О ночь, мечты моей! Школьное советское детство мое проходило, как и положено ,в коммуналке. Кроме меня в семье ещё были дети, и мне, младшей, понятно, досталась комната с видом на старые тополя в длинных ватных серьгах вдоль деревянного забора с колючей проволокой — то был военный городок, хоть и в центральном районе. В этот же забор упиралось окно соседки за стенкой - виолончелистки. Ей ни за то , что она младшая— она , говорили, играла в оркестре, в театре! Не помню ни одной мелодии внятной или даже аккорда : она тупо пилила и скребла, и сама выглядела также уныло, как и звуки её виолончели. Утром я успевала убегать в школу до жалоб вытянутых струн, но уроки всегда приходилось делать под страдающую виолончель. Наверное, поэтому я так хорошо училась и быстро делала "домашку"—погружалась в учебники и в тему, чтобы отключиться и ничего не слышать, к тому же мне никто не мешал из-за музыкальной соседки, иначе не досталась бы целая комната! И можно было слушать свои пластинки на всю громкость! Школа моя считалась лучшей в городе, и потому я ходила по центральной улице, конечно, какой-то марксистской. И такой же походкой "марксова" поля возвращалась не спеша из школы мимо таких же центральных книжных магазинов, гастрономов, центрального детского мира и дворца пионеров, и филармонии. Не могу сказать, что именно гнусавая несчастная виолончель заставляла меня читать афиши, ища там что-либо романтичное, как грампластинки, подаренные родителями. Но "Пер Гюнт" Грига или "О, ночь мечты моей" подростку совсем не казались жизнеутверждающими, но гораздо мелодичнее звуков от соседки из оркестра, легко поддающимися даже напеванию. В тот день я возвращалась из школы позднее обычного, но около филармонии нельзя было пройти вольным шагом— такое скопище людей там творилось. Все безнадежно спрашивали друг у друга лишний билетик ещё метров за двести до филармонии. Пробираюсь к кассе, её оконце доброжелательно светится и совершенно свободно. Тут же афиша: ... музыкальный вечер... ви..виолончель ... Сглотнув и подтянув челюсть, я почувствовала себя дурой буратинной: готовой продать два библиотечных тома Стивенсона - "Похищенный" с "Катрионой"- на вечер, чтоб не слышать "противострунный пилеж" за стенкой, но услышать настоящую виолончель прямо в филармонии. То -то я скажу потом соседке ! Пересилив свой инфантилизм и тёмность, встаю на носочки, вытягиваю голову в оконце кассы: — Здравствуйте! Будьте любезны, один билет. На виолончель! Дама , напомаженная и в буклях на всю голову, в крахмальном жабо, словно она будет вести конферанс или продавать заварные в буфете, привстала с кресла, направив на меня поток "Красной Москвы" и выпученные глаза Фузели : — Вы что?! Барышня! Билетов нет! — Как нет?! На виолончель и нет!? Тогда зачем сидеть в пустой кассе ? — Это же РОСТ-РО-ПО-ВИЧ! Виолончель СТРА-ДИ-ВАРИ! Билетов нет и не будет! — Один ...подешевле...самый дешёвый, пожалуйста,—слипшимся голосом пролепетала, но дама в жабо покраснела от возмущения больше, чем я от стыда. Не в силах отойти и закрыть рот, я на свинцовых ногах все ещё не шевелилась и только опиралась носом прямо на прилавок кассы. Дама в жабо снова взглянула на меня, но уже презрительно. Я стояла свинцовая и пунцовая. Дама в жабо снова взглянула на меня, но уже жалостливо: —Стой здесь... пока,- она указала пальцем в сторону, едва не оцарапав ярким острым ногтем мой нос. Фойе очистилось, публика нелепо наряженная, довольная и шепчущая, пахнущая заварными из буфета и бутербродами с красной икрой, горделиво держа бинокли и программки на виду, рассаживалась в зале. Я униженно не двигалась с места "стойздесьпока", которое мне указал яркий ноготь. Второй звонок. Всё кончено. Я отрываю вдавленную в мрамор ногу и тут слышу тихое: —Девочка, подойди! —Простите? —Вот, на "приставушку", входной. А это репертуар, положи пачку на колени, чтоб контролёры не выгнали, раздашь в антракте. —Спасибо! —Иди давай! Ростроповича она не знает! Мне еще несколько раз удалось ходить на концерты - музыкальные вечера, как их обычно называли в филармонии, Рихтера, Ойстраха, Когана, Оборина, Гилельса... пока была в оконце кассы дама в крахмальном жабо с безупречным маникюром, пока печатались маленькие листы репертуара на месяц . Вскоре старшей сестре пригласили преподавателя фортепьяно, но не к нам в коммуналку, и не потому что виолончелистка за стеной все ещё пилила , а не играла, а к бабушке - у неё в старом доме был фамильный рояль. Он с пальмами, с креслом и винтовым стулом ну никак не мог "пролезть" в нашу квартиру! А без пальмы бабушка его не отдавала, а пальму не отдавала без рояля. Мне же купили вскоре...домру! Рыжий медиатор где-то лежит до сих в столе, так и остался новеньким. Зато на столе —печатная машинка, тоже бабушкина и моя первая. Клавиши у неё круглые, белые, аккуратные, в черном ободке, а когда кладешь на неё палец, даже с ногтем - ободок никогда не даст соскользнуть... А какой звук издают эти клавиши! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
