Город сиял. Яркие беседки, световые декорации, пёстрые арки, звёзды… И ёлки! Ещё прошлым вечером Елизавета шла с работы по будничным улицам, нынче же вокруг неё блистал роскошный сказочный мир. «Ну и зачем так рано? К Новому году всё это успеет примелькаться…» – ворчала Лиза по причине плохого настроения. В очередной раз не сбылись её надежды, в новом году повышение в должности опять не предвиделось. Диплом художника по костюмам для театра и кино, похоже, здесь в расчёт не принимался. Наскучившее ежедневное шитьё по чужим лекалам, пусть и в престижном московском ателье, становилось для неё уже чем-то вроде навязшей на зубах оскомины. Для этого ли она училась? Риторический вопрос переставал быть риторическим.

Темой её дипломного проекта в театральном училище было создание вечернего платья для героини известного фильма «Ночь в Париже». В свете своего видения предложенного образа. Выпускная комиссия высоко оценила работу за «полёт творческой фантазии и мастерство воплощения»! Лиза надеялась на такую же свободу творчества и в дальнейшем.

Но заниматься собственными замыслами пока удавалось лишь на досуге. Замыслы теснились в голове, рвались наружу и выстреливали, как семена из созревшего плода. На свет появлялись акварельные рисунки или рождалось что-нибудь особенное для подруг. Это бывали пышные юбки в стиле a la rus в её эксклюзивном исполнении, лаконичное платье со сплошь вышитым стеклярусом воротничком или… Ее руки умели многое.

В детстве, когда Лиза рисовала и шила куклам наряды, бабушка восхищённо всплескивала руками: «Как есть живёхонькие! Того гляди соскочат и пустятся в пляс. Боженька твоими ручками водит, внученька, как у отца твово, царство небесное». Бабушка крестилась в угол, на иконки, и краем платка вытирала глаза.

Отец, любимый папка, трагически погиб во время ледохода, когда Лизе было восемь лет. Его работы берегли как зеницу ока. Лиза их рассматривала, срисовывала. Особенно западали в душу рисунки с животными. Совсем как живые смотрели на нее с листа глаза их пёсика Феди. Она хорошо помнила, как долго его выхаживали после печально завершившегося прыжка с большой высоты. В первую ночь после операции Федя пришёл именно к ней. Положил голову на кровать и потихоньку, шёпотом скулил. Она гладила его, уговаривала. Повреждённая лапа сначала волочилась как неживая. Чтобы собачья пясть как можно раньше начала привыкать к правильному положению, отец сшил Феде специальный кожаный башмачок. Он по сей день хранится дома как талисман. И с тех пор у них всегда живут собаки.

Ей хотелось быть во всём похожей на отца. «Во всём и похожа. Ты же сама видишь. И улыбка, что солнышко, папина, и глаза голубые, как у него, – радовала Лизу мама. – Даже привычку щуриться от папы взяла. Только, от этого у девочек морщинки бывают», – она целовала дочку и вздыхала.

В одиннадцать лет у Лизы появился отчим, и они переехали к нему, в Москву. Отношения были хорошими, но родным он не стал. Это не мешало близости с мамой, их путешествиям вдвоём, разговорам по душам. Мама умела ненавязчиво, играючи разложить всё по полочкам, расставить верные акценты. «Всему своё время!» – уверяла дочку…

А пока интересные и важные события происходили не у Лизы – у подруг. У неё же – мимолётные, безответные влюблённости и отсутствие интереса к тем, кто влюблялся в неё. Взаимной любви к двадцати пяти годам так и не случилось.

И в нынешний Новый год не предвиделось ни разнообразия, ни, тем более, чудес. Как повелось, в компании давнишних друзей все будут парами, кроме неё и Тёмы… Как-то так сложилось, что бывший одноклассник ещё с восьмого класса стал запросто, по-соседски вхож в её родительский дом. Если заставал Лизу за неотложным занятием, то в ожидании коротал время здесь же, читая или наблюдая за маминым пасьянсом… И в дальнейшем он всегда был на расстоянии вытянутой руки…

Поводом задуматься послужили недавно услышанные слова: «Ценить, девушки, надо не тех, кого мы любим, а тех, кто любит нас». Что значит – ценить? И как быть тогда с ценностью собственных чувств? Лиза думала о Тёме. К его молчаливой преданности она, чего греха таить, настолько привыкла, что принимала её как само собой разумеющуюся. Но и тяготилась... Девчонки пеняли, мол, ни себе, ни людям, ни приближаешь, ни отпускаешь. Мол, как собака на сене ты, Елизавета… Тёмины несмелые попытки объясниться она обычно обращала в шутку, переводила разговор на другую тему, делала всё, чтобы ей не пришлось обидеть его впрямую. Старалась не создавать неловкости в их дружеских отношениях…

Мысль о деревне пришла внезапно. И не отставала. Елизавета терялась в сомнениях, не была уверена, что Новый год в деревне – это то, чего ей хотелось бы. Однако внутренний голос настаивал!

 

Вечером, тридцатого декабря, она сошла с поезда в большом районном центре. До деревни было километров тридцать. Машина мчалась по ровному пустынному шоссе. Широкое звёздное небо с яркой луной простиралось над миром! Летящий навстречу заснеженный лес казался Лизе бесконечным. Сомнения испарились, как утренняя дымка на лугу, осталось лишь ничем не замутнённое ощущение свободы!

– Дороги у нас – любо-дорого, – начал разговор пожилой таксист. – Раньше по дождю так развезёт, ни проехать, ни пройти, а народу в любой деревне было, что шишек у доброй ели. Ныне дороги на загляденье, а дома, куда ни глянь, пустые, как Мамай прошёл. Вот, хоть этот взять, зимой и летом всё такой.

Фары осветили тёмный деревенский дом с заколоченными окнами. По северному обычаю они располагались высоко над землёй, и дом выглядел, как слепой с повязкой на глазах. Лиза знала его другим. Отец брал её с собой, когда ездил сюда на Медовый Спас за свежим мёдом из хозяйских ульев…

– А вон отворотка к избе Бродского, проживал он тут у нас, в ссылке. Экскурсии теперь возим. А народу в деревне осталось не больше, чем воды в пересохшем колодце…

– Знаю, мы с мамой были там. Я ведь, можно сказать, местная, мама отсюда, и я часто жила у бабушки с дедушкой.

– К ним едете?

– Их нет уже, и дом продали. Еду к крёстной, тёте Полине. Мамина подруга.

– Давно не бывали?

– Пять лет. Как не стало бабушки. Тётя Поля к нам приезжала

.– А нынче что, на Новый год? – водитель с удовольствием посматривал на приветливую пассажирку.

– Да, на Новый год. Только вот не предупредила их.

– Смелая. А как не застанешь?

– Думаю, застану. Дело в том, что к ним никак не позвонить. Ни домашнего телефона, ни мобильной связи. Они иногда звонят с уличного «переговорного пункта», – Лиза засмеялась, – то есть, где сеть поймать удаётся, есть у них один такой перекрёсток, и то далеко не всегда получается. Представляете?

– Видал такое в деревнях. Слышно, там у вас тоже вышку вскорости поставить хотят. Тогда уж наговоритесь… А ты, девушка, вот что, забей-ка мой номерок к себе, Василь Иванычем меня зовут. Может, получится позвонить мне, так я аккурат к поезду и отвезу. Надолго сюда?

– Спасибо, Василий Иваныч! Билет у меня на третье число…

 

Дом тёти Поли и дяди Гены стоял в самом начале, на некотором расстоянии от общего ряда, как будто у него не хватило духу добрести до деревеньки. Небольшая, она довеском прилепилась к крупной соседней деревне. Раньше их объединял справный леспромхоз, со сплавом леса, с обработкой древесины. Производство давно ликвидировали, но обе деревни были живы.

На последнем повороте сердце Лизы ёкнуло: у тети Поли не светилось ни одно окно. Отпустив Василия Иваныча, она озадаченно вошла во двор. Подёргала дверь – заперта, проверила ключ под крыльцом – висит! Время не позднее, седьмой час… Лиза в растерянности медленно обошла вокруг дома и, вернувшись, обнаружила у крыльца ближайшую соседку, Надежду Ивановну. С малых лет знала её, часто видела у бабушки.

– Лизавета! Ты ли?! Шибко баская ты стала, моя девонька! – Надежда поворачивала Лизу из стороны в сторону. – Поля-то не сказывала, что приедешь.

– Тёть Надь, так не сообщала я, собралась экспромтом. В общем, неожиданно. А к кому они ушли, не знаете?

– Не ушли, а уехали! В соседний район, на свадьбу племянницы Гениной. Долго ждали этой свадьбы, так радёхоньки…

– Ну надо же! Как я не вовремя собралась!

– Да пошто не вовремя-то? Первого вечером прибудут обратно. Новый год встречать к нам пойдёшь без разговоров!

Тётя Надя рассказала, как Полина с мужем долго сомневались, ехать ли. Новый год всё-таки, коза на сносях…

– К ней, голубушке, я и пришла, смотреть обещала. Эвон чайник горячий несу. Вишь, нельзя ей студёную воду-то. Они переживают там, поди. На меня надеются, а всё одно – забота. Ну, пойдём давай!

Путь к козе вёл через сени, а дверь в стайку с улицы была плотно закрыта для сохранности тепла.

– Я корма, сколь надо, с повети-то спущу, а завтра, Лизавета, мож, ты посмотришь? Она смирная, не бодливая, не бойся. Чуть что, сразу ко мне. Сумеешь?

– Конечно, тётя Надя, не волнуйтесь! Раз уж я здесь, зачем вам приходить? А вы не знаете, Зоя Куракина не приехала на Новый год?

– Приехала, с женихом. Германом зовут.

– Ой, Зойка здесь! Спасибо! Побегу к ней сегодня же!

Надежда Ивановна тяжело доковыляла до калитки и оттуда помахала:

– Лизавета! Сперва протопи! И к нам забегай, сказывайся!

 

Какое там – протопи! Не прошло и получаса, как она уже стучалась в дверь подруги детства.

– Лизка! Какими судьбами? – Лиза моментально оказалась в крепких Зоиных объятиях. – Никто не говорил, что приедешь! Как я рада! Ну, давай, давай, покажись! – она отстранила от себя Лизу: – Ну, молодчина! Пальто клёвое! Сама шила? Как я рада! Новый год вместе встретим! Наговоримся…

Им было что вспомнить! Детские игры, зимние посиделки, святочные гадания… А летние танцы под открытым небом!.. В противоположность Лизе, Зоя была темноглазой и светловолосой. Со временем жизнь у каждой пошла по своей дорожке. Встреча после долгого перерыва именно здесь, в деревне, была счастьем.

– Замуж выхожу, – сообщила Зоя, помогая Лизе раздеваться в прихожей.

– Тётя Надя мне уже сказала. И кто он?

– Идём, идём, познакомлю…

Заполночь Елизавета вышла на улицу. Не раз она так же возвращалась, когда еще была жива бабушка… Зоин дом стоял на пригорке, и у Лизы захватило дух при виде зимней панорамы. Дорога полого спускалась вниз и, уходя, нанизывала на себя расположенные с обеих сторон дома. Завораживающие чары лунной ночи были во всеоружии. Таинственный холодный свет заливал спящую деревню. Ниже стоявший дом голубого цвета при этом освещении казался заиндевелым. Посверкивал хрустящий под ногами снежок. Где-то вдали на тёмно-синем небе зарождалось белое рыхлое облако, оно редело, расползалось и превращалось в тончайшие серебристые вуальки, сквозь которые сияли яркие звёзды. Лиза наслаждалась. Как она могла так долго не бывать здесь?..

 

В доме крёстной её встретила знакомая, давно не менявшаяся обстановка. На месте были милые Лизе безделушки, которыми когда-то ей разрешали поиграть, зеркало, испокон века висевшее справа от окна… И кот Морфей! Это имя он получил, когда вдруг выяснилось, что кошка Марфа вовсе не кошка, а кот… Хозяева перед отъездом привели дом в полный порядок. Украсили как полагается. В свете сверкающих на ёлке огоньков Лиза увидела перекочевавшие сюда бабушкины игрушки. Она потрогала блестящую избушку с сугробом на крыше, розового поросёнка в берестяной корзинке… Ностальгию вызвали и бабушкин пузатый заварочный чайник, и плетёная коробка, похожая на сундук, и бабушкин медный бак для воды, который раньше начищали до красного блеска. Здесь он пристроился в сенях, рядом с дверью, ведущей в стайку. Оттуда доносились шуршание, чавканье, хруст. Только сейчас Елизавета вдруг отчётливо, с чувством тревоги осознала, что предновогоднюю ночь ей предстоит провести одной в стоящем на отшибе доме.

И, как нарочно, когда она сделала шаг в сторону входной двери, чтобы проверить щеколду, громко звякнули висящие в замочной скважине ключи, словно дверь кто-то дёрнул. Лиза застыла на месте не в силах двинуться, сердце зачастило, как пулемёт… Наконец, взяв себя в руки, она включила наружный свет, тихонько прошла на тёмную застеклённую веранду и с опаской глянула на крыльцо. Никого. Хоть сразу выяснилось, что причина крылась всего лишь в «играющей» половице, покой был окончательно нарушен. Она не гасила свет, опасливо слушала ночные звуки. Пугалась, когда Морфей напрягался, водил ушами и пристально смотрел в дальний угол, как будто видел там кого-то. «Оригинальная ночка предновогодняя», – подумала, когда под утро засыпала укутанная с головой одеялом, плотно подоткнутым со всех сторон. Того, что Новогодняя ночь будет ещё «оригинальнее», она пока не знала.

Гости к Зое были приглашены к одиннадцати часам. Перед уходом, когда оставалось только переодеться, Лиза зашла навестить козу. Та повернулась к ней всем телом и жалобно заблеяла. Она была явно чем-то обеспокоена. Оглядывалась на хвост, укладывалась и тут же вскакивала, копытцами рыла высокую подстилку… И жаловалась. Весь крестьянский опыт прошлых поколений всплыл в этот миг в Елизавете, она нутром почуяла неладное и сказала, как бабушка: «Ну, ты смотри у меня! Ты чего это удумала, Маня? – у бабушки козы всегда были Маньками. – Ты не козлят мне принести вздумала?». Она в замешательстве рассматривала козу… Только козлят ей и не хватало!.. Зато – разнообразие! Хотела? Хотела, но не такого же!..

В наскоро наброшенном пальто она кинулась за Надеждой Ивановной и во дворе наткнулась на Зою с Германом. Им нужна была дополнительная лавка для гостей. Узнав о поднятой тревоге, Зоя решительно заявила:

– Тётю Надю звать не будем, у неё спину прихватило, а с козой, может, и нет ничего серьёзного. У Ковалёвых Димка приехал с московским другом, на лыжах кататься. Они, кстати, тоже у нас сегодня будут. Так вот, Макс – ветврач, хирург. Классный, говорят. Надо его попросить, пусть посмотрит.

– Нет, Зоя! Я считаю это неудобным.

– Ну, всё! Хватит разводы разводить! Гера, ты забирай лавку, а я побегу за ним. А, может, вместе, Лизка? Он, как тебя увидит, сам напросится… Ладно, ладно, побежала...

Макс произвёл приятное впечатление. Он оказался обаятельным, в общении простым, в самом лучшем смысле этого слова. Осмотр виновницы переполоха длился недолго, вердикт гласил: коза намеревается-таки в самые ближайшие часы освободиться от бремени!

Елизавета была ошарашена. Зная тётю Полю, она не могла поверить, что та уехала в решающий момент. Значит, такой близкий срок не ожидался! Так что ж ты делаешь, коза-дереза? Зачем?!..

Зоя, уходя, наказала непременно прийти к застолью. В любое время! Макс сумел убедить Лизу в том, что Надежду Ивановну беспокоить не стоит. Крепкий, подтянутый, в джинсах и свитере со стоячим воротом, он деловито готовился, давал указания. Часть необходимых принадлежностей нашлась на полочке, в стайке. Остальное Лиза принесла из дома.

– Лиза, приготовь ещё коробку, утепли, поставь сюда, – Макс указал на южную стену, – и придвинь ближе батарею. Принеси мягкой ветоши, чистой, побольше – вытирать малышей. Насухо! Да, ещё фен на всякий случай…

Даже в самой невероятной фантазии не привиделась бы ей такая встреча Нового года! Чем ближе к делу, тем всё больше она чувствовала вину перед Надеждой Ивановной. Ругала себя. Как решилась самовольно оставить тётю Надю в стороне?! Отдать всё в руки человека, которого видит первый раз в жизни? А вдруг что-то пойдёт не так?! Нервная дрожь била её, как в ознобе.

И всё же, наблюдая за работой Макса, она постепенно приходила в себя. Его несуетные, уверенные движения успокаивали, внушали доверие. А руки с гибкими умелыми пальцами действовали на неё магнетически – не могла оторвать от них глаз... И поймала себя на том, что ей нравится смотреть на Макса.

Первый козлёнок появился сразу после двенадцати. Поколдовав над ним и дав мамаше вылизать малыша, Макс передал его Лизе. Он задержал её руку в своей: «С Новым годом, Лиза! – и, внимательно глядя в глаза, произнёс с расстановкой: – У нас всё идёт хо-ро-шо». Успокоил. Значит, заметил, как она нервничала. Благодарность тёплой волной разливалась в душе, смывая остатки опасений.

Козлят родилось двое. Каждому, не позже, чем через полчаса после рождения, полагалась ложечка молока. Лиза ловко с этим управлялась – что щенку, что козленку, невелика разница! Она обтирала, тщательно просушивала шёрстку, зная, что из-за оставшейся влаги козлята могут заболеть. Беленькие, пушистые, они трогательно неумело поднимались на подламывающиеся ножки, тыкались розовыми мордочками в ласковые руки Лизы. Вскоре Макс приложил обоих к Маньке и помог им присосаться. Потом с удовольствием потянулся, всем своим видом выражая полное удовлетворение проделанным. Взъерошил густой ёжик русых волос и с заискрившейся в глазах смешинкой протянул Лизе руку:

– Благодарю, коллега! Ваша помощь была бесценна!.. Но! Лиза, мы пока ещё должны задержаться. Ненадолго. И потом придётся наведываться, пока не сдадим сей пост нашей уважаемой Надежде Ивановне. А послезавтра, если можно, я хотел бы прийти с этюдником, сделать набросок.

– Ты живописью занимаешься?!

– Есть такое. Раньше, правда, было больше. При выборе профессии ветеринар победил художника, вернее, дизайнера.

– А я в училище очень любила уроки живописи!

– Потом расскажешь поподробнее?

Потом… В груди всколыхнулась радость, в висящем на стенке зеркальце Лиза увидела свои разрумянившиеся щёки, блестевшие глаза… Про Макса ей было интересно всё. И то, что в этой деревне он впервые, хоть и знал о ней давно, так как его дед наезжал сюда к армейскому другу, пока тот был жив. И то, что работать хирургом начал семь лет назад, сразу после учёбы. И то, что живопись по-прежнему занимает в его жизни немалое место…

 

Шёл третий час Нового года, когда они смогли отправиться в гости. Не успев дойти до калитки, Лиза спохватилась:

– Ой, подожди минутку, я сейчас!

Она быстро вернулась в дом и вышла оттуда с заранее наполненными бокалами:

– Вот! Мы же совсем забыли! С Новым годом! С новорождёнными!

Ей хотелось добавить: «Благодаря которым, мы так близко познакомились», – но вместо этого она сказала:

– Макс, я так благодарна тебе! Одним словом, спасибо! И извини, что втянули в такое… приключение.

– Признаться, – его серые глаза стали серьёзными, – это самое замечательное приключение в моей жизни, – он подошёл к ней вплотную: – Можно поцеловать мою помощницу?

– Можно.

Лиза закрыла глаза. Тёплые губы легко коснулись её щёк, и третье прикосновение задержалось на губах… Сердце плюхнулось куда-то и не хотело возвращаться…

Замерла луна, небесный купол выжидал, и, как только Лизины глаза открылись, начался волшебный звездопад…

 

Дом Зои переливался всеми цветами радуги. Звучала музыка. Компания опять собралась за столом. Появление Лизы и Макса было встречено весёлым оживлением. А Димка Ковалёв сделал строгое лицо и грозным тоном вопросил:

– Почему так долго? А? Максимиллиан?!

Лиза споткнулась на ровном месте и поперхнулась вопросом:

– Ма-Мак-Максимиллиан?!

Она с изумлением смотрела на Макса, пока не заметила, что ровно с таким же чувством к ним спешила Зойка. Лиза быстрым, еле заметным движением, мимикой остановила её, поднесла палец к губам: молчок!

– Что случилось? – Макс не понимал, чем вызвано замешательство.

Подруги старались загладить неловкость, мол, просто не ожидали такого необычного имени. Но на самом деле подоплёка была иной. Лет в пятнадцать они гадали в святки на суженых. Бродили с девчонками по деревне и у встреченных мужчин спрашивали имена. В Лизин черёд первым встречным оказался некий Максимиллиан. Дома хохотали до упаду над редким, как им тогда казалось, именем, придумывали к нему всякие девчоночьи глупости и небылицы…

– Макс, твоего деда, который приезжал в нашу деревню, может быть, тоже зовут Максимиллианом?

– Да. И что из этого следует?

– Ничего, просто имя редкое, – Лиза загадочно улыбнулась…

 

– Ой, лишенько мне! – причитала днём Надежда Ивановна возле благополучного козьего семейства. – Как узнала, сердце захолонуло, как водой студёной обдали! Ведь не должно было этого случиться в Новый-то год, вот ведь своевольница эта козлуха, лешак её понеси…

– Тётя Надя, должно было случиться! – Лиза радостно обняла соседку. – Должно! Понимаете?

– Должно не должно, а слава тебе, господи, что всё ладом… Вы-то, мои золотые, какие умники, как всё толково изладили…

– Тёть Надь, я пойду, хорошо? А то уже три часа. Макс предложил возвращаться в Москву вместе с ними, в машине. Так что мы сейчас на вокзал едем, билет сдавать.

– Иди, девонька, иди! Поезжай с богом!

– До приезда тёти Поли вернёмся! – крикнула Елизавета уже на ходу.