- Линка, ты там чем занята? Гладишь, стираешь, кино смотришь? Ну, тогда погладь себе любимой что-нибудь и в темпе вальса, быстро-быстро к нам. Что делать? Есть, пить, танцевать… Короче ждем. Будешь тянуть,

пришлю за тобой и гитарой Серого, - Голос Ируськи в трубке слегка смялся, видимо ее в этот момент тискали, - слышишь? Уже рвется.

 

Я оглянулась на сваленную на диван кучу чистого белья, работающий утюг и на застывшее лицо Роберта Редфорда на экране телевизора. С сожалением нажала на OFF на пульте и выдернула шнур утюга. Белье? Пусть

лежит. «Гостей мы нынче не ждем-с, сами с визитом, да при параде», - я вздохнула, растрепала не чесанную гриву и подалась в ванну. Через двадцать минут я уже входила в дверь Ируськиной квартиры, держа перед

собой гитару. И понеслось по наезженной колее, как множество таких же вечеринок. После десяти лет по таежным и степным гарнизонам, нас вынесло на окраину сибирского городка и этот «берег» даже оказался

поделен на квартиры в многоэтажном доме, но мы, так долго лишенные театров, концертов и выставочных залов, ресторанов и прочей радостей цивилизации, так и остались своим малым кругом: три офицерские

семьи, готовых прийти в любую минуту друг другу на помощь, накормить детей и мужей пока одна из нас «защищает грудью страну» или рожает очередного ребенка и не оставить в одиночестве жен, если мужчины

выполняли свой долг.

 

Было всё как всегда - мы с подругами шустро собирали на стол, имеющиеся в наличие мужчины курили, потихонечку выпивали «по чуть-чуть». Я шла из кухни в гостиную, неся в обеих руках по салатнице, когда

Сергей повесил трубку телефона и одну из них подхватил у меня, задержал мою руку, а потом поднес мою ладонь к своим губам и слизнул каплю майонеза с моего пальца.

- Сладко, - протянул он, неотрывно глядя мне в глаза.

- Ты смеешься? Майонез? – удивленно вскинув брови, рассмеялась и вручила ему вторую, повернувшись в сторону кухни и на ходу снимая передник. Минут через десять мы уже все сидели за столом: ели, выпивали,

шутили и обсуждали всякую ерунду: кино, чью-то первую машинку-автомат, сложенную бабушкой клубнику в карман новой куртки ребенка. Сергей потянулся к пульту и сделал звук по громче. Лайма пела «Дикое

танго».

 

- Потанцуем? – раздалось за спиной, - потанцуем, Ангел, - уже тверже раздалось на ухо, я оглянулась и машинально подала руку.

- Танго? Я не… умею. Давай не со мной, а? – я отступила на шаг.

- Не бойся. Танго не жизнь, в нем невозможно ошибиться. В танго каждая ошибка – победа. Ну же…

 

Раз. Он делает шаг ко мне. Два. Я отступаю, поднимая на него взгляд. Три. Он протягивает руку и топает правой ногой по полу. Четыре. Я делаю восьмерку приближаясь к нему и обвожу пальцами контур его лица.

Раз...

Я не стала задерживаться в гостях. Танго продолжало звучать во мне, мешая слушать, что мне говорят и надоело отвечать невпопад. Я чмокнула на прощанье Иринку и ушла домой, к Роберту Редфорду, не

доглаженному белью и смуте, поселившейся в сердце.

 

Шел уже третий фильм подряд, а белье все не кончалось. Часы давно уже перешли за полночь, а сон не шел. Дом давно спал и поэтому лифт, вдруг пришедший в движение, удивил вопросом «кому не спится в ночь

глухую». Остановился и дверь зашуршала, открываясь. Моё сердце сказало «Раз». Два – я подхожу к двери. Три - замираю на миг. Четыре – резко ее открываю. Сергей стоит и смотрит прямо мне в глаза. Делает шаг и

его руки застают меня врасплох. Обнимают, лишая возможности думать. Подхватывают, прижимают к нему и его губы празднуют полную мою капитуляцию, давая лишь время от времени призраку свободы воли

вдыхать воздух. Наше танго вошло в фортиссимо.

 

Раз. Он делает шаг вперед. Два. Мои пальцы скользят по его лицу. Три. Он наклоняется и бережно опускает меня, не отрывая губ. Четыре. Мои пальцы мечутся по его форменной рубашке, расстёгивая пуговицы. Раз…

 

Я вдруг оказалась на войне. Где-то бахала и бахала пушка. Я металась, в свалившейся на меня темноте и пыталась найти Сергея. Пустота и только взрывы всё ближе.

- Открой! - бах! - Открой! Я знаю, что ты дома!

Трусливая мысль сжала в комок душу – это Иркин голос. Почему? Откуда? Так быстро? Не может быть- это сон!

 

- Ну, открой же… ты мне нужна, - из-за двери послышались уже просто невозможные звуки, словно… «Да, нет! Не может быть, чтобы она…Так быстро?»

Я накинула халат и пошла открывать. На лестничной площадке, прислонившись к стене у моей двери сидела Ирка в совершенно непотребном виде: грязные пятна бывшего макияжа исчерчены черными дорожками

потекшей туши, а всегда аккуратно уложенная прическа производила такое впечатление будто подругу таскали за волосы.

Подруга смотрела в одну точку и продолжала всхлипывать:

- Открой… ты мне нужна… все меня бросили.

- Ир, - я присела на корточки рядом и дотронулась до ее плеча.

- А? Ты дома?

- Дома, а где же мне быть? Вставай, пойдем кофе пить?

-Ты где была? Ты мне так нужна? – вдруг, словно только что меня увидела, взвизгнула Ируська, - где? - и тут ее лицо смялось, как резиновая маска в бесформенную массу, и она заплакала, - Сережи нет. Нужно ехать

на опознание, а я боюсь. Я же его никогда мертвым не видела. А тебя нет. А Михайлова в обморок упала и Вовчик сказал, что должен с ней остаться… а со мной кто останется?.. А тебя нет и нет!

- Я спала. Всю ночь гладила, завтра на сутки, а потом мои приезжают. Больше некогда, - я остановилась, осознавая, что мне только что сказала подруга, которая шла сейчас, как слепая, щупая стены моей прихожей.

Подруга, с мужем которой я танцевала танго всю ночь. Она шла, а я стояла, не понимая, как дышать.

- Лин, ты одевайся и поедем, - каким-то бесцветным и неправильным голосом позвала меня Ира, - одевайся. Не хочу кофе. Внизу нас ждет машина комбата. Я тебя тут подожду.

 

Раз. Сделай шаг. Хорошо. Два. Халат прочь. Три. Джинсы? Сойдет. Четыре…

- Линк, это что? Это… это Сережин почерк, - Иринка протянула мне, вырванный их блокнота листок.

 

«Я не знаю, когда? В какой миг ты вошла в мою душу и осталась там навсегда? Спасибо тебе за то, что позволила быть с тобой. Я останусь с тобой навсегда в этом дне, а тебя я увез с собой. Люблю»

 

- Я… - я прошептала, - я забыла совсем. Он заходил под утро. Просил… передать… тебе. У меня свет горел, - я давила из себя слова, не отводя глаз от белого клочка, белого флага своего поражения, которое я сейчас,

после того как еще раз прочту, чтобы запомнить навсегда, отдам на милость…- просил тебе отдать. Сказал - будить не хочет. А у меня свет горел… я же гладила.

 

Раз… Я стою к нему спиной. Его правая рука скользит от моего плеча к груди. Левая ложится на талию. Я ускользаю, опускаясь вниз, ложась на пол. Два. Он ловит мои пальцы, поднимая и разворачивая меня к себе

лицом. Почти коснувшись губами. Три. Я ловлю пустоту…