали в сундук с самой плотной крышкой, что позволяло говорить ровным голосом и даже понемногу улыбаться… Андрей пригнул голову к груди, расстегнул куртку и, спрятав под неё лицо, потянул застёжку замка-молнии вверх, чтобы даже выдыхаемый воздух оставался для обогрева. Ткань, как кузнечные меха, то раздувалась, то с шорохом сжималась – надёжный камуфляж не пропускал ни лучика, и ситуация напомнила детские шалости, когда они с сестрой забирались под одеяло и, выдумывая всяческие страсти, пытались напугать друг дружку. Старая, добрая забава, позволявшая нервишки пощекотать чем-то взрослым. Да! До чёртиков зачем-то хотелось вырасти и получить самостоятельность, да такую, чтобы окружающие, воистину, могли лицезреть твёрдую поступь без опоры на хлипкие плечи дряхлеющих родственников! Ну, и удалось-таки дождаться мановения волшебной палочки приблудившегося ангела – возник кружок археологии от местного университета, где не только читались лекции, готовились доклады и посещались запасники краеведческого музея, но ещё и практиковались летние выезды на раскопки! Полевые условия предполагали поселение в больших солдатских палатках, пищу из импровизированной кухни с запахом дыма, а ещё алюминиевые тарелки и кружки, кучу комаров и предварительные прививки от клещевого энцефалита. Из удобств имелся умывальник длиной в несколько метров с десятком стальных сосков, ещё из горбыля построили уборную для девочек, а дальше – кто на что горазд… А раскапывали они под руководством и нестрогим надзором уважаемых научных работников одно из городищ государства чжурчжэней Восточное Ся. Андрей дважды попадал на эти сборы, от чего впечатлений и значимости в глазах одноклассников хватало на всю первую четверть учебного года! Ничего сверхъестественного откапать, конечно, не удалось, но там был явный дух крепкой казачьей вольницы, которая, как им сразу объяснили, заключалась не только в отсутствии понуждений и досужего присмотра, но ещё и в ответственности, как за самого себя, так и за товарищей. И это срабатывало! Дежурные с энтузиазмом таскали воду и на кухню, и в палатку к девчонкам, ещё рубили дрова, убирали мусор, а девушки после трудового дня дружно чистили картошку, напевая как текущие шлягеры, так и песни из глубины столетий русской жизни. Ну, и, разумеется, их знаменитые посиделки у костра – первого серьёзного костра в жизни Андрея. Звенящий насекомыми, тёплый, недвижимый воздух наполнялся степенными рассказами седовласого профессора, вещавшего о жизни прошлой, канувшей в вечности, – чем занимались люди в вековых далях, о чём думали, какую утварь делали и как мастерили нехитрую одежду, а ещё и о многом другом, что, как оказалось, не особенно-то отличает нас нынешних от далёких пращуров. Девчонки и мальчишки заворожённо слушали про Александра Македонского, про Чингисхана, Ивана Грозного – и вот ведь всё явно было из школьной программы, правда, с существенными дополнениями, но старенькому учёному как-то особенно удавалось преподать историю, и каждая новелла врезалась в память и осталась в ней без утомительной зубрёжки. Расходились глубоко за полночь. Однажды речь зашла о том, как уважаемый ныне научный работник, самостоятельно в далёкой молодости, во время раскопок, возглавляемых его учителем, обнаружил обширную помойку, куда остатки жизнедеятельности выбрасывались несколько столетий, и какой в том был восторг. Девушки стали брезгливо фукать, парни тоже скривили лица, но профессор, улыбаясь, доходчиво объяснил: – А с чего такая реакция? Брезгуйте? А вот скажите, мои уважаемые друзья, сколько отходов продуцирует человечество? Цифры тут не очень имеют смысл, – он пытливо рассмотрел молодёжь поверх толстой оправы очков и, не получив внятного ответа, подняв указательный палец, сообщил, – так вот! Отходы нашей жизнедеятельности равны один в один всему тому, что мы произвели, построили или добыли, конечно же, с незначительной коррекцией по времени. Одна вещь служит неделю, а другая десятилетия. Но с нашей точки зрения, по истечению веков и тысячелетий, всё обстоит именно так, как я заявил! Кто-то хочет опровергнуть меня? А куда деваются вещи, вышедшие по той или иной причине из употребления? Правильно! На помойку, на свалку – туда им и дорога. Это сейчас мы что-то пытаемся переработать сразу, тогда тоже не всё выкидывали, к примеру, металлы, но большая часть утвари именно там – в этих сокровищницах для настоящего археолога, которые сообщают нам абсолютно всё о материальной культуре, проживавшего в этих местах народа! Вы только представьте, что, найденную вчера треснувшую пуговицу, один носил, а изготовил её какой-то ремесленник, которые и умерли уже лет семьсот тому назад, и кости их давным-давно рассыпались в прах, а изделие всё ещё с нами – может это и есть вечная жизнь? Если кто-то из вас свяжет свою судьбу с нашей наукой, желаю тому помойки находить каждый полевой сезон… Однако, никто с пожилым профессором спорить не стал и никто из той школьной команды не пошёл в археологи – другие времена настали! Известный своей капризностью наш народ, ещё ранее бывший богоносцем, вот и теперь, побросав алые стяги и хоругви, из пролетарского братства с головушкой занырнул в страстную пучину капиталистической охоты на золотых тельцов, которые, как известно, средь осколков древней керамики в последнее столетие совсем замечены не были. Меж тем слова уважаемого в своих кругах учёного возымели-таки действие как минимум на Андрея, который, осознав важность помойной теории, стал с уважением относиться к выбрасываемому мусору. До момента окончательного взросления он даже, в виде послания далёким потомкам, на случайно разбитой посуде несколько раз накарябал своё имя, наивно мечтая, что когда-нибудь и оно займёт достойное место на полках музея истории чего-то там! А кому не хочется запечатлеть себя в вечности, хотя бы даже и таким несуразным образом? Впоследствии все эти потуги, конечно, прекратились – кругом же разумные и адекватные люди! – но серьёзность к отбросам собственного функционирования осталась, и в момент погружений в мусоропровод очередного пакета с семейными отходами нет-нет, да и подмигнёт тайком незнакомый археолог с помойки будущего… Кислород под многослойной курткой исчерпался быстро, и к прочим бедам добавилось удушье, что заставило раненого опять предъявить своё лицо реальному миру сквозящего холода. К вечеру воздух и в самом деле всем своим огромным объёмом начал неуклонное движение в известные лишь ему дали, что породило не самый резвый, но всё же неприятный, ледяной ветер, в вездесущих потоках которого, словно чумазые детки из цыганского табора, тут и там вихрями кружилась снежно-пылевая позёмка. Как только отяжелевшая голова вернулась в бесприютную действительность пониженных температур и такой же социальной ответственности, так мгновенно – кто бы сомневался! – обнаружился давешний снегирь. Но прилетел ныне назойливый наглец не один, а прихватил с собой ещё и премиленькую самочку – судя по небольшому размеру, это была именно она. Паршивец, по мыслям Андрея, притащил подружку, явно планируя похвастаться, изображая из себя этакого альфа-самца, который с помощью своей иезуитской хитрости смог заманить и завалить неимоверную добычу! Пернатый беспрерывно что-то пищал своей милашке, то и дело, поглядывая на пострадавшего, как бы предлагая ей самой оценить величину и значимость трофея. Но крылатая дамочка явно не спешила придаваться восторгу – дородный представитель человечества её, понятно, интересовал мало! А что с такой прорвой мяса делать пичуге из бросового семейства вьюрковых, у которой природой определены пределы и нет ни единого шанса выбиться хотя бы в вороны, не говоря уже о премиальном сословье гербовых орлов-падальщиков? Внезапно сладкая парочка насторожилась, после чего испугано встрепенулась и наконец, придавшись положенной истерике, свойственной их презренному племени, огласила ближайший радиус звуками, напоминавшими скрежет пенопласта. Далее, они, одновременно взлетев, стремглав понеслись в сторону тощей лесополосы. Однако, траектория их позорного бегства по лихой дуге пролегла над распластанным добровольцем, к самому носу которого упала какая-то красная ягода, склёванная с одной стороны – недоеденный полдник, разумеется, выскользнул у пичуги ненамеренно, что никоем образом в предвзятых глазах Андрей не уменьшило степени греховности этакого послания! Боец чертыхнулся беззлобно, забыв тут же глупую несуразность; со стороны оврага прямёхонько к нему, низко наклоняя лопоухую морду, бежала большая собака грязно-белой расцветки с характерно чёрной спиной – издали казалось, что это ей кто-то зачем-то приладил шутовское седло, забыв, однако, водрузить потешную куклу. Раненный на миг зажмурился, вздохнул и достал финку – привычным движением извлёк из ножен свой первый трофей своей первой войны. Между тем, приблизившись метров на двадцать, в лежавшей куче тряпья псина распознала живого человека, отчего раздосадовано заскулила, остановившись. Бродяжка внимательно осмотрелась, обижено поджав хвост, да так сильно, что он, пройдя меж задних лап, оказался у живота, который, при следующих движениях, заколыхался худой тряпицей, бесстыдно выставив ряд крупных сосков. – Что, сука, не повезло? Иди в другое место харч искать, а то, смотри, сама до весны не доживёшь, попадёшь в окопный гуляш, и сдохнут тогда твои щенки. Угораздило же тебя – дуру – к зиме залететь, – дядька сочувственно поморщился, понимая, что, несмотря на перебитые ноги, однозначно даже в лежачем положении, руками и ножом справится с этим голодным существом. Собака тоже сообразила, что расклад не в её пользу. Она, вынюхивая и шныряя мордой из стороны в сторону, обогнула большим полукругом свою несостоявшуюся добычу и, не оборачиваясь, отправилась в сторону вражеских позиций. – Ох, и сожрут же тебя, милая, – Андрей с сомнение посмотрел вслед животному. Он слышал, как о сопредельной стороне рассказывали, мол, с едой у них всё очень нестабильно, и что они давно поели всю живность в округе, что никак не мешает, в свою очередь, уже им придумывать о своих врагах нечто подобное… Не понравилась ему эта псина с её голодными детками, скулящими где-то под заброшенной хатой. А ещё раздражали предыдущие посетители – вздорные птицы-снегири, которые от щедрот своих неописуемых поделились с ним обглоданной ягодкой! Как-то так поступают в зоосадах взрослые, выбрасывая в застенок медведям недоеденное мороженное, окончательно растаявшее от избыточной доброты солнца. До начала эвакуации оставалось около часа, и дело, очевидно, обещало быть до безнадёжности нетривиальным, а, возможно, и последним в жизни. Но именно своё бытие хотелось всё же считать состоявшимся или хотя бы значимым, для чего требовалась отвлечься от мыслей о предстоящем и о возможном и найти тот самый миг, когда от него нынешнего, предательски отреклось его такое замечательное прошлое. А ещё, возможно, это позволит понять причину попадания собственной персоны в студёную Украину, и если уж судьбина заставит сдохнуть тут в одиночестве, то стоило осмыслить, за какие такие высокие идеи сие произойдёт, и как они закрались в его кругом благополучную голову. Воин, пытаясь сохранить тепло, укутался, как смог, шапку натянул до бровей, кисти рук убрал в рукава, но голову под куртку прятать не стал и финку положил радом с собой – с такими гостями нужно быть начеку! И вот в который уже раз за нынешний день он мысленно попытался восстановить цепочку событий и образов, благодаря коим покинул Владивосток – по-настоящему замечательный, светлый и искрящийся город, ввергнув теперь себя со всем своим славным организмом в состояние близкое к коллапсу. * * * Раньше, до своей войны, Андрей воспринимал родной город совершенно утилитарно, как местность достаточно удобную, ненавязчиво урбанизированную, где волей судеб обитал сам, а также примкнувшая к нему семейными узами супруга, с зачатой почти в браке дочкой. Дальше плодиться они не отважились, однако, для комплектности приобрели герань, кактус якобы из Мексики, ещё нечто в горшочках и, после не затяжного спора, всё-таки завели котика! Принесли в дом этакое вынуждено ласковое существо. Котейка, присматриваясь к окружению, как и все его племени, рассчитывал на свой звёздный час, когда с помощью хозяйского корма удастся-таки достигнуть тигриных размеров, чтоб уже открыто и с нескрываемой свирепостью высказать наболевшее, предъявив остальным жильцам квартиры, а коль придётся то и подлым соседям, вполне законные претензии, накопившиеся за тысячелетия угнетений хоть и пушистого, но, определённо, несгибаемого в веках народа! А как же – кошачьи жизни имеют значения! Обычной чередой менялись машины нужного размера и статуса, удвоившись однажды одномоментно, дабы не вызывать взаимную зависимость в городской толчее и сутолоке; оставалось решить поутру или с вечера, кто везёт, а кто забирает отпрыска в садик – из садика, в школу – из школы. Девочка получилась, между прочим, действительно премиленькой и совсем неболезненной – настоящая принцесса-ангелочек с огромными карими глазёнками на вдохновенном лице с аккуратным, прямым носиком и с ямочками в нужных местах; вся эта прелесть находилась в обрамлении неизменно искусной стрижки из белокурых волос в природных завитушках. Похоже, именно тогда жизнь и наладилась, она как-то естественным образом включила и следующее расширение жилой площади, и серебряные приборы к званым застольям, и, разумеется, профессиональный рост с неминуемым достатком выше среднего. Но вот именно тогда, когда простое человеческое счастье заполонит душу совершенно и разольётся по членам окончательно, вожделенная обыденность зачем-то вдруг блекнет и выцветает, доводя природное буйство красок до положения грязно-белого мирка с невероятно редкими вкраплениями застиранных клякс. А ещё как раз в ту пору в любимые клубы мирного вечернего марева понемногу вплетётся сладковатый запах трупного разложения собственных мыслей и того, что принято у нас называть желаниями, переходившими ранее в те самый высокие чувства поэтического свойства. И работа вроде не сложная, и быт обустроен, и средств достаточно, и силы не на исходе… Но та самая подлая рутина, ради коей, собственно, всё и затевалось, принимается самостоятельно рисовать для неспешного движения дорожную карту, которая, уподобившись шагреневой коже, сжимается из года в год, убирая якобы несущественные направления, а за ними и степени свободы. Самое смешное, что мы – то есть состоявшиеся люди с твёрдым достатком – даже не пытаемся в большинстве своём спорить с подобным положением вещей! Тем более – если уж совершенно прижмёт! – можно позволить себе эрзац приключения, с радостью отправившись на пару недель во Вьетнам или на пару дней в Рим. А ещё – есть мнение! – годится завести любовницу, или бросить любовницу, что, в принципе, одно и то же, но по частоте применения всё же уступает перестановке или частичной смене мебели. И тут, главное, пол свой не трогать… и в квартире тоже. А ещё наиболее продвинутые или же, попросту говоря, неугомонные личности, дабы бытие своё несколько усложнить, пускаются во все тяжкие, например, в плане алкоголя поднимаются до уровня профессионалов или же, припомнив знаменитое «седина в бороду – бес в ребро», пытаются изо всех сил охватить шефской помощью интимные потребности максимального числа женщин. Другие же, как вариант предыдущего, и вовсе создают параллельные семьи, в тщетном стремлении пригвоздить вечность своим, как правило, никчёмным генетическим кодом. Много чего граждане придумывают на том сомнительном и неблагодарном поприще. Однако, на все эти и им подобные компетенции Андрей смотрел с нескрываемой усмешкой и свысока, воспринимая их как забавные игрища недалёких персонажей из типичной пошлятины дешёвых сериалов ВГТРК или НТВ! Кажется, у супруги всё в этом смысле тоже было благополучно; оставалось дальше вести совместное хозяйство, не умирая раньше времени, опять же дочку на ноги ставить нужно, ну и не забывать про выволочки любимому коту за мелкие, но постоянные пакости. Но в плотном клубке трасс хаотичного движения человеческих особей у кого-то на мужчину возникли иные виды, и звёзды таки сошлись однажды удивительным образом! В тот день, не заезжая на работу, Андрей оставил свою машину для диагностики в руках эскулапов правильной СТО, что периодически требовалось для собственной безопасности и для поддержания гарантии производителя. После, поболтав немного с мастером, он отправился в офис уже на такси, надеясь не выходить из кабинета до самого обеда, когда и планировал забрать свой автомобиль. Но вот именно тогда всё пошло по чужой программе… Руководство, не мудрствуя лукаво, взяло и отправило доблестного во всех отношениях работника на встречу с выдающимся по платёжеспособности партнёром, а так как переговоры назначили на территории заказчика в пяти-шести остановках от родного предприятия, то и добираться туда мужчина решил всё же не на такси, а автобусом. Передвижения подобным способом с деловитыми гражданами, как известно, происходят до крайности редко! Однако, плохая идея игнорировать державный наш народ, бывший некогда и богоносцем, и богоборцем, – стоит изучать уже сейчас его образ жизни и сленг, а то ведь и сказать будет нечего, когда он – болезный – опять возомнит себя вершителем судеб да возьмётся за ржавые вилы ручищами своими заскорузлыми… И вот высокооплачиваемому пособнику провинциального угнетателя стало неуютно в несвойственной для него обстановке – к середине рабочего дня салон наполнился едва на треть, находившиеся же в нём сограждане выглядели как-то уж очень странно. Люди совершенно точно в офисах, в известных местах улиц и в соответствующих магазинах такими не бывают! Здесь же все персонажи сидели с какими-то каменными лицами, однозначно выражавшими тревогу и настороженность, предполагавших даже возможное наличие за пазухой компактного огнестрельного оружия, например, укороченных версий автомата Калашникова или же обрезов времён кулацких разборок. Складывалось впечатление, что это всё не мирные обыватели, а какой-то десант, и если сейчас вдруг транспортное средство охватит жаром пламени, то присутствующие без всякой команды и совершенно без паники покинут его, не оставляя потерь. А ещё они постоянно двигались – как только освобождалось место, преимущественно поближе к водителю, обязательно некто вставал и пересаживался на него, меняя дислокацию с победоносным видом. Действо, напоминавшее тихую, но непрерывную экспансию в рамках отдельно взятого салона. Андрей, дивясь происходящему, проследил за пассажирами, покидавшими автобус, и оказалось, что, как только их ноги касались тротуара, то напряжённость с вояжёров чудесным образом улетучивалась, и они гармонично вливался в нашу всеобщую суету незлобивого характера. Нет, среди окружения его и его семьи подобные экземпляры явно не водились! И, между прочим, правительству нашему трудолюбивому, видимо, стоило отдать должное – сограждане-то в транспорте одеты были вполне прилично, так многие барышни даже в норковых или мутоновых шубах, а мужички в пафосных дублёнках. Болоньевые же и прочие куртки тоже имели место, но вполне приличных покроев и расцветок, в том числе и от престижных производителей. Пособник угнетателя как-то вдруг озадачился и задумался о прибавки жалованья… Однако, на фоне почти фееричного народного благополучия выделялась одна миниатюрная старушка в совершенно ветхом пальтишке тёмно-серого цвета с видавшим виды нутриевым воротником и в войлочных сапогах давно устаревшего фасона. На крашеных хной, редких, беспорядочных волосах бабульки расположился оранжевый берет из мохеровой нити от рукастых барышень ещё Советского Союза, создававших одними спицами в прошлом тысячелетии вещи самого достойного вида и потребительских свойств. Пожилая женщина, войдя в автобус, как-то сразу растерялась, стала что-то выискивать взглядом, присела на самый краешек свободного места и обратилась к соседнему пассажиру: – А где касса и сколько нужно платить? Ей пояснили и про стоимость проезда, и про то, что деньги отдают водителю при выходе. Казалось, она немного успокоилась и лишь пытливо рассматривала улицу по ходу движения, когда же услышала, что идёт объявление остановок, так и вовсе заулыбалась. У Андрея заиграл телефон и он тут же забыл о странной попутчице, а ещё автобус прибыл к месту назначения, кроме того звонившим оказался мастер из СТО, который стал, как обычно, канючить и рассказывать о вещах неутешительных и про тормоза, и про масло, и о прочем. Мужчине пришлось, установив раздражение на средний уровень, твёрдо выказать своё неудовольствие вечными поборами, но цена оказалась приемлемой, и инцидент был исчерпан. Тогда же ноги его подхватили и решительно понесли голову с остальным телом в направлении дел важных, неотложных и, конечно же, финансовых. И вот тут опять возникла та самая бабулька, которая уже на правах старой знакомой буквально швырнула в глаза своей колорит и совершенную нелепость, демонстрируя в очередной раз абсолютную неадекватность времени и месту. Болезная стояла в уголке прозрачной остановки и тихо плакала, вытирая слёзы скомканным носовым платочком. И ещё у неё дрожал подбородок, а в глазах было отчаяние младенца, только что исторгнутого из уютного и понятного материнского лона. Будущий борец за всё хорошее не смог не остановиться: – Матушка, что случилось, я могу вам чем-то помочь? – Милый человек, я тут заблудилась! В автобусе сказали, что это Столетие Владивостоку, но совсем ничего тут не узнаю. Вот ведь какое горе! – А куда вам нужно? Адрес можете сказать? – Восьмая поликлиника нужна, – и она решительными движениями стала из потёртой сумки доставать какие-то медицинские документы в большом количестве, последнем на свет Божий появился рентгеновский снимок формата А2, где даже неспециалисту был виден перелом плечевой кости со смещением. Интересы родного предприятия и серьёзная зарплата эксплуататорского приспешника предписывали Андрею противоположное направление, да и со временем, как обычно, всё обстояло не самым лучшим образом… Однако, уже погрузившись в бабушкину проблему, он вторично не смог развернуться и просто исчезнуть. – Хорошо. Я вас отведу туда, только давайте поспешим – меня ждут! – Ой, да конечно, конечно, давай пойдём, давай, – старушка одной рукой раздвинула чёрное жерло старой сумки, а второй буквально стала запихивать свои бумаги, которые мялись, пружинили, но возвращаться во вместилище не желали, что вызвало раздражение уже и у Андрея, однако, он спокойно взял документы прибрал их аккуратно и предложил: – Раскройте сумочку шире, сейчас мы всё сложим! А дальше серьёзный и действительно занятой мужчина повёл свою спутницу через длинный подземный переход с облупившимся потолком и влажным, неопрятным полом из потрескавшейся плитки красноватого цвета. Где-то сразу за ступеньками их встретил сапожник из Поднебесной с сигаретой во рту, за ним на картонке сидел традиционный бомж, просивший милостыню, картинно демонстрируя тёмно-малиновую культю левой руки. Справа от него, за парой столов, загруженных аляповатым ширпотребом, расположилась барышня с эпическим бюстом, не позволявшим приталенной куртке застегнуться хотя бы наполовину. Бабулька по проходу шла медленно, как в музее, и всё-то ей было вновь, интересно и удивительно – она цокала языком, озабоченно качала головой. К середине студёного подземелья спутники увидели патлатого дядьку лет пятидесяти с акустической гитарой, пытавшегося заработать своим антикварным обликом, а также наследием то Высоцкого, то Макаревича, то ещё кого-то, с ныне утерянными именами. Когда же старушка услышала незамысловатые аккорды, то по-доброму оживилась, разулыбалась, как при встрече со старым знакомым, сделав витиеватый жест рукой и что-то в такт отбив стёртыми, но ещё звучными каблучками. У противоположного выхода, почти у самого подъёма, пожилая женщина, поравнявшись, ревностно осмотрела другую пенсионерку, не сказав, правда, ни слова, – та за сущие гроши продавала самосвязанные пинетки для младенчиков. Стояла она тут уже не один год, товар у торговки менялся, неизменной оставалась улыбка самой доброй волшебницы, видимо, зарабатывавшей на хрустальные башмачки для какой-нибудь Золушки. Андрей тут часто бывал – последнее жилище располагалось в пяти минутах. И он всегда жалел этих, как казалось, несчастных людей, но денег ни нищим, ни музыканту почему-то не давал. И ничего не покупал, разве что кто-нибудь вынесет ставший ненужным хрусталь или другую посуду, статуэтки, картинки, металлическое литьё из прошлых времён – вещи иной раз попадались эксклюзивные, их стоило приобретать. Поднявшись к свету и вздохнув облегчённо, они так парочкой и направились в ту самую поликлинику, которая за последние сорок лет не сменила, слава Богу, ни свои статус, ни номер. Ходу до учреждения для взрослого человека оставалось минут пять, но бабушка уже не спешила. Она, совершив неожиданно любопытную экскурсию в подземную галерею самых бестолковых, из ныне легальных, способов добывания средств, а также имея в качестве надёжной опоры – очевидно для всех! – руку успешного мужчины, решительно успокоилась. Теперь ей захотелось поговорить, что не является новостью для стариков. Андрей же, невзирая на дефицит времени, почему-то не перебивал и не торопил спутницу, которая, вернувшись в своё обычное состояние, тихо вещала. Именно вещала, а ещё двигалась без опаски и как-то плавно, в странном режиме человека, давным-давно закончившего свой большой труд и совершенно точно имевшего ныне постоянную защиту, прочный кров и достаточный стол. Были, были некогда у той старушки и кутерьма желаний, и множество событий и их, конечно, забавляясь, можно извлекать из прошлого в качестве старых, но добрых безделушек, рассеяно перебирая в ладонях, разглядывая, определяя на вес стоимость и значение, а ещё всю эту пыльную мелочь можно смело показывать другим, не опасаясь подвоха. Всех где-то поджидает свой долгий день в настоящем, без ожидания будущего… По дороге, неспешным шагом занявшей порядка двадцати минут, пенсионерка поведала, что ещё весной она сломала руку, да так сильно, что потребовалось часть кости заменить пластиком, прижившимся, между прочим, хотя доктора и сомневались – такой-то возраст! Обычно сюда на своей машине её возил старший зять или младшая внучка, а сегодня – глянь-ка! – все оказались заняты до чрезвычайности, вот и пришлось добираться сначала на электричке самостоятельно, а потом и на автобусе. Хотя дочки предлагали записаться на другой день. Живут же они за городом, в красивом коттеджном посёлке, и её точно никто не обижает – своя комната есть и рыжий, лохматый пёсик Топа, неустановленной породы, но с замашками от высоких кровей. А ездить нужно именно сюда, так как тут ещё квартира лично её находится, где она и прописана и от неё приписана к той самой поликлинике номер восемь. Жильё же пенсионерки, как выяснилось, добрые родственники сдают, тратя полученные деньги исключительно на неё – а как же… Андрей с сомнением ещё раз осмотрел, мягко говоря, заслуженное одеяние пенсионерки, но спорить не стал; хотелось ускорить шаг, однако, язык бабушки и её голова работали вполне сносно, чего не скажешь о ногах! Как оказалось, у неё был мобильный телефон, правда, в кнопочном исполнении, но без интернета, что пожилую женщину очень беспокоило! Однако, на Новый год родня собиралась сброситься и подарить своему самому старшему и уважаемому члену семьи достойное устройство. Она так и сказала: «достойное устройство». Тут уже видавшему виды мужчине пришлось округлить глаза от удивления и улыбнуться – и ведь действительно есть женщины в русских селеньях, и возраст им, похоже, не помеха! А между тем они пришли в нужное место. Время, как представлялось, уже во всеуслышание щёлкало секундами, словно хлестало пощёчины, нещадно требуя вернуться в заданный ритм! И тут пенсионерка схватила провожатого за запястье своей по-домашнему тёплой рукой и быстро заговорила: – Дальше я сама. Вот у меня талон есть – внучка записала на той неделе, она у нас красавица. А потом зять за мной заедет. Я ему позвоню, как раз будет конец рабочего дня. Пока очередь, туда-сюда, – бабулька достала свой гаджет и потрясла им для убедительности, – а скажи, у тебя детки есть? – А что такое? – вынужденно проникнув в семейные обстоятельства спутницы, о своих личных делах мужчина рассказывать не планировал, однако, зачем-то соврал, – совсем взрослая дочь. – Ага, понятно! А матушка ещё, я думаю, жива? – Жива, слава Богу! – Вот и хорошо! – старушка погрузила вторую руку в потайной карман своей сумки, не отпуская меж тем Андрея, и достала оттуда маленькую-премаленькую шоколадку с изображение девчушки в платочке с размашистой надписью «Алёнка», – возьми, мамочки от меня отдай. За сына ей спасибо большое! И тебе, конечно, спасибо! Выручил, а то б горе со мной случилось… Дядька от неожиданности впал в редкостный для него ступор, в то время как пенсионерка освободила его кисть, вложив в ладонь свой бесхитростный подарок и не оборачиваясь, засеменила к регистратуре. А он остался стоять у дверей холла без всякой мысли и даже без намёка на возможную реакцию. Люди же, походившие в большинстве своём на давешнюю спутницу, всё заходили в поликлинику, выходили из неё, двумя потоками огибая мужчину, стоявшего между ними словно топляк посреди мутного водоворота щепок и старого, ненужного мусора. * * * К вечеру и без того непроницаемая пелена облаков, перестроив свои ордынские порядки, разрослась и уплотнилась до состояния одной сплошной тучи свинцового окраса, которая явно планировала недоброе – утащить, как вариант, в непроглядную ночь и стужу весь мир чётких линий и хоть какого-то тепла. Однако же, и в самых что ни на есть организованных армиях случаются казусы, в том числе и со строевой подготовкой, а ещё во время неудержимых атак свирепых воинов, что позволяет уже кучке смельчаков противостоять захватчикам, обрекая себя и на смерть, и на завидное бессмертие. Так и в небесных ватагах, не самого счастливого для Андрея дня, внезапно произошла досадная заминка; то ли приказ с ещё большего верха прозвучал неубедительно, то ли, внезапно народившись, обратный ветерок своей природной лихостью и вредностью закрутил воронку, сотворив ближе к западу прореху в серых покровах небесного свода. И вот оттуда, как в прорванный фронт, ринулся неудержимый поток светлых витязей – солнечных лучей необычайной насыщенности, походящих издали на тончайшие струи золотого дождя, лавиной бьющего самозабвенно, стремясь в последнем отчаянье отвоевать у грядущей тьмы хотя бы ломтик пространства, замершего уже в преддверии ужаса. Давешняя собака не ушла уж совсем, она, видимо, имела опыт по добыче человеческой мертвечины и вот теперь, присев у недалёкой воронки, ожидала момента, когда, объединившись, холод и время, очевидно, работавшие на неё, исполнят положенное! Тварь, как забредший в ресторан посетитель, после заказа смело могла рассчитывать на то, что сегодня ей достанется совершенно свежее мясо, а её деткам насыщенное чужими белками и витаминами молоко – так, глядишь, и зиму протянет. Для кого война, а для кого мать родна! Когда же в облачную брешь животворящее светило наше обрушило поток света, зверюга приподняла понурую морду, пытаясь, видимо, осмыслить значимость происходящего, а также возможную от события пользу для себя и своих малявок, но, не найдя ничего заманчивого, быстро потеряла интерес к дивному пятну, заглянувшему ненароком в её постылое существование средь чёрно-белой рутины голодного января. Андрей вслед за собакой развернулся в сторону позорной бреши в рядах небесной рати пособников угрюмой тьмы. И тут измученные глаза раскрылись с наивностью младенца в зоосаде почти до самой последней анатомической возможности, и отвести их от неожиданной феерии красок, чудных в тягостном пейзаже малороссийского поля, казалось, не было никакой возможности. Приворожённый естественным волшебством природы, взор в пантомиме светила не пытался отыскать ничего сакрального – сознанию требовалась опора для сосредоточения, в роли чего и выступило проявление силы родной звезды. В целом типичный для человеческой памяти хаос бойцу удалось структурировать за последние часы, разбив события на до и после факта размежевания с призрачным гомункулом самого себя предыдущего. Это странное существо, ныне злодейски владевшее прошлым, в нём же и оставалось всегда, не позволяя, однако, череде событий минувшего объединиться с текущей реальностью и эпизодами новейшей истории, что вызывал смятение. Доброволец вынуждено созерцал прежние дни как бы со стороны, как не про себя, словно разглядывал в чужих руках шкатулку с набором, украденных у него, драгоценностей. Ощущение жестокой несправедливости поселилось где-то под ложечкой и сосало, сосало, сосало… Но не только обида потерпевшего заставляла рыться в собственном архиве – подступавшая кончина, ставшая после внезапной стрельбы вполне вероятной, требовала оправданий, желательно произраставших на сакраментальной ниве высоких понятий. Не хотелось просто так подыхать средь засохших стеблей украинской полыни… И вот именно теперь, за миг до озарения мрачных окрестностей лучезарным веером, подступило понимание того, что момента-то, при котором распалась подлая связь личных времён добровольца, скорее всего не существует, и именно потому, что всё значимое в биографии любой значимой системы есть процесс, а не сказочная трансформация по щучьему велению! А ещё припомнилось, что мысли сии совсем нехитры и не являются большим открытием, так как умудрённые ненужным в повседневности опытом дяди и тёти с различных кафедр университета пытались и пытаются поныне внушить этот факт всем и каждому. Ну и болезный мужичок, беспомощным положением обречённый на размышления, кажется, нащупал ту самую окаянную цепочку событий, и следовало замереть на некоторое время, дабы она ловким образом не ускользнула от усталого, рассеянного внимания подранка, для чего взгляд и упёрся в единственно яркое пятно текущего мгновения, растянутого бессовестно до состояния вечности. Да, последовательность определённо существовала, но выглядела она совсем не как неподвижный пазл, сложенный из множества фрагментов-картинок, а походила на часовой механизм, где одно событие-шестерёнка цеплялось за следующее или даже за несколько, приводя их в совместное движение. Место в устройстве нашлось всему, включая припомненное за нынешний день и даже забытое навсегда, – там же, между прочим, оказались осколки посуды с именными посланиями археологам будущего и даже забавные рулончики туалетной бумаги, похищенные в преимущественно общественных туалетах; аксессуары так и остались лежать в старинном сейфе, подаренном заботливым руководителем… Теперь уже, напротив, казалось, что разрозненный набор событий прошлого совсем не хаотичен и, определённо, пронизан и причинно-следственными связями, и особым – глубинным смыслом! Всё в сознании Андрея внезапно сложилось в некое исполинское устройство, занявшее более тридцати лет и вытолкнувшее его, но не на это бесприютное поле и даже вовсе не в Донбасс, а к той самой маленькой бабульке, заблудившейся в новейших интерьерах Владивостока. И когда чётко определилось направление для дальнейшего движения мыслей, хмурые тучи, видимо, не считаясь с потерями, ликвидировали солнечный прорыв, и мир до утра или навсегда погрузился во мглу и в отчаянье, не оставив утомлённому сознанию воина надежды на дальнейшее сосредоточение, и оно потеряло-таки стезю, обретённую с такими муками. Дядьке от отчаянья захотелось взвыть, но в следующее мгновение – совершенно не к месту! – вспомнился советский документальный фильм, предназначенный, как бы сейчас сказали, для пропаганды. В нём честным труженикам страны Советов, для возведения чего-то грандиозного в дебрях зимней тайги и под таким же серым небом, требовалось убрать нечто лишнее. Для этого они заложили взрывчатку, протянули провода, спрятались, а диктор за кадром почему-то торжественным голосом вёл обратный отсчёт… И вот вместо взрыва на фоне строителей светлого будущего опять всплыло морщинистое лицо старушки, отблагодарившей его за услугу миниатюрной шоколадкой «Алёнка». Тогда нехитрую сладость не хотелось выпускать из ладони – она почему-то казалась очень значимой, достойным вознаграждением за никчёмную любезность. Задумавшись, Андрей в тот день, поминутно силясь втиснуться в годами выверенный ритм, всё же купил пинетки у улыбчивой пенсионерки-волшебницы и тут же попытался избавиться от них, оставив на ближайшей лавочке, но, пройдя шагов десять, вспомнил про сотрудницу, у которой недавно народилась внучка, вернулся и забрал, действительно, искусное рукоделие. Подарок работнице понравился до чрезвычайности, а с ним и внимание интересного мужчины, с которым она попыталась тут же расплатиться, поинтересовавшись стоимостью самоделок. Опытный коммерсант мог бы сделал наценку, но мысль о перепродаже то ли носочков, то ли ботиков отчего-то показалась кощунственной, и он отказался от денег совсем, дивясь самому себе. Нет, дядька не отличался повышенной меркантильностью, но и никогда ранее не совершал бессмысленных поступков – акт мелкой спекуляции хоть как-то мог реабилитировать собственное неадекватность поведение, но нет же, и этого не случилось! Впоследствии, естественно, происшествие забылось, затёрлось о шероховатости неотложного и необходимого, лишь шоколадка в кармане напоминала о чём-то, что требовало продолжения. А ещё мужчина сам не съедал подарок и не хотел его отдавать ни дома, ни на работе – гостинцу чётко определили адресата и он был через пару недель доставлен матушке с рассказом о происхождении. Старая женщина сразу же оценила значение нехитрой сладости, а ещё поведала историю супругу, который, будучи в прошлом токарем и коммунистом в третьем поколении, безапелляционно заявил: – Видишь, мать, какого достойного члена общества мы воспитали! Жаль, что в наше время таких товарищей в среде руководства не было, не распался бы ни Союз, ни социализм, – и опять погрузился в чтение буржуазной прессы. Но на этом образ пенсионерки, значительно истончившись, таки не покинул Андрея окончательно, он скреб зачем-то сознание, пытаясь акцентировать внимание менеджера среднего звена на значимости его поступка, который в повседневности и выеденного яйца бы не стоил! А тут такая назойливость, которая, между прочим, обосновалась на совокупности внутренних ощущений явно положительной направленности, безапелляционно утверждавших новый для мужчины постулат, гласящий о наличии у него обязательств, связанных не только с родимым семейством или таким же предприятием, но и в отношении, как минимум, людей, говорящих с ним на одном языке. И эта идея ему понравилась совершенно точно, а ещё её было приятно смаковать перед самым сном, обнявши за талию свою собственную женщину! Результатом всех этих самолюбований и прочих патетических переживаний стал поиск волонтёров, опекающих избытками душевного тепла и чьих-то денег обширный класс неимущих сограждан. Болезных в доступной сети интернета оказалось так много, что от числа их не только разбегались глаза, но ещё складывалось впечатление, будто они присутствуют, как минимум, за каждым углом, ну, уж точно у каждого банкомата с тугими пачками банкнот. После пары-тройки звонков дядечку пригласили на участие в кормлении местной братии бродяжек, бомжей и прочих деклассированных элементов. Ещё как-то была раздача поношенных, но крепких и, очевидно, стираных вещей и поход в детский дом на утренник, где около двух десятков бесхозных детишек один за другим норовили утащить в свой уголок любого свободного взрослого, авансом провозглашая того то мамой, то папой. Одна молодая барышня, студентка видимо, от души разрыдалась, при виде такой детской непосредственности и бесприютности, а державшая её за руку девчушка, решив, что дело сделано, побежала собирать игрушки для последующего переселения в рай душевности и уюта. Когда же выяснилось, что дяди и тёти совсем не планируют никого забирать, а явились в заведение то ли подразнить разношёрстую мелюзгу, то ли успокоить свою слезливую совесть, начался одновременный плачь половины воспитанников. Та самая малышка, сходившая уже за своими скудными пожитками, сообразив, что и ей мало что светит, попыталась всё же подкупить предполагаемую маманьку розовым рюкзачком со смешной заячьей мордашкой, но затея не удалась – девушка взятку не приняла и от дочки такой отказалась. Были ещё поиски кота и поиски старушки, которую всё же удалось найти – обнаружить у одинокого дедушки, которого, как выяснилось, та любила всю жизнь, но только сейчас отважилась вторгнуться в приватность уже вдовца. Однако, гуманитарный период пособника эксплуататора длился всё же недолго! Эпопея закончилась в день, когда во время раздачи пищи на каком-то пустыре, их атаковала шайка беззлобных, юных мажоров, влетевших на площадку с нарочито чудовищной скоростью на пафосных мотоциклах. Они, гарцуя на ревущих аппаратах, гогоча от души и гикая, кружили вокруг нехитрого стола с термосами двумя встречными вереницами и обстреливали из пейнтбольного оружия нищенствующих и их кормильцев. Безоружные люди, не ожидавшие подобных вспышек общественного внимания, в первый момент оторопели, но когда краска, без всяких шуток, как минимум, неприятно захлестала по открытым частям тела, народ, от греха подальше, стал разбегаться! Вслед бомжам полетели и очереди зарядов, а ещё и пинки от граждан Российской Федерации, изъяснявшихся на русском языке без всяких акцентов. Андрей также, не особо задумываясь, ретировался с места ристалища, и, кстати, его совсем не самый простой автомобиль нападавшие не тронули как и пощадили владельца, возможно, причислив того к своей когорте, к числу личностей сноровистых и успешных. Он же, сбежав, отправился зачем-то в ресторан, расположенный в центре и славившийся явной предвзятостью аристократических цен и, видимо, от того малым числом посетителей, что импонировало тихим состоятельным парочкам и задумчивым бизнесменам. Мужчина заказал у модельной официантки приличных размеров стейк, естественно, из мраморной говядины, нарезку из тропических фруктов, салат на основе даров моря и полбутылки самой дорогой водки. Будущий доброволец правильное мясо отрезал предельно маленькими кусочками, окунал их в дежурный соус, пережёвывал и уже после отпивал понемногу из рюмки напиток, имевшийся не во всех магазинах, но располагавшийся исключительно на полках с товаром для демонстративного потребления. Однако, неспешное смакование добротной еды в замечательных и удобных интерьерах никоем образом не урезонило чувство стыда, возникшее совсем не от того, что не смог или не захотел дать отпор великовозрастным хамам; к досадному состоянию, видимо, от паров алкоголя прибавился ещё и страх – страх быть опознанным в ходе раздачи скудной пищи малоимущим. В него же никто не стрелял и даже не пытался, что может говорить о присутствии средь нападавших, например, сына кого-нибудь из друзей, сослуживцев, да и некоторые из молодых коллег также относили себя к бесшабашным байкерам. Перед одиноким застольем пропахшую куриным варевом и прогорклым маслом куртку, Христа подальше, пришлось выкинуть в урну где-то у входа, а ещё, уже дома, он около часа бездумно лежал в ванне с горячей водой, после чего, не прикасаясь к мылу, вытерся и отправился допивать виски и коньяк, оставшиеся после недавней посиделки. Супруга пару раз заглядывала на кухню, что-то попыталась выяснить, но, в конце концов, на глаз определив значимость и степень опьянения своего мужчины, спокойно отправилась спать; разобранный и застеленный в зале диван дожидался ненужного в эту ночь ссуженного. А у дядьки в потемках, да ещё и без талии родной женщины, а также с изрядно захмелевшей головой, случилась огромная логическая точка в душевных метаниях средь дивного и такого противоречивого русского мира. * * * Давешняя захудалая сука от нетерпения и от распоясавшегося ветра тихонько поскуливала, всё плотнее прижимая к пузу хвост, маячивший бесприютно меж задними лапами. Изголодавшееся животное уже бы давно попытало счастье в схватке с обессиленным подранком, запах крови которого ощущался вполне отчётливо – он то и вызывал спазмы в пустом желудке, а также поток тягучей слюны, которую приходилось поминутно слизывать с заиндевевшей морды. Да, она бы ринулась из последних сил в надежде на удачу и на своего пёсьего бога, но человек ещё достаточно активно жестикулировал, двигал головой и о чём-то почти в голос говорил, обращаясь к неведомому собеседнику. Но главное и самое опасное, по мнению псины, заключалось в финке – её зеркальный клинок опытный боец постоянно демонстрировал окружающему миру, перекладывая из руки в руку. Чем чреват стальной клинок, в деревнях известно каждому от рождения. И Андрей слышал тихие скулёж и стенания отвратительной бродяжки, а ещё он осознавал, чего такого ждёт возле него непотребная тварь из числа записных друзей человеческих, кстати, не особо впечатлённая поднявшимся к ночи ветром. Однако сделать ослабевший боец ничего не мог, и двигаться в сторону дороги ещё не пришло время – за полем, очевидно, присматривали, запустив с момента наступления сумерек уже вторую осветительную ракету. Доброволец с большим удовольствием поменял бы соседство с голодной собакой на саркастический скрип и щебет задорного снегиря, уснувшего уже, видимо, где-то в тепле чердака одного из домов ближайшего селения. Ситуация, вероятно, не собиралась как-то самостоятельно меняться в лучшую сторону, что, в числе прочего, никогда не было особой новостью для подранка. Он и в мирный период жизни не особо надеялся на стечение благоприятных обстоятельств – каждый момент, каждое направление требовали внимания, а то и подзадориваний, особенно если к процессу подключали персонал, мотивированный исключительно купюрами. Многолетнее положение руководителя, кои, как известно, являются не более чем начальствующими диспетчерами, породило не только постоянное ощущение собственной востребованности и, как результат, собственной же значимости, но ещё и сформировало стойкую зависимость от возможности решать хоть какие-то задачи – уточнять, согласовывать, принуждать. Или же, на худой конец, при дефиците объектов для воздействия, оставалось отдавать распоряжения себе и с честью их же и выполнять. В противном случае, а также при отсутствии интернета, телевизора, хорошей компании с коньяком, приходилось в муках и с удивлением изучать сонм собственных мыслей, которые, уподобившись неутомимому сердцу, не останавливались даже во сне! Да, именно они, при вхождении сознания в дрёму, перемещались в совсем уж загадочные области человеческой сущности и неведомо зачем, пытаясь срастить и склеить обрывки, выбранные из памяти в случайном порядке, режиссировали дивные по форме и содержанию, а то и чудовищные до дрожи постановки и даже целые эпопеи. Нечто аналогичное интеллект, обескураженный вынужденным бездействием, пытался сотворить именно сейчас и, между прочим, наяву, рекрутировав в процесс и разум бойца, и его самосознание, которое с превеликим энтузиазмом принялось вытаскивать из нагромождения пыльной документации личного архива если не идеи, то уж точно события сверхценной значимости. Подобный вид деятельности не предполагает особых вознаграждений и в основу фильма, облагороженного Оскаром, явно не ляжет! Кроме того и распространяться о схожих терзаниях знатоки российской действительности не рекомендуют, а то ведь заботливые жёны, тёщи, сёстры и прочие родные, а ещё и преданные друзья с работодателем – дай им волю! – запросто организуют заблудшему упоительное собеседование с медицинским специалистом известного профиля. Но всё это касалось той части жизни рода человеческого, которая с промёрзшего украинского поля, для истекавшего кровью воина, выглядела как нечто сомнительное, неуместное, а ещё и абсолютно расточительным в свете глупых огней тщетной рекламы, не говоря уже о вымученных чувствах праздношатающихся; именно подобным образом на ухоженных питомцев элитного клуба собаководов мог взирать волк с перебитыми лапами, доживающий в дебрях зимнего леса. И дело вовсе не в способе добычи пропитания, а в степени обострения изначальных инстинктов, когда у одних они и в предсмертных муках задействовано ровно на сто процентов, в то время как у городских бездельников всё или позорно стремится к нулю, или же требует указующего перста мудрого хозяина. Меж тем и Андрей вырос совсем не в девственной части природы и до тридцати пяти лет не ощущал никакого зова со стези доблестного Маугли… или всё же права русская поговорка с её серой братией, которую сколько бы ни кормили, она всё равно известно куда смотрит? Когда нестойкие и сомнительные рассуждения измученного бойца случайно вышли на звериное племя, ему вдруг припомнилась жестокая возня двух подвальных котов с молодым голубем, только что вылетевшим из гнезда и опробовавшим свои некрепкие крылья. * * * О, это была шикарная история, начавшаяся за несколько недель до одного кровавого происшествия! В утро летнего, выходного дня прежде они с женой, а за ними и дочурка проснулись от какого-то истошного то ли писка, то ли визга. Звук совершенно определённо издавало живое существо и делало оно это на самых пакостных нотах, которые своей отвратительностью могли бы смело конкурировать со скрежетом железа, трущегося о пенопласт. Лохматая со сна папина любимица запрыгнула под одеяло, между супругов, и по-детски раскрыв от удивления карие глазёнки, произнесла: – У нас на балкон приземлилась баба Яга в ступе, и она поймала курицу и собирается её съесть живой, – с фантазией у девочки всегда всё было хорошо, на что неоднократно указывали преподаватели её школы, школы финансируемой вот совсем не из бюджета социального государства. Сильному полу пришлось отправиться на лоджию, дабы или злую волшебницу изгнать, или установить принадлежность скверных звуков. Но только мужчина открыл дверь, как с улицы послышалось хлопанье крыльев и в щель между балконами, принадлежащими его семейству и верхним соседям, скользнул голубь, и гнусный писк через минуту прекратился. Стало ясно, что в указанном промежутке парочка сакраментальных птиц мира сотворила себе птенчиков, вылупившихся совсем недавно. Сейчас же они, оголодав, своими требовательными голосами устроили внезапную побудку с концертом, обещавшим своей регулярностью затмить самых истовых реперов и прочих фигурантов эстрадного бомонда! Конечно, неспешное возмужание пернатых можно было и прекратить, тем более и смежное семейство также решительно возражало против вокальных экзекуций, и у них таки был лиходейский план по физическому устранению мелких птах с изгнанием навечно их родителей. Однако и у соседей был малолетний ребёнок – мальчик, с которым дружила дочка Андрея, а бездушное злодеяние запросто могло проявиться как-нибудь, что, определённо, подорвало бы авторитет взрослых раньше времени. В результате непродолжительных обсуждений возник консенсус, позволивший птицам не только гадить от души, но ещё растить и воспитывать потомство до полного его созревания и выпуска в мир реальных страстей, но нечеловеческого свойства. В перспективе же запланировали и ликвидацию зазора меж плитой одного балкона и крышей другого, путём создания какого-нибудь непреодолимого препятствия сверхнадёжного свойства, дабы сей промежуток не превратился в родильный дом для всяких голодранцев из множественной плеяды братьев меньших Homo sapiens! Однако с хартией свободы для пернатых, кроме прочего вменявшей людям длительные мучения, не согласился кот, волею судеб разделивший своё жильё с человеческими особями, которые – неблагодарные – вот теперь, когда возникла реальная возможность выйти на охотничью тропу, взяли и закрыли все подступы к добыче, буквально взывавшей к цепким когтям и мощным зубам. Естественно, семейная пара совсем не стремилась ни к видам с окровавленными птичьими тушками, ни к стенаниям дочурки, обязательно бы расстроившейся от всей этой суровой правды жизни, а потому пушистому любимцу путь на балкон оказался заказан на долгие и мучительные дни… И животинка по имени Барсик страдала всё это, достаточно продолжительное время! Нет, с пищей у домашнего питомца дела обстояли, по его предвзятому мнению, достаточно сносно, но обескураживала несправедливость, суть которой сводилась к нарушению людьми тысячелетнего соглашения, гласящего, как известно, и ныне, что коты смело могут рассчитывать на уют и тепло очага двуногих в обмен на защиту их жилищ, а ещё и амбаров от грызунов и вредителей всех мастей, к коим голуби относились, без всякого сомнения. И вот к чему ж теперь свелись взаимные отношения сторон в истории конкретного котика? Крышу над головой таки никто не удалял, корм не отнимал, но и предназначение, на века впечатанное в генетический код огромной популяции, осуществлять отдельно взятому её члену не позволяли, что портило настроение и заставляло задуматься о протестах, таких, например, как демонстративное выдёргивание ниток из штор, пары лужиц у ночной лежанки взрослых! Но, главное, это пренебрежение во всём, начиная от закапывания невидимым грунтов остатков еды, регулярно дозируемой людишками, и заканчивая переходом в параллельное существование с их вероломным родом – не слышать, не обращать внимания, не подходить даже на зов! Но обижаться на весь белый свет, определённо, утомительно, и в ощетинившиеся пределы личного пространства Барсика местная девочка, конечно, допускалась, правда, лишь в качестве подопечной, с которой, как ни крути, следовало играть, развивая подвижность ребёнка, а ещё и воспитывать лёгкими тычками лапой. Кроме того малышка имела доступ к еде котика, и когда выкладывала ароматное лакомство в миску, без всякого угрызения совести допускалось тереться о её ножки-ручки, мурчать и даже пытать выхватить, как бы играючи, заветный кусочек до окончания процедуры. В сложившейся ситуации, к парочке коварных взрослых подобное дружеское расположение, естественно, никоем образом относиться не могло! Один кошачий вседержитель знал, каких усилий стоило животному флегматичное выражение мордочки, в момент получения корма уже от родителей девчушки – он даже отворачивался от них в такие моменты, а уж трапеза в присутствии нарушителей известной конвенции исключалась полностью и без обсуждений. Как известно, таков путь! Тем временем семейство голубиное, состоявшее из пары старших и двоих птенцов, благоденствовало в своей уютной щели, как бы специально созданной заботливыми строителями для продолжения рода пернатых. Никто не мешал крылатой живности наслаждаться нехитрой рутиной – корма, как водится в летние дни, хватало, какая-то уж слишком жуткая непогода не пыталась в очередной раз разорить-расстроить хозяев и хозяйство Владивостока, даже свирепому котику ограничили доступ к гнездовью, а уж он бы нашёл способ добраться до заветной добычи – только открой балкон да распахни остекление! Вот и росло потомство, и мужало. Меж тем, недаром Барсик имел шёрстку демонически-чёрного окраса, что, определённо, способствовало доставке проклятий, вынуждено направленных в адрес несостоявшейся добычи, к чутким ушам известной рогатой головы, а может речь шла о богах, где кошачьи оказались сильнее птичьих. Короче говоря, к пернатой братии постучалось банальное, житейское горе. Не секрет, что всем нам рано или поздно предстоит покинуть отчий дом или родное гнездо, или же то будет родовое логово. Первые шаги всегда важны, но ещё и интересны, особенно когда, загрузившись суровым опытом, разглядываешь чужую поступь со стороны, находясь в мощных границах собственной вселенной! Это и произошло в день первого вылета совсем уже повзрослевших птенцов. Пятиэтажный дом ополченца, построенный чуть ли ни по личному распоряжению забавного кукурузника Хрущёва, углом наглухо соединялся с таким же жилым зданием, что на земле образовало незамысловатый скверик, в былинные времена засаженный кем-то всяческой таёжной растительностью, включая и дивные деревья с заповедных урочищ. Дальше шёл тротуар, за ним межквартальный проезд – знать о подобных, слава Богу, суждено не каждому, что благословляло земляков и на чистый воздух, и на спокойные вечера! Вплотную к автомобильной коммуникации в те же годы, что и жилище воина, расположили небольшой детский садик с аккуратными площадками, беседками, горками для воспитанников, истощавших вечный восторг и устраивавших пёструю кутерьму в период прогулок. С тылу учреждение обрамлялось, как это ни странно, достаточно бойкой железной дорогой, ниже насыпи которой, у самого синего моря, состоятельные граждане образовали некий безымянный клуб яхтсменов с надёжной охраной и искусственной заводью. Именно тут в основном и располагались те самые голубые и белоснежные аксессуары владетельных личностей, призванные беззастенчиво вопиять о сказочной жизни своих владельцев! Андрею нравилась его, очевидно, не самая огромная из возможных квартира, нравились её удивительно толстые стены, сложенные из старомодного, странного по форме жёлто-розового кирпича, коего давно не сыщешь в сжавшихся пределах Родины. Нравились деревянные полы и почтенные радиаторы, отлитые из чугуна ещё в эпоху заветов Ульянова (Ленина). Кроме того патриархальность улицы, по доброму советскому типу, пробуждала неповторимое в иных частях города ощущение надёжности и спокойствия с какой-то непостижимой уверенностью в завтрашнем дне. А ещё прельщало место расположения дома – не центр, конечно, но вполне достойное и престижное, где стоимость квадратного метра умудрялась соперничать и с некоторыми столичными районами! Часть окон жилища и тот самый балкон выходили в сторону Амурского залива, за гладью которого в зимнее время хорошо просматривались далёкие сопки, местами синеющие, иногда заснеженные, что зависело и от предыдущих осадков, и от времени суток, а ещё и от настроения вездесущего солнышка, ответственного за прочие синоптические причуды приморских горизонтов. Ближе к новогодним праздникам море покрывалось уже надёжным льдом, позволяя автомобилистам лихо гонять по его белому панцирю; скромные по размеру корабли и прочие кораблики загодя разбегались по уютным портам и заводям, предаваясь дрёме в клубах пара и мелкому ремонту. Рыбаки же с восходом, до бровей укутавшись в тёплое, самозабвенно буравили застывшие покрова студёного залива; с возвышенного берега и с третьего этажа все они за дальностью расстояния теряли руки и ноги, превращаясь в группки по полтора-два десятка существ неочевидного происхождения, коих, при достаточной фантазии, можно было отнести к популяции мурашей или мошек, тем более, что и они изредка, но всё же перемещались. Заядлые удильщики с маниакальной страстью практиковали своё увлечение, погружаясь в него буквально до гробовой доски, о чём гласила статистика, согласно которой каждый сезон подлёдного лова собирал ещё и скорбную жатву, унося к Нептуну десятки несчастных. Но все эти прелести с их студёным простором, высью небес и сказочной далью в оранжево-малиновых лучах заходящего солнца наблюдались лишь с поздней осени до середины апреля, до момента, когда белоглазая зимушка-зима сбегала-таки в сторону Берегового пролива, оставляя мироздание на попечение легкомысленной палитры тёплых красок. Уже в конце марта деревья, расположившиеся на пяточке сквера, покрывались почками, далее цвели и, в конце концов, одевались в зелень, прежде совсем невинного, трепетного цвета и размера, но процесс возмужания и перехода к состоянию зрелости занимал непродолжительное время; лёгкая паутинка листвы уплотнялась, мечтая, видимо, о статусе таёжных дебрей. И вот уже за кронами совсем не видно ни моря, ни тех далёких сопок – пространство однажды сжималось, и явь за окном, необъятная ещё недавно, обретала ту камерную замкнутость, где тихо властвовали старческий уют и безмятежность. Вот именно в такой, ничем непримечательный день дочурка Андрея со своенравным котом устроили очередную незлобивую возню на широченном подоконнике общей комнаты. Откровенно говоря, животинка уже подзабыла, что собственно привело к разладу с вездесущими взрослыми; ссора тяготила, но в целом настрой на конфронтацию пока сохранялся, правда, без дорогостоящей порчи имущества и без прочей обструкции – дело явно шло к традиционному примирению. После того, как родители оценили внешний вид чёрного котика с алой лентой, с величайшим трудом повязанной на шею, – сочетание цветов было вполне уместно! – девочка, опять раскрыв глазёнки, сообщила новость: – Смотрите, смотрите! На краю крыши балкона сидят голубки, они крыльями машут, а не летят, наверное, это птенчики уже выросли и вышли погулять! Мама, папа, смотрите же… Родительница, смакуя удовольствие, должного энтузиазма не проявила; её ухоженные ступни расположились в пафосном устройстве, заполненном отваром ромашки с добавлением чего-то санкционного – от вражеских производителей с противоположного берега Тихого океана. Массажный механизм с деловитым урчанием разминал ножки от самых пальчиков до щиколотки, что к удивлению отражалось и на лице женщины, сочетая одновременно и отстранённость, и сосредоточенность. А вот будущий ополченец, невзирая на забавный сюжет в домашнем кинотеатре, подошёл-таки к окну и, действительно, увидел, как две молодые птицы, цепляясь коготками за верхний карниз, беспорядочно хлопали крыльями, не осмеливаясь, однако, совершить первый вылет. Там же, но чуть в стороне сидела белая голубка – очевидно, их матушка – и с неподдельным интересом наблюдала за своими чадами, отец же с искрящейся грудкой, положенной всем приличным парням, кружил неподалёку, как бы призывая отпрысков броситься, в конце концов, в небо, к облакам и к новому качеству жизни. Барсик, смерившийся на время с алой удавкой, как только подошёл мужчина, принял положение незабвенной копилки, обратив в сторону улицы свой нарочито флегматичный взор, но и ему пришлось неким образом оживиться, ведь за окошком, буквально в трёх метрах, производила суету и шум пара пернатых, имевшая с известного времени статус его законной добычи! Животное немного напряглось, но уже через минуту резким движением приблизило мордочку к стеклу, как бы пытаясь более внимательно рассмотреть жанровую сценку из жизни голубей, за этим последовали ещё какие-то ужимки всем чёрным тельцем, пассы передними лапами, после чего, осознав тщетность своих притязаний, кот, в качестве успокоительной меры, стал вылизываться. И тут птенчики-тинэйджеры одновременно, не сговариваясь, камнем ринулись вниз, но, недолетая до земли, замахали крыльями с такой силой и отчаяньем, словно это завзятые театралы разразились аплодисментами, что и девчушку подвигло к восторгу и хлопкам в ладошки. Очередная суматоха и гвалт обескуражили сурового кота, и он таки прекратил омовение, замерев в низком наклоне, ещё и ротик забыл прикрыть – язычок так и остался торчать меж острых зубов. Малышка, заметив такое безобразие, не упустила возможность и пальчиком засунула кусочек розовой плоти в маленькую пасть пушистого друга, за что получила лапой, но не расстроилась и с радостью отправилась сообщать маманьке забавные новости. Барсик же с Андреем так и остались созерцать воздушные фортели и пируэты новейших асов. Птицы, меж тем, продолжали вить свои замысловатые петли, то взмывая почти к облакам и теряясь на их фоне, то падая к матушке-земле, да так, что в комнате слышался свист воздуха, с бешеной скоростью проходившим сквозь перья! Полёт, очевидно, до предела вдохновлял голубей, но и он не мог длиться бесконечно. Молодые особи, в конце концов, уселись на ветку ближайшего к балкону дерева, через минуту к ним присоединились и родители, которые тут же заворковали, как бы выспрашивая детишек о первых впечатлениях, и чада таки с энтузиазмом отвечали – беседа оказалась оживлённой и достаточно продолжительной. Выпускной пернатых уже было подошёл к завершению, и наблюдатели, потеряв интерес к улице, намеривались вернуться к своим делам и заботам, но тут на стриженую травку у дома заявились два кота; в любом российском подвале найдутся подобные красавцы, славящиеся неуёмной бесшабашностью и уркаганскими наклонностями! Например, эти подельники-близнецы, народившись прошлой осенью, уже умудрились довести буквально до инфаркта престарелого пинчера, которого с наслаждение и регулярно гоняли по двору, а ещё у пожилой женщины разодрали пакет и утащили вполне себе приличный кусок краковской, пока болезная, оставив покупки без присмотра, оживлённо разговаривала по телефону! Местные бабушки, дедушки, конечно, должным образом обсудили происшествие, но в целом… в целом ребята показали бойкость того полезного разряда кошек, что не позволят никаким грызунам оккупировать родные пенаты, за что фигуранты колбасного дела получили вечную индульгенцию на безобидное баловство. Барсик, лицезревший парочку регулярно, когда-то давно поделил всех живых существ на четыре неравные категории, где, во-первых, царил он сам – существо, устанавливающее правила, во-вторых, изредка появлялась добыча – к ней, увы, относились лишь мухи, бабочки и птицы. Другие божьи твари со среднего этажа плохо опознавались, однако, смекалистый кот подозревал о более существенном разнообразии возможных трофеев, он даже догадывался, что в сокрытии сего богатства виноваты эти люди – третий и, так сложилось, необходимый вид живности! У двуногих была основная функция, определённая творцами изначально, которая заключалась в доставке откуда-то корма, в его сохранении и в постоянном выкладывании аппетитной консистенции в очень специальную чашечку, кушать из коей, между прочим, запрещалось даже девчушке. Каким образом они находили еду, животное не заботило – это была их задача, и они, в целом, с нею справлялись! И, наконец, в сей мир, непонятно зачем, а ещё непонятно кто, поместил собак, ведущих совершенно недопустимый образ жизни – это вечное виляние хвостом, радостное снование за какими-то предметами, которые подлые хозяева кидали, требуя вернуть, что делалось, определённо, ради унижения, в то время, как эти бестолочи, очевидно, преданы своим людям до самой последней степени! Котофей относил всё это племя идиотов к четвёртому виду – к самому низшему и абсолютно непотребному… Но, увы, к нему же пришлось причислить и своих сородичей, а именно бродячих котов, которые имели наглость перемещаться по улице без спроса и без всякого ограничения, а ещё и охотится, и – о подлость! – спариваться… и было-таки с кем! Вот и сейчас появились эти бродяжки в своих пустяшных шкурках, типичного для подвалов серо-полосатого стандарта «А-ля Васька». Домашняя животинка уже давно приглядывала за несчастными, но лишь в полглаза, расположившись на высоте, к слову, недоступной для всякой голытьбы! В итоге наблюдений выяснилось, что даже если кто-то из фигурантов изначально прогуливался или шалил в одиночестве, то неизменно, в течение совсем краткого времени второй к нему обязательно присоединялся, что выглядело непонятным и подозрительным! А как они этак осуществляли коммуникацию, а и с какой такой тайной целью не расстаются? Возможно, следят друг за другом из-за какого-нибудь угла, помеченного собаками, страдающими, как издревле известно, недержанием. А что если так и есть то, сие не лезло уже ни в какие рамки и, стоит заметить, у британских соплеменников, с достойным прикусом и прочими заслугами, выслеживание считается полнейшим моветоном. Любое антиобщественное хулиганьё не догадывается, что практически всегда находится под присмотром с неизменными подозрениями в приступных деяниях или, как минимум, в тех же намерениях. Но если бы дружная парочка знала о наличии соглядатая, то уже, в свою очередь, удивилось до чрезвычайности – и без того хватало забот, например, что делать с несметным числом кузнечиков, налетевших откуда-то, их же, как вариант, срочно следовало съесть, но сил-то уже никаких нет. И что ж прикажете теперь делать? А тут ещё эта чёрная рожа с третьего этажа… Но Барсик, как в тот день оказалось, не один разглядывал дворовых бездельников – на них обратили внимание и молодые голуби, спланировавшие на землю, как нарочно, где-то в полутора метрах от котиков, чем очень и очень озадачили полосатых. Птицы беззастенчиво и с наслаждением принялись выклёвывать плоды бессловесной флоры и ту часть фауны, которая, по своему обыкновению, ползала и прыгала. Но владыки ближайшего подвала и его окрестностей не сомневались и минуты в том, что, как минимум, эти козявки являлись исключительно их и только их добычей, и всякое покушение на действующий статус-кво может быть приравнено к разнузданной провокации или даже к агрессии, что никоем образом не могло остаться без надлежащего внимания. Именно так: никоем образом! Наглецов следовало должным порядком и показательно покарать или хотя бы выгнать за пределы личного суверенитета животных более высокого и ответственного порядка. И случилась-таки атака! Пушистые сорванцы как-то по-особенному переглянулись и, обходя с флангов нарушителей, пригнувшись до самой последней возможности, краткими перебежками начали наступление! Но и их визави оказались не так уж глупы и заметили изменение в дислокации недоброжелателей. Одна из птиц, видимо, с психикой непопорченной едкими брызгами тестостерона, предпочитая гарантированно не числиться в трофеях, вспорхнула и скрылась в кроне ближайшего дерева, в то время как её сородич всего лишь отбежал в сторону, да и то без особой энергии. Однако, скучный манёвр оставшегося смутьяна был понятен охотникам и не оставил на сосредоточенных мордочках и усмешки – не такое видели, не с таким справлялись, о чём могли бы поведать многочисленные грызуны, но, увы, участь всякой добычи – молчание. Ближайший от пернатого кот попытался зайти совсем уж в тыл упрямца, в тот момент как другой привстал, отвлекая внимание, но и это несильно сработало – голубь, поднявшись в воздух на несколько сантиметров, спланировал за фронт нападавших и мирно продолжил трапезу. Суета с перебежками, краткими перелётами и прочим метанием, правда, не имевшая определяющего разнообразия, повторялась многократно, задержав и заставив Барсика и Андрея с любопытством разглядывать незамысловатые, но всё же нестандартные для сонной дворовой жизни события. Мужчина непонятно с чего, но проникся уважением именно к паре охотников и, очевидно, находился на их стороне, взбудоражившись, словно речь шла о финале чемпионата мира по хоккею, где в бескомпромиссной сшибке отчаянно схлестнулись канадцы с нашими мужиками. Сложно сказать за кого болел домашний любимиц, но и его история, творящаяся, увы, вне зоны прямого доступа, вероятно, заинтриговала – животное от возбуждения сновало туда-сюда по подоконнику, а в наиболее острые, по его мнению, моменты приподымалось на задних лапах, буквально припадая к стеклу. В целом наивная пантомима сводилась к издевательству геройствующей птицы над незадачливыми кошками и, наверное, рано или поздно разрешилась бы отлётом пернатого подальше от назойливой парочки, тем более, что растительной и животной пищи уже вполне хватило. Но тут случилось непредвиденное, непоправимое и, определённо, страшное… Так сложилось, что кто-то из жителей дома или прохожих, распотрошив старую магнитофонную кассету, забросил размотанную плёнку на газон, чем оказал голубю скверную услугу – одна из лапок попалась в петельку из крашеного целлофана. Понятное дело, у пернатого подростка, вылетевшего из гнезда полчаса назад, напрочь отсутствовал всякий опыт, и, обнаружив путы, тот попытался ретироваться, но удавка как-то вдруг затянулась на коготках, и разворот лишь усугубил ситуацию, связав уже обе конечности. Сизокрылый символ мирных намерений подпрыгнул с досады и попытался упорхнуть в родное гнездо – такое близкое и такое безопасное! Но не тут-то было – крепкий полимер не желал обрываться и, в натяг, последовав за птицей, ожидаемо зацепился за какой-то сучок, от чего пернатый дёрнулся и камнем рухнул вниз, повиснув над самой травой. Все попытки улететь, так или иначе, приводили несчастного к одному: он, падая к земле, раскачивался на проклятой привязи, отчаянно хлопая уже подуставшими крыльями. Андрей такого поворота не ожидал! Лёгкая комедия стремительно превращалась в самую настоящую драму, где мужчина, разволновавшись от напряжения, вспотевшими ладошками потирал как-то вдруг раскрасневшуюся шею, и мысленно призывал к действию и подбадривал котиков: «ну-ну, ребята, ловите же его, а то уйдёт же». Но пушистые сорванцы не поняли, что это такое чудное тут происходит, и с озадаченным видом разглядывали мучительные метания бедной птицы – она в миг из разряда нарушителей суверенитета и возможной добычи трансформировалась в персонаж, походящий на циркового артиста, который крутил сказочные пируэты, поражая зрителей своей смелостью, ну и мастерством. Будь такая возможность, они бы и аплодисментами разразились, но подобные проявления восторга животным, как известно, не свойственны, а вот инстинкты таки берут верх над прочей глупостью; один из котов, выпрямившись, несмело подошёл к измученному пленнику и стремительно нанёс удар куда-то в область головы, прибавив пернатому ажиотажа. Голубь истово захлопал крыльями, и случайно возникшая подъёмная сила позволила несчастному взлететь ещё раз, но пленка, как и прежде, натянулась, и опять произошло досадное падение – в этот раз уже в лапы охотника, который запрыгнул на живой трофей и с силой вцепился в него всеми бойцовскими когтями и зубами. Андрей в момент триумфа кошачьих с торжеством победителя как доброго друга обозрел Барсика; с ним вместе они наблюдали за стоящим матчем с феерической развязкой! Животинка ответила странным кивком и, словно лев в клетке, продолжила сновать по подоконнику, ещё и истерично мяукая, царапая стекло, видимо, надеясь попасть к собратьям, бьющимся за честь всего рода. На улице же драма перешла к своей основной – кровавой части! Полимерная удавка, не выдержав все двух тел, лопнула, но волю птица, лишённая свободы крыльев, – своего чудо-оружия! – не получила. Кот, свалившись несуразно и неудобно, всё своё раздражение выместил на несчастном сизаре, которого в дикой эйфории принялся грызть и рвать, особенно усердствуя задними лапами. Второй из пары безродных хулиганов в свару не лез и не мешал сородичу, он лишь ходил вокруг живого клубка из шерсти и перьев, флегматично обнюхивая что-то в траве. Через пару минут остервенения из шеи жертвы брызнула-таки кровь, крылья почти тут же перестали хлопать, а свирепое животное, поняв, что всё кончено, отпустило безнадёжно гибнущий символ мира и надежды, который, немного подёргавшись, затих окончательно, словно речь шла о надувной игрушке, проткнутой спицей… ради забавы, конечно. Коты к поверженному врагу подошли парой и с большой осторожностью. Осмотр взъерошенной тушки происходил с очевидным интересом, говорившим об уникальности добычи. Каждая часть птичьего трупа выглядела и нелепо, и как-то пугающе – голова с открытым клювом на сломанной, очевидно, шее оказалась закинутой назад таким образом, что в остекленевших глазах отражались и спина с крылом, торчащим веером в небо, и обе розовые лапки, крепко накрепко спутанные старой магнитофонной лентой. Процесс обзора трофея сопровождался обнюхиванием, а ещё они каждый по разу аккуратно коснулись несчастного: то ли пытались разбудить бывшего недруга, ради продолжения, то ли хотели удостовериться в качестве своей работы, мол, сдохла ли божья тварь или же ей ещё добавить… Мужчина, меж тем, совсем разволновавшись к финалу, ощутил себя кем-то вроде патриция на гладиаторских боях; он бы обязательно опустил большой палец вниз, голосую за скорую и безусловную расправу. Однако, находясь совсем не в античном Риме, будущий доброволец не смог реализовать свою, внезапно возникшую страсть к крови, да и ситуация с голубем совсем закруглялась – бродяжки, закончив осмотр, потеряли к трупу всякий интерес; подельники дежурно вылизались и удалились восвояси. Родители же погибшего с его сестрой или братом – кто их разберёт! – как тот коммунистический отряд, который «не заметил потерю бойца…», продолжили что-то клевать, летать и зазывно ворковать на весь двор, ещё до них умиротворённый своей архаичностью. Покинув свой наблюдательный пост, Андрей ощутил стойкую потребность в крепком алкоголе, но спиртное дома для всякого случая не держали. Конечно, соответствующий магазин работал и располагался неподалёку, но это же необходимо что-то накинуть на голый торс и отправиться на улицу, на что кипящее сознание не соглашалось – его недавно захлестнула волна тестостерона особого качества, и сейчас приходилось отплёвываться и отфыркиваться, полагаясь исключительно на рефлексы, а они тормошили и напрягали буквально каждую клеточку. На помощь мужичку пришла дочка-ангелочек, которая, накормив Барсика, отправилась на часок-другой к подружке в соседний подъезд. Не мешкая, отец семейства подсел к жене и без всякого прелюдия, молча запустил руку в прорезь халата, тут же встретившись с упругой, весомой грудью, уверено стремящейся к третьему номеру; расслабленный было сосок, тут же отозвался – подобрался, набух, будто и супруга ждала своего суженного с вполне понятными мыслями. Женщина с удивлением, но одобряюще улыбнулась и, хитро осмотрев мужа, дала-таки волю своим тёплым ладошкам, которые знали все правильные стёжки-дорожки и умели свести воедино оба организма, доведя их, в конце концов, до высочайшей, звенящей ноты возбуждения, которая разряжалась такой феерией взаимного наслаждения, что небеса, прикусив губу, завидовали, ой, как завидовали! Дядька, настроив ритм движений до вышесредних значений, на аккуратную спину супруги смотрел без традиционного восхищения, а и в меру округлые ягодицы, образовавшие с талией и прочим рельефом эксклюзивное сердечко, так призывно пружинящее его толчки, сексуальностью своей отчего-то не добавляли страсти – её и без этого хватало, но происходила она совсем не от вида обнажённого тела молодой женщины, и уж конечно не от светлого образа матери его ребёнка! Нетугие, домашние косички от непрерывных импульсов одна за другой соскользнули с плеч и упали на кровать; уже волосы наполовину растрепались, опутав руки жены, согнутые в локтях, однако, и они к действу не добавляли эротики. Мужчина по обыкновению наблюдал, как груди любимой, находясь с ним в сумасшедшем резонансе, отвердевшими сосками цеплялись за складки сбившегося покрывала, от чего супруга делала короткий, звучный вздох и вздрагивала, добавляя к достигнутому экстазу ещё по полновесной капле наслаждения, но и тут естество самца не получало вдохновение. С усердием погрузившись в, казалось бы, рутинное для любой семейной пары занятие, Андрей никак не мог отделаться от сцены с убийством голубя бродячими котами – она не желала оставлять в покое сознание и завораживала, манила! Манила едва заметной с третьего этажа струйкой крови, предсмертными трепыханиями несчастной птицы, но, главное, ощущением причастности к схватке, словно он находился в одной команде или в одной группировке, банде с пустяшными генералами ближайших подвалов. Незамысловатая и естественная для дикой природы ситуация никак не отпускала вечного горожанина, а ещё теннисным шариком всплыло обидное чувство незаслуженной отстранённости, словно не Барсика, а его изолировали от славной и, слава Богу, коллективной, кровавой охоты! И это его – мужчину! – огромного, определённо, мощного самца, продолжателя рода, сказочно одарённого множеством преимуществ, умеющего достигать фантастических глубин и результатов… Именно на этой нескромной, но возвышенной мысли, под грохот и стон спального гарнитура и произошла чудовищная по энергетике разрядка и опустошение взмокшего Андрея! В последние секунды действа прозвучал неистовый вопль почти на пределе возможностей голосовых связок, который заставил вибрировать всё пространство квартиры! Звук, переходящий на излёте в грозный рык, отчаянно подхватила любимая женщина – два голоса, слившись в безумной какофонии, так и улетели в скучный эфир города, чтобы вызвать у прохожих и одобрительную улыбку, и кривую усмешку, и неподдельное возмущение… Когда ж милое дитятко в сумерках, наконец, решило вернуться к своим игрушкам, лязгая ключами в замочных скважинах, любовники, не закончив очередной раунд в череде удовольствий, вынуждено и с горечью вырвали-таки себя из райского сладострастия. Ребёнка, естественно, никто не ругал за опоздание, девчушку, наскоро накормив и ополоснув, отправили спать, дабы процесс продолжить и завершить его глубоко за полночь, распластавшись по всему супружескому ложу и провалившись усталыми в счастливую дрёму с улыбками совершенных безумцев… * * * Грязная позёмка, сдобренная сухим снегом, очевидно, являлась порождением двух начал: русского холода, сквозящего, где придётся, и знаменитого украинского чернозёма, способного и вскормить православного, и, превратившись в тончайшую пыль, запорошить ему глаза окончательно, что и делали с подранком десяток небольших вихрей, которых гонял по полю совсем обнаглевший ветер. Чумазые засранцы один за другим налетали на мужчину, ввинчиваясь в прорехи верхней одежды, дабы последнее тепло отобрать и вышвырнуть на потеху грядущему к ночи свирепому морозцу – они раздражали воина чрезвычайно! Крутящиеся, бесплотные сущности представлялись дядьке сворой непотребных бесят; о подобной и прочей нечисти в глубоком детстве частенько рассказывала родная бабушка – та самая, которая мастерски резала мясо на кубики. Старушка многое умела, но запомнилась почему-то именно аккуратной поджаркой с грибами, а ещё замечательными ковригами, обсыпанными мукой и благоухавшими до головокружения, – какие рецепты, какие добавки, применялись лишь продукты из сельпо, мудрость украинских жинок да дровяная печь с духовкой, видавшие виды. Её родителей, умудрившихся сохранить детишек в голод тридцатых, за год до войны, слав Богу, переселили на Дальний восток и именно из этих самых мест. Разумеется, Андрею многое не нравилось в текущей ситуации, особенно то, что сбережённые в течение дня силы и энергию, приходилось тратить на поддержание зябнущего и с каждой минутой дряхлеющего тела; по аналогичному графику из мира уходило и солнце, не сумевшее ни обогреть, ни приличным образом осветить эту унылую до дрожи округу. Ничего не изменилось к лучшему и от воспоминаний о кровавом инциденте с несчастным голубем и о безумном соитием, длившимся, между прочим, несколько часов, правда, с естественными перерывами! Благоверная, и раньше не обделённая супружеским вниманием, смотрела после неистовства на своего избранника ещё и как на самца, достойного самых высоких похвал! Однако, в тот раз молодая женщина, насытившись до предела, по своему обыкновению промолчала, а напрасно – могло так случиться, что и дальше супруг находился бы в адекватном состоянии и в зоне прямого доступа… Сейчас же боец, с окончательно отяжелевшей головой, никак не мог понять, с какой такой целью совершил экскурс к той далёкой истории – нить, призванная соединить воссозданный эпизод с предыдущими размышлениями, оборвалась в нескольких местах, а на узелочки-то времени уже не было. Единственное, что сейчас знал и помнил Андрей о котах-убийцах и о последовавшей плотской феерии, так это то, что приблизительно через неделю после происшествия завершилась рутина его бытия. Правильней будет сказать, что она, презрев самое доброе отношение к своей сущности, взяла и развалилась – распалась на несколько несимметричных кусков, оголив внутреннее содержание, на упорядоченное содержание которого мужчина уже не мог даже смотреть. И он стал искать контакты для выезда в воюющий Донбасс – и отец семейства таки быстро нашёл необходимое, а ещё всё нажитое и скопленное за годы благообразной обыденности вдруг стало иметь смысл лишь в виде активов, которые надлежало оставить семье, а также потратить на перемещение в заданную точку. Сначала послышался какой-то шелест, а за ним то ли свист, то ли отрывистый скулёж, доброволец даже развернулся в сторону, где, предположительно, находилась собака, о которой забывать не стоило. Расстроенный интеллект подранка, несмотря на солидный боевой опыт, чужеродные звуки в первый момент идентифицировал неверно, почему-то отнеся их на скверный характер захудалой бродяжки, но уже через миг ошибка проявилась – справа раздался взрыв небольшого снаряда, за ним прозвучал второй, что совсем не удивило обстрелянного бойца. Скорее всего, артиллерия била не по нему, погружённому в кромешную темноту, которая уже вступила в свои права, распорядившись и приветливую луну, и задорно моргающие звёздочки скрыть чёрным саваном туч ради грязных дел этих людишек. Видимо, от нечего делать или же от страха братья из предыдущей версии отечественной истории решили выпустить пару-тройку зарядов в сторону противника – подобное случалось часто у враждующих сторон. Но странным было другое, а именно то, что, оказывается, во время налёта Андрей уже стоял, правда, в полусогнутом состоянии и на одной лишь левой ноге, опираясь на сломанный автомат, приклад у коего был разложен. Доброволец как-то упустил эти свои действия, он не мог припомнить, как давно поднялся и далеко ли ушёл, и главное, в нужном ли направлении… Что уж совсем встревожило воина, так это поведение псины, которая, очевидно, чувствуя скорую поживу, приблизилась к нему на расстояние одного броска. Животное, находящееся теперь за спиной Андрея, обозначила вспышка от детонации второго снаряда, ничего другого рассмотреть уже не удалось. Как только воронки от разрывов и какие-то искры вокруг потухли, так и весь мир даже не во мрак погрузился, а стремительно сжался чуть ли не до границ тела мужика! Густая темень и кажущаяся пустота давили на психику не только неопределённостью, с которой уже ничего не поделаешь, но и бессмысленностью некоторых чувств – от глаз и ушей совершенно не было толку, разве что холод с большим удовольствием щипал органы слуха, ставшие избыточными наряду со зрением. Боец преодолел рефлексы профессионала и в этот раз не упал ни от одного из прилётов. Во-первых, не факт, что удалось бы ещё раз встать на относительно здоровую ногу, ковылять же, опираясь на разложенный автомат, все-таки получится побыстрее, чем ползти на локтях. Во-вторых, супостаты стреляли кучно, попадая неизвестно во что, метрах в ста двадцати от раненого, что, конечно, не гарантировало от попадания осколков, но при таком калибре не грозило уж очень. В третьих же и главное, следовало дождаться ещё одного выстрела, дабы по звуку движения и при вспышке определиться со своим местоположением. Бой в районе подразделения давно закончился, и здесь враги затихли – ориентиры отсутствовали, а отследить направление, откуда била артиллерия пока не получилось. Раньше хоть городки и деревеньки на удалении светились как-то да трезвонили непременно машинами, собаками, где-то музыка играла, теперь же, струхнув, цивилизация совсем ушла в подполье; лишь у ближайших кочек и пригорков, покрытых, видимо, не совсем запылённым снегом, чернота, на диво, казалась не то чтобы серой, а как-то более светлой. Со времён Великой Отечественной войны упорно ходит легенда, гласящая, мол, если снаряд летит в конкретного бойца, то звук от него несчастному неслышен. Как правило никто не пытается доказать обратное, хотя свидетелей подобному факту, понятное дело, немного. На показание же тех, кто выжил в развитии скверных обстоятельств, особо полагаться не стоит – память в спокойной-то жизни даёт осечки, а тут такое… Андрей успел ощутить острую боль в спине и от чего-то пустые лёгкие, а ещё он увидел зарево, застлавшее взор сплошным золотым веером, в основании которого переливалась алым чудесная по красоте сердцевина! Боец почти тут же с радостью понял, что к нему вернулся тот самый снегирь-шалунишка с той самой красной грудкой, а ещё он – бродяга! – и принёс как-то это свет, коего так не хватало ещё минуту назад, что умиротворяло и обещало достойный выход из позорной для него и, вообще-то, пошлой ситуации! К полуночи собака без роду и племени вернулась к своим щенкам оглушённая взрывом, и немного прихрамывая, но зато с желудком, до отказа наполненным свежениной и с сиськами, из которых молоко уже капало от избытка. Животное улеглось в пустующем угольном сарае, на старую фуфайку, брошенную для неё сердобольной директоршей школы. Слепые детёныши впятером мгновенно облепили мамку и пиявками ухватились за соски, от чего уставшая и продрогшая псина, успокоившись наконец-то, заснула сном праведника… А ещё её грела мысль о запасе еды, с которым торжественно, но всё же скрытно пронеслась она по посёлку. Понимая, что уже к завтрашнему вечеру от дымящейся и парящей прорвы свежей плоти может ничего не остаться, животинка предусмотрительно захватила вполне себе приличную косточку с солидным куском мяса; сучка её прикопала в угольной крошке на входе, планируя обглодать сразу после рассвета. Собака не умела считать и не догадывалась, что за пару минут до её возращения крыса утащила одного из детишек – утащила и почти тут же съела, по своему обыкновению сообщив о шикарных возможностях ещё паре товарок, которые уже шныряли вблизи логова. Обнюхивая пространство сарая, серые мерзавки быстро обнаружили заначку и тоже досыта отведали свежего мяса. Сделали они это ровно в тот момент, как супруга Андрея закончила утренний коитус выходного дня со своим новым мужчиной, с которым встречалась, уже не таясь; прошлым вечером с дядей познакомили и папину дочку-ангелочка. Женщина лежала в истоме, озарённая лучами восходящего солнца, заглянувшими в нескромную прореху между шторами, и предвкушала поход по замечательным местам любимого Владивостока… * * * Доброволец отправился в Донбасс тайком, как и советовал посредник, он даже не уволился с работы, чем весьма озадачил руководство родимого предприятия, которое, конечно, должным образом рассчиталось с супругой, коей была оставлена соответствующая доверенность, но вот что-то вразумительное выведать у насупившейся женщины не получилось. Ценного работника официально даже на какое-то время оставили в списках, надеясь на его возвращение, но, получив серьёзный заказ в Большом Камне, об исчезнувшем забыли. Было решено открыть филиал в том городе серьёзных корабелов, включая офис, а значит, понадобились и мебель, и, конечно, сейф! Мастера по вскрытию запоров нашли быстро и, по нашим меркам, за сущие гроши. Ухоженный и выбритый субъект преклонного возраста даже ничего не сверлил, не ломал, а достал всего лишь толстую проволоку, скрученную этаким образом, вставил её в скважину несгораемого шкафчика, обнажив на кисти татуировку времён культа личности, крутанул и замок отворился… Немые сцены частенько наведываются к людям, одна из них случилась как раз после открытия дверцы – позвали тут же и сразу именно директора, но и он не прибавил понятных звуков, однако, распорядился, в связи с отсутствием ключей, заклеить, от греха, аксессуар скотчем. На следующее утро в офис пожаловали два дезинфектора из ближайшей клининговой компании, которые, обрядившись в шелестящие фирменные комбинезоны и надев респираторы с перчатками, извлекли-таки из сейфа под сотню разноцветных рулончиков туалетной бумаги, диаметр каждого был почему-то не более пяти сантиметров. Странную коллекцию с должной осторожностью упаковали в какой-то объёмный резервуар из пластика для последующей утилизации, а внутренность сейфа обработали жидкостью, пахнущей отвратительно… 10 января 2021 года Владивосток |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
