Кухонным ножом Петькина мать строгала из куска дерева пистолет. Стружка, сворачиваясь в тугие колечки, бесшумно осыпалась на пол. В воздухе приятно пахло древесиной.

Надо признаться, шинковать капусту или резать лук кольцами у тёти Гали получалось гораздо лучше. Всё-таки оружие – занятие не для женских рук!

Петька это и сам хорошо понимал, и даже жалел мамку, но ничего поделать не мог. У каждого мальчишки со двора были и деревянные автоматы, и пистолеты, а у него, Петьки Лукина, пяти лет от роду, не было ни того, ни другого. Как не было и отца, которого, как говорила мать, «Боженька прибрал» и которого он совсем не помнит.

 

Сегодня после обеда, за покосившимися сараями, Красная Армия снова пойдёт в наступление. И он, рядовой Пётр Лукин, не собирается отсиживаться дома! К тому же, он совсем безоружен. Форменный непорядок!

Петька долго ходил за матерью по пятам и канючил:

- Мам, ну, мам! Сделай пистолет.

Тётя Галя отмахивалась:

- Не умею я пистолеты строгать.

- Тогда я сам сострагаю.

- Я тебе сострагаю! Шоб к ножику на пушечный выстрел не подходил.

Пётр мать слушался, и даже побаивался. Тётя Галя была женщиной крупной, ладно скроенной, с сильными руками и крепкими ногами, твёрдо стоящими на земле. Серо-зелёные глаза её смотрели на мир прямо, с едва заметной усмешкой. Крупные губы были красиво очерчены, а над верхней виднелась небольшая родинка.

Петр пошёл не в мать – тонкая кость, светлые волосы, оттопыренные уши и прозрачная, усыпанная мелкими веснушками, кожа.

 

Тётя Галя сердито сдувает со лба выбившуюся прядь тёмных волос, бросает в сердцах:

- И дался тебе этот пистолет!

- Ага! У Севки есть, у Лёвки есть, только у меня нету. Как я с фрицами биться буду?

- Вояка ты мой! – Мать улыбнулась, потрепала сына по светлым волосам. – Молока с картохой поешь, а то на улицу голодным не пущу.

Петька налил в стакан молока, отломил кусок серого, плохо пропечённого хлеба, и сел напротив матери.

- Ширк-вжик! Ширк-вжик! – Галина приноровилась и теперь уверенно орудовала ножом.

 

- Мам, а дедушка Петя воевал?

- Воевал.

- А где воевал?

- Я же тебе сто раз рассказывала. В пехоте воевал.

- А где погиб?

- Под Харьковом.

- Мам, я за деда Петю сегодня фрицев бить буду.

- Война, сынок, плохое дело… И кто ж у вас сегодня фрицы?

- Вовка с Приморской улицы, и ещё Максуд, и Костя, и Юрка. А завтра мы поменяемся.

- Гляди там, осторожнее! – Мать глянула строго. – Шоб никаких ранений, и шоб руки-ноги целы были. А то ремня дам. Понял?

- Понял.

 

На Петькино лицо вдруг набежала лёгкая тень:

- Мам, а ты ругаться не будешь?

- Чего опять натворил? – Подозрительно спросила Галина и отложила нож в сторону. – Сказывай!

Петька заелозил на табурете, словно сидел на раскалённых углях:

- Я дедушки Петин мун…муншук взял. Обменял на хорошую вещицу.

- Чего? Мундштук дедов? – Женщина опустилась на стул. – На какую ещё вещицу?

- Я щас! – воскликнул Петька, сорвался с места и юркнул в спальню.

Спустя минуту вернулся, что-то пряча за спиной.

- А ну, покаж, - очень спокойным голосом обратилась Галина к сыну.

 

Петька протянул руку – на ладони лежала отстрелянная гильза.

- Смотри, мам, взаправдашний патрон!

- Вона ты как, значицца, - ласковый голос матери резко контрастировал с колючим взглядом серых глаз и не сулил ничего хорошего. - С кем поменялся?

- С Гришкой, который на баркасе за рыбой ходит.

- Понятно… Я тебе, значицца, тут пистолет строгаю, а ты поступаешь, как предатель?

Петька растерялся.

- Почему предатель?

 

Он смотрел на мать, не моргая, и слёзы закипали в широко раскрытых его глазах.

- Я же… Я же на военный патрон! А дедушки боле нету, ему не надо мун… муншук!

- Эх, Петя… Вот дедушка смотрит сейчас на тебя с небушка и думает: и за что я с немцами на смерть бился? Чтобы внук памятью моей торговал? А ещё бойцом Красной Армии называешься! Эх, Петя.

Мать снова взяла в руки нож.

Петька всхлипнул:

- Я обратно поменяюсь, честно! Сейчас побегу и поменяюсь.

Мать мельком взглянула на сына и… вжик!

Лезвие ножа соскользнуло с деревяшки и вонзилось в палец молодой женщины. Брызнула кровь, обагрив пистолет и клеёнку на столе.

Галина ойкнула и растерянно выдохнула:

- Порезалась…

Петька подбежал к матери и неловко ткнулся в бок. Гильза выпала из рук и закатилась куда-то под стол.

 

Женщина кое-как обмотала палец полотенцем, обняла сына, прижала крепко и стала гладить по светлым вихрам.

Так и сидели они, мать и сын, не шелохнувшись, минут пять.

Мирно тикали настенные ходики, где-то недалеко ласково шумело море, и призывно гудел пароход.

А Петька, уткнувшись матери в плечо и вдыхая родной запах, думал:

- Не пойду сегодня играть в войнушку. И завтра не пойду.

 

Петька сдержит своё слово, потому что так и не сможет взять в руки, пусть и деревянное, но всё-таки оружие, на котором осталась кровь. Настоящая человеческая кровь его матери. А значит, и деда Пети, погибшего под Харьковом. И его, Петькина, тоже.

А кровь – она у всех красная.